Духовный тупик

(примечание к «Из переписки муз»)

I

Даже если попытаться оправдать сочинителя стихопьесы «Русский человек» Ивана Кононова за его благие намерения, как бы забыв на минуту иронию мудрости, напоминающей, куда ими выстелена дорога, то и тогда, увы, мы всё-таки попадаем в духовный тупик. Его отождествление церковно-религиозной Троицы (Бог-отец, Бог-сын, Св. дух), символа теократии, сформулированного церковью полторы тысячи лет назад, и национально-монархической триады Уварова (Православие, Самодержавие, Народность), внутриполитического символа русского рабовладельческого общества XIX века, которые он соответственно переписал как «Отец, Сын, Дух» и «Бог, человек, народ» и поставил через уравнивающее тире:

Отец, Сын, Дух –
Бог, человек, народ!

– всё это глядится у него как идеал, выше и дальше которого, так сказать, и некуда! (Допускаю, что это могло быть сделано бессознательно и ни о чем таком древнем и государственном автор не думал, но это дела не меняет; как не меняет дела и то, что  слово «самодержавие» у него не присутствует – но присутствует слово «народ», которое, поставленное в таком порядке, мгновенно отсылает к «народности» пресловутой триады графа, которая в ответ и тащит за собой «самодержавие» и, естественно, «православие», которое так же автором не упоминается, однако так же неумолимо следует из триады, представляя собой не исходную религию духа, а социальную организацию церковь, эксплуатирующую и утилизирующую этот дух в извращенно объективированном виде в угоду торжеству социо-государственного тела. Если бы вместо слова «народ» автор  поставил бы что-то другое, допустим, «сознание», я бы против равенства не возражал.) Тупик, конец всякого развития…

II

Чтобы яснее понять, почему это так, рассмотрим еще раз и пристальнее все формулы и равенства, содержащиеся в этом непростом тождестве, и попробуем разобраться, что было раньше и что получается из поверхностного сближения нагруженных разным духовным и историческим смыслом слов. Сначала прибавим сюда подразумеваемые автором сближения Троицу и триаду в их исходном виде и тогда видим две пары равенств:

БОГ-ОТЕЦ, БОГ-СЫН, СВ.ДУХ  =
Отец, Сын, Дух
 
ПРАВОСЛАВИЕ, САМОДЕРЖАВИЕ, НАРОДНОСТЬ  =
Бог, человек, народ,

которые, в свою очередь, дают по вертикали еще три сложных равенства:

БОГ-ОТЕЦ  =
Отец =
ПРАВОСЛАВИЕ =
Бог

БОГ-СЫН =
Сын =
САМОДЕРЖАВИЕ =
Человек

СВ. ДУХ =
дух =
НАРОДНОСТЬ =
Народ.

Прежде, чем окончательно выяснить значение полученного, сделаем необходимое  замечание о Троице как важнейшем и содержащем непреходящий смысл символе духа.   

III

В Троице ипостаси-лица между собой равны: Бог-отец = Бог-сын = Св. дух, – они взаимопроникают друг в друга, качественно представляя и выражая собой единую божественную сущность, потому они, как гласит одна часть древнего определения, «нераздельны». Это мистическое единство трех олицетворенных идей человечества о мире в целом (Бог-отец), человеке (Бог-сын) и сознании, общем для мира и человека (Св.дух), основанное еще на простой интуиции, восходящей к древнейшему анимизму, антропоморфизму, одухотворению всего окружающего.
Другая же часть определения – «неслиянны» – для своего понимания требует представления о генетическом различии между лицами внутри божества. Вкратце, как диктует жанр этого сообщения, можно сказать, что сначала человек обнаружил Святой дух («вначале было Слово», сознание); потом, оглядевшись, узрел Отца как совокупный смысл мироздания, к которому его привел открытый ранее Святой дух; и наконец, на позднейшей стадии, он сознал себя как Сын одновременно и мироздания, и сознания, окончательно соединив в себе Отца и Духа, то есть возглавив все озарения человека от первых дней до сей минуты, став в этом самоосознании и следствием, и вершиной внутренней человеческой эволюции. Отсюда ясно и то, почему Сын  не может слиться с Отцом и Духом: я не могу стать только духом, жить как сознание без тела (читай, всего мира), и не могу, не потеряв сознания и – через него – себя как человека, стать только телом, атомом природы, в ней растворяющимся, ибо подобно тому, как свеча горит, поглощая воск, так и мое сознание – пламя, питающееся веществом мироздания, а тело – светильник, посредник между огнем во мне и природой (Нынешние материалисты-естественники, изучая мозг, проникают в светильник, но, не обнаруживая в нем пламени, которое не есть предмет лабораторного анализа, отрицают человека как выдумку о себе животного хомо – они подобны безумному анатому, желающему доказать наличие жизни в живом человеке путем подробного рассечения его тела; некоторые из них, более чувствующие проблему человека и воспринимающие пламя как отклонение в физиологии, приходят к таблетке для светильника, предназначенной гасить боль пламени.). И поскольку Сын не может слиться ни с Духом, ни с Отцом, он и им не позволяет слиться друг с другом, являясь средоточием не только нераздельности, но и неслиянности. В этом сказывается наше срединное, центральное место в творении, на пересечении двух бесконечностей, наличной бесконечности природы и потенциальной – сознания.
Итак, мы видим, что Троица при своем возникновении есть не что иное как внутренний образ человека, взятого не с внешней стороны, подчиняющей его биологическим и социальным (тоже, по сути, биологическим) силам, а с позиции самого сознания, его первичности, основанной на первичности взгляда, бросаемого нами на мир при явлении в нем. Церковь же превратила этот внутренний образ в орудие достижения внешних, политических, целей, переосмыслив его, как я уже выше сказал, в символ теократии.
Но центр исходной Троицы, –  Бог-сын, то есть Сын, то есть Иисус Назаретянин, физически распятый иудеями и мифопсихически как Христос обожествленный его последователями, – стал символом символа теократии и в этом качестве, впряженный церковью в телегу социально-политической истории, слепой верой масс и дипломатическими расчетами жрецов культа был принужден стать смыслом и освящать собою ту общественную деятельность, которую Назаретянин при жизни ненавидел всеми силами души, – совокупную политическую суету народа и храма, венчаемую кесарем, то есть такое же теократическое болото, как та трясина родного племени, от которой он яростно уходил всю свою короткую жизнь… 

IV

К иным смыслам нельзя и прикоснуться без того, чтобы это прикосновение не наполнилось тут же политической вибрацией: таков смысл изначально политической триады Уварова, таков же смысл и слова «Народ» (которое, даже написанное со строчной, непременно идеологами этого символа прочитывается с большой буквы, которая тут, сознательно или нет, подразумевается как продолжение уваровской Народности), таков же, увы, смысл и самой Троицы, которая, оставаясь для нас культурно-философски (как гуманология в отличие от теологии) глубоко значимой, в современных социальных условиях, однако, превращается в упрощенный, грубый инструмент церковно-политического влияния.
Именно эти вибрации и заставляют меня, разложив три последних равенства по горизонтали, получить ясную картину духовных приобретений автора пьесы: 

БОГ-ОТЕЦ = Отец = ПРАВОСЛАВИЕ = Бог

БОГ-СЫН = Сын = САМОДЕРЖАВИЕ = Человек

СВ. ДУХ = Дух = НАРОДНОСТЬ = народ.

Как видим, вытекают чудовищно безграмотные уподобления:
 
1 ПРАВОСЛАВИЕ = БОГ,

то есть всего лишь одна из христианских только конфессий, социальный институт, становится тут коллективным заместителем духовной сущности;  глубина смысла существования, в которую мы верим или не верим, но ищем, культурно-исторически связывая ее со словом «Бог», отождествляется с общественной организацией, с мундиром чиновника-батюшки. Налицо грубейшее обожествление социальной формы, порождающее в массах не веру в Бога, а элементарное церквоверие (храмоверие, обрядоверие и т.п.). И даже если согласиться, что под православием можно понимать еще и систему вероучительных взглядов, некую теологическую идеологию, то и тогда дело не меняется: это вероучение социальной организации, давным давно, столетия уже, не ищущей, а ИМЕЮЩЕЙ «Бога» («истину в кармане», по ироническому выражению Ф.М. Достоевского) как инструмент манипуляции населением, рычаг прогосударственной власти. Оно и ныне как всегда содержит не потребную человечеству глубину интуиции и здравого нравственного разума, необходимую при касании к древним священным символам, а все те же затверженные тысячелетним господством над разумом фантазмы древнейшей детской веры, вроде «благодатного огня» или «пояса богородицы».
 Наконец, помогу против себя защитнику «тождества», от лица которого говорю: уподобление возможно, как уподобляются путь и цель; православие – путь к Богу, я в пути, значит уже отчасти и в Нем; и т.п. Ну что ж, отвечу я защитнику, каков путь, таков и «Бог» – увы, властный, липнущий к Кесарю, но принципиально сам себя лишающий ума (возможные софистические ухищрения «храмового интеллекта» по защите фантазмов и племенного бога не в счет) сей социальный – церковно-православный – организм всё, все вероятные начатки духовного, перемелет и съест.            

2 СВЯТОЙ ДУХ = НАРОД.

Это все равно что сказать: толпа = ум, духовность = масса, популяция = сознание. Это качество заменяется количеством, внутреннее – внешним. Перед нами – обожествление народа, творение Этнобожества, прямая хула «на дух Святой», что, по Христу, «не простится», то есть низведение сознания на уровень биологии, поклонение физической силе, ведущее в геенну огненную, в окончательное ничто.
Вот сейчас написал и думаю: ну кто услышит мои слова в наши дни, когда в самом воздухе повседневности ежесекундно разливается и возрастает вера в природу, автоматически вытекающая из научного и производственного взаимодействия с ней человечества? В обстановке, когда подымаются акции кошки, собаки, дельфина, мошки, и еще миллиона видов, и неудержимо падает рейтинг самого человека, ценность которого на фоне хозяйственной значимости совокупного Божества Живой Природы становится все более относительной и условной, все более подчиненной неведомым целям этого природобожества? Союз демократии и научного прогресса выводят нас на новый виток всепобеждающего язычества. А это значит, что древнеримский  языческий клич «vox populi vox dei», то есть, по-русски, «глас народа – глас божий», снова жив и властно просится на фронтоны цивилизации. И выходит, что прав автор, который мог бы взять этот клич эпиграфом к своей пьесе, а не я, ужаснувшийся, что он и в траве обнаружил святой дух. Но, увы, он прав, так сказать, лишь тактически, пока человек отвернулся от себя в угоду природе, пока к цивилизации подтягиваются отставшие народы, пока власти стран, то есть совокупный Кесарь, шлифуют свои суверенитеты как меру безопасности. Из сказанного последнее «пока» есть, может быть, актуальная забота собирательного многоногого социального биосущества Народ, но к человеку это прямого отношения не имеет. Народы, как и вся остальная природа, живут вне исторического времени.
История –  изобретение человека. Я имею в виду не кольцевую историю «вечного возвращения», о которой мечтал Ницше и до сих пор мечтают традиционалисты-фундаменталисты. Кольцо, цикл Брамы и т.п. – это всего лишь «история» топтания на одном месте, вокруг неизменных этнических ценностей, доминирующих над человеком. К чему это приводит, как минимум ярко показывает собою Индия, по сей день психически сидящая, как в цепях, в кастовом строе, ритуальном трупосожжении и смертепоклонстве. Возвращение к «вечным германским ценностям» на наших глазах осуществил Адольф Гитлер (В этом и разгадка вопроса, почему фюрер столь легко овладел душой народа-этноса: ведь это душа не человеческая, это душа травы, растительная грёза.). Кольцевое время – время биологическое, воспроизводящее вид, род и так далее. Но даже биология – и Дарвин это подтверждает – пускает через кольцо стрелу эволюции, которая означает некий рост качества, от малого и несовершенного до превосходного. Биоэволюция создала сознание человека, и это сознание в свою очередь становится исходным пунктом сверхбиологической эволюции, стрелой, направленной от нас в глубь вселенной. Сама история при этом становится прямой стрелой времени, неотделимого от сознательного стремления к росту и цели роста – бессмертия человека как человека, а не как только родовой клетки, каковую мы наблюдаем в тех, кто живет внутри кольца и в целях «выживания» неразлучен с тактикой, то есть войной, продолжающей взаимное пожирание людей людьми…               
А мой разговор – стратегический, это разговор о человеке.
Тот, кто верит в траву, то есть в воспроизводящий себя род, надеется на то, что,  хотя трава и идет в геенну, её – много. Это «много» символизирует для него относительное бессмертие. При этом он не думает о том, что в жертву родовому бессмертию приносятся живые люди, как принесен был в жертву, например, хотя бы тот же Иисус из Назарета. Как ни заталкивай это реальное событие за миф о его воскресении, факт остается фактом: Народ и Кесарь, сиречь популяция и ее политики, убили этого человека во имя своего физического выживания и во имя ветхозаветной церкви, благословившей борьбу за это выживание. Отдельный человек, личность, иногда может пойти и путем Иисуса. Каким путем ходят народы и их власть? Только одним! – путем всё того же древнего Народа и всё того же древнего Кесаря, ветхим путем, поглощающим кровь индивидов.

V

И, наконец, самое невозможное! –

3 БОГ-СЫН = САМОДЕРЖАВИЕ = ЧЕЛОВЕК.

Оно  раскладывается еще на два уже совсем невозможных подобия: 
 
а) ИИСУС = САМОДЕРЖАВИЕ,
то есть КЕСАРЬ, –

то, от чего Иисус отказался еще в самом начале, в одном из «искушений сатаны». Тут налицо обожествление политики и государства, торжества которого жаждали еврейские патриоты, видевшие в Назаретянине Мессию и мечтавшие о том, что он возглавит антиримское сопротивление как великий иудейский монарх, император Востока, самодержец избранного народа. Если бы это произошло и увенчалось успехом, еврейская история бы как тысячелетний путь одного племени к победе своего этнического бога завершилась и мы вспоминали бы сейчас о евреях, как вспоминаем о римлянах и греках – как об одном из античных истоков нашей культуры.
Но истоки хороши именно как истоки, от которых до нас идет очень долгий непрямой путь нашего собственного развития, и буквальное, лобовое подражание древности, которого, может быть, вечно жаждет слепой этнический дух, чревато обвалом в эту самую древность в ее худших проявлениях. В мировых войнах ХХ века человечество скатилось как раз в эту этнослепоту, мечтающую о мировом господстве, то есть биологически-политическом восседании на верху земношарной пищевой цепочки.   
 
б) САМОДЕРЖАВИЕ = ЧЕЛОВЕК

Это конец. Тут от человека в идеале остается лишь царь, монарх, любой единодержец власти. Верное в этом самом невозможном тождестве лишь отрицательное – то, что самодержавие пожирает и Бога, и человека. Абсолютное обожествление государства, мистически неотделимого от племени-народа, – слияние государства и этноколлектива – не оставляет шансов человеку. Как ни пытайся разглядеть его в просвете между гетерономным церковным божеством и слитной массой населения, ничего не увидишь на этом месте традиционного самодержавия, кроме вожака, выделенного массами, очередного мономаха-единовласта, заместительно представляющего человека, растворенного в богоэтническом любовном слиянии. То есть тут слито и спаяно автором пьесы, как в страшный кулак, угрожающий человеку, как в вечный сапог О’Брайена на моем и твоем лице все то, от чего человечество мучительно пыталось и, надеюсь, все еще пытается уйти в ходе своей тысячелетней духовной эволюции.

4 сентября 2020.