Тысячеглазый. Часть вторая. Глава 1

Часть 2

        1

        Алмазная пыль сыпалась под станок ювелира всё быстрее. Она сверкала на солнце и дразнила драгоценным блеском всех, кого привлёк сюда рокот мотора и звенящий свист вальцов.

        Осенью 1980 года Лера Каракосов вернулся из армии. Душанбинский поезд привёз его на Казанский вокзал. На двадцатилетнем Лере была военная форма, большая спортивная сумка через плечо и ореховый среднеазиатский загар на лице.

        Было заметно, какие у него развитые плечи и сильные кисти рук. В глазах сверкало искреннее любопытство. Девушки, попадавшиеся ему навстречу, отмечали про себя крепкого и яркого парня, вокруг которого вихрем крутилась солнечная энергия. Казалось, что с его лица не сходит улыбка. Хотя на самом деле это был внутренний свет, которым обладают люди, с восторгом и добротой относящиеся ко всему миру.

        Москва встретила Леру серым октябрьским небом. Асфальт, от которого он давно отвык, повторял цвет неба, словно гладкое  зеркало. После трёхдневной вагонной тесноты и постоянного шума – разговоры, хлопанье дверей, стук колёс –  Комсомольская площадь показалась ему целой планетой  огромных пространств, спокойствия и тишины. Движенья на ней было так много, оно было таким неслучайным и художественным, что оставалось незаметным, словно течение широкой реки. Лера стоял на берегу речного потока и вбирал в себя его безмолвное движение.   

        - Дембель?

        Рядом с юношей вертелся толстопузый московский таксист в кожаной чёрной куртке. Он искал пассажира и добычу отпускать не собирался.

        - Погранец? Где служил?

        - В Таджикистане.

        - Ну и как там? Басмачи?

        - Не без этого.

        - Страшно?

        - Жарко и скучно.

        Таксист понимающе кивнул:

        - Страна большая. Вечная мерзлота и пустыни как на заказ. Там – белые медведи, тут – верблюды. И всюду - советский человек, строитель будущего.

        Лера промолчал.

        - Ладно, дембель. Куда ехать?

        - Недалеко. В Черёмушки.

        - Поехали!

        - Я на метро. Соскучился.

        Толстопузый внезапно задумался, словно припомнил что-то важное, дорогое.

        -  А я на Тихоокеанском флоте три года служил. Моторист второго класса. Крейсер «Мирный». С ракетным вооружением. «Мы мирные люди, но наш бронепоезд…» Бляха-муха!

        Таксист развернулся и ушёл, на прощанье показав правой рукой «рот-фронт».
   
        Лера поправил сумку на плече и двинулся в сторону метро. Город ему понравился. Толстопузый таксист тоже. Всё было как прежде, и в этом крылась надежда на что-то новое.  Но сейчас так получилось, что это новое, горячая мечта, доводившая его очень часто до помрачения, оказалась мельче и холоднее желания поскорее добраться до родного дома, войти в квартиру, из которой уехал два года назад, увидеть отца и мать, ожидавших его приезда. Он сообщил им в письме, что вернётся в Москву 14 октября, утром. С Казанского вокзала поспешит домой.
   
        Поэтому они ждут его сегодня, готовятся к радостной встрече, это без вариантов.

         Метро домчало его до Черёмушек невероятно быстро. Или так показалось после двухлетнего замкнутого пылью и солнцем столбняка заставы Тюрк-Демкуш и трёхдневного вагонного ничегонеделанья. Здесь качка вагона и скорость летящих за окнами стен тоннеля были космическими.

         Во дворе своей родной пятиэтажки он остановился. Странное ощущение неправдоподобности происходящего заполнило грудь, словно внутри качнулся холодный железный шар. Серые кирпичные стены, двери подъезда с треснутыми грязными стёклами, скамейка и спящий над ней клён с голыми пока ветвями, вечная лужа мутно-бесцветной воды под торчавшим ниже окна первого этажа пожарным краном: всё было то же и вдруг заметно состарившимся. А прошло-то всего два года! Смешной срок, просто вдох-выдох или наклон-подъём.  Но всё успело съёжится и умельчится до размеров книжной картинки. В доме с окошками-скворешнями жили карлики, в дверь можно было протиснуться только боком, клён напоминал японское оригами, а бесцветная лужица под соском крана – фольгу от конфетки.

         Лера задрал голову.  Их балкон тоже стал меньше, синяя краска на решётке облупилась, карниз походил на разодранную бровь. Выше над пятиэтажкой, неподвижно, словно в обмороке, замерло серо-стылое небо. И сейчас так хорошо было видно, что никакое это не небо, не свинец перед грозой или лазурь на рассвете, а обыкновенная пустота.

         Не милая сердцу частность, не прозаический или поэтический образ-анжамбеман с переходом на новую строку, а бессмысленное ничто.

         Железный шар в груди качнулся ещё раз.  Каракосов опустил взгляд и неожиданно подумал о том, что прошлое резко уменьшает масштабы настоящего, как перевёрнутый бинокль. Видимо, оно возвращает нас туда, где всё было миниатюрно, леденцово-карамельно, сказочно.

         «Тень от дыма, - вздохнул юноша. – Потерянный рай».

         - Лерочка! Боже мой! Какая радость! – на балконе стояла мама в синей куртке и голубом платке. – Что ты там стоишь? Поднимайся скорее!

         Запах в подъезде был всё тот же: мокрых от половых тряпок ступеней, далёкой случайной кухни и лёгкой копоти. Лера взбежал на третий этаж и чуть не упал от выскочившей к нему навстречу из двери мамы. Она успела сдёрнуть платок и сейчас буквально ополаскивала ему лицо своими густыми ярко-рыжими волосами.   Он крепко обнимал её за талию и думал о том, какая она тоже стала маленькая и, наверное, лёгкая.  Мама дрожала и всхлипывала. Позади неё стоял отец. Он был серьёзен, как и полагается мужчине, хмурил брови, сурово щурил глаза, но всё равно не мог сдержать улыбку, медленно и неуклонно растягивающую губы. От растерянности он что-то нащупывал в карманах трикотажных спортивных штанов, не мог ничего найти, хмыкал, пожимал плечами и рылся с ещё большим азартом.

         Лера осторожно отодвинул маму чуть в сторону и протянул отцу руку:

        - Привет, папа. Не волнуйся. Я дома.

        Каракосов-старший выпрямился как по команде, вытащил правую руку из штанов и крепко ухватил ею сына за кисть.

        - С возвращением! – голос у него спотыкался, в глазах сверкала странная смесь неузнавания и восторга. – Лида, ты посмотри, какой богатырь. Всё-таки армейский мундир украшает мужчину.

        Квартира была именно такой, какой Лера ожидал её увидеть. Алюминиевая вешалка с куртками и пальто, выкрашенная «под медь», коричневый паласик с белесыми потёртостями, серый телефонный аппарат, на стене обои в мелкую оранжевую клетку, узкое вертикальное зеркало с крокодильчиками-креплениями по краям и вечный идиотский канделябр с электросвечами между комнатными дверями, подаренный папе сослуживцами на каком-то юбилее, не включённый в розетку и никогда не зажигаемый.

        - Я сейчас.

        Лера зашёл в свою комнату. Те же песочного цвета занавески на окнах, книжные полки, небольшой письменный стол, чистый и пустой, как утонувшая лодка, и кушетка, застеленная шерстяным пледом.

        - Ого! А это что?

        На кушетке стояла холщовая хозяйственная сумка с графическими профилями четвёрки «АББА» и плетёными ручками.

        - На днях заходила Порфирова. Принесла тебе подарок.

        Юноша раскрыл сумку. Внутри стояла литровая бутылка водки «Пшеничная», лежали два блока польских сигарет «Мальборо» и тонкая брошюра с темно-вишнёвой глянцевой обложкой.  На обложке была стильная иллюстрация: распадающаяся рукопись, из-за листков которой выглядывала юная девчонка, почти без одежды, но в грубоватых эротичных сандалиях и огромных пляжных очках. Сверху чёрными буквами были оттиснуты имя автора и название книги: «Владимир Набоков. Лолита».

         - Ну как?

         - С намёком?

         Мама и папа стояли на пороге, не решаясь войти.

         - Материальным и духовным, - Лера улыбнулся. – А где сейчас Мелисса? Замужем?

         - Вроде, была. Но неудачно, - мама не отрывала взгляда от сына и говорила почти автоматически. - Сейчас опять невеста.

         Папа кашлянул:

         - Обещала позвонить. Кажется, ты ей любопытен.

         Юноша посмотрел на отца. Тот сказал старомодное, обезличенное слово: «Любопытен»! Ха! Что-то вроде «Пряности и иные колониальные товары»!

         Впрочем, папа сейчас всего лишь к нему присматривался.  Язык, привычный два года назад, следовало обновлять. Лера в военном мундире с погонами сержанта и со значками немного пугал папу. Сын это понял и не стал углубляться в тему.

         - Я сам ей позвоню, - сказал он, расстегнул ремень, стянул быстро мундир, бросил его на кушетку и сладко потянулся, не забыв поиграть накаченными бицепсами. - Классная девушка. И подарки в самую масть. Разгуляемся.

        Стол мама накрыла в большой комнате. Ели мало, пили тоже, в основном говорили. Засиделись до прихода сумерек… Обстановка медленно выравнивалась, словно после внезапного шторма успокаивалось море. Отец, мать и сын как будто выбрались на берег, бросив на произвол разбитый корабль.  На берегу было тихо, можно было говорить обо всём медленно, спокойно, по-настоящему.

        И главное, слушать не только себя, но и собеседника. Тишина располагала к возвращению близости, разбросанной по пространству долгим двухлетним штормом.

                *   *   *


Продолжение следует.