Встреча без расставания

Весна наводит сон. Уснем.
Хоть врозь, а всё ж сдается: все;
Разрозненности сводит сон.
Авось увидимся во сне.
(М.Цветаева)
Если бы мы имели возможность пристальнее вглядываться в лица влюбленных – не на экране, и не на сцене, а в жизни, - вслушиваться в их странный, кажущийся бессмысленным, обращенный друг к другу, диалог, лишенный всякой привычной нам логики, всякого удобного для нас смысла, то тогда, могли бы, пожалуй, увидеть в этом некий знак, проявления неведомого нам сна, некоего неведомого нам мира, где с начала времен происходит их свидание, которое никогда не прерывалось, только на время заслонено было жизнью, видением этого мира, преодолевая которое, они теперь совершают невероятные усилия. И чем меньше расстояние между ними, чем больше взаимопроникновения, тем более кажется бессмысленным их потусторонний разговор для нас.
Так стоит ли вглядываться тогда в их лица, подслушивать их разговоры, читать их письма и стихи, всегда обращенные друг к другу? Ведь они тайнопись – не нарочно, а только в стремлении преодолеть миражи и условности всего, что присуще нашему миру: расстояний, времен, жизни и смерти. Чем продиктованы эти стремления? «Сердечная волна не вздымалась бы так высоко и не превращалась бы в Дух, когда бы ей не преграждала путь старая немая скала — Судьба». И ещё - «Поэт — тот, кто преодолевает (должен преодолеть) жизнь», сказала бы Цветаева. «Внутренней необходимостью» - добавил бы Рильке. И в них, и в нас. Ведь где-то в глубинах своих наша душа тайно связана с мирами иными, душа живет порою независимо, скрыто от нас, со знанием этого и, сами того не подозревая, мы ищем с нею сообщений, свидетельств и соприкосновений, ибо «если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращенное в тебе. Тогда станешь к жизни равнодушным и даже возненавидишь её» (Достоевский).
А иначе все вышесказанное только поэзия, только образы, только слова или призраки слов – все в кавычках, игра хаоса, которой особо одаренные могут не только развлекаться, но и увлекаться («Над вымыслом слезами обольюсь»). Наша же участь, стремящихся всё это постичь, была бы тогда еще ничтожней.
Отношения, возникшие между Цветаевой и Рильке весной-летом 1926 года, не укладываются в рамки традиционных понятий «переписка» и «дружба». Разговор в письмах, что вели эти поэты, овеян дыханием высокой поэзии, подчас он кажется неземным, надмирным. Важно понять, что «искусство – по словам самой Цветаевой, - не самоцель: мост, а не цель». Потусторонний, почти сомнамбулический характер разговора двух любящих – не манера, не смысл, а средство, к сожалению, единственное, к счастью, -имеющееся. И если можно было бы ответить на вопрос - что это, если бы все это можно было понять, постигнуть, стало быть, это конечное, стало быть, всё - здесь, и нет ничего там – за границами слов и образов. «Творению я несомненно предпочитаю Творца…». Непостижимого и трепетно переживаемого.
Стало быть, и ревность Цветаевой к опубликованию писем Рильке после его смерти – не блажь, не каприз, не собственничество. «Мой Рильке, мой… любимый…». «Как может такое писать замужняя женщина?!» - с удивлением отозвалась одна моя знакомая о письмах Цветаевой к своим Возлюбленным. Как много было у неё таких Возлюбленных! Не потому ли и не поэтому ли она чувствовала себя столь одинокой – здесь и столь желанной - Там.

«И одиночество над нами
как дождь: встает над морем вечерами
и простирается там за холмами,
до неба, им чреватого всегда.
И с неба падает на города». (Рильке)

В самом глубоком и истинном мы всегда одиноки, – сказал бы Рильке.
Любовь – это одиночество на долгие, долгие годы осмысления,  прочтения, творчества и осознавания, как Марина – «всё, что мне суждено было узнать, – узнала до семи лет, а все последующие сорок – осознавала».
Чтение писем двух любящих как чего-то запретного, но ужасно притягательного. Какое восхитительное бесстыдство, – какая талантливая ворожба слов, какой безумный синтаксис! – Талантливые люди не умрут от скуки.
Таким образом, подслушанный, подсмотренный - разговор «любящих» (уже в кавычках) становится ни чем иным, как высокоэстетическим бесстыдством. - Если ничего над и за этим нет, и не было, и быть не может.
И вот сумрачно глядит на нас (после этого) серая, безысходная повседневность. Но, мы грешим, стремясь узнать всё-таки, есть ли Бог, мы искушаем Его, чтобы узнать это. Его, в которого могли бы, хотели бы верить, если б он только подал знак, или просто - начинаем жить так, как будто он есть: праведничаем, постимся, молимся, подаем милостыню.
«Любовь – одиночество на многие годы…» (Рильке) « Любовь — это два одиночества, которые приветствуют друг друга, соприкасаются и защищают друг друга». И никогда не могут расстаться. Там.
«Нужно полюбить вещь, которую хочешь создать… как св. Юлиан Милостивый… Мы пытаем свою сущность – что она, какова она, потому что сущность можно познать только сущностью. Это не исследование, это проникновение…» (Цветаева)
И мы рискуем… Нас гложет тоска по чему-то отсутствующему, мы ищем. Откуда эта жажда, откуда это одиночество – из книг, из чьих-то писем? И вот – не читайте чужих писем, не читайте стихов, если они чужие, – они вас погубят. Там муки и радости иного мира, вдруг они станут вашими, и тогда вы уже не найдёте себе места и тесно вам станет в общедоступных словах, которыми все пользуются, и холодно без любви, Той, заповеданной нам, - пусто и одиноко…
Теперь вы созрели. И готовы «всем своим одиноким измученным сердцем» (Рильке) обратиться к Нему, посвятить себя Ему – вы уже Юлиан Милостивый, глаза которого открыты другому миру и закрыты для этого. И подобно сомнамбуле идете Там, где обычному смертному ни за что не пройти.
И не стало для вас ничего сокровенного. Все вещи, события, факты обрели вдруг для вас иной смысл, прежде скрытый (сокрытый), но желающий теперь через вас обрести форму и название. Позвольте этому произойти.
«Произведение искусства отвечает, живая судьба спрашивает». (Цветаева) Стало быть, чем больше в искусстве искусства, тем менее оно отвечает внутренней необходимости. И, стало быть, безделушка. Не изощрение, не игра, - усилие, совершаемое и теми, кто пишет, и теми, кто читает, как некогда Творец, создав творение, хотел проявиться в нем. Но - благодаря нам, через нас.
«Рильке - то, что еще будет сбываться – века». То есть он будет проявляться в нас, других. И дальше его, Рильке, с его Богом – потомки лучше услышат». «Это будет день воскресения его мысли во плоти. Пусть спят до поры, до – не страшного, а – светлого суда». «А сегодня мне хочется, чтобы Рильке говорил через меня». (Цветаева).
«И как в поэзии не выбирают тему,
Так в вечности не выбирают встреч…»(Э. Б.)