Слепой. Над пропастью. 1 отрывок

Первая глава.

Однажды в жизни человека наступает тот момент, когда весь его мир необратимо меняется. Как все это произошло? Все неожиданно, как снег на голову. Только помню, что было вначале - вспышка. Яркая, как солнце, и резкая, как отблеск стали. А за ней резкий, похожий на удар кнута, удар. А может, вначале был удар, а потом уже яркая световая вспышка. А, может, все это было вместе. Но как это случилось, в какой последовательности, мне было уже все равно. Хриплое, клокочущее дыхание моего напарника. И яркий привкус меди во рту. По лицу, изрезанному осколками ветрового стекла, текло что-то горячее и липкое. Я провел рукой, и понял, что это моя кровь. Кровь, но откуда ее столько взялось? Откуда? Разбита губа? Но почему крови, липкой, как кисель, так много? Она текла по всему лицу, заливая глаза. Мой мир вначале покрылся красной пеленой, а потом все вокруг исчезло. Именно с этого момента для меня наступила кромешная тьма. Собственно, в тот момент мой мир разломился, как будто спелый апельсин. На две половинки. До вспышки. И  после.
Первая часть моего мира, которая была наполнена светом, солнцем, морем и цветами, ушла в никуда. Во второй части моей жизни, той, что утонула во мраке, которая остался со мной, ничего из прежней жизни не было. Ничего, кроме аромата цветов, запаха духов. Но к ним добавились еще запахи лекарств, крови, и вонь хлорки. Именно запахи сейчас остро напоминали о первой части. 
В самые первые часы после катастрофы еще не осознал всю тяжесть своей потери. Я  пытался протестовать. Я кричал, и возмущался и сопротивлялся наступившей тьме. Всеми фибрами души бунтовал реальности. Даже, скрипя от боли зубами, начинал срывать с лица бинты, чтобы увидеть солнце. Но, увы, темнота не желала никуда уходить. Свет солнца ко мне больше не хотел возвращаться. Я рядом с собой слышал мягкий голос, полный тревоги, и сострадания:
- Успокойтесь, больной! – А потом ощущал на своем лбу прохладную руку. Я вдохнул яркий аромат апельсин, смешанных с горечью лекарств. Мне вспоминалась моя мама. Эх, если бы моя матушка жива! Может, моя беспутная жизнь сложилась вовсе по-иному. И я сейчас не лежал бы на застиранной больничной простыне, придавленный страшной тяжестью темноты и неизвестности. А хлебал семейный борщ с густой сметаной, приготовленный для меня женой. Но у меня нет ни борща, ни жены. Что случилось, то случилось. Прикосновение женской руки немного остуживало мою разгоряченную натуру. Я обессилено падал на подушку, выбитый из жизненной колеи острой болью в глазах. И ледяным страхом перед завтрашним днем. А ловкие, привычные к этой работе, руки медсестры наматывали бинты обратно на мое исполосованное лицо. И все вокруг оставалось в кромешной тьме. Мои губы пересохли.
- Пить! – Простонал в пустоту.
- Нельзя вам пока пить. – Я ощутил, как смоченная водой салфетка касается моих губ, потрескавшихся от жажды. Вода впитывается в губы, точно это сухой песок пустыни.
- Еще. – Прошу я.
- Много нельзя, вас сейчас отвезут на операцию. – Ответил мне тот же мягкий, немного похожий на голос моей мамы, голос.
А потом я ощутил, как несколько чьих-то сильных рук поднимают меня с кровати, и перекладывают мое тело на каталку. Она, поскрипывая, как старое инвалидное кресло, покатила по длинному коридору.
Потом была операция. Укол в вену, и полное забытье. Мне показалось, что я плыву по огромной реке, сотканной из густого, молочного тумана. Берегов не видно. Да они мне не нужны. Что со мной делали эти несколько часов хирурги, не знаю. Может, я умер? Но нет. После того, как я очнулся от наркоза, все тело болело так, как мной поиграли в футбол. А я был вместо футбольного мячика.
Как самый кошмарный сон в своей жизни, вспоминаю первый обход, после того, как я очнулся от забытья. Скрипнула, как простонала старуха, входная дверь.
В больничной палате, прогонявшейся хлоркой, и кровью, послышался нестройный топот ног. Около моей кровати  кто-то остановился.
От него разило спиртом, вчерашним перегаром, кофе и сигаретами. Я услышал хриплый голос, насквозь пропитанный табаком и усталостью.
- Сестра, какая у больного температура?
- Тридцать семь и пять. – Она испуганно добавила, - Немного температурит.
- После операции это вполне нормальное состояние. Главное, чтобы температура повышалась. «Наверное, это мой лечащий врач», - растерянно подумал я. Зашелестели бумаги. Ага, читает лист назначений.
- Ну что, летун? Вернулся к нам?
- Скажите, доктор, я буду видеть? Этот простой, но очень насущный вопрос словно завис с воздухе. Я решил повторил его. – Я буду видеть или нет? Только не жалейте меня, говорите правду.
- Вы хотите знать правду?
- Да! – Врач немного помолчал. Видно было, что он обдумывает ответ. Через минуту,  кашлянув, жестко проговорил:
- Нет, увы, ничем я вас порадовать не могу. Знайте, что ваше зрение к вам больше никогда не вернется.
- Что, Нет совсем никакой надежды? – Внезапно во рту стало сухо, как будто я был на учениях. И в полной боевой выкладке, в противогазе пробежал километров десять, а может, двенадцать.  Мой голос охрип.
- Увы, нет никакой надежды. Я сам вас оперировал. Глазные яблоки были сильно повреждены, их пришлось удалить. От услышанного приговора в моих висках зачастил, заухал пульс. А голову точно сдавили огромные тиски.
- И что теперь делать? Как теперь мне жить?– Упавшим голосом я, скорее, простонал, чем проговорил.
- Ну, батенька, не вы первый, не вы последний с такой бедой. – Холодно проговорил хирург. – С такой травмой глаз люди живут долго, до старости.
- Но не слишком счастливо. – Тихо прошептал я.
- Какого цвета у вас были глаза?
- Темно - карими.
- Теперь вместо ваших глаз вы сможете поставить протезы. Любого цвета, вам понравятся, такие и какие закажете. Эти слова, как острый нож, вонзился в сердце. И я почувствовал в глазах, вернее, в пустых глазницах, прилив адской боли. Если бы в  этот момент в мою голову ударила молния, то это было так, пустяком по сравнению, что ощутил в этот момент. Казалось, что я, как в кошмарном сне,  стою на самом краю глубокой пропасти. И земля внезапно начинает рушиться под моими ногами. А страховочного троса под рукой нет. Я ничего не ответил врачу. А только застонал, натягивая одеяло на голову, и отворачиваясь к стене. Казалось, что на мои плечи обрушилась каменная тяжесть усталости. Я уже не слышал, как врач в окружении медсестер величественно выплыл в коридор. Как нянечка закрыла за ним дверь. Я сдался, и был раздавлен темнотой. Она победила.
Говорят, что самая непроглядная ночь наступает перед рассветом.… Но как дождаться рассветных лучей? Как? Если каприз судьбы загнал в на дно глубокого и мрачного колодца? И туда больше не заглянет солнце. Возможно, все это предначертано рукой судьбы? Не знаю. На меня нахлынули густым, холодным туманом новые чувства, и новые мысли.… Все это начинало постепенно сводить с ума. О, лучше бы я умер вместе с теми, кто был со мной в машине! Но смерть почему-то обошла меня стороной, выбросив из веселой реки по имени жизнь. Я остался на обочине. Точно как вынесенная на морской берег приливной волной рыба.
 Да, можно постоянно твердить мантры. Можно представлять, что жизнь постепенно налаживается, что все хорошо. От подобного самообмана мне никак не станет легче. Мои глаза не вырастут в глазницах. Мне казалось, что я лечу в пропасть. В пропасть, в которой нет дна. В густую, как черничный кисель, черноту.
Лежа на больничной койке я мысленно начал прокручивать кадры из своей прошлой жизни. Той жизни, где меня уже нет. И где меня уже никогда не будет. Я помнил каждое мгновение, каждое свое дыхание. От себя никуда не убежишь, как не старайся.
Я начал запоминать все те новые чувства, с которыми мне теперь жить теперь до конца своих дней. Эта боль в глазах, которых нет. Как я потом узнал, фантомная боль. Теперь эта боль стала моим другом. Теперь это мой тяжкий крест. И мне теперь нести эту боль с собой повсюду.  Постепенно я стал примиряться с этим миром темноты.
Я смирился с тем, что больше некогда не увижу света. Я больше никогда не увижу солнца и голубизну моря. Летящих чаек над прибоем, и парусов. Мой мозг теперь навсегда будет погружен в темноту.