Хотеть странного

Мы ведём образ жизни, к которому привыкли и который кажется нам естественным. Мы хотим того, чего нам кажется естественным хотеть. Но зачастую эта естественность исходит не из глубины нашего естества, а сформирована в лучшем случае привычкой, а то и коммерческой рекламой. Привычное кажется естественным, а то, что выходит за пределы привычного, может показаться странным или даже бессмысленным. Но не бессмысленно ли то, что кажется естественным? Одним кажется естественным модно одеваться, хотя не бессмыслица ли – тратить время своей жизни на то, чтобы заработать деньги, а потом спускать деньги на то, чтобы менять одну вещь на другую, хотя старая ещё не успела износиться и не потеряла ни того качества, ни того вида, каким обладала, когда мы её приобрели. Другим кажется естественным каждый год выезжать на южных курорт, потому, что так принято, хотя на самом деле от этих поездок они гораздо более устают, чем отдыхают. Для третьих в обременительную обязанность давно превратилось отмечание праздников. Давайте честно признаем: мы все умрём. Умрём неизбежно. И этот заранее известный факт с объективной точки зрения делает заведомо бессмысленным всё – карьеру, зарабатывание денег, престиж, досуг, так называемый «личностный рост». Вообще всё. Никто из нас не унесёт с собой на тот свет не только заработанных денег и купленных на них дорогих вещей, но и накопленных по ходу изнурительного отдыха «впечатлений», и даже приобретённых навыков и знаний. Всё это имеет смысл лишь в той мере, в какой мы сами наделяем его смыслом.
 
Я расскажу о том, чего бы хотел я, чего мне недостаёт и что давало бы мне ощущение смысла. Это не лучше и не хуже, чем хотеть ездить на Канары, или иметь новую модель смартфона, или носить самый модный галстук, или, скажем, стать миллионером и заработать кучу денег. Это просто другое. То, чего нет в рамках существующего образа жизни и то, что на сегодня не предлагается в качестве доступного товара или услуги. Поэтому оно кажется странным, хотя совсем несложно представить мир, в котором как раз эта потребность воспринималась бы столь же естественно, как для большинства сегодня – тратить деньги на дорогой ресторан или на путешествия. Зачем я это вам рассказываю? Очень просто – я ищу таких как я. Тех, кто, заглянув в себя, почувствует, что хочет того же, просто никогда себе не признавался в этом, потому что пока это странно и не принято. Нет, я вовсе не думаю, что это нужно ВСЕМ. Но я также не верю и в то, что я один такой абсолютно уникальный и особенный. Раз этого хочу я, то с очень высокой вероятностью есть и другие, кто чувствует так же и хочет того же. И даже если нас таких один на тысячу (а, скорее всего, нас намного больше), уже и этого достаточно, чтобы сформировать запрос – тот самый спрос, который неизбежно породит предложение, и странное невозможное станет обыденным, естественным и повседневным. Услугой, которую можно будет купить точно так же, как сейчас можно заказать турпутёвку или организацию корпоратива.
 
Так вот, лично мне всегда казалось естественным желание сохранить навечно в полной неприкосновенности те вещи, в которых запечатлена моя жизнь. Вообще говоря, конечно, по большому счёту хотелось бы просто самому жить вечно. В этом я, разумеется, донельзя неоригинален. Человеческая мечта о вечной жизни – древнейшая основа всех религий. В современном мире эта древняя мечта обрела форму идеологии иммортализма и трансгуманизма. Я не отрицаю ни того, ни другого. Я, безусловно, был бы рад обнаружить, что после смерти физического тела моё сознание продолжает существовать в форме нематериальной души. Я, безусловно, желаю всяческих успехов разного рода проектам предотвращения старения и иммортализации человека. Но пока и то, и другое – это только мечты и надежды, хотелось бы какого-то более осязаемого, надёжного и материального утешения.
 
Наша жизнь материализована в вещах – начиная от самых обычных повседневных предметов окружающего нас быта и заканчивая такой явной материализацией нашей личной истории, как фотографии, документы, дневники, книги, аудио- и видеозаписи. Если в отношении вторых мы хотя бы понимаем их ценность, то историческая ценность первых нами обычно просто не осознаётся. Мы привычно освобождаем от них своё жилое пространство, фактически регулярно стирая и уничтожая свою историю, пока они из целостной органичной реальности не становятся отдельными чудом уцелевшими осколками – и только тогда мы вдруг признаём бесценным антиквариатом то, что ещё вчера уничтожали как старый хлам. Разные люди ощущают это с разной остротой. Одни стремятся «идти в ногу со временем», другие привязаны к прошлому и любят, когда каждая окружающая их вещь может рассказать о себе и своей эпохе целую историю, а то и не одну, когда во всём вокруг овеществлены и материализованы их былые воспоминания, чувства, эмоции, стремления и достижения, когда в доме есть множество таинственных тёмных углов, а в шкафах накоплены десятилетия ненарушенных археологических культурных слоёв.
 
Вы, к примеру, помните старые советские широкогорлые бутылки от молока и молочных продуктов? Ну, если застали Советский Союз, то, конечно, помните. А помните, что они закрывались крышечками из тонкой фольги? А что у каждого из молочных продуктов (а их было много разных видов!) эта крышечка была своего цвета? А какого помните? А вот у меня они до сих пор хранятся. Лет тридцать пять назад это была повседневность, сейчас – история, осколок мира, которого больше не существует. А знаете, к примеру, что когда-то давным-давно какое-то неведомое предприятие в качестве отходов своего производства создавало огромное количество медных кругляшек, которые у детей и подростков были своей детской валютой? Такое вы можете знать, только если ваше детство прошло в Орле в 80-е годы прошлого века. Но если вы их помните, то для вас это почти забытое воспоминание детства, а у меня они лежат в коробке. Для человека не знающего – мусор, а для того, для кого это осколок ушедшего мира его детства – вещь совершенно бесценная. Готов поспорить, что сегодня вы эти медные кругляшки не купите ни за какие деньги! Ну я уж не говорю про общепризнанно ценные вещи типа коллекций монет, марок, значков или спичечных этикеток. Или знаете, к примеру, что в разных городах и в разные годы спички выпускались с головками разного цвета? А знаете, как наши дедушки и бабушки в детстве играли в фантики от конфет? А как их для этого правильно складывали? А как в годы уже нашего детства играли в печатки (это такие специально для детей сделанные штампики с разными картинками от автомобилей разных марок до всяческих животных) и вкладыши от импортных жевательных резинок? А как складывали и раскрашивали бумажные машинки? А сохранились у вас билеты на автобус за пять копеек и на трамвай – за три? А фарфоровые статуэтки, которые во времена опять же наших бабушек стояли на комодах чуть ли не в каждом доме, а теперь почти что исчезли? А ваши первые детские рисунки? А старинный друг вашего детства – плюшевый мишка? А представляете, какую ценность сейчас имеют газеты конца 80-х – начала 90-х? Не-е-ет, не те, что есть в любой библиотеке, а самиздатовские, которые вы сейчас (я проверял!) не найдёте даже в музее политической истории! Разве что, может быть, в личных архивах у каких-нибудь особо специализированных политологов.
 
Но во всём этом есть две проблемы. Во-первых, даже такой любитель старины, как я, рано или поздно оказывается перед проблемой. Дом, превращённый в хранилище, становится всё менее пригоден для собственно текущей жизни. У жилого дома и у музея всё-таки принципиально разный функционал. Начиная с какого-то момента возникает конфликт интересов: накопленные залежи священного, ставшего уже историческим и горячо мною любимого старья вполне ощутимо мешают моей жизнедеятельности. А, с другой стороны, и моя жизнедеятельность создаёт далеко не оптимальные условия для его сохранности. А если вы живёте в доме не один, если у вас есть дети, домашние животные, домочадцы, особенно не разделяющие вашего трепетного отношения к старым вещам, то это источник постоянной драмы. Я видел в жизни настоящие трагедии, когда, например, знакомый историк своими собственными руками выносил на помойку собранный им за десятилетия архив потому, что комнаты в коммуналке не хватало для повседневного быта его жены и растущего ребёнка. Ну, имея достаточные средства, можно было бы выделить для хранения вещей отдельную комнату или даже купить для них отдельную квартиру. Но даже это не решение. Многоквартирный дом просто не приспособлен быть хранилищем. В нём постоянно присутствует, например, угроза затопления соседями. В нём далёкая от оптимальной влажность и температура, потому что люди пользуются кухнями и ванными, неполезный для вещей свет из окон, в нём случаются ремонты, а коммунальным службам периодически требуется доступ то к окнам, то к батареям, то к вентиляции. Я уже не говорю о том, что в жизни может возникнуть необходимость на время или насовсем переехать в другой город или в другую страну. Чем дальше, тем более мобильной становится жизнь, и невозможно тащить за собой по жизни постоянно растущий груз материализованной в вещах личной и семейной истории.
 
Но есть и ещё и гораздо более печальное «во-вторых». Во-вторых, каждый из нас, как уже было замечено, смертен. Причём не просто смертен, а осознаёт неизбежность своего финала. И даже если я надеюсь и уповаю на возможность бессмертия души, даже в этом случае мысль об уничтожении всего того материального мира, который я вокруг себя создавал и хранил в земной жизни, более чем болезненно обесценивает смысл всего, что я делаю и чем живу. Мне до крайности неприятно думать, что мои любимые памятные вещи будут безжалостно выброшены на помойку или проданы с молотка в чужие руки. И не важно, кто именно с ними так обойдётся – потомки и наследники или, в случае их отсутствия, казённые распорядители выморочного имущества. С другой стороны, было бы нелепостью думать, что мои дети, дети детей и далее поколения за поколением все мои потомки станут бережными хранителями моей памяти. У них явно будет своя жизнь и свои заботы, и доставшимся им наследством они распорядятся вполне утилитарно.
 
Так чего бы я хотел? Я хотел бы иметь специализированное вечное хранилище, надёжное и неприкосновенное, для тех вещей, которые мне памятны и дороги, в которых материализована как моя бытовая повседневность, так и итоги, достижения и результаты моей жизни. Я хотел бы уже непосредственно сейчас, при своей жизни разделить жилище, приспособленное для моей жизнедеятельности и быта, и сакральную территорию, на которой живёт моя материализованная и воплощённая в вещах память и личная история. Впрочем, не только личная, потому что это равно и история моей семьи, и моего поколения, и моей эпохи. Вообще я убеждён, что такое хранилище имело бы не только субъективную лично для меня психологическую ценность, но и ценность объективную, историческую, особенно в свете таких бурно развивающихся дисциплин, как «молекулярная» история, история малых социальных групп, история быта и повседневности. Я считаю, что это важно. Если не для всех, то, по меньшей мере, для людей моего психологического склада, ориентированных на фиксацию и сохранение памяти и на бОльшую обращённость к вечности и к прошлому, нежели к будущему или, тем более, к текущему настоящему.
 
Я абсолютно уверен, что я такой не один, что есть немало других людей, у которых есть та же самая потребность. Но почему тогда мы не находим никаких предложений такого рода услуг? Ведь это на порядки технически проще и дешевле той же, например, крионики. В конце концов, разве весь смысл ритуальных услуг не в том как раз, чтобы сохранить и увековечить память об уходящем из жизни человеке? Так почему при жизни мы не может сделать такого рода памятник своей жизни и всему, что для нас в нашей жизни важно, значимо, дорого и ценно? Не потому ли, что мы просто не задумываемся о наличии у нас такого желания и такой потребности и не формулируем запрос на такого рода услуги? Будет спрос – будет и предложение. Давайте для начала объединимся, чтобы этот спрос выразить как наше коллективное желание и нашу коллективную волю!
 
Конечно, тут есть множество проблем – и технических (как обеспечить оптимальные условия для «вечного» хранения тех или иных материальных предметов), и организационных, и юридических (как надёжно гарантировать их неприкосновенность после смерти владельца), и финансовых (как единовременным взносом обеспечить неограниченный во времени сервис хранения). Все эти вопросы важны, достойны детального обсуждения, продумывания, организации и урегулирования, но нужно понимать, что это вопросы сугубо вторичные и решаемые. Ведь речь идёт не о достижении физического бессмертия и даже не об организации полёта на Марс. Речь идёт о проекте, который в организационно-техническом плане даже проще, чем создание обычного музея. Единственное по-настоящему серьёзное препятствие на сегодня – это просто неосознанность нашего желания, наша разобщённость, то, что мы просто не представляем мира, в котором потребность в такой самофиксации себя и своей личной истории является, по крайней мере, для части общества естественной и само собой разумеющейся частью их повседневного образа и стиля жизни. Так давайте же начнём с того, что начнём об этом говорить, и это обсуждать, объединяясь вокруг нашего желания так жить. Может быть, если пока хранение материальных вещей кажется слишком сложным для реализации проектом, начнём с совсем простого – с создания вечного хранилища личной, семейной, корпоративной памяти в цифровом виде?
 
Я ни в коем случае не предлагаю свести всё к какому-то одному стандартному решению. Люди разные – им хочется разного. Кто-то захочет создать открытый частный музей, кто-то – своего рода капсулу памяти, как послание к конкретной эпохе, кто-то – полностью и навсегда закрытую ото всех и никем не тревожимую усыпальницу. Одним нужно хранилище, скажем, для личного архива, и оно будет выглядеть, как склад, другим – образ идеального дома, в котором важны не только сами вещи, но и их гармоничное расположение. Кто-то мечтает о подземном хранилище глубоко в горах, а кто-то – о том, чтобы отправить послание о себе в далёкий космос. Для одних важнее сохранение материальных вещей, для других – оцифрованной информации. Одному важно сохранить уникальную коллекцию, которую собирал всю жизнь, другому – память об умершем близком человеке или любимого плюшевого медведя своего детства. Проект, о котором я говорю, позволяет объединить все эти столь разные мотивы под одной общей крышей. Если то, о чём я говорю в этом эссе, задело какие-то струны в вашей душе – давайте кооперироваться, распространять эти идеи, вместе их обсуждать и развивать, формировать свой запрос на их реализацию и искать тех, вместе с кем мы сможем их реализовать и воплощать!