***

Моё утро началось с рёва-разминки. Я просто плакала, а когда требовалось говорить, горло перехватывала тугая верёвка и лишала меня голоса. Наверное, одно это уже о чём-то говорило. Может быть, о том, что не стоит принимать поспешные решения. Но я набрала номер и записалась к хирургу.

Положив трубку, я разнервничалась ещё больше. Мой голос - сонный, прерывающийся из-за мечты висельника - мог показаться ему голосом пьяной девушки. Но приветливый врач записал меня на приём.

Я посчитала, что снова не попаду в управляющую компанию, и вновь заплакала. Одевшись кое-как, главное, чтобы было теплее, я вышла на улицу и подивилась хорошей погоде - абсолютно безоблачному ясно-голубому небу и кружку оливкового солнца, приколотого к нему. Я зашагала к остановке и даже успела на бюджетную маршрутку.

Ещё дома я решила, что поеду в больницу на такси. И рассчитала стоимость поездки на яндекс-такси в Интернете. Оказалось совсем не дорого. Я не пожалею такую сумму. Но выйдя из метро и набрав номер диспетчерской, оказалось, что вызов такси по телефону стоит дороже, чем по приложению. Я, как водится, не могу его установить. Чёрт бы побрал все эти ваши приложения!

Я стала ощупывать взглядом улицу и увидела заветные шашечки.
- Сколько до Абрикосовского переулка?
- 300 рублей по району.

«Ехать 7 минут!» - выругалась про себя я, но яндекс-такси оказалось дороже примерно в сотню, и я уже опаздывала.
- Едем, - бухнулась я на заднее сиденье. Первым делом я полезла в кошелёк, потому что не была уверена, что мне хватит денег. Но хватило. Я внимательно смотрела в окно, потому что возвращаться придётся пехом.
- Это точно второй корпус? - усомнилась я, глядя на высокое красивое здание.
- Где-то здесь вход, - ответил водитель, и я вылезла из такси. Сначала я, как всегда, решила самостоятельно отыскать второй корпус. Я отчаялась на пятой минуте, а из глаз опять предательски прыснули слёзы. Я позвонила врачу, но он не брал трубку. Желание развернуться и уйти было запредельно сильным. Но я жалела потраченных денег и времени. Жалела поломанного дня. Я зашла в главный корпус и подошла к ресепшен.
- Я записалась к хирургу на два часа дня.
- Фамилия врача.
- Не помню. Кажется, начинается на «б».
- Вы лично договаривались?
- Да.
- Смотрите, это не у нас. Повернёте направо, мимо шлагбаума пройдёте, серое шестиэтажное здание. Табличка «Клиника боли».

Я обескураженно захлопала ресницами. Ничего себе название. И я нифига не поняла, куда идти.

В кармане завибрировал мобильный.
- Простите, я приехала вовремя, но заблудилась в ваших корпусах.
- Я так и подумал.
- Но мне сказали найти серое шестиэтажное здание.
- Да, оно такое серо-розовое. Идите налево, - дальше следовали непонятные указания.
- Хорошо, я постараюсь Вас найти.

Я завершила разговор. Девушка с ресепшен и доктор направили меня в разные стороны, а шлагбаум находится вовсе на другой стороне улицы. Я плюнула и повернула налево. Всё моё тело обуяло жар, и я расстегнула пуховик. Жар не ушёл, но стало неприятно поддувать.

Я шла и внимательно рассматривала здания с левой стороны. Не было ни шестиэтажного, ни серо-розового. В голове почему-то возникла мысль, что от меня просто захотели избавиться. Но в конце концов я нашла эту пресловутую «Клинику боли». Слёзы лезли из глаз, и я заранее стала придумывать, как буду отшучиваться по этому поводу. Например, «я же женщина. А женщине не нужен повод, чтобы хорошенько порыдать».

Я протянула в окошко паспорт, полис. Пробежала глазами документы, которые мне предстояло подписать. Оплатила в кассе приём. Поднялась на лифте. Успела заблудиться. Наверно, только в пол-третьего я постучалась в дверь хирурга.

Как назло, это оказался красивый молодой человек.
- Ну рассказывайте.
Я всё рассказала.

Тогда он задал вопрос: «Почему вы плачете?». И здесь началось.
Я опять лишилась голоса. Казалось, что моя грудь - это мешок, переполненный крупой. Я пыталась говорить спокойно и красиво. Но стоило мне развязать верёвку, как крупа из мешка начинала сыпаться градом, и тогда я торопливо и неловко затягивала мешок обратно, но вместе с этим потопом прекращалось и любое слово. Я беспомощно прятала глаза. Врач налил мне воды, но кисти тряслись, а горло сдавила невидимая рука. Я боялась, что если не поперхнусь и не предстану в ещё более жалком виде, то наверняка разобью кружку.

На вопрос: «Где болит?». Я очень хотела ответить честно: «Сердце». Но нельзя же говорить такое врачу. Кроме того, он уже отшутился, что в таком состоянии меня точно оперировать не будет.

Какой смешной и жалкой казалась я себе в тот момент! Пришла в больницу практически в истерическом припадке! Ладно бы к психиатру, но к хирургу! Я стала бояться, что он меня сейчас куда-нибудь направит.

Но я более-менее всё же взяла себя в руки.
Я выслушала то же самое, что прочла в Интернете. 90% будет рецидив. Да даже если и делать операцию, то это устранение уже случившегося рецидива. А это значит, что рецидив будет 100%. Жизни не угрожает. Абсолютно доброкачественная опухоль. Высасывать, давить - трата денег, потому что всё равно вырастет вновь. Я просто ещё раз услышала то, что тайно знала всегда. Моя гигрома навсегда. Моя боль навсегда. А операция... Я просто пройду то же самое. Наверное, я вообще зря её делала. Пропустила из-за неё любимую масленицу и второй этап олимпиады по русскому языку.

Я вспомнила то время. Как я сама бегала, сдавала анализы, собирала справки, как сама собрала вещи и уехала в больницу в район города, где никогда не была. Как я жила в больнице с видом на церковь и озеро. Как я удивилась, когда меня позвали обедать. У меня не было денег, и я знала, что меня никто не будет навещать. Я мысленно смирилась с тем, что мне придётся голодать. А попала в почти что санаторий. Питалась три раза в день, жила в отремонтированном корпусе. Читала книжки и была аниматором для детей помладше. Моя соседка угощала меня шоколадками, а я рассказывала ей истории и пересказывала уроки по физике.

Никто не знал, где я. Одноклассники были уверены, что я уехала в Солнечную долину кататься на лыжах. Папе я всё рассказала, когда уже выписалась. Меня никто не встречал. Я абсолютно одна, с рюкзаком, вышла из больницы с загипсованной рукой и пошла искать маршрутку. Меня никто не ждал.

Сейчас я могла бы переиграть этот сценарий. Могла бы надеяться на посещение друзей и звонки поддержки. Мне могли бы носить передачки, навещать. Меня бы встретили и, может, даже бы заказали такси до дома.

Я вышла из кабинета. Добралась до туалета, закрыла дверь на защёлку и упала на холодный пол. Я рыдала и не могла остановиться. Голову сдавливали горячие железные обручи.

Я вспомнила В. Как она однажды живо предложила своё участие и как она сказала: «Захочешь попринимать заботу, звони». И мне очень захотелось позвонить. Я не хотела разговаривать, обниматься, гулять и так далее. Но я подумала, что мне будет легче, если кто-то будет рядом. Но потом я представила это себе. Вот она приезжает, волнуется, я прошу её молчать и не задавать вопросов, просто сидеть со мной на лавочке, пока я не успокоюсь. Вот я отвела душу, и мне снова никто не нужен. «Спасибо, В! Ты меня очень выручила! Не могла бы ты поехать домой?». А мне только это и требовалось. Но приличия не позволят мне так поступить, надо будет предложить сделать что-то совместное, послушать её и тому подобное. А у меня нет на это сил! Я не могу!

В туалет постучались, и я поняла, пора выходить. Я на пошатывающихся ногах, плутая в коридорах, добралась до коридора. Слёзы, не переставая течь, умывали щёки. Гардеробщица сочувственно (или мне так показалось) протянула мне пуховик. Я шла из больницы и думала, что могут фантазировать себе люди: «У неё кто-то умер», «Она узнала, что у неё рак», «Ей должны будут отрезать грудь!». Стал бы кто-нибудь меня жалеть, если бы узнал, что меня беспокоит крохотный шарик на моём запястье?

Но я знала, что дело вовсе не в гигроме. Это всего лишь повод. А сейчас я плачу по поводу потраченных впустую денег, когда они очень нужны.

Я поняла, что не могу. Я устала от Москвы. Я хочу бежать из этого города. Меня очень успокоило, когда я записалась в местную библиотеку и облюбовала местную кофейню. В общем, ограничила своё пространство: мой район. Я поняла, что хочу скукожиться до крошечных размеров. Выгнать всех посторонних людей.

Я приняла решение уйти из театра, выйти из всех бесед, кроме рабочих, закрыть всё, что можно закрыть, и принимать ванну каждый день.

После беспрерывного плача я ощутила невероятную тягу погрузиться в сон. Веки тяжелели и накрывали мои воспалённые глазные яблоки сами собой.

Я вздрогнула. И отпрянула от стекла. Что-то круглое и жёлтое ударило мне по глазам прямо сейчас. Кажется, я знаю, кто бы это мог быть.

Поднявшись на свой восемнадцатый этаж, я включила свет и вступила в свою комнату. То самое круглое жёлтое око сейчас вперивало в меня свой взгляд. Я выключила свет, чтобы лучше его разглядеть. Луна, как некая строгая надзирательница, смотрела на меня. Этот чётко очерченный жёлтый круг на таком чёрном глянцевом небе. Мне было не по себе от её пронзительного взгляда.

Я открыла «ВКонтакте» и стала отовсюду выходить. Но у меня было одно незавершённое дело.

«О нет, только не это. Я не могу никуда ехать». Завтра продумывание сценария, репетиция. Ладно, пусть. Махнула рукой.

Зато я уйду красиво. Отыграю свой последний этюд.
Я хочу остаться красивой.
Хочу, чтобы обо мне помнили только хорошее.
Или не помнили
ничего