Бабье лето Марины Сергеевны

    С выходом на пенсию Марина Сергеевна все больше времени стала уделять даче  и заделалась примерной огородницей.  Особенно она любила помидоры, не только есть – это само-собой, но и сажать, ростить, обихаживать. Через пару лет первые созревшие помидоры появлялись на ее участке, за что ее  открыто хвалили соседи, но вряд ли блюли десятую заповедь. Но эта тайная зависть на помидорах не отражалась, они питались любовью и заботой хозяйки. Через два года Марина сдала свою городскую однушку в наем, и полностью переехала на дачу. Пенсии вместе с арендной платой ей вполне хватало.
    Первую зиму на даче ожидала с опаской, но все обошлось, ей даже понравилось топить печку и вдыхать запах дымка, пока печь разгоралась, по утрам на свежем воздухе чистить дорожки от снега, а затем подсыпать крошки и зерна в кормушку и наблюдать птичьи радости и потасовки.  Днем она вязала и смотрела телевизор.
   После второй дачной зимы Марина обрела душевный покой, и грядущая старость ее уже не пугала. Жизнь обрела размеренность, заботы были в радость, а помидоры и плодоносили обильно, и созревали раньше, чем у других. Но летом, в самом  конце июня,  ее спокойная жизнь была нарушена.
   Марина Сергеевна пропалывала грядки, когда ощутила позади чье-то присутствие. Она обернулась: у штакетника со стороны улицы стоял молодой мужчина. Смотрел на нее и что-то говорил. Марина слышала, но не понимала, потому что ей нестерпимо захотелось сжать свои ладони между коленями и присесть. Она удержалась,  закрыла глаза и наконец-то разобрала:
   - Помидоры, говорю, у вас завидные, и уже зреют… -  это мужчина.
   Она открыла глаза и не без кокетства ответила:
   - Спасибо… а хотите угощу?
   Мужчина скромно потупился и сказал:
   - Хочу…
   Марина сорвала самый спелый помидор. Подошла к изгороди и подала ему.  Мужчина откусил, и  сбоку  рта у него потекла струйка сока. Марине захотелось легонько эту струйку вытереть, но она не решилась. И тут поняла, что мужчина голоден, и сказала:
   - Да вы заходите, я вам салат сделаю...
   - Как-то неудобно…
   - Да чего там неудобно, заходите.
   Мужчина зашел, хотя явно чувствовал себя неловко.  Марина провела его на веранду, усадила за стол и засуетилась:
   - Погодите чуток, я быстро… - и она завертелась, схватила миску и выпорхнула в дверь.
    Через полминуты она уже нарезала помидоры, солила, поливала майонезом, нарезала хлеб.  Мужчина смотрел на нее и смущенно улыбался.  Потом он ел, а она смотрела на него, а в голове вертелась одна мысль: только бы сразу не ушел,  сразу бы не ушел, а как задержать? она не знала.
   Когда салат был съеден, Марина опять засуетилась:
   - Я сейчас чаю… Вам с чем? с вареньем? с медом?
   Ему было все равно, поэтому она поставила и варенье, и мед.  Но вот и чай был выпит, а Марина была в растерянности. Мужчина поблагодарил, встал. Марина тоже стояла перед ним и не знала, что делать. А он вдруг притянул Марину к себе  и поцеловал. Она ойкнула прижалась зардевшим лицом к его груди и вцепилась в его плечи – ноги не держали.  Потом все происходило в беспорядочной суматохе. Сначала она отталкивала его руки, когда он стал ее раздевать,  потом сама стала стягивать с него рубашку, потом он нес ее на руках.  Потом было какое-то безумство, а когда все успокоилось и затихло,  он уснул и смешно на выдохе топоршил губы.  Марина лежала рядом, боясь пошевелиться, и смотрела на его грудь с рыжими волосками, и ей хотелось лечь щекой на эту грудь, прижаться, вдавиться, слиться с ним, и чтобы так навсегда. И еще после всех тревольнений ей тоже хотелось уснуть, но она боялась, потому что во сне всхрапывала. Поэтому она просто смотрела и думала: «Совсем молоденький, и надо же… и ласковый, и горячий… и за что это мне? И как давно все это было…» Марина не осознавала, что когда женщине вот-вот исполнится шестьдесят, любой мужчина моложе пятидесяти кажется ей не просто молодым, а молоденьким, почти мальчиком.
   Мужчина остался. Вечером он рассказал, что в дачный поселок приехал работать по найму, но хозяин-наниматель, куда-то уехал, а вернулся с двумя родственниками и отказал ему. И вообще ему не везет с работой, уже два месяца безработный, но даже встать на учет не может, потому что фирма, в которой работал, закрылась, хозяева разбежались и не заплатили за последний месяц. Марина негодовала на людскую несправедливость и искренне сочувствовала своему нежданному гостю.
   Ночью Марина долго не засыпала из опасения захрапеть, а он же безмятежно посапывал, топорша губы. Уснула далеко за полночь, и утром даже проспала обычное время, когда вставала, чтобы открыть теплицу. Осторожно вылезла из постели, стараясь не разбудить своего «мальчика», открыла теплицу и занялась приготовлением завтрака. Он же проснулся уже в десятом часу и вышел на веранду, зевая, потягиваясь и улыбаясь.
   После завтрака она пошла окучивать картошку. Он пришел следом и забрал у нее тяпку, взялся сам. Марина пару минут смотрела, ей хотелось подсказать, поправить его работу, но не решилась и вернулась в дом. А через пять минут вернулся и он, держась за поясницу и кривясь от боли. Марина взялась лечить, как в сое время от болей в спине лечили и ее – массажем. Она старательно растирала, мяла, прошла по позвоночнику кулаками, потом пальцами. Он довольно покряхтывал и подсказывал, где еще размять. Напоследок она поцеловала спину там-тут-здесь, накрыла пледом и велела полчаса не вставать, сама вернулась на картошку.
   Работу закончила минут за сорок, участок отведенный под картошку, был меньше сотки. С него она накапывала три-четыре мешка, этого ей хватало с избытком.  Закончив работу, обратила внимание, что один куст завял. Потрогала стебель – он легко подался, был срезан и просто воткнут обратно.  В первый момент у нее вырвалось «вот, зараза!», но тут же устыдилась, вспомнив его больную спину.
   Так началась жизнь в нежданном гражданском браке.  Первые дни Марина не знала, как себя вести,  и еще иногда ее посещало сомнение, что все это – сон. Но нет, он был рядом, сидел за столом, постоянно трогал ее, улыбался и пытался помогать в работе. Но работником оказался никудышним, делал все не так, как делала Марина. Она подсказывала, поправляла, но толку не было, то ли руки не оттуда росли, то ли не на то заточены.  Скоро он и сам понял это и успокоился.  Большую часть дня лежал и смотрел телевизор, но на обед и ужин поднимался четко по времени. Иногда уходил куда-то на час-два, а то и дольше, говорил, что подыскивал халтуру, но возвращался тоже четко по времени.
   Одно обеспокоило Марину, к ней часто стала заглядывать молодая соседка по кварталу.  Заходила спросить, как обрывать пасынки на помидорных кустах, как подвязывать и все такое. Он на соседку не заглядывался, точнее, не выходил из дома, когда она появлялась, и Марина успокоилась.
   Но однажды он опоздал к ужину, Марина ждала и сама не садилась. Через час она накрыла тарелки полотенцем и прождала еще час.  Его не было, Марина почувствовала себя плохо. Так и не поев, легла спать, но почти не спала, на какие-то минуты проваливалась в полудрему и снова смотрела в мутный потолок. К утру у нее страшно разболелась голова, она проглотила сразу пять таблеток цитрамона, оделась, и сидела, не зная, чем себя занять, есть ей не хотелось. Потом встала, и ноги понесли ее к участку молодой соседки, это было недалеко, на противоположном углу квартала. Марина не соображала, чего хочет, ноги несли ее сами. Пока шла, поняла: хочет увидеть его. И увидела сразу, как подошла. Он тоже заметил ее и спрятался в будку с пропилом в виде сердечка. Все было понятно, но Марина стояла как прикованная, ждала, когда он выйдет. Он выглянул минут через пятнадцать, и тут же спрятался обратно. Только после этого Марина очнулась и пошла к себе, ее душили слезы.
   Зайдя на веранду. Она села за стол, уронила голову на руки и зарыдала в голос. Плакала долго, пока не кончились слезы. Со слезами ушла растерянность, пришло горькое осознание.
   Ишь чего захотела – удержать молодого… Молодые, они для богатеньких, а ты простая пенсионерка, ни денег у тебя , ни машины, никакой недвижимости кроме однушки, да вот этой дачи… Но почему он так паскудно сбежал?... молча, хоть бы поскандалил напоследок, придрался бы к чему-нибудь, так нет – ушел втихаря и все, а теперь прячется, как нашкодивший кот… котяра… паскуда… И зачем ты на мою голову свалился?   Дожила бы и без тебя, все спокойнее… И хоть бы ушел, скотина, подальше, насовсем, чтобы с глаз долой, так нет, рядышком пристроился…А как мне теперь быть?... ой, стыдоба… 
   Она погоревала еще вслух, сама с собой, и почувствовала, что засыпает, да и не мудрено - ночь не спала. Зашла в дом, разделась, легла и уснула.
   Проснулась отдохнувшей, но сразу все вспомнила, опять нахлынули слезы.  Тогда быстро взяла себя в руки и стала обдумывать план мести.  Сначала представила, что побьет все стекла в доме, куда он, кобелина, переселился.  Дыры они будут затыкать подушками, но и подушек не хватит, пусть их комары ночью кусают. Но такая месть показалась ей слишком примитивной и даже неприличной.  Потом представила, что ночью обольет стену дома бензином и подожжет, а они выскочат голые, и их покусают комары. Где только взять бензин? На заправку сходить? Далеко, и во что набрать? Канистры нет… Потом представила его голого, покусанного комарами. Она укутает его в плед и отведет к себе… !?  Нет, и этот план не годился.  Тогда она решила зарезать их ножом, и его, и ее, и себя.  У Марины был нож, большой с приклепанной деревянной ручкой, зимой она этим ножом стругала щепки для растопки. Он очень подходил для задуманного.  Она представила их молодых рядом, как Ромео и Джульетта, и она поблизости, старая и окровавленная, и совершенно лишняя, и опять подступили слезы, но она быстро взяла себя в руки.
   Все, хватит! Буду жить, и им, и всем назло! Не на ту напали!
  У Марины был характер, и она была отнюдь не глупа, не слишком образована, это да, но не глупа. Она училась у самой жизни, и жизненные уроки усваивала твердо. Посмеялась над своими мстительными планами, но отметила и то, что планы помогли ей встряхнуться. Подумала, что пора бы поесть. Не ела уже  больше суток.  Разогрела вчерашний ужин и съела почти все, что было готовлено на двоих. Еда придала ей сил и уверенности. И только тут вспомнила, что утром не открыла теплицу, быстро оделась, вышла.
   В теплице стояла жуткая духота, хотя солнце близилось к закату. Распахнула дверь, взялась открывать фрамуги, но передумала, и даже дверь прикрыла, оставив небольшой проем. На помидорные кусты было жалко смотреть, листья обвисли и скукожились, и на этом поредевшем фоне светились поспевающие плоды, их было много. Сначала Марина полила кусты в лунки под корень, потом, когда солнце опустилось еще ниже и уже не светило в теплицу, принесла пульверизатор и опрыскала листья. Сразу усилился запах ботвы. Марина любила этот запах. Она принесла маленький раскладной стульчик, села, прислонившись спиной к каркасной стойке, и просидела до самой темноты. Перед уходом потрогала листья, они расправились, Марина успокоилась.  Уходя, двери не закрыла – не имело смысла, июль, ночи теплые, теперь уже до конца августа.
   Марина долго не могла уснуть, но уже не терзалась как прошлую ночь. 
   - Ничего, проживу, шестнадцать лет без мужика прожила, и еще проживу… доживу.
   На следующий день Марина решила провести сверку активов.  Она села перед зеркалом, потрогала лицо, повернула вправо-влево. Для своих почти шестьдесят она выглядела еще ничего, потому что следила за собой и не распускалась.  На сорок лет, конечно, не потянуть, но на пятьдесят – запросто, а чтобы на сорок, без пластики не обойтись. Провела пальцами по векам – немного ботокса вокруг глаз, натянула щеки – тут подтяжка нужна. Вспомнила Фаину Раневскую с ее фасадом и канализацией, но не согласилась с народной артисткой:  не моложе самой, но вполне  пригодная, очень даже пригодная, и ему нравилась, всегда руку  клал.  Потом прикинула сколько денег понадобится на ботокс: если ужаться по минимуму, можно и за год отложить. А вот на подтяжку и пяти лет не хватит.  Вспомнила, что через пять лет ей уже будет шестьдесят пять, и к чему такие жертвы? если жить-то осталось…  Она глубоко вздохнула, выдохнула и пошла заниматься делами. Жизнь возвращалась на круги своя.
    Первое время она опасалась ходить мимо участка молодой соседки, поэтому, собираясь в магазин, делала крюк мимо квартала.  Потом ходила прежним путем, просто смотрела прямо перед собой или под ноги. Иногда, не зрением, а кожей чувствовала, он видит ее, но никогда не оборачивалась и старалась не менять походки.   Позже  ходила мимо совершенно с покойно, ничуть не напрягаясь,  а если дома иногда вспоминала прошедший недолгий роман,  улыбалась про себя: да и ладно, ведь почти две недели была счастлива, порхала как девочка, и на том спасибо. 
      Уже наступил сентябрь. Марина выдергивала наполовину засохшие помидорные кусты, и спиной почувствовала – пришел.  Обернулась – за штакетником стоял он, понурившись, не поднимая глаз.
   - Что, вернулся, кобелина? – со злорадством сказала Марина.
   Он так же, не понимая лица, повернулся, чтобы уйти.
   - Да постой ты, - с раздражением сказала она, - пришел, так уж заходи.
   Он зашел в калитку и остановился.
   - И что стоишь? Опять голодный наверно? Пойдем уж, накормлю.
   На веранде она перебрала снятые еще зелеными помидоры, выбрала созревшие, нарезала салат, принесла хлеб.  Он ел с жадностью.
   - Что не кормит тебя больше молодая?
   - Она в город уехала…
   - И еды тебе не оставила?
  - Совсем уехала … и дачу закрыла…
   - А ты, значит, сразу и ко мне?
   - Нет…
   - Что нет? К кому-то еще хотел?
   - Нет… я это… остался на участке… в кладовке ночевал…
  - Так она когда уехала?
   - Вчера еще…
   - А что ж сразу-то не пришел?
   - Стыдно…
   - Ишь, какой стыдливый, а в туалете от меня прятаться не стыдно было?
   Он глубоко вздохнул и промолчал.
   - Ладно, ешь, чай сам поставишь, пойду, работать надо.
   Она вернулась на участок, продолжила выдергивать помидорные кусты, отряхивать корневища и заравнивать грядки.  На душе было и грустно, и радостно одновременно, и эти чувство как-то  держалось, не перевешивая ни в ту, ни в другую сторону. Минут через пятнадцать он подошел и попытался обнять, но Марина сразу охолонула:
   - Без рук, без рук … обойдешься без сладенького. Вот, собирай кусты, относи на компостную яму… отрабатывай кормежку. Там лопата, руби  стебли помельче… Только себе чего-нибудь не отруби.
 На следующий день они копали картошку.  Он копал, Марина собирала. Через полчаса  стал жаловаться на больную спину, но Марина резко заявила:
  - Не сачкуй, копай, а то кормить не буду.
   Когда картошка была выкопана, перебрана и опущена в подполье, Марина прилегла на кровать передохнуть. Он подошел и стоял рядом, она подвинулась и  слегка прихлопнула ладонью. Он сел и сразу начал лапать, но Марина оттолкнула:
   Остынь! Не могу я.. сейчас… не отошла еще от твоего кобелянства… просто посиди…
   До сладенького она допустила его только на пятый день. И как в первый раз, в тот, больше двух месяцев назад, после ласк он уснул, а Марина лежала рядом, смотрела на свое нежданное, запоздалое и такое ненадежное счастье и думала:
   - Кобелина…
              кобель…
                кобелишка…
                сопишь довольный… 
                котенок…
                котяра.
А ведь сбежишь. Сбежишь, если какая молодая поманит… да и ладно, спасибо и за то, что пока здесь…  А сбежишь – ну и пусть, убиваться не буду… наученная. Беги, только  далеко-то не сбежишь, а жрать захочешь – и опять ко мне… Да-а-а, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Ладно прокормлю, ишь, губешки-то топыришь… спи, улыбайся… погреюсь около тебя, пока  рядом.