Мой друг Вовка

   
     1951 год. Наша семья только переехала из Сальска в Краснодар, по месту работы отца. Квартиру предоставить организация не смогла, жилья строилось мало. Ему выделили участок земли, как ценному специалисту и на время строительства жилья оплачивали проживание в частном секторе. У родителей была крохотная комнатка, я спала в проходной. У хозяев был сын, младше меня, который практически всё время жил у бабушки в станице, изредка приезжая погостить к родителям. В одну из его приездов мы и познакомились.
     Вовка, как его звали, был маленьким, белобрысым, избалованным ребёнком. Говорил он на суржике (балакал) как старушки в станицах. Так забавно было слышать, когда он подходил к моей маме и просил: «тётя Маруся, дайтэ мини хлебушка з маслычком, та ще и з сахарьком».
    Я уже училась в первом классе и была довольно рослым ребёнком, в отца, рост которого – метр восемьдесят пять, резко контрастировал с маминым.     Однажды играя с Вовкой в придуманную им игру: я светофор, а он – паровозик, произошёл скандал. Он вручил мне какую-то ржавую железяку, перевязанную верёвочкой, я должна была изображать светофор, держа её на вытянутой руке и регулировать движение, когда он будет проезжать мимо. Капризы сына хозяев – закон. Поехали: чух, чух, чух… Проезжая в очередной раз мимо "светофора", он зацепился ногой за железяку и оцарапал ногу, выступило несколько капель крови.  От страха он заревел так, что выскочили моя и его мамы. На вопрос, что случилось, он, всхлипывая,   повторял: мы с Таней, мы с Таней… Недолго думая, мама схватила меня за руку, затащила в свою комнатку, закрыла дверь на ключ и выпорола папиным ремнём «как следует», решив, что виновной в этой ситуации была я, тем более, что я старше.
      Когда Вовка перестал реветь и смог нормально говорить, он объяснил ситуацию, при которой пострадал, но было уже поздно. Обычно в таких критических ситуациях выручал отец, но он в это время был на работе, и никто не смог помешать маме выполнить свой родительский долг по воспитанию дочери. Много лет спустя я всё-таки задала маме вопрос, почему она меня выпорола, даже не выслушав объяснения, на что она резонно объяснила, что дом, в котором мы снимали жильё, был рядом с участком, выделенным нам для строительства дома, если бы хозяева попросили нас съехать, жильё найти было бы нелегко, а значит и контролировать процесс строительства. С такими аргументами не поспоришь. Юстиция была исключительно судебным ведомством и в частную жизнь семьи, тем более воспитание детей, не вторгалась. В каждой семье были свои правила поведения, а,  следовательно и воспитания подрастающего поколения. У мамы был целый арсенал этих самых воспитательных мер, и она ими пользовалась в зависимости от тяжести преступления: в угол носом, на колени, надрать уши и, конечно, порка.
     Отец рассказывал, что, когда наша семья жила в Сталинграде перед войной (меня тогда ещё и в проекте не было), соседями по площадке была интеллигентная еврейская семья, в которой ребёнок учился играть на скрипке. Когда ребёнку и соседям, кстати, тоже, надоедало это пиликанье, он пытался выскочить на улицу, погонять мяч во дворе с ребятами, его мама мягко говорила: "Сёма, а реме’шек!"  На стене у двери и правда висел настоящий солдатский ремень... И занятия музыкой успешно  продолжались.
      Отец не бил никогда, он всегда сажал меня рядом и пытался объяснить «что такое хорошо и что такое плохо». Единственным и действенным наказанием был запрет: «на улицу ни шагу!» Лучше бы отлупил, думалось тогда. Все соседские дети гурьбой гоняют мяч, играют в прятки, а ты сидишь дома, как неприкаянный. Выручали только книги, к которым я со временем пристрастилась и в старших классах, некоторые из них, читала под одеялом с фонариком. Но это уже другая история.

07.09.2020