Искусствовед

Когда рука тянется рассказать что-нибудь об эмиграции, то непроизвольно вспоминается роман Эрих Марии Ремарка «Тени в раю», в котором он живописал немецких эмигрантов еврейского происхождения, бежавших перед войной в Америку от нацизма.
А я наблюдаю наших совковых эмигрантов, опять же еврейского происхождения, прибывших в Германию, будем считать, за лучшей долей.
Герои Ремарка были интеллигентами (в русском понимании этого слова), хотя наши тоже считают себя интеллигентами. Ну как же, почти у всех прибывших имеется высшее образование, а то и не одно, а это считай индульгенция на избранность.
По совковой классификации высшее образование автоматически приравнивало его владельца к интеллигенту. Но, видать, предвоенные немецкие интеллигенты и наши совковые — это две большие разницы, как говорят в одном южном городе.
Так вот, спустя некоторое время после начала бурной эмиграции из бывшего СССР прибыл к нам в город настоящий художник, а настоящий потому, что имел звание заслуженного художника России и к тому же значился кандидатом искусствоведения. Явление среди нашего брата-эмигранта не частое.
Обосновался, начал жить - поживать, немцы создали ему идеальные условия для творчества, выделив апартаменты под художественную мастерскую. А это не хухры-мухры. Соответственно через некоторое время устроили персональную выставку, что вообще за гранью мечты. Одним словом, «твори, выдумывай, пробуй».
Однажды я увидел объявление, что этот имярек читает лекцию в еврейской общине, рассказывая о судьбе и творчестве известного художника с мировым именем. Слово чести, я запамятовал имя этого художника, что неудивительно, деменция - наш вектор земной, но то, что это имя было у меня ранее на слуху, то помню. В изобразительном искусстве, честно говоря, я большой профан,  знаю, конечно, творцов с мировыми именами, но вот так сразу не смогу отличить Моне от Мане.
Потому решил пойти послушать знающего человека, тем более с учёной степенью в данной области. Лучше бы я не ходил. Об этом известном художнике, о котором даже я был наслышан, наш искусствовед начал нести такую ахинею, что у меня сразу же завяли уши.
Вообще-то уши служат для того, чтобы на них лапшу вешали, а мои в подобных ситуациях почему-то вянут, и на них никакая лапша не удерживается. Мне к тому же в таких ситуациях становится так стыдно и неудобно, будто я испустил дух нижней частью своего тела, и все присутствующие, принюхиваясь, пытаются определить источник аромата. Одним словом, жуть!
Самым мягким эпитетом, которым наградили великого живописца уста кандидата искусствоведения было слово «мазила» (это я запомнил, несмотря на свой склероз), да и вообще, добавил учёный, никакой он не художник.
Погрустнел я мгновенно, но до конца досидел. Сказалась пагубность воспитания. Больше я, конечно же, на его представления не ходил.
А он несколько лет ещё поваял в Потсдаме, повонял и вскорости благополучно помер.
Вот интересно, кто-нибудь о нём, кроме меня сейчас, хотя бы вскользь, хотя бы иногда вспомнит…?