25. Письма в саду

       ; И ты откажешься от предложения Дуси? ; удивился Тёма Мелодич.
Мы загорали на берегу, и солнце летало над нами золотой птицей. Оно касалось песка горячими крыльями.
; Ты можешь печатать свои стихи! ; освободился от  солнечных очков Ониксов.
; Стихи прорастают во мне цветами и требуют выхода на бумагу, но не в газеты. Формируешь букеты, ставишь в вазы, а в саду появляются новые. Пишу не для печати. Они вырастают. Их крылья требуют полёта.
; И тебе не хочется, чтобы их читали другие люди?  ; сказал Мелодич, зарывая ноги в горячий песок, да отмахиваясь от стрекозы, на секунду задержавшейся возле него.
; Я для них и читатель, и критик, ; проговорила я, закрывая лицо алой, широкополой шляпой с лентой.
Ониксов промолвил что-то или спросил меня. Не расслышала.
; О чём задумалась? ; Тёма откопал ноги и шевелил пальцами. Я не ответила. Размышляла с закрытыми глазами, со шляпой на лице. Думала о видении ; том парне. Возможно, он появится сразу, и не нужно будет настраиваться.
; О нём?  ; снова раздался голос Тёмы у моего правого уха.
; Да, ; коротко ответила я. Ониксов кинул камешек в воду. Раздался плеск. По воде, вероятно, разбежались круги.
; Этот человек в письме тебя не пугает? ; громыхнул голосом, точно пустым ведром, Ониксов.  Артёму идёт загар. Глаза выделяются: изумрудные зрачки на перламутре. Мелодич, наоборот, от загара краснеет, и лицо превращается в арбузное счастье без косточек.
; Не пугает, ; ответила я, освобождая лицо из-под шляпы.  ; Сейчас он спросит почему, ; промолвила  я и кивнула в сторону Ониксова. Тот сделал недовольную гримасу.
; Он написал про крёстного. Значит, знал его. Даже если просто видел издалека. Это важно. А ещё…у него особенный дедушка, похожий на Ивовую веточку. А то, что он работает над своими способностями, лишь возвышает его в моих глазах.
; Не думаешь, что он привидение, как твоя Вита? ; спросил Тёма, и в его голосе послышалась надежда.

; Он человек.
; Ну, почему?! ; одновременно воскликнули ребята.
; Потому, что он об этом сказал, ; ответила я, пожав плечами.
Я полюбила этот тяжёлый и плоский камень в нашем саду, под яблоней. Он служил нам с Миром почтовым ящиком. Писала ему письмо, сворачивала его несколько раз и прятала под камнем. Затем, уходила в поле. Бродила среди высоченного золота подсолнухов. Знала,  ; он караулит, когда я уйду, торопливо забегает в сад и достаёт из-под камня новое письмо от меня.

Обычно парень сразу писал ответ, оставляя его. Нина Ивановна отпросилась на лето и уехала к сестре. Никто не знал про тайную переписку в саду, кроме меня и его.
В поле прогуливаюсь около часа. Потом он быстро уходит, а я бегу к своему дому. Мы понимаем, что лучше не встречаться, не видеть друг друга. Таинственная переписка позволяет мне представлять того парня из видения, о котором я думаю, время от времени. Конечно, он не может быть им, но мне нравится думать, что он ; это он.

В моих видениях он красив. Присутствует некоторая окрылённость. Словно у него крылья, но прячет они их так хорошо, ни за что не увидеть. Даже мне.
В его глазах останавливается солнце, когда он возникает в дневном видении. Солнце, золотым шаром, торопится осветить его широкие плечи, голову правильной формы и взъерошенные волосы ; жестковатые на первый взгляд.

Улыбка человека. Она пролетает лучами, едва касаясь его губ, напоминающих мне лук лучника. Стрелы? Это его мысли. Произнёс бы он хотя бы слово,  я могла бы услышать его голос, понять, что его занимает.

Солнце освещает и его суровый лоб, на котором небо при рождении оставило свои судьбоносные письмена. В виде, едва заметных борозд, бегущих тонкими волнами, будто следы тонкого гелевого пера. Но небо ведь пишет белым, потому, слов, не разобрать.

Он упрямый. Упрямство выдаёт его суховатый взгляд в сторону. Человек страдает от невысказанного. Думаю, жизнь его сложна, но он старается держать спину прямо, стремится макушкой дотянуться до облаков и дотягивается до их теней.

Иногда появляется из тумана ; выходит на передний план и туман остаётся позади. За ним  ; вода. Она сливается с дымкой. Возможно, и он почитает воду, как я. Люблю воздух. Из него состоит ветер. Люблю изучать деревья. Они невероятно притворяются в реальности. Сами, чаще обитают в сказочном мире и могут меняться местами в ночи, чтобы утром удивлялись птицы.

Похож на дуб. Ему особенно идут две рубашки: чёрная и синяя. Синие глаза меняют оттенки: от лазурного до тёмно-синего. Он слушает меня. А я говорю, говорю… и он меня слышит, понимает.

Внимателен. Предоставляет мне возможность высказать трепет фраз, а затем говорит. Он произносит слова. Слов  не слышу. Это мучает меня. Снова и снова вижу его лицо близко. Между нами слова и молчание, недосказанность и его исчезновение в тумане.
Он выше меня на целую голову. Склоняется нежно к моему лицу. Могла бы смотреть на наши образы рядом бесконечно, но, увы, видение временно и пропадает тогда, когда могло бы и остаться. Исчезает молчаливо и неожиданно, как и появляется.
Я видела его часто, но насмотреться не могла. Настраивалась и видела его вновь. Иногда не могла настроиться. Порой, боялась, что в видениях появится что-то тревожное.

 Его лицо такое родное. Из-за видения с ним я почти перестала замечать Ивовую веточку, крёстного и незнакомых призраков, бродивших вдалеке. Ускользающий край их белотканных одежд уплывал прежде, чем я пыталась их рассмотреть. Думаю, они просто проносились мимо, не пытаясь привлечь моё внимание.
Самое значительное и таинственное видела и во сне. Боялась снов. Мечтала, чтобы видения, где он говорит со мной, продолжились. А если нет? Где мне искать его? Это тяготило меня.

Поэтому я не хотела видеть парня, с которым переписывалась. Он не сможет оказаться человеком из видения, а наши письма важны для нас. Пока  убегала в поле, мечтая прогуляться среди колючих, зелёных стволов, он боялся, что я увижу его. Стеснялся показываться передо мной.

Может, у него шрам на лице? Он переживает, что не понравится мне? Об этом лучше не думать. Иногда важно продолжать обманывать себя  и оставлять письма под камнем человеку из видения, которого люблю.

«Любимица призраков, здравствуй! Ты пожелала узнать обо мне, моей семье. Мой папа ; дирижёр. Ребёнком, я ещё не научился ходить, а уже отличал гобой от кларнета.
Колыбельной мне была музыка Н. А, Римского-Корсакова и М. Мусоргского. Говорят, я жил славным малышом ; чаще молчал, чем звучал. Любил паузы, убегал от звуков органа. До школы рос в счастливой семье.

Неожиданно умер отец. Прямо во время «Метели» Г. Свиридова. Все зрители поднялись на ноги. В зале оказались врачи. Они ринулись спасать папу, но не смогли.
Мама вернулась с галереи.  Губы её, казались сжатыми настолько, что она не желала ни спать, ни есть. Редко спала, а если всё же удавалось заснуть, снились кошмарные сны. Так воспринимал всё происходящее ; единственный и любимый сын.
Мама ; художник. Всегда рисовала реальную жизнь. До исчезновения папы её картины полнились цветами в корзинах, вазах, горшках.

  Мама состояла из счастья, из всех его крошечных уголков. Дымка печали и на мгновенье не появлялась вблизи нашего дома. Любовь жила, царила нежность, а бытиё праздновало победы судьбы.

Без отца всё закаменело. Образовались расщелины, в которые разом летели прошлые впечатления и будущие  возможности.

Лишь вода, бегущая из крана  в посуду, доказывала, что в доме есть жители. И они, казалось, не замечали восходы солнца и чары природы.

Деревья. Впервые обратил на них я взор ; взрослевший взор человека. Молчал и говорил с ними, думая, как вернуть счастье  своей семьи, подарить всё счастье лучшей маме на земле. Часто смотрел в небо. Однажды небо заметило меня и отправило к нашему дому одного из своих доблестных стражей с ангельским лицом. Сейчас думаю, что, скорее всего, то был демон,  ; злобный, равнодушный демон, ; а ангел так и остался на небе, глядеть в свою ангельскую, подзорную трубу. 
Мама вышла замуж. И пусть новый муж ничего не понимал в музыке, зато мама училась улыбаться и мечтать. Только вместо цветов в корзинках и горшках принялась рисовать змей.

Более десяти лет змеи украшали мамины полотна. На каждой выставке, эти ползучие, ядовитые выходцы с гор, рек, трещин и других, близких к земле мест, нравились почитателям картин. Они покупали и украшали ими свои холлы и гостиные.
Главное для мамы оказалось другое: она не могла не видеть предмет своего изображения очень долго и постоянно отправлялась в места их обитания.
Тогда мы жили неподалёку от  горы, где обитали мамины змеи. Ранним утром она надевала зеленоватую шляпу, брала с собой ведро с красками, кисточками, маслом, палитрой и маленький мольберт, который сколотил её новый муж ; столяр, и отправлялась на гору рисовать пресмыкающихся.

Мама любила делать наброски, сидя на коленях. Змеи ползали в отдалении, точно понимали, что своими полотнами, мама делает их великими и бессмертными. Мама любила змей всем сердцем, и я старался понять  её странное и неправильное увлечение.

Жизнь обнажила зубы в то время. Однажды, мама взяла с собой своего мужа. Он не выносил жары и через пару часов спустился к реке. Сначала всё было спокойно, и вдруг его ногу обвила проволока. В непонятной растерянности он позвал маму на помощь, ; чем больше он освобождал ногу, тем сильнее проволока сдавливала его ногу. В воде муж мамы не мог разобрать, что за штука не отпускала его конечность.
Мама сразу увидела, что это не проволока, а змея и смело схватив её рукой, хотела отбросить, да только вдруг решила посмотреть на её глаз вблизи. Уже несколько недель она всё мечтала нарисовать глаз змеи на весь холст, а в  отражении его ; деревья, реку, берега, небо и солнце. И вот, она держит змею, которая смотрит на неё. Муж мамы не позволил ей долго смотреть на пресмыкающееся и схватил змею. Змея начала обороняться и укусила. Не мужчину, а женщину.
Нет ничего ужаснее тех дней. Во сне я видел кошмары, сквозь которые слышал голос мамы:

 ; Милый, я иду рисовать, иду рисовать…
Столяр и мой дедушка не разрешили мне идти с ними. И я смотрел издалека за жителями, которые перемешались с коллекционерами маминых картин и двигались друг за другом в сторону ворот.

Встал неподалёку и смотрел в небо. Сквозь слёзы небо менялось, точно живое, а облака понимали, что я чувствую. Смотрел в небо, словно мог увидеть на нём лица людей, которых люблю. Верил, что они бессмертны. Чувствовал.

Мой взгляд снова вернулся к процессии. Вдруг  показалось что-то белое среди людей, которые остановились перед воротами. Я посмотрел на них и застыл от увиденного: за людьми шли змеи ; белые, призрачные змеи. Они передвигались по воздуху важно и неторопливо, ; не касаясь земли, ; чтобы проводить в последний путь женщину, которая умела их рисовать».