О Шуе, о былом, о людях...
То, что рождается в кабинетах на бумаге, часто далеко от души народа и реального понимания им окружающей обстановки.
Я вспоминаю слова тети Луизы Панаевой старой коммунистки ткачихи - передовицы так и оставшейся в тени ткачихи Голубевой - Игорь - сказала она - они и раньше были вредители то.. Ведь сколько расстреляли настоящих пламенных большевиков. Мой отец прошел гражданскую войну и часто, в тридцатых приходил домой растерянный. Я его спрашиваю и мама - что случилось? А он говорит - Сегодня расстреляли моего хорошего товарища, а он был настоящий большевик. Я помню - рассказывала она - как несколько его друзей пришли к нему в гости, они закрылись в комнате и что то обсуждали, некоторые даже плакали. Потом и их расстреляли. Отец мой, работал в охране здесь в Шуе, в тюрьме НКВД. Он был очень добрый человек, его любили даже заключенные. Он мог взять на себя ответственность есди верил человеку. Однажды, у одного заключенного заболела в деревне жена и он попросил папу отпустить его а к назначенному времени он вернется под честное слово. И что же ты думаешь? Не подвел! Он пришол снова под арест. Вот такие были люди Игарь! Когда, одного за другим расстреляли его друзей а уже началась война, то папа писал заявление отправить его на фронт. Его не отпускали но, в конце концов он добился. Папа погиб. Тетя Луиза жила тоже на улице 1 Набережной. Это была простая трудовая женщина преданная до мозга костей идеалам коммунистической партии и воспитанная своим отцом, старым большевиком прошедшим горнила гражданской войны. Всю свою жизнь она ходила в платке и простеньком пальтишке. Она была дружна с моей бабушкой Кузьминой Клавдией Григорьевной. Это была маленькая приветливая добрая женщина,на ее печальном трудовом лице появлялась добрая улыбка когда она встречала меня мальчишкой или уже взрослым парнем. Жила она в крайнем к железнодорожному переезду дому через дорогу от нашего порядка. Небольшой низкий домик ее был выбелен и похоже действительно оштукатурен глиной, он напоминал своим необычным видом украинскую хату. Я хорошо помню нашу последнюю встречу. После событий 1991 года когда был смещен президент СССР Горбачев и образована с распадом Союза Российская Федерация, в эти дни, я подходил к своему дому где тогда жил в переулке Фабричном,я был в форме, фуражка, шинель, портупея на мне... В общем, советский милиционер. Игорь - подошла ко мне тетя Луиза - как ты возмужал! Немного поговорив о том о сем, о семейном о здравии родных... Она заглянула мне прямо в глаза и этот взгляд я запомнил на всю жизнь. Игорь, что с нами теперь будет! Как же так вы позволили... Неужели милиция и армия несмогли отстоять страну... Ведь к власти пробрались вредители! В ее глазах читалось неподдельное горе. Я никогда больше невидел такого лица, болеющего за свою страну как за свою семью. Я не видел таких переживающих за общее дело людей ни среди простых горожан, ни в кабинетах. Я не смог ей ответить, я молча смотрел в ее глаза и пожимал плечами. Еще несколько раз я видел ее задумчивой, гуляющей по тротуару, а потом ее не стало.
Сейчас я стою на крыльце бывшей нефтебазы и смотрю на серые корпуса красильно - отделочного корпуса , там где через несколько метров от деревянной коричневой железнодорожной будки начиналась улица Широкая, она шла длинным рядом вдоль старого деревянного фабричного забора и кончалась на высоком берегу Тезы. А внизу была расположена "мытилка" так назывался сруб под крышей поставленый на сваях на воде, от берега в сруб вели деревянные мостки. Привозили окрестные женщины с детьми полоскать сюда белье.Везли в колясках, на велосипедах. Просто в руках если немного.Обычно дома вещи стирали вручную или в машине а в мытилку везли полоскать. Таких стиральных машин как сейчас небыло.Народ жил очень просто. Легковые машины в семьях были редкостью. Надо было быть начальником или ударником или поработавшем на Севере. Велосипеды, мопеды, мотоциклы были самым досягаемым для человека транспортом. Через асфальтовую дорогу ведущую до маслозавода и упоминаемой мной мытилки на берегу, перпендикулярно улице широкой располагались "Набережки". В первом дому, серого цвета, жил одинокий дед Константин Онохин. Честно скажу, в раннем детстве, мы этого деда нелюбили да и он гонялся за нами с клюкой. Жил он без семьи, в глазницах окон его частного серого дома виднелись зашарпаные тюли,занавесок он не вешал. Редко горело электричество в окнах. С ним жила рыженькая собаченка Дамка. Дед Костя был необщителен, как обычно бывает, на улице у домов на лавочках ни с кем не сидел. И женщины его называли иногда старым колдуном. Действительно, при его неполном сложении и отполированой до блеска голове с крючковатым носом, он казался Кащеем из русской народной сказки. Поскольку он был "колдун" то нам детям было интересно - а чей то за странный дед живет в начале улицы и ни с кем не общается.. А чей то он никуда невыходит и че он там у себя делает на дворе... И мы иногда то в щелку то на забор залезали смотрели в его двор. Двор был запущен и огород тоже. Насаждений небыло, был бурьян. Несколько выродившихся стихийно разросшихся кустов по участку а посередине стояло высокое раскидистое дерево невежинской рябины. Да да, то самое дерево Невежинского сорта рябины, ягоды которого однажды после сильных заморозков в селе Невежино Владимирской губернии попробовал местный крестьянин. И появилась на Руси сладкая, а не горькая на вкус Невежинская рябина. На нашей улице много росло рябины, но вся она была горько - кислая. Постепенно Набережки ломали, людей переселяли в пятиэтажки на ул. Фабричную, микрорайон Арсеньевку и т. д. А мы гуляя, обнаружили, что задняя часть забора деда Онохина упала и соседа его по улице 2 Набережной переселили. Мы пошли гулять по развалинам, по роскошным пустующим ягодным кустарникам. Любили мы бегать в то время на развалины сломаных домов где оставались ягодные и яблочные сады и огороды... Ели мы зрелую сочную крупную вишню, сочную сладкую малину, яблоки папировка, грушовка, антоновка а то и сочный - белый налив оттопыривались огромными животами кпк у беременных женщин из под маек. Ложили я блоки и в кепки... Правда если что убегать было плохо юным "мародерам", ведь приходили иногда бывшие хозяева скучающие в квартирах по своим дворам и огородам. В основном приходили старики, бабушки и дедушки. Случалось бабушки сидели на лавочке и терли глаза около своего сломаного дома а их дедушка деловито и вздыхая ходил и собирал или отдирал что то что еще могло пригодиться. Не любит русский человек квартиры.
... Осторожно мы подобрались с другом Валеркой к дыре в покосившемся редком заборе. Был я более дерзок и полез на рябину, а Валера остался рядом на "шухере". Высокая была рябина а ветви у нее были хрупкие и выше я не полез, думая про себя что удирать если что будет труднее. Поэтому дотянулся я до первых кистей и набил свои карманы. Бросал и Валерке вниз. Только собрался слезать и вдруг Валерка крикнул - Онохин! И метнулся зайцем к забору. Мне пришлось труднее, надо было спрыгивать. Я посмотрел вниз и увидел пробирающегося через заросли своего огорода деда Онохина. Лысый, с крючковатым носом и даже с дерева было видно беззубым ртом напоминающим черную орущую бездну, пробирался дед Онохин в неистовой злобе размахивая серой как его дом клюкой и крича хриплым голосом - Ах вы сволочи, гаденыши... Вот я вам! Я спрыгнул, валилась из карманов сладкая рябина но мне быдо не до этого, казалось от его крика парализовало мои детские ноги которые должны стремительно уносить меня вдаль из этого места. Сердечко мое билось и я с усилием начал делать первые заячьи шаги вслед за Валеркой. Клюка полетела мне в спину и я почувствовал это когда пролезал в дырку забора поцарапавшись ржавым гвоздем. А там и след простыл. Рябины я собрал на литровую банку и мама сделала дома вкусное варенье. Которое кстати очень быстро кончилось. Я был приметный мальчик, копна черных кудрявых волос и смуглая кожа отличали меня от остальных. Если что случалось то на других улицах я был всегда гадким утенком, даже если я не виноват, все валили на меня... А это цыганенок с первой улицы!... Или - это этот черножопик бегает... Конечно было обидно по детски, но сейчас это смешно. Вот и дед Костя признал меня и нажаловался моей матери перемежая слова матерками и закончив - Ноги переломаю еще раз увижу! Но мама открещивалась - Наш Игорь такого не сделает! И баба Клава любила говорить - Ребенок всегда правду скажет. Дети не соврут - так говорила она когда я куксился и жаловался на дядьку Женю отнявшему у меня что-то. При этом она меня тоже шлепала ремнем по заднему месту зажав между ног если виноват был я. Женя был всего то на семь лет старше меня. Незнавшие нас люди считали нас братьями.
Дед Онохин стал добрее через несколько лет. Однажды, когда его Дамка принесла щенят и спрятала их в подполье, то он вдруг обратился за помощью к нам. Как тя звать то?.. Игорь? А, Игорек, Дамка у меня щенков принесла а я в подполье немогу залезти стар уж стал. Поможешь? Помогу - сказал я - тока страшно, вдруг укусит...А я ее отзову едой и в сарае закрою а ты щенков вытащи пока... Так мы и помогли деду. Дал он горшок яблок. И с этого времени стали называть его дядя Костя и здороваться кивком или за руку. Потом нас расселили в разные районы. И когда я ухаживал за будущей своей женой, на Фабричных увидел дядю Костю...Перед дежурством я решил забежать к Наташе, на Фабричную а жили мы уже в д. Филино в пятиэтажке. Навстречу шел бодро опираясь на палочку дядя Костя Онохин. По прежнему с блестящей лысиной колючими круглыми глазами и носом коршуна он увидев меня поздоровался - И ты милиционером стал! У меня сын тоже в милиции служит, в уголовном розыске, не здесь. И я тоже в милиции служил и на войне побывать пришлось...А вы когда служили? - с интересом спросил я. Оооо, давно, еще с тридцатых! Мы разговорились. Тут Игарь чево творилось в Шуе то... Война идет, а свои своих убирают. Я в уголовном розыске служил... Били как, допрашивали своих же.. Сегодня он твой начальник а завтра его к стенке и ты же его допрашиваешь. Ставят его зама, а потом и его к стенке. Так поставили меня, ставить то некого уже. До меня сколько расстреляли! Стал я писать заявления на фронт, порвали несколько штук но я добился. Воевал в разведке дошел до Берлина. Приехал домой, спрашиваю - а такой такой где? А их расстреляли, враги народа. И после меня Игорь расстреляли сколько! И если б я на фронт неушел то и меня бы уже небыло в живых. А так хожу, болею и живу.
И стал я окончательно уважать дядю Костю.
Рассуждая о времени репрессий, я вспоминаю слова одного великого человека - Всякая революция начинает пожирать сама себя!
И действительно, если вспомнить деятелей французской революции, той, что дала зеленый свет всем революциям то, замечу, действительно и Марат был убит кинжалом в ванне рукой проститутки - наемной убийцы и Робеспьер, этот яркий представитель революции в свержении французской монархии, был также казнен на гильотине по приговору революционного суда.Об этом хорошо написано в романе Виктора Гюго "93 год".
Беспощадное время рождало беспощадных людей, фанатически преданных идеям ленинской революции.
... Идут годы и в здании нынешней психиатрической больницы на Союзной, по прежнему изолируются люди, а до этого здесь была тюрьма НКВД (кажется до 60 х годов 20 века) В основном (административном) корпусе, где сейчас расположено женское отделение на втором этаже, жили сотрудники НКВД этой тюрьмы с семьями. Весьма неприятное соседство. А до этого здесь была царская тюрьма. На втором мужском отделении, второй этаж этого корпуса, есть камера где сидел Михаил Васильевич Фрунзе, выдающийся революционер и советский военачальник, командарм Красной армии. Дверь от его камеры снята и находится ныне в музее.
Восемь лет служил я в 1 спецотделении этой больницы и часто общался с врачем психиатром Юрием Михайловичем . Надо отдать должное медперсоналу именно этого отделения, так как под их неусыпным бдением на лечении по приговору суда находятся не просто социально опасные люди но и особо опасные - маньяки, убийцы, насильники педофилы и даже бывают людоеды. При этом и нам, милиционерам, приходилось нести службу при отсутствии огнестрельного оружия. А значит, мы должны были урегулировать конфликт словом, а это надо уметь. И конечно частое общение с Юрием Михайловичем повышало профессионализм в работе. Раз запрещено действовать оружием в лечебном учреждении значит остается слово.
Юрий Михайлович (фамилию не сообщаю) много лет проработал на этой ниве и с ним было интересно общаться. Он часто вспоминал свое детство, сталинское время и с улыбкой говорил - Человек человеку был действительно брат! Часто можно было услышать на улице - эй товарищ! Люди обращались просто и помогали в беде.
Но и требовательность была высокая, я бы сказал доходило до беспощадности...
Помню был я мальчишка и ходил по Шуе, по заречной части всего один милиционер - Князев фамилия. Я с интересом слушал Юрия Михайловича...
- Так вот этот Князев был под два метра ростом, кулачищи как два моих. Помню револьвер на боку у него в кобуре. Ходил он по Шуе все его боялись и воры и хулиганы. Убийств небыло, кражи были редки. Все его боялись. И вот однажды брат его, он работал на Хлебкомбинате, украл несколько буханок хлеба.
Состоялся суд и его приговорили к высшей мере наказания. Расстрелял его во дворе сам брат - Князев. Вот какой был принципиальный до беспощадности человек - подвел итог старый врач.
На этом, о рядовых героях нашего города в прошлом, я заканчиваю свой скромный рассказ.
Свидетельство о публикации №220091500468