Дверь Николая Рюмкина

Над городом Бабьевогорском каким-то ветром растащило тучи, обыкновенно составляющие пейзаж неласкового сентября.
Николай Рюмкин вышел из конторы, где служил четвертый год, и подойдя к урне, сплюнул, сквозь зубы, с присвистом, смачно, определив плевок в самый центр урны.
- Ну, что же. Подождем Ивана Михалыча, - подумал он, взглянув на часы.
Вскоре к зябкой фигуре Рюмкина приблизилась теплая, будто плывущая по волнам, фигура Толстобурова.
Молча они слились в одну неуклюжую тень и поплелись в парк, к скамейкам и голубям.
В парке было тихо. Его тополиные проплешины поглаживало осеннее солнце. Голуби срали на памятник. Памятник срал на всех.
Все также молча приятели раскупорили бутылку, разложили вареные яйца, огурцы, хлеб на салфетку и принялись было за трапезу, но поднявши стаканчик, Рюмкин вдруг произнес:
- Ну, что же. Погода недурственная, это факт жизненный. Но скажи мне, что ты думаешь, в смысле глубины, философии мира. Вот если одна дверь закрывается, непременно открывается другая?
Водка в стаканчике Толстобурова вздрогнула. Иван Михайлович сощурился, поглядел на Рюмкина и ответил емко:
- Непременно. Согласен с этим. Именно так. Мы в прошлый квартал дали на стройку двести миллионов. Они не построили. Мы им снова двести. Опять двадцать пять! Мы им смету, проект, всю отчетность на блюдечке. Из резервов дали. Долги списали. Занесли куда надо. Не построили они. Одного посадили, трое в Испании теперь. Дверь? Дверь!
Приятели выпили.
Рюмкин прожевал яйцо.
Толстобуров расстегнул воротник пальто.
Молча они выпили по второй, третьей. В тишине уплели закуски.
Когда на салфетке уже ничего сьестного не осталось, опустела бутылка, Рюмкин закурил и заметил:
- Снегом пахнет. Чувствуешь?
Толстобуров тряхнул головой: мол, чувствую.
- А дверь, она, знаешь, того... она иногда просто закрывается, хлоп! И нет больше ни этой, ни другой. Но чтобы ты раньше времени лапки не сложил, философы тебе преподносят идейки свои, вот, дескать, Ваня, сюда больше ни-ни, а вот там - получай себе новые возможности. И ты веришь. Охота такая, верить. Но толку от этого - ноль. Испанцы твои под колпаком, а тот, которого закрыли, ...считай и не было его никогда.
Толстобуров улыбался и смотрел на проходившую мимо бабу с сумками.
Сумки бабы были по видимому полны продуктов, а сама она напоминала спелую дыню.
Баба заметила взгляд, и обернувшись, скорчила рожу министра народного просвещения. В туфли на шпильках у нее были заправлены штаны с лампасами. Незримо.
Тучи возвращались в привычный пейзаж Бабьевогорска.
Толстобуров молча пожал руку Рюмкину, сложил салфетку со скорлупками в портфель и ушел.
Он оставил на скамейке газету, в которую что-то дежурно завернул еще до встречи.
- А вообще, не все, что кажется дверью, это дверь, - подумал Рюмкин.
Газету он машинально впихнул во внутренний карман и бросив в урну бутылку, снова сплюнул. Плевок уселся на бутылку метко, растекаясь по этикетке.
Порывом ветра смахнуло два бумажных стаканчика с серенькой потасканной скамьи, это был гол в ворота свежего воздуха.
Голуби все так же срали на памятник.
Памятник срал на все.