Глава 1
- Это какая по счёту? - Смеясь, спросила Ленка.
- Мызмаю, - промычала я с чувством глубокого удовлетворения, пережёвывая очередную конфету.
- Одна, две... десять... двенадцать... Ого! Семнадцать штук! Райка! Да, ты на рекорд идёшь! - Настя и Ленка расхохотались радостно.
Я томно улыбалась, не забывая гонять во рту тягучую сливочную сласть. Не могу есть конфеты, как все нормальные люди. Сколько бы ни было их в наличии, уничтожу все. Нет, мне не будет плохо. Мне будет хорошо. Я проверяла, причём много раз, правда, не так уж часто. Далеко не каждый мой бетонно-унылый день дарует горку конфет.
- Н-да-а... - Протянула Ленка. - Немудрено, что ты так поправилась.
- Как я поправилась? - Всегда эта сволочь найдёт, чем испортить удовольствие от жизни. Со школы такая! - Не больше тебя я поправилась, а гораздо меньше. Если нас с тобой поставить рядом...
- Ну, хватит, Райка! Не заводись, - Настя дружески похлопала меня по плечу. - Лена совсем не то хотела сказать, и, вообще, ты не толстая. Лена тоже нормальная. Не из-за чего сцепляться. Толстая у нас одна я! Нравятся тебе конфеты - кушай на здоровье, а ты, Лена, лучше телевизор посмотри. Что, твой зря старался, что ли, пёр его сюда?
- Ты, Настька, у нас прямо какой-то миротворец! - Немного насмешливо констатировала Ленка. - Мы тебе голубую каску скоро закажем по Интернету... Как только обратно словим его.
- Девочки! - Заполошно вскрикнула я. - Там сейчас передача про мымрёнок начнётся! Наша любимая!
- Да, давайте смотреть, - милостиво разрешила Ленка. - Кого у нас там сегодня будут в человека переодевать?..
Елена царственно нажала кнопку на пульте, и на экране появились три субтильные телеведущие с необычайно умными лицами. Они так серьёзно говорят о тряпках, что меня каждый раз охватывает зависть. Почему я не могу ни к чему в жизни относиться серьёзно? Настя говорит, это оттого, что я застряла в юности. Кажется, я и в сорок, и в пятьдесят лет такая же буду.
Люди не меняются. Или я неправа? Лучше сейчас об этом не рассуждать. Хватит с меня чёртова самокопания на почти ежедневных сеансах у психиатра Кошёлкина и психолога Мешкова. Представляете, какая парочка подобралась: Мешков и Кошёлкин! Нарочно не придумаешь.
Хорошее настроение в процессе просмотра любимой передачи быстро вернулось в наш тесный кружок, и за час с небольшим я таки прикончила все конфеты. А, что? Девчонки их почти не едят. Не пропадать же добру!
Ленка зато с непередаваемым кайфом наворачивает каждый раз копчёную курицу, которую мне зачем-то постоянно приносит Олег, а я помогаю ей и Насте разделываться с десертами, коими их щедро одаривают близкие непонятно для чего. Они как будто сговорились носить каждой из нас то, что любят другие. Однако мы находимся не там, где уместны разные выверты и капризы. Оказаться здесь вряд ли пожелаешь врагу.
Интересно, у меня есть враги? Есть, наверное. Иначе как я сюда попала?
Хотя, Ленка говорит, что с таким характером и наклонностями, как у меня, не надо никаких врагов, я сама непременно найду, во что вляпаться. Мы с ней вспоминали недавно один забавный случай из моего школьного прошлого... Точнее, даже не один. Их много было, этих сучьих случаев, просто тот почему-то особенно неприятно царапает мою память. Именно после него я пообещала себе, что никогда больше не полюблю ни одного парня, а, если полюблю, то задушу в себе это чувство, как можно скорее. В любом случае больше не унижусь до того, чтобы признаться в любви существу мужского пола первой. Второй тоже.
В девятом классе меня угораздило признаться парню в любви. Не спрашивайте, где были мои мозги. У меня их нет. То есть, они имеются, конечно, но выполняют только одну функцию: впитывают в себя знания. Много знаний. Бесконечные объёмы знаний из самых разных сфер бытия. Это тоже сыграло со мной однажды злую шутку, но о ней чуть позже. Будучи зелёной во всех смыслах девятиклассницей, я влюбилась в самого положительного мальчика нашего класса.
Почему зелёной во всех смыслах? Да, очень просто. Потому что как-то раз, пока родители ходили полдня по магазинам, я вытащила раздобытый заранее блондоран - осветлитель волос, если кто не в курсе, отстригла осточертевшую до икоты длинну русу косыньку, выбросила её в унитаз, а то, что осталось, осветлила до состояния бабушкиной седины. Кажется, в процессе у меня выпала половина волос, но это было не страшно, ибо у меня их от природы немало. Бабушкин блонд я затонировала оттеночным шампунем, купленным на рынке. Зелёным, ага.
После я долго любовалась в зеркале тем, что получилось. Если бы не зелёные потёки на лице, было бы шикарно. Шикардос. Так говорила Ленка и её хамоватые подруги из богатеньких семеек. Ленка и сейчас так говорит, но реже.
В общем, весь шикардос через неделю смылся, причём неравномерно, местами, и причесон мой стал похож на линялые трусы, особенно издали.
- Ой, Райка! - Покатывались со смеху Ленка, Светка и Олька. - У тебя как будто трусы на голове надеты! Ага, старые такие, облезлые, советского производства!..
Я стоически молчала. Что значат их жалкие насмешки по сравнению с тем, что я получила от родителей, когда они вернулись из магазина! Мать тогда ещё очередные дурацкие атласные ленточки прикупила для моих, так их разэтак, косичек.
Она меня в четырнадцать лет заставляла ходить с косичками, перевитыми разноцветными атласными ленточками, как будто я умственно отсталая или просто больная на голову. Нет, я на неё никогда не была особо здоровой, особенно сейчас, но зачем об этом сразу же знать всем окружающим и встречным-поперечным?! Матери казалось, что так она сбережёт мою нравственность с невинностью заодно.
Как объяснить тупорылым взрослым, что я не собираюсь вступать с кем бы то ни было в близкие отношения? Во-первых, мне никто этого ни разу в жизни не предлагал. Во-вторых, даже если бы предложил, я ему не проститутка. В-третьих, объект моей щенячьей любви был слишком скромен для подобных вещей. Он бы испугался, предложи я ему вступить со мной в половую близость. Он признания-то моего испугался так, что, кажется, чуть в штаны не навалил, а если бы я ещё... Впрочем, неважно.
Матери с отцом категорически не понравились перемены в моём подростковом облике, и меня тогда избили так, как ни разу до этого не били. Нет, бить-то меня родители, конечно, били, как все нормальные люди их поколения. Пощёчину, там, отвесить за трояк или пару, пинка дать, чтобы под ногами не путалась, это было в порядке вещей. В день моей не очень удачной покраски мать меня избила пакетом с продуктами так, что на всём теле неделю красовались синяки. Отец после добавил, когда извлёк из засорившегося почему-то унитаза пучок моих отстриженных волос. Прямо этим пучком и добавил, с ходу, по морде.
- Ты зарезала в раковине каракатицу? - Спросил через пару недель двоюродный племяш.
Таких круглых глаз я не видела у него ни до, ни после того случая. Взрослые отбыли на юбилей дяди, а племянника с племянницей оставили мне, ибо нечего детей по пьянкам таскать. Пока дети смотрели в гостиной мультики по видео, я выкрасила свою бедовую голову фиолетовыми чернилами. Она закрасилась не очень равномерно, но цвет получился насыщенным и свежим. Это уже не было похоже на облезлые трусы. Это было похоже...
- Как будто у тебя на голове осьминог сидит, - констатировал племянник после того, как я сняла с головы полотенце.
На немного вылинявшей тёмно-оранжевой махровой ткани красовалось огромное, рваное чернильное пятно, состоявшее как будто из одних жирных точек. Жирная точка вскоре будет поставлена на моей спокойной жизни. Пока я спросила Никитку, откуда у него все эти фантазии на морские темы, а он похвастался, что смотрел недавно фильм о морских глубинах по каналу "Дискавери". Наш телек его не ловит, а их ловит, и это наполняет юного исследователя всего подряд неописуемой гордостью.
- "Хотите, я его стукну, и он будет фиолетовый в крапинку?" - Злорадно процитировала племянница Дашка крылатую, как апрельские качели, фразу из известного фантастического мультика.
Увидев меня фиолетовой, мать разразилась страшными проклятиями. Хорошо, детей примерно за полчаса до их возвращения забрали родители. Впрочем, даже если бы и не забрали, не думаю, что их психика серьёзно пострадала бы. Канал Дискавери - это вам не мультик про Белоснежку. Там постоянно кто-то кого-то с хрустом жрёт или грубо имеет. Отец долго крепился, но, в конце концов, не выдержал и захохотал так, что из глаз брызнули слёзы, а сам он, шурша парадным костюмом по обоям, медленно съехал на пол.
Через два дня ему сделалось не до смеха. Директриса собрала по поводу моего "недопустимого для ученицы престижнейшей гимназии" поведения экстренный педсовет. Родителям пришлось отнести в школу подарков на весьма приличную сумму, чтобы дело замяли, а после заплатить стилистам хорошего салона за приведение моей персоны в человеческий облик.
Последний мне категорически не понравился, и я, позаимствовав машинку для стрижки волос у соседа, обрилась наголо.
- Ещё я не ходила с этим вашим унылым коричневым каре! - Выкрикнула я в лица застывших на пороге родителей вечером того дня. - Я вам не училка и не какашка!
- Согласна, - произнесла мать со спокойствием кобры перед броском. - До училки тебе расти и расти, а какашку ты давно переросла. Ты огромная, мерзкая куча отборного дерьма!
Через секунду она била меня огромным разноцветным зонтом с крючком вместо ручки так, что зонт потом пришлось нести в ремонт. Отец насилу отобрал меня, испугавшись, что сейчас в его квартире случится мокруха.
- Дура! - Кричала я матери. - Диктаторша!
- Тварь! Предательница! - Не оставалась она в долгу.
- В чём моё предательство? - Не унималась я. - В том, что я не захотела ходить с дебильными косичками?! Ты совсем долбанулась на старости лет?
- Твоё предательство в том, что ты позоришь нашу семью!
- Конечно! Пусть лучше семья меня позорит! Я же не человек! Меня можно!
Мы ещё долго орали друг другу всякую оскорбительную лабуду из-за плеч метавшегося между нами отца. Утром следующего дня я отправилась в подпольный тату-салон вместо уроков. Там набила на лысине зелёную ящерку с раздвоенным малиновым языком. Она и сейчас прячется где-то под моими волосами непонятного цвета и неопределённой длины. Кажется, сейчас у меня снова пресловутое коричневое каре, только седоватое, сильно отросшее и потерявшее весь вид, а заодно и стыд, а ещё у меня аттестат вечерней школы.
Мне дали доучиться в гимназии до конца девятого класса при условии, что родители заберут оттуда документы по окончании моего неполного среднего образования. Экзамены в художественное училище я в тот год благополучно завалила, ибо почти не готовилась к ним, и устроилась продавцом в ларёк, а параллельно в вечернюю школу.
Перед этим я успела признаться в любви Игорьку, чем навлекла на свою едва обросшую голову очередную порцию бед. Самая страшная беда заключалась в том, что, во-первых, Игорь ничего мне не ответил, а, во-вторых, у стен неожиданно выросли уши и языки. Уши всё услышали, а языки растрепали по всей параллели.
- Ну, её! Она какая-то шелапутная, - ответил в своей обычной невозмутимой манере Игорёк, когда его спросили, почему он не пожелал встречаться со мной.
Сказать, что мне было обидно - не сказать ничего. Это я шелапутная?! Я, проводящая все вечера дома с мамкой! Пока та смотрит свои бесконечные сериалы, я читаю. Терпеть не могу модные нынче пошлые любовные романы со всеми этими их высокими грудями и стальными мышцами. Не люблю детективы, ни старые из-за их благопристойной занудности, ни новые, где целью автора явно служит автобиографическое самовосхваление, а не зигзаги сюжета.
Обожаю познавательную литературу. С шестого по восьмой класс я прочла всю Большую Советскую энциклопедию. Да, все тридцать томов с ежегодниками в придачу. Люблю занимательные книжки по всем естественным наукам и научную фантастику. С десяток книг в стиле фэнтези прочла, но мне быстро осточертели драконы с магией на пару. Не люблю про мистику и магию. Магическое мышление провоцирует психические расстройства, так говорит психолог Мешков, а я и без магического мышления... Впрочем, не сейчас.
Сейчас я хочу, чтобы вы представили всю глубину моего горя, когда любимый назвал меня шелапутной. Шелапутные обычно расхаживают с натуральными цветами волос и в длинных юбках. В них удобнее задирать ноги по кустам: всегда есть, что подстелить и чем подтереться... И это после того, что я для него сделала!
Как-то раз в конце восьмого класса я шла вечером домой из художественной школы и, заметив возню в высоченной некошеной траве перед соседним домом, отважно туда кинулась. Там, конечно, дворовые малолетние гопники били Игорька. Он не желал примыкать к их группировке, хотя телосложением отличался мощным и занимался борьбой вдобавок.
Я закричала тогда, что "вызываю ментов", сжимая в руке одну безобидную электронную игрушку. Гопота приняла её в сумерках за мобильник, с которыми ходили тогда только "крутые" и, ругаясь, на чём свет стоит, ретировалась. Игорь сказал, что я зря вмешалась. Ещё чуть-чуть, и он бы их всех раскидал.
Я не обиделась. Мальчишки - они все такие, глупые и самонадеянные. Я обиделась, когда он назвал меня шелапутной.
Ну, и чёрт с ним! Забитик паршивый. Было бы, из-за кого расстраиваться!
Я поняла, что расстраиваться было не из-за кого, когда он в последнем классе начал встречаться с косоглазой, кривоногой Танькой Чернецкой. У них родство душ, видите ли. Не родство, а уродство, раз его тянет на такое. Думаю, там социальное положение Танькиного папаши, мир праху его, сыграло не последнюю роль. Отсюда всё родство душ.
Интересно, что Игорёк чувствует сейчас? Как Танька переживает потерю отца? Надо бы спросить у Ленки, она всё знает, но ей явно не до того.
Ленка ежедневно смакует подробности тех сложных для меня месяцев и лет, а Настя похохатывает беззлобно.
- Ничего, у всех бывает, - говорит она. - Переходный возраст - он такой.
- Какой? - Сарказму Елены Великомудрой, кажется, нет предела. - Почему со мной ничего такого не случалось? С тобой?
- С нами много чего другого случилось, - со вздохом произносит каждый раз Настя, и становится в такие моменты настоящим ангелом.
Она точно ангел, посланный нам с Ленкой в утешение. Настя оказалась среди нас случайно. Она явно не заслужила подобной участи.
В двери противно залязгало. Мы все три напряглись пружинно.
- Иголкина! На выход! - Послышался раскатистый окрик от двери. - Чего сидишь, тупишь, дура? На выход, тебе сказано!
Я и впрямь снова протупила минуты две, не меньше, и сползла с койки только после того, как Ленка принялась тыкать мне в спину своими полными, коротковатыми пальцами. "Щупальца каракатицы!" - Подумала я с досадой, нехотя сползая на пол и втискивая ноги в потрёпанные серовато-чёрные кроссовки.
Никак не привыкну к тому, что я Иголкина. Точнее, я никакая не Иголкина, а Сморчкова, но они не верят мне. Они не верят моему ФИО, не верят моим словам, не верят ничему из того, что я пытаюсь доказать. Я определённо сошла с ума, но в это они тоже не верят.
Глава 2
- Фамилия, имя, отчество, - устало выдыхает следователь.
Сегодня какой-то новый, что неудивительно, ибо на дворе воскресенье. Кажется, по выходным настоящих следователей нередко подменяют практиканты и просто сопливые новички. Тренируются на нас, убогих.
Сегодняшний мальчишка весьма симпатичен. Я бы даже могла назвать его красивым, если бы не эти тоскливые складки у рта и взгляд замотанной в шишки домохозяйки. Во всём облике Артёма Игоревича, как он представился, неуловимо сквозит что-то женское. Очень уж нежная кожица, миниатюрные ладошки и тонкие плечики. Кажется, их обладатель изо всех сил старается выглядеть мужественным и умудрённым, но получается не очень.
Что же... Сейчас я тебя умудрю. Такого ты точно ещё не видел. Я тебе не шелапутная девка, коих ты задерживал пачками на вокзале, будучи студентом. Я... Я сама толком не знаю, кто я.
- Сморчкова Раиса Тарасовна, - отвечаю я, как можно спокойнее.
Я знаю, что сейчас начнётся, и точно:
- Она же Иголкина Марина Максимовна, - произносит, глядя мне прямо в глаза, Артём Игоревич тоном ученика у доски, который почему-то решил добавить в свой ответ немного иронии.
- Нет, - отзываюсь я спокойно.
- Что значит "нет"? - Иронии теперь, как в КВН.
- Я такого не помню, - просто отвечаю я.
- Не помните, как вас зовут?
- Я помню, что меня зовут Сморчкова Раиса Тарасовна. Кто такая Марина Максимовна Иголкина, я понятия не имею.
- Вы видели свой паспорт?
- Да. Владимир Иванович показывал.
- Что вы в нём видели?
- Видела замученную женщину, отдалённо похожую на меня, свою дату рождения и незнакомые мне ФИО. Штамп о регистрации брака, в который я никогда не вступала, и вступать не собиралась, тоже видела. Кто такой Олег Петрович Иголкин, понятия не имею. По адресу, указанному на странице прописки, никогда не была, и что там располагается, не знаю.
- Как вы можете всё это объяснить?
- Я попала в параллельный мир. Легла вечером спать в своей комнате, а утром очутилась здесь, причём в другом времени и не в своём теле. Вдобавок почему-то в тюрьме.
- Вы это серьёзно?
- Вполне.
- Послушайте, Марина Максимовна... - Следователь отодвинул ноутбук для записи показаний и наклонился ко мне через стол. - Вам не надоело?
- Не надоело что?
- Плести чушь о параллельном мире. Рассказывать глупости. Изображать из себя юную студентку, когда на самом деле...
- Я на самом деле студентка. Учусь на третьем курсе географического факультета. Я не окончила его. Не получила параллельно специальность медсестры, потому что сестринское дело началось у нас только две недели назад. Я не работала ассистентом ветеринара. Не выходила замуж за деревенщину с картофельной рожей и не рожала от него чёртову тройню! - Кровь давно стучала в висках и заливала кипятком щёки. Голос предательски зазвенел. - Я не понимаю, как оказалась на месте преступления, которого не совершала. Я понятия не имею, кто преступник. Откуда мне знать? Я вам не мисс Марпл!
- Ещё скажите, что не знаете убитого, и никогда с ним не встречались!
- Почему не знаю? Знаю. Я не отказываюсь от знакомства с отцом бывшей одноклассницы.
- Зачем вы приехали двадцатого октября в его офис?
- Я ни разу не была в его офисе.
- Запись с камер от двадцатого октября две тысячи двадцатого года...
- Это не я. Это Марина. Я тогда ещё дома была, в своём теле и под своим именем. Отчёт по практике писала.
- Мы вам не дурачки! - Завёлся вдруг следователь. - Сидит здесь здоровенная тридцатидвухлетняя бабища с сединой на башке и рассказывает, что она студентка-третьекурсница!
- Ещё про имя вру, - напомнила я с горечью.
- Зачем вы сменили имя и отчество перед окончанием университета?
- Я их не меняла.
- Меняли!
- Если вы о том документе, свидетельстве о перемене имени, то я не знаю, откуда оно взялось. Я его не получала.
- Тогда откуда оно в вашем семейном архиве?
- Не знаю.
- А родители ваши говорят, что вы сменили имя, фамилию и отчество в двадцать два года им назло. Вы уже не знали, что ещё сделать им назло, вот, и придумали, что ненавидите своё имя...
- Я его, правда, ненавижу! - Воскликнула я. - У меня была мысль пойти в ЗАГС и переписать его на какое-нибудь нормальное, но я не собралась пока! У меня дел вагон! Отчёт по практике составлять надо, а вы... Я...
Я разрыдалась и не сразу уловила суть того, что говорит Артём Игоревич. Вскоре выяснилось, что мне, оказывается, читают мораль на тему моего злосчастного изначального имени.
- ...плохого не вижу. Что такое "Раиса"? Раиса - это в переводе с арабского знатная, уважаемая, великая. А Марина... "Марина" означает "морская". Какая вы, к лешему, морская? У нас тут ближайшее море за полторы тысячи километров. К тому же, корень -мар-, -мор- связан со смертью. Я бы на вашем месте...
- ....повесились лет в тринадцать! - Выкрикнула я. - У вас нормальное благозвучное имя, и вы мужчина. Вас родители не заставляли ходить с идиотскими косичками в тринадцать-четырнадцать лет, когда все ровесницы давно носят модельные стрижки! Ваше имя встречается среди сверстников, а моё распространено среди старых бабок! С именем "Артём" и даже "Артёмка" не рифмуются ни "сосиска", ни "писька" в отличие от "Раиски"! Вы никогда не были "Рая-упала-с-сарая"!
Я думала, следователь рассердится на мой бугурт, но нет. Он наблюдал за мной, откинувшись в кресле, и на лице его застыл спокойный, немного насмешливый интерес. Вдоволь накричавшись, я замолчала и спрятала лицо в ладонях.
- Смотрю я на вас, Марина Максимовна, и думаю... А, вдруг, правда?
- Что "правда"? - Спросила я, вытирая слёзы ладонью.
- Вдруг вы и впрямь явились к нам из параллельного мира? Поведение и мышление - точь-в-точь, как у инфантильной девятнадцатилетней девочки...
- А я вам о чём говорю? Я и есть девятнадцатилетняя девушка, только совсем не инфантильная. Мне, между прочим, с десяти лет мелких племянников доверяют! Я в вечерней школе несколько раз уроки проводила вместо учителей, и на них... Что?! Что вы смеётесь?!
Артём Игоревич заходился в приступе безудержного хохота. Мелкие прозрачные слезинки так и прыскали из его глаз цвета кожуры тёмного арбуза. Они скатывались по девчачьи нежным щекам и становились похожи на слюни, достигая нижней части лица. Я подумала, что надо отирать набежавшие слёзы, как можно раньше. Иначе будешь похож на слюнявую собаку, боксёра, например. У соседа дяди Миши такой живёт. Милый пёс, игривый такой, ласкучий, но эти его слюни...
- Я вам в следующий раз принесу зеркало побольше, - пообещал Артём, отсмеявшись. - Чтобы вы себя видели во время рассказов о курсовых, рассуждений об именах и аргументах о мелких племянниках и вечерней школе. Вы в курсе, что ваш двоюродный племянник Никита Редькин окончил в этом году аспирантуру?
- Да, мать писала. При чём здесь это?
- Вас это не удивляет?
- Н-нет. Я так понимаю, что в этом мире время идёт быстрее, чем в моём родном, и с моим двойником - Раисой-Мариной Сморчковой-Иголкиной...
- Синицыну забыли.
- Что?
- За несколько лет до того, как вы вышли замуж за Олега Петровича Иголкина, вы сменили фамилию со Сморчковой на Синицыну. Помните?
- Помню по рассказам Владимира Ивановича и докторов. Вы напомнили.
- Так, что вы там говорили о своём двойнике?
- Я думаю, что Марина Иголкина в свои тридцать два года очень сожалела о прожитых последних пятнадцати годах.
- О чём именно?
- О том, что пошла учиться на географический, например. Я уже сейчас сожалею об этом, а она... Она успела опуститься до работы помощника ветеринара, до брака с деревенским пельменём Олежкой... Ладно бы, просто вышла замуж. Рожать-то зачем было? Ума не приложу.
- Что необычного в том, что замужняя женщина решила родить?
- Она... То есть, я... Ну, вы меня понимаете... Не люблю детей! Желания истреблять их у меня нет, конечно. Однако заводить существо под названием "ребёнок" в квартире... Фу! Оно три года в упор гадит в штаны, не спит ночами, капризничает по целому дню. К тому же, превращает фигуру матери в мешок с дерьмом. Нет, это точно не для меня.
- Родить ребёнка от любимого мужчины - нормальное человеческое желание, и я не понимаю, почему... - Гнул своё Артём Игоревич.
- От любимого - возможно, но я не въеду, кого там можно любить. Главное, за что.
- Любят не за что-то...
- ...любят просто так. Знаю. Читала. Однако это выдумки. Влюбляются в красивых, сексуальных, умных на худой конец. Однако то, что мне раз за разом демонстрируют в качестве моего якобы мужа, ни под одну из этих категорий не походит, следовательно, никуда не годится. Марина, видимо, связалась с ним из-за отчаяния.
- Если у вас... У Марины подобные воззрения, откуда было взяться отчаянию?
- Именно! - Обрадовалась я. - Это ещё одно доказательство тому, что я в параллельном мире и в чужом теле. У Марины, похоже, были другие воззрения. Ну, или не настолько твёрдые, как мои. Поэтому окружение смогло со временем их переломить. Поэтому она с неистовой силой сожалела, перешагнув тридцатилетний рубеж, о том, что натворила со своей жизнью и со своим телом.
- Это вы сейчас о татуировках? - Насмешливо поинтересовался Артём Игоревич.
- Нет. С ними как раз всё в порядке. Если скинуть вес и подкачаться, они снова станут нормальными, а не расплывшимися, как сейчас. Я имею в виду то, что Марина разожралась, опустилась и довела себя до беременности, которая изуродовала её тело. Что связалась с тюленем Олежкой и пошла на эту грязную, гнусную работу.
- Что не так с работой помощника ветеринара? Вы не любите животных?
- Не-а. Это мерзкие, грязные, безжалостные существа.
- Хм... Многие считают, что они лучше людей.
- Это глупости, - отмахнулась я. - Животные тоже убивают себе подобных, причём нередко делают это ради забавы. Они не испытывают тех чувств, что люди им приписывают. Их психика намного примитивнее человеческой, в ней в лучшем случае присутствуют эмоции. Животные даже аборты друг другу делают и гомосячат, не говоря уже о том, что легко подсаживаются на алкоголь и прочую подобную дрянь.
- Если станете повсюду толкать подобные речи, Марина Максимовна, будьте готовы к тому, что вас не примут ни в одном обществе, ни в обычном, ни в криминальном. Такое никому не нравится.
- Я ещё в шестом классе поняла, что люди терпеть не могут правды, фактов и научных знаний. К тому же, я не пряник печатный, чтобы всем нравиться. Замуж выходить я не планирую, а...
- Вы уже замужем, - строго напомнил следователь.
- Я с ним разведусь, - пообещала я.
- Тяжело с вами разговаривать. Как же вы работать собираетесь? Вы ни в одном коллективе не приживётесь.
- Ночным сторожем устроюсь. Шутка. Я не собираюсь приживаться в коллективах.
- Что же вы собираетесь делать, если не секрет?
- Собираюсь для начала вернуться в своё тело, а заодно в свой мир. Универ окончить. Дальше видно будет.
- Зачем же вам его оканчивать, если вы разочарованы в специальности? Может, бросить его к чёрту и получить профессию по душе?
- Я не бросаю дела недоделанными. Это раз. Профессию по душе я так и не выбрала. Потому и пошла на географак, как родители посоветовали. Сказали, там хотя бы учиться интересно. Это два.
- Вам интересно?
- Не очень. Многое из того, что рассказывают на лекциях, мне давно известно.
- С восьмого класса?
Я сделала вид, что не улавливаю иронии в голосе сопливого следователя и спокойно засандалила:
- Что-то с восьмого, а что-то и с третьего. Факультет для умственно отсталых.
- Надеюсь, вы не произносите подобных слов в своём учебном заведении?
- Произношу постоянно. Особенно когда дебилы-днокурсники докопают вконец.
- Днокурсники? - Переспросил Артём, снова начиная веселиться.
- Ага. Ещё тупокурсники, говнокурсники, долбокурсники и простикурсники.
Следователь рухнул лицом на сложенные на столе руки и зашёлся в новом приступе беззвучного смеха.
- Да, Марина... Или Раиса... Уж не знаю, как к вам обращаться. По виду вроде бы Марина, а по уму Рая Раей, - выдавил он, отирая свои мелкие, обильные слёзы женственной кистью руки. - Кто бы вы ни были, с вами не соскучишься. Начинаю понимать вашего мужа. Такая женщина точно не даст закиснуть.
- Такая женщина, как я, не даст этому тюленевидному хряку вообще ничего. Думаю, вы понимаете, о чём я.
- Что вы прицепились к его внешности? Может, он человек хороший?
- Пусть тогда валит крокодилов в Африке спасать. Там экологическая катастрофа давно назрела.
- А вы чем займётесь, как... универ окончите?
- Попробую пробиться на телевидение. Хочу стать диктором. У меня есть, то есть будут, когда получу высшее образование, для этого все данные. Ну, не в этом мире и не в этом теле, конечно. Там, дома.
- Но, если вы вернётесь в свой мир, то Марина вернётся в свой. У неё не будет шанса исправить ошибки.
- Пусть наслаждается результатами своих трудов. Я-то какого хрена должна мучиться в её убогой жизни?
- А, если так здесь и застрянете?
- Повешусь, значит! - Зло жахнула я и почувствовала, как жар снова прихлынул к лицу.
- Вам детей не жалко?
- Жалко. Поэтому работать в школу не пойду. Нет мочи смотреть, как из них куски говна лепят. Насмотрелась на педпрактике.
- Думаю, после того, что вы натворили, дорога в учителя вам закрыта, Марина Максимовна. Только я не о школьных учениках говорил. Я имел в виду ваших трёх дочек.
- У них, как я поняла, есть восхитительный толсторожий папочка с сиськами, как у мамаши. Он заменит им целый мир, не то, что мамку-уголовницу.
- Странно.
- Что странно?
- По отзывам близких, друзей и соседей вы очень нежная мать. Да, и сами девочки очень без вас скучают. Постоянно спрашивают отца, когда мама вернётся.
- Капец, трогательно. Аж сопля навернулась.
- Мало вас пороли в детстве, как я погляжу! - Выстрелил вдруг Артём, и его зелёные глаза сверкнули чёрным блеском.
- Достаточно, чтобы я не плодила больше несчастных. Их и без того, хоть вешай.
- Кстати о повешенных. Точнее, задушенных...
- Я не душила никаких высокопоставленных шишек чёрными ажурными чулками. Я вообще не ношу чулок. Я сама глубоко в душе синий чулок.
- Хотите сказать, что это сделал кто-то другой?
- Хочу сказать, что я этого не делала. Марина, думаю, тоже на такое не способна. Этот ходячий студень превратил её мозг в холодец. Кого амёба Иголкина могла задушить?
- Может, хватит уже?! - Взвился следователь.
- Что хватит? Уходить в отказ хватит? Так, я и не ухожу, я объясняю вам...
- Хватит всех оскорблять! Марина вам амёба, муж то тюлень, то хряк, то студень, школьники куски... того самого! Что за...
- Школьники не куски того самого. Из них лепят куски того самого. Прессуют с рождения за всё подряд, утилизирую на свалку их способности и даже таланты, после всячески обезличивают. Что из них может ещё получиться в итоге?
- Своих девочек прессовать не станете? И в школу не отдадите?
- Пусть с ними их папаша делает, что хочет. Я разведусь с этим страхолюдом в ближайшее время. Будет никому ненужный, жирный разведён с тройным прицепом.
- Так уж и никому ненужный? А, если подберут?
- Это будет проблема того, кто подберёт. Не будет подбирать за всеми, что попало.
- Вы невыносимый человек!
- Почему это? Вынесли, ведь, меня как-то, бесчувственную, с места преступления, которого я не совершала.
- Уведите её! - Приказал Артём Игоревич явившемуся по вызову охраннику.
- А протокол подписать?
- Точно. Вы с ума меня сведёте! Ознакомьтесь и, если согласны, подпишите здесь, здесь и здесь.
- Что-то негусто вы накропали. На отчёт по практике материала не хватит.
- Если бы я протоколировал всё, что вы мелете, материала с лихвой хватило бы на докторскую. По психиатрии.
Я подписала протокол, ухмыляясь криво. Артём Игоревич имел вид расстроенный и немного жалкий.
Глава 3
- Этот следователь порвался, несите нового? - Насмешливо поинтересовалась Ленка, едва за мной захлопнулась дверь камеры.
Я молчала, храня на лице улыбку сытого крокодила.
- Мне кажется, у Раи хорошо получается симулировать проблемы с психикой, - дружелюбно отозвалась Настя из своего любимого угла, где она постоянно мастерит что-то или читает любовные романы.
"Как странно, - подумала я, переводя взгляд с одной на другую. - Настя не блещет эрудицией, образование имеет среднее специальное, росла в рабочем районе. Книжки, вон, какие дурацкие читает. Как ей при этом удаётся быть такой милой? И это после того, что наделала с ней жизнь! Ленка, наоборот, начинала с состоятельных родителей, престижной школы, всех мыслимых и немыслимых благ, а оказалась по уши втянута в криминал. Однако при этом она всё равно человек. Злой, ершистый, прямолинейный, но человек. Они с Настей буквально выходили меня, когда я здесь очутилась".
- А мы тут, пока ты мальчишку со света сживала, книжки твои в Интернете нашли! - Весело поведала Ленка, и я подумала, что это довольно глупая шутка.
- Найдите там способ выбраться отсюда, - посоветовала я, забираясь с ногами на свою постель и шаря в складках пододеяльника с надеждой отыскать там хотя бы одну сбежавшую конфетку.
- Год за годом, своим ходом, - мрачно отозвалась Ленка.
Настроение её резко испортилось. Ещё бы! Статья серьёзнейшая - незаконное хранение и сбыт наркотических веществ в крупных размерах. Адвокат говённый, и лучше ничего не светит, ибо денег нет. Перспектив тоже нет. Муж пока на свободе, но, кажется, это ненадолго. Он тоже по уши в "бизнесе". Детей хотя бы нет, и на том спасибо, а то ещё из-за них голову ломать.
- Мы нашли в Интернете книжки, которые ты написала, - голос Насти прозвучал виновато, хоть это не она, а я испортила Ленке настроение.
Заключённым вообще-то запрещено иметь гаджеты, но люди есть люди. Любые препятствия по-пластунски обползут.
- Какие книжки я могла написать? - Устало отозвалась я. - У меня нет на это времени.
- Ага. Ты ещё не всю лабуду прочитала в библиотеке, книжных магазинах и Википедии.
Ленка поддела меня, и её толстая мордень сделалась довольной. Я обрадовалась. Пусть лучше вышучивает нас с Анастасией, чем злится или валяется мешком день и ночь.
- Вот, послушай, - предложила Настя, отыскав, наконец, нужную страницу на сайте и начала своим спокойным, певучим голосом:
Задумчиво перебираю чётки дней...
Прекрасная пора, мой друг, настала!
Багряный лист ложится в руку мне,
Прелестно Осени - красавицы начало!..
- На Землю тихо наползает тень,
Дождя слезинки застучали в окна.
Капризно мил осенний каждый день!
Вздохнув печально, осень крутит локон, - подхватила я. - Да! Я написала это стихотворение буквально на днях, перед тем, как попала сюда!
- Как это - "попала сюда"? Неужели ты сама веришь в то, что рассказываешь докторам и следователям? - Глаза Насти подёрнулись сочувственной поволокой, и мне сделалось страшно. Если она примется жалеть меня, я этого не вынесу! Что угодно, только не... - Доктора, ведь, говорят о ретроградной амнезии и...
- Скорее всего, ретроградные доктора правы, - выдала я успокоительно и ободряюще одновременно. - Они могут ошибаться в диагнозе, но не сильно. Я и впрямь помню себя только до двадцатого октября две тысячи седьмого года. Дальше идёт провал.
Я говорю о провале, чтобы успокоить Настю и не злить Ленку. На самом деле я не верю ни в какой провал. Не мог человек за какие-то жалкие тринадцать лет превратиться в свою полную противоположность. Люди не меняются. Мамка говорила, что я буквально с рожденья во всём перечу им с отцом и всё делаю наоборот. Выйти замуж, родить детей, превратиться в жирную кошёлку и держать за ноги вонючих, кусачих собак с кошками, пока ветеринар швыряется в их заднем проходе, было бы как раз то, чего желают мне родители. Таких злобных особей, как они, ещё поискать.
С другой стороны, я же пошла с их подачи учиться на географический. Что мне мешало выйти с их подачи замуж, запороться в ветклинику, наделать разных других глупостей?.. Может, мне мозги выбили однажды в подъезде заодно с мечтами, планами и амбициями? Почему я работаю не на телевидении? Пусть не диктором, пусть помощником режиссёра каким-нибудь. Почему в вонючей ветеринарке?!
Нет, я не имею ничего против домашних животных, особенно тех, которые приносят реальную пользу, но пусть, пожалуйста, ими занимается кто-то другой! Так же и с комнатными растениями, и с детьми, и с любыми видами рукоделья. Да, я рукожоп, мизантроп, детофоб и сраный волк-одиночка и, заметьте, никому своё общество не навязываю! Мне самой абсолютно никто не нужен, поэтому любая мораль в мой адрес бесит невероятно, но все, будто сговорились, мне её читать.
Нет, и не было у меня никакого провала. Просто Мироздание решило меня проучить за мою невероятную тягу к знаниям. Говорят же, будешь много знать - скоро состаришься. Вот, я и состарилась за одну ночь на тринадцать лет. Думаю, такое случается периодически с разными людьми, только они в большинстве своём молчат об этом, чтобы их за куканутых не приняли, а я попала в ситуацию, когда промолчать невозможно. Так мне свезло. Так распорядилось Мироздание.
Оно не любит таких, как я, с татуировками на голове, руках и заднице. С собственным мнением, способностью видеть очевидное и говорить об этом прямо. За это Мироздание зашвырнуло меня в дряблое, обвислое тело со шрамом от кесарева через всё пузо. За это все, кому не лень, стыдят меня мужем с детьми, которых я никогда не видела. За это я попала в тюрьму, да ещё и в одну камеру с самой вредной бывшей одноклассницей.
Если так дальше дело пойдёт, я не стану выходить отсюда. Если меня оправдают, я на самом деле убью кого-нибудь или ограблю, и снова сяду. Я не пойду на волю ко всем этим... близким и дорогим, понос их прошиби! Мне и в тюрьме нормально. Такому человеку, как я, везде нормально, кроме детсада, школы, родительского дома, чёртова семейного гнёздышка и ветклиники. Туда я точно никогда не пойду. Лучше на вокзале бомжевать.
- А меня, вот, это с юности цепляет:
- Я снова вспомню голос мягкий,
В окно уставив влажный взор.
До мелочей, до смыслов тайных
Перебираю разговор.
Какая в нём была ошибка?
Чем я могла тебя задеть?..
Резковатый Ленкин голос звучал на удивление приятно, воркующе. "Ого! Да, тут, оказывается, поэтический вечер имени меня устроили, а я сижу, хлобыщу ушами, конфетки нашариваю".
Неожиданно на меня нахлынули воспоминания о том дне, когда сложились эти строки. Они всегда складывались сами, без моего участия. Я только записывала и мелкие огрехи исправляла.
Это случилось вскоре после того, как я призналась Игорьку в любви. Тем хрустально переменчивым мартовским днём то шёл снег, то Солнце принималось неистово блестеть сосульками и сугробами. Было не по-весеннему морозно, а вместо сердца уже тогда бился в моей груди наполовину замёрзший кусок мяса из морозилки. Вскоре всё живое смёрзлось в нём окончательно, но тогда...
В тот день я пришла в библиотеку, единственное место во всём дубиноголовом школьном аду, где мне всегда были рады, и куда я сама ходила бы каждый день вместо тупорылых уроков. Это было одно из моих последних посещений. Я стояла среди стеллажей с книгами, вдыхала их волшебный запах и тоскливо рассматривала полки с познавательной литературой. Вся она была мной читана-перечитана. Новинок не поступало года три, ибо нет финансирования, и я всерьёз принялась за русскую классику. Вот, где поистине неисчерпаемый кладезь исторических, философских, психологических знаний!
Зажав подмышкой очередной том Лескова, который, вообще-то на дом не выдавался, но мне можно, я случайно бросила взгляд в окно и замерла надолго. Мне показалось, что я в кои-то веки получила живую, искреннюю поддержку, и от кого!.. От дерева. Стройный, молоденький клён кивал мне заснеженными ветками, и солнечные лучи превращали отдельные снежинки в переливающиеся алмазики. Примерещилось вдруг, что этот клён, снег - каждая его снежинка, не говоря уже о Солнце и ветре, знают обо мне всё. Сам этот день знает и пытается помочь... Но, нет. Здесь ничем не поможешь. Нельзя одного человека заставить любить другого. Можно только поддержать немного морально.
В уме начали возникать слова, которые складывались в строки. После я что-то подправляла и переписывала, но слова - это просто слова. Тот хрустально капризный март, тот клён, те неспешно танцующие снежинки навсегда вморожены в лёд моего сердца, как древние мушки в толщу янтаря. Я никогда не забуду... Никогда... Никогда...
Щёки затопила горячая, солёная мокрядь. Настя заметила это и кинулась ко мне со своими утешениями. Боги небесные, какая же она дурочка! Послушать, что она мелет - уши вянут, но я соберу волю в кулак и не стану с ней спорить. Пусть лепечет милую чушь о свободе-мусоропроводе, муже-неуклюже, дочках-кочках и прочей белиберде в этом духе. Я хочу домой. В свой мир. В своё тело. В свой родной тупорылый универ. Хочу задавать преподам на лекциях каверзные вопросы и доводить до белого каления однокурсниц с косметичками вместо голов. Хочу сидеть, покуривая, в скверике перед вторым корпусом нашего старого, закостенелого, но такого красивого универа! Я непременно его окончу, стану диктором на телевидении, и тогда...
Что, собственно, тогда? Буду читать с экрана бесконечные чернушные новости и бредовые рекламные тексты? Вести прогноз погоды? Объявлять номера на "Песне года"?
Чёрта лысого! Всё это будут делать другие, а я так и сгину в темноте и безвестности со своими энциклопедическими знаниями, сопливыми стишками и...
- Райка! Тут тебя показывают!
Дело в том, что телевизор у нас в камере появился буквально позавчера, и мы толком ещё не смотрели новости. Настя сразу же закапризничала, что ей нужны передачи о красоте и здоровье, Ленка радостно заорала про полуфинал какого-то футбольного турнира, а мне всё равно, что смотреть. Заняться здесь особо нечем, и бьюти-канал у нас чередуется со спортивным. До новостей руки, то есть глаза, пока не доходили.
- ...писательница, автор пятнадцати книг, супруга одного из совладельцев сети ветеринарных клиник "Барбос и К", мать троих детей, известная под именем Марины Синицыной...
Красивая, зализанная на пробор дикторша в белом с терракотовыми вставками костюме явно приглашала дорогих телезрителей недоумевать вместе с ней о том, как столь солидная во всех смыслах мадам оказалась в числе главных подозреваемых по делу об убийстве крупного государственного деятеля. Чем он мог насолить, вот, этой глупо ощерившейся на фото кошёлке в колхозном сарафанчике? Дешёвая ткань уродливо облепила выступающий, как у перекормленной гусыни, пузень. К нему примостились три страшненькие, пухлые девочки с хвостиками, как у Чиполлино, на одинаково белых, круглых головах. Из-за ожиревшего плеча жены выставил свою толстую, глупо расплывшуюся ряху "дорогой супруг".
После замелькали кадры счастливой семейной жизни Иголкиных, начиная со свадьбы, где невеста стоит в убогоньком платьишке на мосту, соединяющем берега почти пересохшей речки, и на заднем плане красуется самая обычная серенькая деревенька. Жених обнимает невесту лопатообразной ручищей, и та высовывается из её подмышки, как засморканный носовой платок из кармана пьянчуги, в районе правой груди.
На другой фотографии супруги Иголкины разрезают ленточку на открытии очередной клиники для бесполезных городских зверюг. Там матрона, похоже, на приличном сроке беременности либо вскоре после родов. Спасибо, хоть на свадебном фото нет этого шарообразного брюха, которое "украшает" меня теперь всегда.
Дальше замелькали кадры из роддома, с детских площадок, парков, морского отдыха. Нет, это выше моих сил. Убейте меня. Как такое пережить?
Неужели эта затюканная тюлениха выросла из той самой бритоголовой девочки с татухами? Та девочка слушала тяжёлый рок, гуляла сама по себе, писала стихи, рисовала змей и ящериц чёрной тушью, играла в школьных спектаклях смешную двоечницу Лорку Синицыну. К слову, она же и писала сценарии к этим спектаклям! Что с ней случилось такого ужасного, что она прилипла к жирному пельменю Олежке и сама превратилась в жирную пельмениху? За какие грехи она заперла себя в мире кастрюль с хрючевом и тазов с обосранными пелёнками?..
Хотя, постойте. Пятнадцать книг. Для особо одарённых дикторша повторила эту информацию дважды. Гляди-ка! С виду гусыня гусыней, а сама столько книг накропала! Я бы так не смогла, наверное. Или смогла бы?
Я сжала виски указательными пальцами и заставила себя досмотреть бредовый репортаж до конца. Следующий выпуск новостей тоже надо будет посмотреть. Вдруг всплывут новые подробности?
- Предварительный диагноз - ретроградная амнезия, - вещала дикторша, и в голосе её явственно проскальзывало сочувствие. - Несмотря на это, Марина Синицына - Иголкина признана вменяемой.
- Ну, что ты будешь делать! - Всплеснула полными руками Ленка. - Все твои старания зазря. Признали вменяемой. Теперь тебе накатят по полной.
- Да, плевать! - Небрежно отмахнулась я. - Ты не могла бы открыть в Интернете страницу с книгами Марины Синицыной... то есть, с моими книгами? Никак не привыкну к этим сенсорным экранам, у нас их нет... То есть, я не помню. Я хочу знать...
- Ты вечно что-нибудь хочешь знать. Не девка, а губка для впитывания знаний. Только я не вкурю, как можно плевать на то, что тебе пожизненное светит? Или ты на адвоката гениального рассчитываешь? Бывают такие дела, когда ни один адвокат...
- Пожизненное, так пожизненное. Это лучше, чем то, что... Неважно!
Я осеклась, наткнувшись на взгляд Анастасии. Она снова смотрела на меня так, словно мне обе ноги поездом отрезало. Со своей точки зрения она права. Настя думает, что мне отрезало почти половину памяти, но всё гораздо проще и сложнее одновременно.
Мне ничего не отрезало ни поездом, ни чем-то ещё. Просто я за одну ночь превратилась в отброс, потому что меня отбросило. Отбросило от моей сравнительно беззаботной студенческой жизни. От немного костлявого, но такого родного тела моего отбросило. Оно даже пахло по-другому, намного приятнее этой жирной, обрюзглой туши.
Ещё от карандашей и кисточек меня отбросило, от несмываемых разноцветных мазков на руках. От кивающих мне за окном деревьев. От палящего Солнца и холодного ветра. От всего, что мне дорого в этом злом, неприветливом мире.
Сердце по рёбрам колотит ледышкой,
Бьётся летучей озлобленной мышкой
В мире одних запрещающих знаков...
Расколдовать позабыли однако.
Сердце-ледышка чувствительно к фальши.
Панцирь цинизма. "Держитесь подальше!" -
Облик сигналит, но вам не помеха
В душу залезть и нагадить для смеха.
Всё возвращается десятикратно.
Ваши дела прилетают обратно.
Сразу обида и слёзы фонтаном...
Хватит, не хнычьте. Я не перестану.
Не увернутся от выстрелов правды
Лживые лица, явления, фразы.
Пряча в традиции глупость и чванство,
Вы засоряете жизни пространство!
Не перестану давать я отпора
Гадам ползучим и времени ворам,
Всем, кто пытается вмять и размазать,
По одному, ну, а, можно всем сразу!..
Расколдовать позабыли однажды...
Грустно сгорает листочек бумажный.
Глава 4
Из пятнадцати книг пять оказались стихотворными сборниками, а десять романами непонятных жанров. Среди них нет ни одного чистого детектива, любовного романа, психологического триллера или фантастики. Сплошное смешение жанров, но бредок получился в итоге увлекательный.
- Неужели ты не помнишь, как писала все эти книги? - В который раз вопрошала Настя, приподняв ухоженные бровки.
Даже здесь она умудряется следить за собой и за нами с Ленкой. Впрочем, ничего удивительного. Настя косметолог по профессии и по призванию. Она может гениально скорректировать линию бровей обычной ниткой и замесить маску для лица из такой белиберды!.. Кожа после неё, как после двенадцати часов сна. Жаль, что моему нынешнему бегемотьему телу всё это не делает почти никакой погоды.
- Помню, как писала некоторые стихи. Пару рассказов помню, правда, я смотрю, они редактированные - отредактированные. Видимо, когда Марина, то есть, я, правила их, она кое-чему научилась в плане написания прозы.
- Чему тебе учиться? - Насмешливо спросила Ленка. - Твои сочинения места на городских конкурсах брали. Помнишь?
- Школу-то я хорошо помню, а, вот, всё остальное... Ты не знаешь случайно, я где-нибудь ещё училась, кроме географического?
- Не знаю. Мы не общались. У нас с Димкой свой круг был, у вас с Олежкой свой. Мы с бедняками... Ой, извини, Райка... Я не то хотела сказать.
- Ничего страшного. Да, уж. Богачами, я смотрю, мы не были.
- Ну, куда вам! Богачами! - Отмахнулась Ленка. - Вы жить-то по-человечески начали буквально года три-четыре назад. Квартиру взяли в ипотеку, машину приличную купили, а то всё бились зад об зад с твоими родителями на кухне в их старой квартире и гоняли по городу на какой-то банке-жестянке восьмидесятых годов. Отдыхать ездили только в деревню к Олежкиным. У вас как тройня родилась, мы решили - всё! Теперь Иголкины из говна не вылезут, а, поди ж ты! Олежка очень переменился, когда узнал, что станет отцом.
- Он ещё сильнее разожрался? - Поинтересовалась я саркастически.
- Не, он бизнес тогда замутил с парой друганов из Ветеринарной Академии. Ему батя и дядя немного помогли. Олежка с теми парнями сперва одну клинику отрыли в новостройках, потом ещё одну, после ещё две. Каких-то сверхприбылей не было, но на хлеб с маслом и на ипотеку всем троим хватало. Ты очень злилась, что твои родители не хотят свою четырёхкомнатку разменивать, чтобы вас отделить, а тут вы сами, наконец, смогли отделиться. Вы молодцы. Только с мамкой своей ты тогда так разругалась, что вы год после переезда не виделись и не разговаривали. Мне тётя Люда Огурцова рассказывала.
- Это ерунда! - Отмахнулась я, чем снова вызвала сочувственное недоумение у Насти и удивление с оттенком лёгкого презрения у Лены. - Я смотрю, интересная картина вырисовывается. Получается, что Марина... То есть, я...
- Называй себя Мариной и в третьем лице, если тебе так удобнее, - милостиво разрешила Настя. - Тебе ещё следователям и операм с психологами головы морочить и морочить. Не дай Бог, проговоришься! Уж лучше заведи привычку всегда о себе в третьем лице говорить. Ты, ведь, не возражаешь, да, Лена?
Ленка считается у нас в камере кем-то, вроде пахана. Паханша, так сказать. Она не возражала.
- Да, Райка. Называй себя, как душе угодно. А то ты уже задолбала каждый раз запинаться на своём имени. Не ровён час, заикой станешь, если будешь всё время себя одёргивать.
- Да. Спасибо, девочки. Не знаю, что бы я без вас делала. Если бы не вы, уже по-настоящему кукухой поехала бы.
Я постаралась не заметить волн сарказма, плескавшихся в серых с желтоватыми крапинками глазах Ленки. Конечно, она давно и прочно считает меня куканутой, и мы обе это знаем. Незачем каждый раз поднимать бучу из-за общеизвестных фактов.
- Так, о какой картине ты говорила, Рая? - Напомнила Анастасия.
Он никогда ничего не забывает, а я с минуту соображала, что за картину она имеет в виду. Да, и нет здесь никаких картин. Разве что портреты Президента с Премьером в кабинетах следователей, и то не во всех.
Наконец, меня осенило:
- Я говорила о том, что Марина Синицына, оказывается, не просто жалкая ветеринарша. Она жена совладельца нескольких ветклиник, писательница, автор стольких книг... Почему никто из местных сотрудников не рассказал мне об этом? Им выгодно, чтобы я считала себя жалким... жалкой...
- Конечно, им это выгодно, - произнесла Ленка с горечью. - Тюрьма ломает человека. Это не образное выражение. Им удобнее управляться с обломками, чем...
- Я и без того ощущаю себя обломком, - произнесла я со злостью. - Зачем меня обламывать дальше?
- Никакой ты не обломок! - Строго одёрнула меня Настя. - Ты крутая писательница, пусть и не очень известная. Жена бизнесмена, пусть и не очень крупного. А ещё прекрасная мама и просто красивая женщина! - Завершила Настя с воодушевлением.
- Насчёт первого не помню, а насчёт последнего... Опять ты меня жалеешь, Настя? Ну, сколько можно?! Я же тебя просила...
- Каждая женщина красива, - отчеканила Настя тоном учительницы младших классов. - Просто не всегда она хочет показать свою красоту. Не готова психологически.
- Я ужасно испугалась своего тела, когда пришла в себя, - убито произнесла я. - Весь этот жир... Шрам от кесарева... Обвислые сиськи, живот, руки, задница... Толстая рожа... Седина... Это ужасно! Ужа-а-а-а-асно! Я хочу домой! Домой!
Каждый раз, когда я вспоминала в те дни свои ощущения от тела, в котором оказалась, так и тянет сказать, "наказалась", со мной случалась истерика. С вами она когда-нибудь случалась? Если да, то вы всё знаете. Если нет, спешу доложить, что истерика - это не обычные бабьи слёзки с причитаниями о том, какая ты несчастная. Это рыдания, а точнее, конвульсии, сотрясающее тело из глубины, начиная с внутренностей. Они настолько мощные, что после болит всё, дня три-четыре.
Когда начинаются конвульсии, ты не можешь остановиться, даже если очень хочешь. Так нервная система мстит нам за всё, что мы с ней вытворяем. Так мы платим за своё нежелание соблюдать режим дня, подчиняться правилам и контролировать свои эмоции. Надо сказать, это ещё весьма скромная плата. У тех, кто контролирует себя всегда и везде "от" и "до" ещё и болезни внутренних органов начинаются. Нам Ленка объясняла. Она два курса медицинского окончила, прежде чем связаться со своим очаровательным наркодилером Димулей.
В тот раз истерике не было суждено случиться. В двери залязгало громче обычного, и начинающийся приступ безудержного плача с конвульсиями резко оборвался сам собой. Эмма Гавриловна застала нас всех троих сидящими на моей койке, шконке по-тюремному, и напряжённо пялящимися на дверь. Оттуда редко поступало в наш "чудесный" мирок что-то хорошее, но не в этот раз.
- Ну, ты погляди на них! - Зашлась в беззлобном смехе полная, пожилая надзирательница. - Чисто птенцы в гнезде перед грозой! Харэ грустить, девоньки! Парикмахеры приехали!
Ленка с Настей выразили сдержанную радость, а у меня моментально созрел план. Нельзя постоянно оплакивать потерянное. Надо вернуть это, пусть и с большими затратами. Начало будет положено... прямо сейчас!
Парикмахеры оказались учениками и преподавателями профтехучилища. Преподы делали стрижки и укладки работникам изолятора, а ученики нам, грешным. Однако мы не в том месте, где есть выбор, и приветствуются капризы.
- Под ноль, - распорядилась я, садясь на стул перед нескладным, тоже обритым под ноль пареньком.
- Чё, как меня? - Засомневался он.
- Как тебя, - подтвердила я радостно. - Ближе к концу работы получишь особую награду.
- Какую ещё особую награду? - Спросил парень настороженно.
- Зелёного дракончика увидишь.
Мальчишка насупился и принялся за дело как-то слишком серьёзно. Видимо, рассердился на тётку, которой взбрело в седоватую башку высмеивать без пяти минут крутого специалиста. Каково же было его удивление, когда дракончик всё же показался!
Моя дорогая ящерка немного поблёкла от времени. Не знаю, когда Марина в последний раз обновляла татуировку на голове. Судя по волосам до плеч, которые она носит, этого не происходило давно, как минимум, лет шесть. Я сама периодически обривалась на лысину и два раза подновляла тату. В последний раз я обрилась в мае, после чего мне посоветовали отрастить волосы, хотя бы немного, перед дебильной педпрактикой. Марина, похоже, не брилась очень давно. Зато килограммы нажирала вполне себе исправно. Дура.
- Ты совсем дура, что ли? - Кричала Ленка с соседнего стула.
За неимением салонных кресел нас рассадили на продавленные, с раздёрганной обивкой стулья советского производства. Настя смотрела на меня, приложив пухлую ладошку к левой груди, и укоризненно качала головой. В вишнёво-карих глазах её проскальзывали отблески ужаса.
Я подмигнула Насте, показала язык Ленке и, обращаясь к своему "стилисту" выдала весело:
- Давай, парниша, жги!
- Не вертитесь, - угрюмо пробубнил он, водя машинкой снизу вверх по моей замечательно бугристой черепушке.
- Не буду, - пообещала я серьёзно.
Глава 5
- Что ты задумала? Марина!.. То есть, Рая... Не знаю, как тебя лучше называть... - Всполошилась Настя.
- Как хочешь. Я теперь на оба имени откликаюсь. У католиков вообще с рождения по два-три имени, и ничего, живут как-то.
- Ага, с рождения, как воровские авторитеты! - Хохотнула Ленка.
- Кто такие католики? - Спросила Настя, наморщив лобик. - Я где-то слышала это слово...
- Католики - это которые по земле катаются, - зарядила Ленка с самым серьёзным лицом.
- Зачем? - Удивилась Настя.
- Блох платяных давят, - объяснила Ленка.
- Это такие бомжи, что ли?
- Почему сразу бомжи?! - Возмутилась наша глубоко ироничная предводительница. - Нормальные люди.
- А почему у них блохи платяные заводятся?
- Откуда я знаю? Моются, должно, быть, редко. Одежду не стирают...
- Рая! Так, у тебя блохи завелись?! Вот, почему ты обрилась на лысину и теперь валяешься на полу?! Ты теперь тоже... эта... католка...
- Католичка, - поправила Ленка. - Хватит ржать, Райка! Давай, покажи нам класс.
Я лежала на своём одеяле, которое перед этим заботливо расстелила на полу, и заходилась в адском, беззвучном смехе. Слёзы так и хлестали из моих прищуренных глаз. Как Ленке удаётся хранить эту поистине царственную серьёзность, отмачивая такие корки?
Вообще-то я улеглась на пол вовсе не для того, чтобы давить блох. У меня их нет, и обрилась я потому, что так больше ощущаю себя собой, чем с этими наполовину седенькими космишками до плеч.
Я ничего не имею против седины и старости. Я их просто ненавижу. Нет, не стариков ненавижу, не подумайте. Они-то как раз не виноваты в том, что на планете безостановочно течёт время, принося с собой неразгибаемый артрит, несгибаемый маразм и прилипчивую седину. Ненавижу как раз эти "дары" возраста.
Когда представитель биологического вида, имеющего волосяной или шерстяной покров, седеет, он уже как бы стоит на краю жизни, и на него ложится печать не совсем полноценного члена стаи. Сила, быстрота, ловкость в любой момент могут изменить ему, и это запросто навредит остальным. Именно поэтому остальные члены стаи начинают с пренебрежением относиться к тем, на кого уже дохнуло смертным инеем. Примерно то же происходит и со стареющими людьми.
Правда, животное не может скрыть признаков надвинувшейся старости. С людьми дело обстоит иначе.
С одной стороны признаки старости вызывают у большинства людей жалость и отвращение. С другой мы настолько продлили себе срок жизни, что, начав седеть после тридцати, вынуждены жить с могильным инеем на голове ещё лет сорок. У нас никто не отберёт из-за этого еду, не выгонит из более удобной "пещеры" и даже от работы не освободит, но смотреть будут с жалостью и презрением: "Надо же, такая молодая, а уже..." Хотя, у того, кто так говорит, сердечный пульс в сорок лет может быть, как у семидесятилетнего и походка такая, словно он в штаны навалил.
Поэтому люди с давних времён скрывают седину под головными уборами, особенно женщины. Женщина может поседеть в двадцать пять, но при этом оставаться плодной до пятидесяти. Она не умирает в тридцать, как ей полагалось в дикой природе, а остаётся жить в обществе, где седых и обвислых презирают. Поэтому раньше женщина в день свадьбы навсегда закрывала волосы платком или другим головным убором, мол, вас не касается, когда я там поседела или нет. Ещё мазала от морщин лицо сметаной и ходила запакованной в одежду от горла до пят, чтобы не демонстрировать обвислости.
Однако это было раньше. Современная женщина может закрасить седину, подлечить лицо у косметолога, сесть на диету и заняться фитнесом. У неё есть такая возможность.
У меня нет возможности закрасить могильный иней на волосах, да и желания, если честно, тоже нет. Именно поэтому - любимая лысина с ящеркой. С косметологом нам с Ленкой повезло очутиться в одной камере, а тело... Я уже три недели не ем сладкого, жирной колбасы и свежего хлеба. За это время ненавистное пузо сократилось примерно на треть. У меня нет возможности взвеситься, поэтому приходится ориентироваться на объёмы. Одежда стала велика на размер, и это наполняет моё сердце радостью.
Однако скинуть жир - это ещё не всё. Надо привести мышцы в тонус, а лучше немного подрастить их. Так останется меньше пространства для жира. Так питательные вещества будут идти в дело, а не откладываться на ручищах, боках и пузе.
- Ты всерьёз рассчитываешь привести себя в норму в этих условиях? - Саркастически поинтересовалась Ленка, поняв, что я собираюсь заниматься на полу силовыми и растяжкой. Пока без утяжеления, а дальше видно будет. - У тебя ничего не получится! Нужны тренажёры.
- Тренажёры - это чистой воды буржуйство, - спокойно возразила я. - Можно подтянуть мышцы и без них.
- Но на это времени уйдёт вагон!
- Кто хочет, ищет возможности, кто не хочет - оправдания, - зарядила я.
Однажды я увидела этот лозунг на стене фитнес-клуба, и он запал мне в душу на всю жизнь, точнее на два года после того, как я его впервые прочла. Теперь настала пора передать эту мудрость по цепочке. Мудрость, как ни странно, передалась, ибо через три дня мы тренировались на полу камеры втроём по очереди.
- Фух... Райка... Ты совсем нас уморила, - стенала мадам Анастасия, обливаясь потом.
- Вот, ведь, физручка накачалась на наши головы! - Ворчала Ленка, сквозь тяжёлые, немного свистящие вдохи.
- Ничего-ничего! - Подбадривала я. - Скоро похудеем до модельного состояния, закатимся в щель, и нас никто не найдёт. Придут звать на допрос, а мы исчезли. Вот, смеху-то будет!
- Главное, не ржать в этой нашей щели, а то шпателем выковыряют, - отзывалась Ленка, и мы втроём хохотали так, что тряслись стены изолятора.
Мы покончили с вредными привычками в виде периодического совместного курения и написали своим, чтобы не присылали нам больше ни конфет, ни сгущёнки, ни колбасы и сала. Перечитали вслух по очереди все мои книги и принялись за те, коими располагала скудная тюремная библиотека. Начальство не могло нарадоваться на нас - ни одной истерики за последний месяц.
Раньше истерики случались в нашей камере часто. Со мной - каждый раз, когда я вспоминала, как очнулась в этом мире и другом теле. Желание попасть обратно застилало сознание плотным, давящим пологом, и начиналось.
Ленка принималась истерить каждый раз при упоминании греха. Не какого-то конкретного греха, а греха вообще. Попав год назад в тюрьму, где в ожидании суда людям приходится проводить иногда до трёх лет, она увидела наркоманов в ломке и ещё кое-что похлеще.
Мало где пишут и говорят о том, что от употребления тяжёлых наркотиков наподобие героина у людей со временем закупориваются сосуды в ногах, и наступает некроз ткани. Ноги наркомана со стажем сначала покрываются язвами, а потом начинают форменно отгнивать на глазах наблюдателей. Этому процессу сопутствует разрушение зубов, выпадение волос вплоть до залысин, даже у женщин, размягчение костей. Человек буквально разваливается на части. О таких "мелочах", как дикие, звериные крики во время ломки, выдирании у себя волос с кусками кожи, разбивании лба об пол и справлении обеих нужд в штаны, даже начинать не хочется.
Ленке приходилось смотреть на это круглые сутки. Тюремное начальство позаботилось. Через три месяца столь насыщенной впечатлениями жизни пуленепробиваемая хамоватая Ленка превратилась в издёрганную невротичку. Даже прудить в кровать начала во время короткого, прерывистого, заполненного кошмарами ночного сна. Она поседела и покрылась на нервной почве гнойной экземой.
Надо говорить, что она сдала следователям все пароли и явки, как миленькая? Только дорогого Димулю выбелила. Если бы не делала этого, её давно отпустили бы на подписку о невыезде.
Однако жертва, похоже, была напрасной. К дорогому супругу с каждым днём всё ближе подбираются оперативники. Ему бы сейчас бежать из города, а лучше из страны, но он не хочет бросать Ленку. Родители отвернулись от дочери, узнав, чем на самом деле занимаются она и её муж, владея для вида полудохлым магазинчиком. Он располагается на окраине города, и в него почти никто не ходит. Братьев и сестёр у Ленки нет, и носить ей передачи, если Дима сбежит или сядет, будет некому.
Ленка при случае передаёт ему на волю записки и шлёт длиннющие сообщения, умоляя бежать, а он словно не воспринимает. В ответ пишет, что любит свою жену, не бросит её, и, "чему быть, того не миновать". Грустная история.
Моя бывшая одноклассница провела среди истошно вопящих, бьющихся об пол и стены, заживо разлагающихся людей почти пять месяцев. Однажды вдобавок к неврозу и экземе с ней случился микроинсульт. До сих пор левый глаз Лены плохо видит. В нём "плавает" серое пятно. Кажется, её зрение уже не восстановится до конца.
После тюремного лазарета Ленку перестали помещать с наркоманами. Возможно, побоялись, что следующий инсульт унесёт её, и придётся отвечать за смерть подследственной.
Елена хорошо осознала свою вину, которую теперь упорно называет грехом и молит Бога... Нет, не о прощении даже. О помиловании. Помиловании не здесь, на Земле, а хотя бы после смерти. Она посещает тюремную часовню и старается помогать всем, кому только возможно. При этом она не удерживается порой от язвительных комментариев, из-за которых тоже потом подолгу кается перед Господом. Кажется, Ленкиному раскаянию не предвидится конца.
Я нередко задумываюсь о том, как странно устроены люди. В своё время именно Дмитрий втянул Лену в преступный бизнес, но он почему-то "любимый", "мой ангел", "свет мой", а она - великая грешница. Я не хочу спрашивать, почему так. Не хочу крушения идеала с обрушением кирпичей на мою голову. Не хочу трепать Ленке и без того истрёпанные в клочья нервы.
- Я в храм. Кто со мной?
- Я! - С готовностью откликается Настя.
Прихватив молитвенник, они уходят надолго. Ни Лена, ни Настя не стыдят меня за моё неверие. Я уважаю их религиозные чувства, они - мой атеизм.
Я считаю, что только одинокие и глубоко несчастные люди с надломленным внутренним стержнем выдумывают себе воображаемого друга, наделяя его всемогуществом, всепрощением, благостью. Мой стержень пока цел, несмотря на то, что со мной произошло.
Я привыкла с младенческих лет быть одна, выживая в токсичнейшей среде советских круглосуточных яслей, где дети существуют, словно зверята в клетке. Мои родители тем временем бегали вечерами по выставкам и концертам, не вылезали из кино, библиотек и театров. Ещё они учились в институтах, мать на заочном, отец на дневном.
После яслей был крулосуточный детсад-пятидневка, правда, недолго. Грянули лихие девяностые, и детсады, к моей непередаваемой радости, позакрывались к чёрту. Родители стали отводить меня по утрам к соседской бабушке, которая бесконечно вязала какие-то вещи, видимо, на продажу, бормоча что-то, и не замечала меня в упор. Бабушка Домна вспоминала обо мне только во время обеда. Она выливала в тарелку для меня суп, принесённый с утра родителями в стеклянной банке. Иногда даже забывала подогреть. Она не занималась и не гуляла со мной. Единственными моими друзьями в тот период были книги, карандаши и краски.
- Мы были слишком молоды, чтобы сидеть над тобой целыми вечерами, - с вызовом заявляет мать в ответ на мои вопросы о безрадостном ясельном детстве. - Если бы мы родили тебя лет в тридцать, это была бы совсем другая история, а девятнадцать - это девятнадцать. Нашим родителям в то время было в районе сорока, всем четверым. Нянчиться с тобой было некому.
- Зачем тогда я была вам нужна?
- Чтобы любить! - Отвечала мать, хохоча, и принимаясь тискать меня, когда я была поменьше.
Позже в ответ на этот вопрос я получала гневную тираду из серии "когда сама поймёшь - узнаешь". Что я должна узнать? Что узнала Марина в этом мире такого, отчего позволила вырасти в своём животе трём смешным поросятам? Зачем они ей понадобились? К какому месту приболел ей жирный страхолюд Иголкин?
Надеюсь, данные вопросы так и останутся для меня без ответа. Я с радостью забуду этот кошмар, когда проснусь однажды бритоголовой студенткой Раей Сморчковой дома, на своей узкой девичьей кроватке. Наплевать на такой мир, где одноклассницы превращаются наркодилеров-крокодилеров, а женщин вроде Насти сажают в тюрьму по наветам соседок.
Глава 6
У Насти начинается истерика каждый раз, когда она слышит что-то дурное о детях. Дурное - не в смысле ругань в адрес детей и не рассказы о детских шалостях и школьной неуспеваемости. Дурное - это болезни и смерть. Последняя вообще была в Настином доме слишком частой гостьей.
Её отец умер, не дожив до рождения дочки десять дней. Он был на северных заработках. На приданое ребёнку зарабатывал и на безбедную жизнь для их с женой хоть и немолодой, но всё же новой семьи. Для обоих супругов это был второй брак. Первый муж Настиной мамы погиб на стройке через два месяца после свадьбы. Детей не случилось. Первая жена отца Насти просто разонравилась мужу. Долгое совместное прошлое и двое детей не удержали красавца.
Чтобы попасть на нефтяную платформу, надо обладать хорошим здоровьем. Отец Насти был крепок, широкоплеч, румян, но при этом страдал много лет астмой. Он скрыл факт своей болезни от медицинской комиссии. Это было легко, потому что действие происходило в те времена, когда страна развалилась на пятнадцать неравных частей, и всем сделалось плевать на всё. Возможно, он вырвал кое-какие страницы из своей медкарты или сделал так, что карта "потерялась". Решить дело в его пользу могли бутылка коньяка и коробка конфет, подаренные нужному человеку. Как бы там ни было, работу, оплачиваемую в драгоценной иностранной валюте, Настин папа получил.
Он был человеком предусмотрительным и осторожным. Уезжая, позаботился о том, чтобы поставить на вход в квартиру металлическую дверь, а то мало ли что? Вдруг ворьё какое нагрянет или у бывшей жены возникнет непреодолимое желание "разобраться" с нынешней. Дорогой супруге нельзя волноваться, ей рожать скоро. Как человек предусмотрительный набрал с собой в командировку много баллончиков-ингаляторов. Астма, ведь, никого не щадит и не прощает забывчивости.
Приступ настиг его во время работы на платформе. Никакой паники - баллончик с собой. Обычный такой баллончик-ингалятор, белый с синими надписями. Только пустой. Совсем.
Сослуживцы побежали вызывать медсестру. Лучше бы сгоняли за другим баллончиком в каюту, но отец Насти предусмотрительно скрыл свою болезнь от сотрудников. Они не поняли, о чём просит их задыхающийся, уже почти синий техник. Прибывшие медики констатировали смерть от удушья.
Об этой смерти сообщили по ошибке не Настиной будущей маме, а бывшей жене отца. Та ничего не передала сопернице и, надо сказать, сослужила этим хорошую службу: Анастасия родилась в срок и без проблем. О смерти мужа мать Насти узнала через три дня после выписки из роддома. Её насторожило, что супруг, обещавший вернуться ещё неделю назад, как сквозь землю провалился.
Он и провалился. Старший сын забрал тело отца, и его спешно похоронили в могиле бывшего тестя. Места на кладбище всегда были дороги. К тому же, бывшая жена указала нынешней её место и сделала умершего частью своего семейного клана навеки.
Мама Насти растила позднюю дочку без мужчин, работая, как проклятая, в три смены с подработками. Она наряжала Настю в сшитые собственноручно платьица образца семидесятых годов и заплетала ей косички-бараночки с капроновыми лентами. В это время подружки и одноклассницы Насти гоняли в ярких велосипедках с цветастыми футболками. На головах у них красовались хвостики, закреплённые яркими резиночками и заколками. Представляете, кем ощущала себя Настя в подобном окружении? Не знаю, как вы, а я хорошо себе это представляю, ибо сама вдоволь находилась с дебильными косичками.
Однако представить себе Настину горькую девичью участь во всей её жуткой "красе" у меня не получится, потому что я никогда не страдала лишним весом. Мои родители были молодыми, увлечёнными собой, работой, учёбой, книгами, а после перестройки ещё и бесконечной жаждой приобретательства. Они не очень заботились о бытовых вопросах вроде уборки с готовкой, только, бывало, стирали, как полоумные, выходные напролёт.
Возрастная Настина мама вопросами питания, напротив, была озабочена страстно. Она не успокаивалась, пока не перепихает дочери тарелку каши с маслом, сливками и сахаром размером со средний тазик для стирки. Или мужичью порцию жирнющих щей со сметаной и непременным куском хлеба, намазанным толстым слоем масла. Или гору картофельного пюре величиной с угольный отвал под котлетку, похожую на дядькин тапок.
Когда ребёнок "плохо кушал", к делу подключалась "тяжёлая артиллерия" в виде бабушки, маминой мамы. Маленькая Настя до икоты боялась эту женщину размером с рефрижератор. Стоило той свести к широченной переносице кустистые чёрные брови и зыркнуть на внучку злыми антрацитовыми очами, девочка готова была сделать всё, что угодно, только бы эта тонна поучений и ненависти поскорее ушла к себе.
Бабушка страдала тяжёлой формой диабета, и так случилось, что в результате своей неизлечимой болезни лишилась со временем обеих ног, и зрение её начало угрожающе садиться. Пришлось Насте с мамой забрать несчастную старушку к себе. Жили они в однокомнатной квартире, на которую обменяли в своё время две комнаты в коммуналке. Одна комната досталась после развода Настиному отцу, другую получили Настина мама с первым мужем как молодожёны.
Бабушка тоже проживала в коммуналке, и, чтобы её комнату не захватили ушлые соседи, мать Анастасии обменяла свою однушку и эту комнату на трёхкомнатную квартиру. Разумеется, с доплатой, ради которой пришлось продать весь "золотой запас" семьи, машину, доставшуюся от дедушки, и в долг кое-что взять. Зато теперь всем трём хватало места, и район оказался намного приличнее прежнего.
Бабушка Насти была не из тех старушек, кто тихо коротает дни в своей комнатке. Несмотря на тяжёлую инвалидность, она вмешивалась во все дела, отдавала указания дочери и внучке о том, как им следует жить, на что тратить деньги, с кем общаться. Общаться, конечно, нельзя было ни с кем, кроме ближайших кровных родственников, ибо все плохие.
Однажды вредная старушенция метнула в Настину подругу фарфоровую статуэтку, потому что ей показалось, будто внучка привела парня и хочет с ним переспать. Статуэтка просвистела над ухом подруги буквально в двух миллиметрах, и с того дня подруг у Насти больше не было.
Не было после переезда бабушки и личной жизни у её матери. В каждом мужчине своей немолодой уже дочери бабушка видела уголовника, пьяницу или брачного афериста. Объяснять что-то было бесполезно, ибо "мама знает лучше".
- Госсссподи! Лучше бы её парализовало, и речь отнялась, чем это всё! - Шипела, закатывая глаза, Настина мама в кухне, когда была уверена, что больная её не слышит. - Замотала в шишки! То ей не так, это не этак!
- Это ты о ком? - Гремел бабушкин бас, перекрывая шелест колёс инвалидной коляски по затёртому линолеуму.
- Да, начальница замотала в шишки, - смиренно произносила пятидесятилетняя "послушная дочь". - Всё ей не так.
- А, я думала, Настька опять чудит. Додумалась на днях оторвать от розового в горошек платьишка бант, представляешь?
- Бабушка, сейчас так никто не носит!
- Сейчас не носят, а завтра будут носить, а ты уже изуродовала хорошую вещь!
- Я пришила обратно.
- Правильно.
- Что правильно? То, что девчонки надо мной смеются?
- Они все дуры и халабурды. Их замуж никто не возьмёт, а ты, помяни моё слово, нарасхват будешь.
Настя вздыхала тяжело. Ни один парень ни разу не позвал её на свидание до двадцати двух лет. Должно быть, никому не хотелось позориться с толстой, одетой в кривоватый самострок, старообразной девушкой. Голова Насти всегда была безукоризненно зализана, густые каштановые волосы скручены в старомодную косу с серой или коричневой резинкой, ибо яркие цвета безвкусны, а на лице даже в праздник - ни грамма косметики. Бабушка разрешала только увлажняющий крем и гигиеническую губную помаду.
- Стерва! Халабурда! - Кричала она, найдя однажды блеск для губ в Настиной сумочке.
- Зачем ты рылась в моей сумке?! Ты меня за человека не считаешь? - Храбро выкрикнула девятнадцатилетняя на тот момент Настя.
Она оканчивала в тот год медицинское училище и собиралась поступать на курсы косметологов. Представляете, кем выглядела Анастасия на фоне ярких, раскованных однокурсниц и какие насмешки она терпела?
Бабушка бросила флакон с блеском на пол и демонстративно проехала по нему колесом инвалидной коляски. Хруст ломающегося стеклопластика почему-то застрял в ушах Насти надолго. Ей в тот момент показалось, что бабушка раздавила не жалкий флакон с дешёвым косметическим средством. Она переехала колесом юность Насти, и та сломалась с хрустом, оставив по себе смешанную с грязью, ароматную память.
Кстати, учиться на медсестру девушку отправила тоже бабушка.
- Мы с твоей матерью старые, больные женщины. Нам круглосуточная медпомощь требуется. Так, что, давай-ка, голуба, учись на медсестру. Да, как следует, старайся! Не хватало ещё, чтобы я умерла из-за какой-нибудь твоей глупой ошибки.
Настю угнетала тяжёлая, пропахшая дезинфекцией, атмосфера больниц и поликлиник. Убивали бесконечные очереди, вечное недовольство пациентов, их кислые лица и нескончаемые жалобы. Девушка Настя не любила запахов болезни и старости, беготни медперсонала и криков заведующих отделениями. Она любила красоту, спокойную обстановку и волшебные ароматы запретных косметических средств. Бабушке сказали, что Настя идёт специализироваться на массажистку.
- Массаж - это хорошо, - одобрила бабушка. - У людей с ампутированными конечностями нарушено кровообращение, и от этого они умирают прежде времени. Иди, внучка, учись на массажистку. Бабушка подольше проживёт, на облачка полюбуется.
Непонятно, когда бабушка Насти успевала на них любоваться. Кажется, всё её время занимало воспитание неразумных дочери с внучкой и скандальные ток-шоу по телевизору. Бабушка их скорее слушала, чем смотрела. После ежевечерне "радовала" пересказом вымотанных до предела пожилую вагоновожатую и работающую студентку.
Бабушка слегла окончательно, когда Насте исполнился двадцать один год, прямо в день рождения внучки. Её обездвижил один инсульт, а второй, вскоре последовавший за первым, сделал речь старушки тягучей и невнятной. Бабушка целыми днями теперь лежала и выла обвинения в адрес Насти.
Оказывается, в её жутком состоянии виновата именно внучка, и никто другой. Это она делала ей неправильный массаж и колола не те препараты. Бабушка с самого рождения Насти знала, что та невероятная дурочка, и толку от неё не будет. Она, ведь, говорила Настиной маме, что не надо рожать ребёнка в тридцать шесть лет, это очень поздно, и ничем хорошим не закончится. Однако Настина мама с детства сочетала дикое упрямство с непроходимой тупостью и всё равно родила на бабушкину голову это чудовище в девушкином обличье.
Настя с мамой плакали в тот период почти круглые сутки. Они старались не обращать внимания на слова полубезумной старухи, но удавалось это плохо. И та, и другая крепились изо всех сил, но однажды нервы мамы сдали, и она закричала в ответ на обвинения бабушки прямо в её толстое лицо:
- Заткнись, тварь! Ты мне всю жизнь изуродовала! Не смей на мою дочь напраслину возводить! Это не она, а я! Я желала тебе паралича с отключкой речи! Ты задолбала нас в шишки! Когда ты уже сдохнешь, куча дерьма десятипудовая?!
Бабушка перестала выть свои обвинения. Она не проронила ни звука в течение последних трёх месяцев своего неподвижного существования, заполненного уколами, сменой памперсов и телепередачами. Настя и её мать нарочно не включали трепетно любимых бабушкой скандальных ток-шоу, только безобидные сериалы и передачи канала "Культура".
Бабушка демонстративно закрывала глаза, когда к ней подходили дочь или внучка. Кажется, она так и ушла однажды ночью во время сна обиженной на них.
Мать Насти истерзала себя чувством вины. Она устраивала шикарные поминки по усопшей, воздвигла на её могиле необыкновенной красоты памятник со скорбящим ангелом. Женщина буквально не вылезала из церкви в свободное от работы время, каясь и молясь за упокой "дорогой мамочки". Однажды из храма её, бесчувственную, забрала "Скорая". До больницы довезли остывающее тело. Вскрытие показало пять инфарктных рубцов на изношенном не по возрасту сердце.
Настя не может говорить о событиях тех лет без слёз, хоть это всё и случилось далеко не вчера. Она ходила тогда на работу, с кем-то общалась, решала бытовые вопросы на автомате. Покупала продукты, готовила еду по-прежнему на троих, как привыкла. Бабушке нельзя было есть определённые продукты, и Настя их не покупала. После удивлялась, почему так много готовой еды приходится выбрасывать.
Её вернул к жизни Григорий. Широкоплечий красавец приехал из своего села покорять большой город, но из института вылетел и попал на два года в армию. Там получил множество моральных и физических травм, а заодно специальность водителя. Их роман с Настей был стремительным и ярким. Парень сделал предложение на третьем свидании.
- Да, намыкался он по общагам с казармами, вот, и прилепился к нашей Настёне, - объясняет циничная Ленка внезапно вспыхнувшее чувство молодого красавца-водителя к невзрачной, пухлой косметологше. - Захотел в трёхкомнатной квартире жить, как человек. Прописка, опять же, нужна, чтобы на хорошую работу воткнуться.
Настя любила супруга до беспамятства. Она может подолгу рассказывать об их долгих совместных прогулках по лесистым холмам, окружающим наш город, милых знаках внимания и дорогих подарках любимого. Её рассказ об их шикарной свадьбе, нарядах жениха и невесты, блюдах свадебного стола и развлечениях гостей я слышала раз двадцать и, кажется, выучила наизусть. Ещё я не раз слышала о покупке подержанного "Рено" тёмно-синего цвета и поездках на море, в горы, в Питер на белые ночи и в деревню к родителям любимого. Родственники Григория обожали Настю, встречали, как царицу, и слали им из деревни самые лучшие продукты. Счастье продолжалось три года, а после начался ад.
О нём Настя вспоминать не любит, и я знаю о последующих годах милой сокамерницы только по рассказам Ленки. Когда Настю забирают на допросы, та начинает громко сочувствовать несчастной и под большим секретом делиться со мной подробностями её бед.
Через два года безоблачной супружеской жизни Настя и Гриша неожиданно поняли, что Настя не беременеет. Лечить принялись, конечно, её одну. Анастасия испытала на себе все ужасы лечения женщин от бесплодия, когда кто-то из докторов догадался, наконец, отправить мужа на анализ спермы. Тот оказался никуда не годным. Лечение Григория результатов не дало, и супруги решили усыновить ребёнка из детского дома. На этом их благополучная жизнь закончилась.
Не знаю, как для вас, а для меня оказалось новостью то, что подавляющее большинство детдомовцев имеют медкарты толщиной с том энциклопедии. Мои родители и бабушки-дедушки далеки от сферы педагогики, а сама я успела познакомиться только с яслями-садом, школой и универом. Ни в одном из этих учреждений я не встречала ребят из детдомов.
- Сейчас сироты-то какие? Со-ци-а-льны-е! - Умничает Ленка. - Разве можно их усыновлять, если ты не врач и не педагог, ну, или хотя бы сам не из бывших сирот?
- Как это - социальные? - Спрашиваю я ошарашено. - И, вообще, они теперь не такие же дети, что ли, как все остальные?
- Не-а! - Отрезает Ленка. - У нас с Димкой тоже нет детей, но нам даже в голову не приходило кого-то там усыновлять.
- Почему? - Отчаянно туплю я.
- Потому что сейчас нет ни войны, ни революции с разрухой, и дети обычных людей не попадают в детдома и интернаты массово. Там оказываются те, чьи родители алкаши и наркушники. Представляешь, какое у них здоровье? А наследственность? А воспитание?
- Да, уж. Наверное, никакого.
- Вот, именно! Некоторые в три года ходить не умеют, а в пять не говорят и не одеваются сами. Ложкой пользоваться не знают, как, а о мытье даже не подозревали. Такими их забирают из неблагополучных семей. Многие постельного белья до детдома ни разу в жизни не видели, ни чистого, ни грязного, ни какого-то ещё. А уж их диагнозы!..
На диагнозах наша Настя и погорела. Видимо, она не очень хорошо училась в медучилище, а так, чисто для корки, чтобы пойти потом в нежно любимую косметологию. Она внимательно изучила медицинскую карту будущей приёмной дочки и не нашла там ничего такого, что заставило бы её отказаться от усыновления. Однако там было написано о редком генетическом заболевании, название которого пишется и звучит похоже на одну вполне безобидную болезнь.
Руководство детдома не озадачилось тем, чтобы растолковать будущей приёмной мамаше каждый диагноз в отдельности, решив, что, если она медик по образованию, то всё прекрасно понимает. Будущий папаша вообще дальнобойщик по профессии и не разбирается в медицине. Вот, и получилось то, что получилось.
Сначала годовалая девочка радовала приёмных родителей искрящимися чёрными глазками-бусинками, задорными кудряшками, лепетом и улыбками. Пошла, правда, поздновато, между полутора и двумя годами, но разве это имеет какое-то значение, когда оба родителя наперебой не спускают любимое чадо с рук?
Алиночка даже заговорила после двух лет и начала уверенно держать в руках ложку, карандаши и цветные мелки. Ребёнок интересовался картинками в книжках, пытался повторять за мамой стишки. Настя подумывала уже о том, что пора отдать девочку в детсад, но тут случилась эпидемия гриппа.
Обычный сезонный грипп, ничего особенного. Однако именно он послужил спусковым крючком к развитию той самой редкой генетической патологии. Алиночка начала угасать на глазах. Она целыми днями лежала в кроватке и не интересовалась ничем. Муж постоянно в рейсе. Врачи разводят руками. Девочка теряла один за другим все приобретённые навыки, и к трём с половиной годам уже не ходила, не разговаривала и не рисовала. Потом перестала следить глазами за движущимися предметами. Держать голову. Есть.
Настя кормила дочку через зонд, возила на консультации к современным светилам медицины. Девочке кололи препараты последнего поколения. Всё без толку. В день Настиного рождения ребёнок скончался.
Муж был в рейсе. Медики устроили расследование с поисками крайнего, и им, конечно, оказалась "нерадивая" мать. Полицейские возбудили уголовное дело. Соседки дали показания против Насти.
Одной из них мозолью на глазах была Настина трёхкомнатная квартира, доставшаяся девушке после смерти мамы и бабушки. Сама соседка теснотилась с мужем и тремя детьми в однушке. Она предлагала Насте обмен с доплатой, но та лишь посмеялась над размером последней.
Другая соседка ненавидела когда-то мать Насти, и перенесла это чувство после смерти ненавидимой на её дочь. Третья была без памяти влюблена в мужа Анастасии, а особенно в его заработки. Ей надо было кормить двоих детей, отец которых сбежал и адреса не оставил, а о такой ерунде, как алименты, кажется, в спешке забыл.
Насте объявили, что она теперь подследственная, и взяли подписку о невыезде. После того, как повесился Григорий, заключили под стражу. Соседки, все, как одна, показали, что Настя доконала несчастного своими бесконечными истериками.
Она и впрямь долго не могла смириться с потерей дочки и постоянно изливала душу супругу. Настя не подумала о том, что её слова могут настолько ранить его. Она была шокирована самоубийством мужа до такой степени, что ей в голову не пришло спрятать его предсмертную записку, где он пишет о своих чувствах с болью и горечью. Настя эту записку даже не нашла и ознакомилась с ней уже в изоляторе на одном из первых допросов. Родные покойного супруга тоже выступили единым фронтом против неё.
Глава 7
- Вы должны оставить свои мистические теории и сосредоточиться на том, чтобы вспомнить...
- Я не могу вспомнить то, чего со мной никогда не происходило!
- Вы понимаете, Марина Максимовна, во что вляпались, и какой срок вам светит?
- Именно! Вляпалась писательница без читателей Иголкина Марина Максимовна, толстопузая жена мордастого страхолюда! Студентка Рая Сморчкова здесь ни при чём!
- Марина Иголкина выросла из Раи Сморчковой, - гнул своё психолог Мешков, - и вы не можете отрицать, что люди...
Мешков ещё долго нёс что-то о влиянии силы обстоятельств на каких-то мифических "обычных людей" и необыкновенной пластичности психики "среднестатистического гражданина, особенно женщины". Его красивое лицо с безукоризненно правильными чертами бесило похлеще свиного рыла Иголкина, глядящего на меня с фотографий в Интернете. Того я хотя бы ни разу в жизни не видела, а этот терзает меня своими выкладками, поучениями, тестами, опросами и прочей психологической лабудой по два-три раза в неделю. Только в последние две куда-то исчез, должно быть, брал отпуск.
"Заставить бы тебя мешки ворочать! - Думаю я с тоской, глядя на широченные плечи и бугры мышц, которые не в состоянии скрыть ни классический пиджак, ни медицинский халат. - С твоей силищей, конечно, только языком молоть, мозгоправ хренов!"
- Павел Алексеевич, почему вы не пошли в профессиональный спорт? - Спросила я, прерывая тираду о вреде магического мышления для психики. Мешков любит порассуждать на эту тему. Данный тип мышления, мол, провоцирует психические расстройства. Как будто я без него не знаю!
- При чём здесь спорт, да ещё профессиональный? - Умудрённый тридцатипятилетний мозгоправ задыхается от возмущения.
Ничего, ты у меня ещё не так скоро задохнёшься. Либо признай, что со мной произошло нечто выходящее за рамки привычной действительности, либо отвяжись со своими поучениями просто так. Сделай мне подарок!
- Ваши мышцы, рост, скорость реакции сделали бы вас звездой баскетбола, например. Или футбола. Из вас классный защитник получился бы. Как Вяткин. Он на последнем Чемпионате...
- Вяткин не играет уже несколько лет и в последнем Чемпионате не участвовал!
- Да? Странно. Сейчас многие спокойно играют чуть ли не до сорока, а он...
- Почему вы о нём вспомнили?
- Потому что вы с ним чем-то похожи. Ещё Вяткин - мой троюродный зять.
- Как это? - Мешков уставился на меня глазами цвета июльских васильков и заморгал длинными белесоватыми ресницами.
Почему именно июльских васильков? Да, потому что в разные месяцы лета одни и те же долгоцветы окрашены по-разному. Если не обращали внимания, то присмотритесь.
- Троюродный зять - в смысле, муж моей троюродной сестры, Ирочки Рудовой. Она вышла за Вяткина в последнем классе школы. Я была на их свадьбе ещё ребёнком. Никто от неё такого не ожидал. Иришка росла подвижная, хулиганистая. Её никогда не интересовали мальчишки, поэтому...
- ...поэтому именно Рудова подняла всю эту бучу в Интернете!
- Какую бучу?
- В вашу поддержку. Неважно. Это к делу не относится.
В нашем крыле недавно случился большой бунт с захватом медсестры в одной из камер. Нас всех обшмонали внепланово и забрали гаджеты и телевизор. Спасибо дурам из соседней камеры, мы теперь ничего не знаем о том, что происходит на воле. Нам, конечно, присылают письма из дома, но, во-первых, нам их не отдадут, пока не рассеется послевкусие большого шмона. Во-вторых, родственникам запрещается писать о политике, религии и прочем подобном. Только о домашнем житье-бытье можно.
- Нет, относится! Что ещё за буча в мою поддержку? При чём тут Иришка?
- Вы в курсе, что она уже много лет живёт в Италии?
- Димку позвали туда на тренерскую работу? - Радостно поинтересовалась я.
- Нет, не позвали! - Дурашливо зарядил мне в тон Павел Алексеевич. - Иришка так вываляла Димочку в грязи после разводика, что его никуда, кроме третьеразрядных клубиков второго дивизиончика не берут!
- Что-о?! Они развелись?! Как?!
- Как все звёзды разводятся. С громким скандалом. Однако к вашему делу это...
- ...не относится! Да, конечно! Там весь Интернет с телевизором из-за меня на ушах, а я, как лох, ничего знать не должна! Спасибо, что не считаете меня за человека, Павел Алексеевич! Люблю вас за это!
Я сложила руки на груди и отвернулась от этого лощёного, по-журнальному красивого рыла. Интересно, я смогу дотянуться до той карандашницы? Уже предвкушаю радостно, как она отскочит, рассыпая фейерверком карандаши от крупной, по-модному подстриженной башки чёртова мозгоправа!
- Я так понял, что вы мне сегодня не споёте, да, Марина Максимовна?
- С хрена это я должна вам петь? Вы меня тут за говно держите, ни одному моему слову не верите, а я...
- А если я вам что-то покажу?
Я сижу спиной к Мешкову, но, даже не глядя, знаю, что в его глазах сейчас выплясывают задорные чертенята. Он вообще-то не совсем уж конченый зануда и придурок. Так, в меру. Ему нравится, когда я пою для него похабно-приблатнённые дворовые песни. Я слышала их помногу раз в детстве под нашими окнами. Главный исполнитель, обладатель невыразимо приятного голоса с хрипотцой, кажется, обсидел по молодости все тюрьмы. А, может, и нет, не знаю, я с ним так и не познакомилась. У меня самой нет ни слуха, ни голоса, и Мешкова невероятно забавляет, как я пою никому не известный, пошловатый дворовый блатняк.
- Ну, так, покажите, а там решим.
- Нет, сначала спойте!
- Вы меня обманете!
- Я вас когда-нибудь обманывал?
Я вздыхаю тяжко. Меня по большому счёту никто никогда не обманывал, кроме родителей в детстве. Обещали, отводя утром понедельника в ясли, забрать меня оттуда вечером, а сами являлись только в субботу утром, и то, если повезёт. Обещали купить за хорошие оценки велосипед, а потом выдумывали разные отговорки вроде того, что следующим летом он мне будет уже мал, и придётся покупать новый, поэтому лучше не покупать совсем никакого.
Ни учителя, ни одноклассники, ни университетские преподы, ни тюремное начальство не обманывали. Им это ни к чему. Они все просто устанавливают трудновыполнимые правила и жёстко карают за их нарушение, вот, и всё. Обещали набить морду - набили. Никаких претензий.
- Всю страну огромную изъездил,
Только в заграницах не бывал,
Злому пахану по роже съездил,
В карцере зловонном не пропал... - Затянула я песенку из детства.
Это одна из моих любимых. Она повествует о небывалой жизнестойкости главного героя, которого, кажется, сговорились преследовать самые злые несчастья, но он не унывает. В итоге он выходит из зоны и устраивается на швейную фабрику мастером по ремонту швейных машин:
- В цехе темноватом и прохладном
Море недоласканных особ.
К чёрту водку, думаю о главном:
Кто-то, ведь, из них уже готов
Приласкать заблудшего парнишку,
Пусть ему уже не двадцать лет,
Честно жить семьёю, без излишку,
И справляться с сотней разных бед.
- Превосходно! - Выдохнул Павел Алексеевич, аплодируя. - Вы талант, Марина, а талантливый человек...
- ... сидит, как лох, в тюряге, в параллельном мире, с отвислыми... хм... формами.
- Я посчитал бестактным говорить о формах, но раз уж вы сами начали... -
Мешков сел передо мной на корточки и взял за руку, преданно глядя в глаза снизу вверх. И не боится, ведь, что я в него плюну, например, или двину копытом в пятак!.. - Вы очень хорошо выглядите, Марина. Правда. За то время, что мы не виделись, вы очень постройнели и помолодели.
- Ну, да. Дурацкую седину сбрила, вот и...
- Дело не только в этом. Я уже говорил, что вам идёт без волос. Ваши глаза становятся огромными, яркими. Заметна необычная форма ушных раковин. Все черты лица становятся более выпуклыми, значимыми. У вас даже кожа разгладилась! Лицо такое молодое, отдохнувшее.
- Курс массажа лица в сочетании с физическими упражнениями значит многое, - умудрённо изрекла я.
Не буду лукавить, что мне не были приятны комплименты Мешкова. Очень даже они были приятны, хоть я и не верила им до конца. Мне подумалось, что психолог хочет лаской заставить меня "прекратить играть", а я не играла. Я и впрямь была уверена в том, что говорю.
Павел Алексеевич рылся в своём смартфоне, а я скучала, следя полусонным взглядом за сильно припозднившейся осенней мухой. Муха ползала по бумагам на столе, ручке, ноутбуку. Как она умудряется так быстро перебирать лапками, что словно не идёт, а едет по столу? Или это за счёт того, что у мухи шесть лап, а не две и даже не четыре? Надо будет в Интернете при случае посмотреть, за счёт чего достигается этот эффект.
Муха переползла на мою руку и принялась щекотать её. Раньше я согнала бы мелкую чёрную бестию ко всем чертям и забыла, а в нынешней моей жизни так мало впечатлений, что я уже и мухе несчастной рада. Начало декабря, понимаешь, на дворе, а она и не думает...
- Вот! Нашёл! - Восклицает, наконец, Павел Алексеевич.
Он показал мне страницу в Интернете, и я обмерла. Это страница моей троюродной сестры Ираиды Рудовой в одной популярной соцсети. "Я с тобой, сестра! Мы все с тобой!" - Красовалось жирное заглавие над самым верхним постом. В нём подробно рассказывалось о моём, то есть, Маринином нелепом задержании по подозрению в убийстве Андрея Чернецкого, видного политического и общественного деятеля, писателя и бизнесмена.
- Никогда не понимала, как можно быть писателем и бизнесменом одновременно, - тупо произнесла я, разглядывая свою толстую, по-дебильному лыбящуюся рожу на фото к посту.
- Совершенно верно, нельзя, - поддержал меня Мешков. - За расчёты и сочинительство отвечают разные области мозга, блокирующие друг друга при активной работе. Я думаю, книги за него стряпают... стряпали наёмные писаки, и вы были одной из них. Вспомните, зачем вы пришли в тот день в офис Чернецкого. Может быть, обсудить заказ на книгу?
- Какую ещё книгу! - Отмахнулась я. - Всем давно объяснили по телевизору, что я была его любовницей. Ну, захотел дядька на старости лет безудержного секса с толстой, обвислой квашнёй, с кем не бывает? Очаровала она его своими патлами неухоженными и дешёвыми тряпками.
- Обожаю ваше чувство юмора, Марина! А уж ваша самооценка!.. Самой Золушке укором послужит.
- Это не самооценка. Это маринооценка. Я же не себя оцениваю на минус три балла по шкале красоты и притягательности, а эту разожравшуюся бегемотину. Я не виновата, что оказалась в её теле. Если когда-нибудь, вернувшись в свой мир и разожрусь до такой степени, так и знайте, что это не я! Хотя, куда вам... Вас-то там не будет. А, если будете, то мы с вами не встретимся.
- Почему вы в этом так уверены?
- Потому что я никогда не выйду замуж за жирного колхозана, не стану рожать детей и не попрусь в офис отца бывшей одноклассницы, на ночь глядя. Крутить романы со старыми дедами не в моём стиле.
- Правда? - Саркастически поинтересовался мозгоправ. - А я уверен, что как раз в вашем.
- Что вы такое говорите?!
- Вам известен человек по имени Максим Пеструхин?
- Да, это мой научный руководитель.
- Как вы думаете, почему он завещал вам своё жильё?
- С хрена это он мне его завещал? Ничего мне Максим Петрович не завещивал... не заветывал... Что?! Что вы на меня так смотрите?!
- Год назад вы, Марина Максимовна, получили однокомнатную квартиру в самом центре города по завещанию, составленному на ваше имя Пеструхиным Максимом Петровичем, бывшим вашим научным руководителем и предположительно... Что с вами?!
Слова сделались колючими, словно гвозди, и каждый такой "гвоздь" безжалостно вонзался в моё растерзанное сознание. Если один человек получил что-то по завещанию от другого, значит, тот, другой... Нет... Не может быть... Только не Максим Петрович! Он ещё не настолько стар, чтобы... То есть, был не настолько стар...
Я рыдала, уткнувшись в сложенные ладони так, что ничего не видела и не слышала. Провались он, этот мир, в котором люди, любящие друг друга, как два прекрасных лебедя, разводятся со скандалами и поливанием грязью! Провались мир, где нет больше Максима Петровича с его уютными отеческими объятиями и умиротворяюще низким голосом! Провались они, все эти ваши сенсорные экраны, бесконтактные расчёты и прочая высокотехнологичная лабудень! Она не сделает меня счастливой. Меня ничто в этом дурацком мире счастливой не сделает, зато очень многие вещи способны сделать несчастной. Ещё несчастнее, чем я есть. С каждым днём всё несчастнее!
Я не заметила, кто и когда ввёл мне успокоительное. Проснулась на следующий день в своей камере с иссушающей жаждой и ощущением, что вчерашняя нелепая беседа с Мешковым приснилась мне. Фиолетовый кровоподтёк от укола на руке с болью свидетельствовал об обратном.
Глава 8
- Шире, шире руки расставляй! Что ты вся скукожилась?
Настя отжималась, пыхтя и охая, а Ленка стояла над ней и командовала. Обе при деле, и я спокойно могу дальше делать вид, что сплю, но...
- Зачем ей руки-то расставлять? - Хрипло прокаркала я. - Она, ведь, хочет трицепсы подтянуть, а не грудные пластины накачать. На кой чёрт ей грудь накачанная сдалась с такими-то... хм... аксессуарами?
- О, Райка проснулась. Ты как? Тебя вчера совсем бесчувственную приволокли. Что случилось-то? Ты хоть помнишь?
Вопросы из Ленки вылетали, как горох из плевательной трубки двоечника. Два последних больно хлестнули по моему застывшему сознанию. Я вздрогнула.
- Раечка, тебе плохо? - Настя, позабыв о своей усталости, уже суетилась вокруг меня.
Я была адски благодарна ей за кружку с водой, а за вселенскую жалость, плескавшуюся в грустных карих глазах, готова была придушить. Как можно жалеть кого-то, когда ты сама... Впрочем, неважно. Настя есть Настя. Её не изменить, да и необходимости в этом нет никакой, она прекрасный человек, а, вот, я... Свинья! Охотница за наследствами старых дедов.
Я закрыла глаза и прижала пальцами веки. Не хочу сейчас реветь. У меня нет на это сил, да и девчонок ни к чему ставить на уши своей истерикой.
Неожиданно из темноты закрытых глаз выплыло лицо Максима Петровича. Оно выглядело гораздо старше, чем я помнила. Лицо отодвинулось, и перед мысленным взором предстал "портрет с руками". Почти бесцветные старческие губы шевелились беззвучно, а обветренные руки совали мне какой-то документ. Я испытала при этом щемящее чувство вины, смешанное с той самой вселенской жалостью, которую только что осуждала в Насте.
Я сделала вид, что просто почесала глаза.
- Всё хорошо. Не волнуйся, - успокоила я Настю. - Просто этот препарат довольно жёсткий. Я долго отхожу от него.
- Конечно! Думаешь, они для зеков что-то приличное закупать будут? Дешёвку одну! - Завозмущалась Ленка.
- Ладно, хорошо, хоть что-то закупают, - произнесла я примирительно и отправилась умываться.
Кажется, я проведу в заключении много лет, возможно, даже все отпущенные мне, то есть Марине, годы в этом внезапно постаревшем параллельном мире. Поэтому не стоит вскидываться на дыбки по каждому поводу. Никаких нервов не хватит.
По правде сказать, в тот момент меня занимало совсем другое. Много разного другого.
- Иголкина! На выход! К Самому вызывают! - Услышала я раскатистый бас, едва закончив умываться.
Я так углубилась в собственные мысли и переживания, что заметила заплаканные глаза Ленки только когда обернулась, стоя у двери. Обязательно выясню, что с ней произошло, после допроса у начальника тюрьмы. Я не сомневалась, что в его кабинете меня ждёт какой-то особенный допрос. Так было в прошлый раз, когда по мою душу прибыл следователь из самой Златоглавой.
Внешность начальника тюрьмы, Пивоварова Бориса Евгеньевича, весьма нетипична для работника "органов". Встретив его на улице, я приняла бы его за артиста разговорного жанра. В крайнем случае, за бармена самого крутого в городе увеселительного заведения. Выразительное лицо с бархатными карими глазами и тонкими усиками над верхней губой. Короткая, но при этом весьма необычная стрижка на тёмно-каштановых с лёгкой проседью волосах. Необыкновенно стильная и явно не дешёвая одежда.
Мне приходилось не раз и не два видеться с Борисом Евгеньевичем, и почти во все наши встречи он был одет в штатское. Каждый раз на нём красовался дорогой костюм с рубашкой в тон и яркий, необычный галстук. Одежда всё время была разной, наводя своим цветовым разнообразием на мысль о том, что её владелец большой модник.
Пивоваров слыл прогрессивным руководителем. Местами новатором. Он искореняет стадность в быту заключённых, делая наше существование максимально раздельным. Борис Евгеньевич поклонник небольших групп и строгого расписания, поэтому ни на прогулке, ни в душевых, ни возле ларьков нет столпотворения.
При Пивоварове был построен просторный, светлый женский корпус следственного изолятора. В прежние времена женщины, нередко с малолетними детьми, ютились в крыле одного из старых корпусов. В одной камере часто собиралось до тридцати подруг по несчастью, и спать приходилось посменно, ибо одно спальное место полагалось на трёх человек. Больше не было ни кроватей, ни пространства для них.
Сейчас мы обитаем в более или менее человеческих условиях. В каждой камере по три-четыре постоялицы, не считая детей до трёх лет, родившихся в тюрьме. Имеются бытовые удобства, есть возможность принять душ два раза в неделю. Раньше этого не было.
Мужские корпуса при Пивоварове тоже преобразились. К ним пристраивают дополнительные помещения, старые ремонтируют. Тюремное начальство заботится о пополнении библиотеки, наладило контакт заключённых с духовенством, православным и мусульманским, по праздникам организуются встречи с интересными людьми и проводятся концерты.
Однако для заключённого "хороший мент - мёртвый мент". Не я придумала, не мне отменять. Я для себя решила, что не буду никому доверять и доверяться полностью, кем бы ни казался человек. Неважно, кто он - правоохранитель или такой же зек, как я.
Конечно, тюрьма диктует свои правила, но то, что каждый сам за себя, я усвоила ещё в яслях. С тех самых пор я всю жизнь одна, хоть параллельный мир и пытается убедить меня, что я это не так. Однако семья, единомышленники, возможно, друзья есть у Марины. У меня никого нет, кроме родителей, которым я с рождения не нужна, а, если так, то и мне никто даром не сдался.
- Здравствуйте, Марина! - Приветствует меня Борис Евгеньевич хорошо поставленным, немного рокочущим баритоном. - Да, вас, я смотрю, и не узнать!
Он даже вышел из-за стола, продемонстрировав мне всю свою слегка полноватую стать, и приобнял за плечи. Я смотрела в его красивое, чисто выбритое лицо с тонкой полоской усов и думала о том, что, если бы такой дядька заговорил со мной на университетском дворе, например, я бы охотно с ним поболтала минут пятнадцать, а после вспоминала бы до конца дня.
Руки начальника были мягкими и тёплыми, глаза излучали осторожное дружелюбие. Осторожность - это правильно. Мы, зечки, народ нервный. Можем плюнуть, например, или укусить, или метнуть при возможности тяжёлый предмет и не промазать. Однако при взгляде на Бориса Евгеньевича лично у меня мыслей о плевках не возникает. О поцелуях, впрочем, тоже. Дядька как дядька. Пользуйтесь, кому нравится.
- Я вас по какому поводу пригласил... - Начал Пивоваров, усевшись за стол. "Пригласил!" О, как! - мелькнула злорадная мысль. - Можно подумать, я могла бы не явиться по "приглашению"! - На следующей неделе у нас планируется открытие небольшого тренажёрного зала для обитательниц женского корпуса... - Борис Евгеньевич добродушно рассмеялся, глядя, как я зааплодировала и запрыгала от восторга на заднице, сидя на стуле. - Да. Теперь у вас будет возможность заниматься в достойных условиях, а не мучиться самой и не мучить сокамерниц на полу в... помещении. - "Вот, собаки! - Подумала я, впрочем, беззлобно. - За каждым шагом следят!" - Так, вот. Оборудование для зала закупил наш депутат Дмитрий Сергеевич Крылов. За его же счёт был проведён ремонт. Думаю, уважаемый человек заслуживает нашей с вами благодарности.
- Конечно, заслуживает! - Горячо согласилась я. - Только, чем я могу помочь?
Я начала смутно догадываться, чем. Если вас посетила мысль об интим-услугах, то напрасно. В нашем "пионерлагере" есть такие девочки, которые мёртвого поднимут и джигу-дрыгу плясать заставят, и облезлая домохозяйка вроде Марины Иголкиной никому не сдалась даром. Мне подумалось о приветственной речи, и я не ошиблась.
- ...писатель, должны хорошо разбираться в таких вопросах. Я очень на вас рассчитываю. Мы все...
- Я не писатель! - Горько прервала я. - Я студентка-третьекурсница, которая иногда пишет стихи. Не смейтесь, пожалуйста, Борис Евгеньевич! Я понимаю, что из уст здоровенной тридцатидвухлетней бабищи это звучит глупо, но моё сознание...
- Марина Максимовна! - Прервал меня Пивоваров с напускным, но при этом очень убедительным огорчением. - Ну, какая же вы бабища? Не говорите о себе так, сделайте милость. - "Это не я, это твой практикант так говорит", - хотела я наябедничать на Артёма Игоревича, но в последний момент пожалела мальчишку. - Красивая женщина, сразу видно, что творческая, экстравагантная. Многие мужчины почли бы за честь ухаживать за вами!
Я решила не принимать его слова к душе, но вместо этого рассмеялась глупо. Женщина есть женщина, и ей приятен комплимент, даже если в нём нет ни капли правды.
- Вы хотите, чтобы я помогла вам составить приветственно благодарственную речь для депутата-благотворителя? - Решила я уточнить на всякий случай.
- Не совсем так. Я хочу, чтобы вы составили приветственно благодарственную речь для нашего уважаемого благотворителя и сами произнесли её на торжественной церемонии открытия тренажёрного зала. Да-да, от лица заключённых при всём честном народе перед камерами!
- Почему именно я? - Спросила я ошарашено. - Неужели больше некому?
- Почему же некому? Очень даже есть, кому. Однако дело не в этом. Дело в том, что мировое сообщество крайне обеспокоено вашей, Марина Максимовна, судьбой, и наша задача - показать, что с вами, голубушка, всё в порядке. Никто вас не бьёт, не пытает, голодом не морит. Правда, насчёт последнего могут возникнуть некоторые сомнения: вы сильно похудели с момента задержания, но телекамера обычно добавляет человеку пять-шесть кило, так что...
Мой идиотский смех прервал речь начальника тюрьмы, и он уставился на меня с недоумением и беспокойством.
- Не бойтесь! - Отмахнулась я. - Скажу я эту вашу речь, раз вам так хочется. Не в моих правилах огорчать на ровном месте человека, который мне ничего плохого не сделал. Просто мне стало смешно. Я и мировое сообщество. Н-да. Бывает хуже, но реже.
- Хуже всегда есть, куда, - горько вымолвил Пивоваров. - Помните, несколько лет назад Запад наложил санкции на целый ряд наших политиков и чиновников? А всё из-за чего? Из-за якобы дурного обращения с одним деятелем псевдо-культуры в тюрьме!
- Несколько - это сколько? Тринадцать? Пятнадцать? В моём мире такого не происходило, ну, или прошло мимо меня! Это в вашем мире...
- Извините, Марина Максимовна. Я забыл о вашем состоянии. - "Конечно, "забыл"! - Подумала я с досадой. - Ты ничего не забываешь. Подловить меня пытался, павлин несчастный!" - Ваша амнезия... Да... Врагу не пожелаешь. Тем не менее, для всех нас будет лучше, если вас покажут по всем каналам, живую и невредимую. Я ни на чём не настаиваю, но мне было бы приятно услышать пару добрых... Нет, не добрых даже, а скорее ободряющих слов об условиях содержания во вверенном мне учреждении. Пусть все знают...
- Обязательно скажу об этом, Борис Евгеньевич. Не волнуйтесь. Однако вы уверены...
- Уверен, Марина Максимовна. Небывалую уверенность в необходимости именно вашего выступления перед камерами в меня вселяет распоряжение из Москвы. Если вы откажетесь выступить или во время выступления скажете не то, что планировалось...
- ...вы посадите меня в зловонный карцер, - заключила я весело, и Пивоваров в ужасе замахал на меня руками.
- Какой ещё карцер? За кого вы меня держите, дорогая моя?
- Не обращайте внимания, - посоветовала я. - Просто одна песня из детства вспомнилась. В ней как раз о зловонном карцере говорится, то есть, поётся.
- Весёлое, я смотрю, у вас было детство.
- Веселее бывает, но редко, - согласилась я. - Какие ещё пожелания насчёт речи будут?
- Не подставьте меня. Пожалуйста, - серьёзно попросил Пивоваров, и я заметила, что он не так молод, как кажется при поверхностном общении. Пожалуй, ему не слегка за сорок, а далеко за пятьдесят. Что-то вроде сострадания к этому замотанному в шишки человеку промелькнуло в моём сознании. Конечно, я не стану его подставлять. Зачем мне это? Ещё отсадят от моих девчонок к наркоманкам каким-нибудь, и буду я их бредни про червяков слушать и любоваться, как они обделанные сутками валяются. - У меня для вас небольшой подарок, - оживился вдруг мой собеседник.
Он встал из-за стола, распахнул дверцу шкафа, порылся там и извлёк на свет что-то ярко-пёстрое. В первую секунду мне показалось, что это маленький разноцветный мячик, но вскоре передо мной на стол мягко приземлился воздушный женский шарф. На нём чередовались голубой, красный, фиолетовый и жёлтый цвета. Шарфик был не настолько большим, чтобы заслужить название палантина, но и не совсем маленьким. Можно повязать любым декоративным узлом на шею или даже покрыть им голову.
- Какая прелесть, - выдохнула я. - Можно?..
- Прошу! - Рассмеялся Борис Евгеньевич и распахнул жестом фокусника другое отделение шкафа.
На внутренней стороне его дверцы крепилось достаточно большое зеркало. Я видела себя в нём почти в полный рост, и увиденное, надо сказать, порадовало в сравнении с тем, что было сразу после моего пробуждения в этом мире. Особенно, когда я красиво повязала яркий шарф на шею.
- Сюда бы ещё помаду в тон, - произнесла я зачаровано. - Раньше мне не шла яркая помада, а сейчас, когда я выгляжу более зрело, будет самое то.
- Не проблема. Организуем,- отозвался Пивоваров. - Главное, не...
- Да, не буду я вас подставлять! Что вы, как маленький!
- Я вам верю, - произнёс Борис Евгеньевич со всей серьёзностью. - Вы хорошая девушка, хоть и прямолинейная, и грубоватая порой. Завтра вам в камеру доставят косметический набор. Пусть вы будете самой красивой на церемонии открытия! Меня восхищает, как вы повязали шарф, но я принёс вам его, по правде сказать, не для этого.
- А для чего?
- Для того чтобы вы повязали его на голову. Не подумайте, Марина Максимовна, мне очень нравится ваша стрижка... Точнее, её полное отсутствие. Это отсутствие не оттягивает на себя внимание, и ваше красивое лицо становится более заметным, но, видите ли... Зрители могут не так понять.
- А как они могут понять? - Я начинала закипать.
То ему скажи, это сделай, а теперь ещё лысину прикрой. Замечательно! Я ведро на голову надену и наряжусь во всё белое, что смогу раздобыть. Ещё морковку к носу приделаю. Буду снеговиком. Надеюсь, все останутся довольны: радостный снеговик с чувством глубокого удовлетворения благодарит депутата за тренажёры и поздравляет с наступающим Новым годом всю тюрьму с параллельно-мировым сообществом заодно!
- Знаменитую писательницу, мать большого семейства посадили в тюрьму по подозрению в убийстве, да ещё и на лысину обрили.
- И ящерицу зелёнкой пририсовали, - дополнила я злорадно.
- Именно! Представляете, как завопят все эти "прогрессивные СМИ"?
- С чего им вопить из-за какой-то... Подождите. Вы назвали меня, то есть, Марину, знаменитой. Я вас правильно поняла?
- Марина Максимовна! Есть вещи, которые...
- Сказали "А", говорите и "Б"! - Жахнула я. - Когда эта дура успела стать знаменитой? Думаете, я не знаю, какой была посещаемость её жалких страниц на писательских сайтах? Думаете, не в курсе, что её книги продавались по одной штуке раз в два года?
- Вы стали знаменитой буквально на днях, - выдохнул Пивоваров, зажмурившись. - Объёмы продаж ваших книг в Интернете побили все рекорды. Меня атакуют издатели, причём не только российские, а я ничем не могу им помочь. Вы под следствием. Ваши счета заблокированы. Очередной ваш общественный защитник сложил с себя полномочия.
- Почему толсторожий супруг не нанял Марине нормального адвоката?
- Видимо, у него есть траты поважнее. У вас с ним трое детей. Вы забыли?
Я хотела ответить что-то колкое, но вместо этого закрыла лицо руками и помотала головой из стороны в сторону. От меня сбегает четвёртый общественный адвокат. Нанять частного я не в состоянии. Муж, которого я ни разу в жизни не видела, тоже. Вдобавок опять эти дети, родить которых меня не заставил бы сам чёрт, но они откуда-то взялись. Мои книги бьют рекорды продаж, из-за меня того гляди разразится международный скандал, а я стою, дура дурой, перед старым, мутноватым зеркалом, шарфик примеряю. Бред какой-то!
- Какой же это всё бред! - Простонала я. - Когда закончится этот дурной сон? Как я хочу домой!
- Соскучились по своим девочкам?
- Опять вы пытаетесь подловить меня, да, Борис Евгеньевич? Зачем? Что я вам плохого сделала?
- Извините, Марина. Привычка. Профессиональная деформация, так сказать. Вы ставите меня в неловкое положение. С одной стороны я вроде бы имею дело с предполагаемым убийцей, а с другой вы настолько неопытны и наивны, что оторопь берёт! Ваша наивность настолько убедительна, что я начинаю сомневаться в её правдоподобии. Я порой в собственной адекватности начинаю сомневаться после общения с вами! "Нет, таких людей не существует!" - Говорю я себе, но тут входите вы, и начинается.
- Что начинается? - Жалобно спросила я.
- Неважно. Вы должны понимать, с какой публикой я привык иметь дело всю свою трудовую жизнь, а тут вы - чистая, наивная девочка в теле тридцатилетней женщины.
- Когнитивный диссонанс, - констатировала я.
- Вы интересуетесь психологией? - Напрягся Пивоваров.
- Постольку поскольку. Работать психологом никогда не хотела. В людях столько ментального дерьма, и собирать его в совочек, а после не знать, что с ним делать - не для меня. Это Павел Алексеевич толкает мне каждый раз лекции, и я запоминаю кое-что.
- Вы недовольны работой Мешкова? - Озаботился до предела начальник тюрьмы.
- С чего мне быть недовольной его работой? Главное, чтобы ему она нравилась, мне-то что?
- Я говорил не о профессиональном самоудовлетворении многоуважаемого Павла Алексеевича! - Во, юморист! Похоже, они с Мешковым друг друга недолюбливают. - Я имел в виду его работу конкретно с вами, Марина Максимовна. У вас есть претензии к работе судебного психолога Мешкова?
- Нет у меня к нему никаких претензий! - Отмахнулась я. Не хватало ещё хорошего человека под неприятности подвести! - Нормальный он мужик.
- Мужик-то он нормальный. Спортсмен, красавец. Я хочу знать ваше мнение о Мешкове как специалисте. Что вы на этот счёт скажете? - Гнул своё Пивоваров.
Вот, ведь, настырный! Ну, что он докопался? Нормально, ведь, общались.
- Мешков на мой взгляд замечательный специалист. Просто я слишком поеханная для него. Со мной только Кошёлкин может справиться. Наверное. Когда-нибудь. Ну, или кто-то вроде него.
Борис Евгеньевич неожиданно расхохотался, как студент-первокурсник. Я недоумённо уставилась на него.
- Обожаю вас, Марина Максимовна! Вы столько хлопот мне доставили, и ещё, без всякого сомнения, доставите, но я ни за что не согласился бы переписать свою жизнь так, чтобы вас в ней не было.
Пивоваров целовал мне руку, а я тупо смотрела на его слегка напомаженную макушку и думала о том, что сама я охотно согласилась бы переписать свою жизнь так, чтобы в ней не было ни его, ни Мешкова с Кошёлкиным. Даже без вселенски доброй Насти и резко повзрослевшей, вечно кающейся Ленки обошлась бы, честное слово.
Я мягко высвободила свою похожую на сушёную воблу ладонь из плена полноватых рук Пивоварова и принялась прилаживать на голову шарфик, и так, и этак. В итоге повязала его на голову в виде восточной чалмы.
- Потрясающе! - Восторженно изрёк главный тюремщик. - Вот бы, у кого моей жене поучиться завязывать шарфы. Она их не любит, а мне нравятся лёгкие шарфики на женщинах!.. Это так романтично... загадочно...
- Мне пора в камеру, - объявила я, отстраняясь от впавшего в романтизм правоохранителя.
Руки его сделались горячими, как кастрюля с закипающим супом, глаза подёрнулись белесоватой дымкой. Я ощутила влажноватое, немного прерывистое дыхание на своей щеке и отступила на шаг, сокрушив задницей исполинских размеров чёрный органайзер со стола.
- Вы удивительная женщина, - выдохнул Пивоваров, не обратив ни малейшего внимания на учинённый мной беспорядок.
- Ничего удивительного, - отозвалась я, пожав плечами. - Обычная сумасшедшая.
- Снова какая-то грозная сила
Сердцем отчаянно заколотила.
Снова короткими снится ночами
Некто с печально-большими глазами...
Вы помните это стихотворение, Марина Максимовна?
- С чего бы мне его помнить?
- Оно же ваше!
- Я не помню, как и когда писала его. Не знаю, о ком оно.
- Я тоже не знаю, но, читая, сожалею, что оно не обо мне.
"Лучше бы о тебе, чем о толсторожем тюлене по имени Олежка! Но, нет", - подумала я с горечью. Впрочем, возможно, оно о ком-то другом. Неважно. Сейчас главное - выбраться из мрачноватого кабинета без вреда для себя и его обитателя.
- Я должна идти, Борис Евгеньевич.
- Почему вам так не терпится попасть в камеру?
- Там Ленка Настю уже, наверное, замучила. Надо отвлечь огонь на себя.
Мы рассмеялись и разошлись вполне себе по-дружески. Я не знала, что вижу начальника тюрьмы тем сероватым зимним днём в последний раз.
Глава 9
- Отвечай, сука! Хватит корчить из себя птичку беспамятную!
Пучок света, направленный прямо в лицо. Пот, заливающий глаза и стекающий противными струйками по спине. Моя чёрная с белыми вставками толстовка местами промокла насквозь. За окнами кромешная зимняя темень.
- Вы не имеете права обращаться со мной так! Где мой адвокат?
- Я тебе сейчас покажу адвоката, тварь безмозглая! Ты хоть понимаешь, какой человек убит?!
Всё я прекрасно понимаю. Я ощетинилась, как ёж ввиду смертельной опасности, когда поняла, что Пивоварова нет на открытии спортзала для заключённых. Рядом с сияющим, как блин масляный, депутатом Крыловым сиротливо кособочился противный, низкорослый субъект. Он был представлен общественности как исполняющий обязанности начальника следственного изолятора, Барановский Юрий Олегович.
Участники церемонии из числа правоохранителей усиленно делали вид, что всё идёт по плану. Зечки тревожно переглядывались.
Я не могла скрыть охватившего меня одеревенения и несколько раз оговорилась во время своей пламенной речи. Дикторша хренова!
А, всё из-за чего? Да, из-за того, что я нутром почуяла: спокойной жизни больше не будет долго. Её и так особо не было, а теперь...
- В карцер! - Распорядился вконец оборзевший опер, вызвав охрану.
- За что меня в карцер? - Тоскливо провыла я.
- В карцер на сутки и никаких передач в течение трёх недель, - голосом автомата проговорил он в трубку допотопного телефона, не обращая на меня ни малейшего внимания.
Карцер представлял собой что-то вроде туалета от раздельного санузла, только без унитаза. В углу красовалось заржавленное очко в полу. Сам пол, а также стены, потолок - всё бетонное. Воздух спёртый и достаточно смрадный. Нельзя ни прилечь, ни встать в полный рост. Только сидеть, скрючившись.
Я и села. Села и подумала, что заключённым прошлых столетий приходилось куда тяжелее, чем нам, так что нечего ныть.
Надо отдать должное нашей системе образования, она неплохо готовит нас к испытаниям подобного рода. Там всё примерно то же самое: встал-пошёл, сказали - сделал, отругали - молчи. Если что не так, то свои же и наваляют. Плакать, корчить из себя синичку в сетях и клянчить хорошие оценки не рекомендуется. Рекомендуется быть сильным и не отсвечивать.
С последним у меня проблемы с юности. С той самой юности, которая в моём мире не думала заканчиваться, а в этом давно прошла.
Я подумала, что карцер, возможно, и есть тот самый портал, через который я пришла в этот "дивный новый мир" и в это нисколько не дивное тело с явными признаками ускоренного старения. Думаю, когда Марина вернётся в него, она мне спасибо скажет за то, что я привела этот мешок с дерьмом в относительный порядок. Только бы она опять не разожралась и не уничтожила плоды моих усилий!.. Хотя, какая мне разница? Я-то буду дома, в своей жизни и в своём теле.
Первое, что сделаю, вернувшись домой, наберу полную ванну тёплой воды и буду блаженствовать в ней часа три, постоянно подливая горяченькой. Душистая пенка, ароматные гели для душа, губки, щёточки, мочалки, скрабы и кремы... Какая же это привычная, невидимая и не осознаваемая роскошь! А чистота собственной ванны!.. А прохладная ласка чистой домашней постели!.. Все эти блага начинаешь ценить, когда лишаешься их надолго.
Думаю, и мне, и Марине этот обмен телами должен послужить уроком. Она хочет исправить что-то в прошлом, а я должна понять, до какого состояния можно дожить, если пустить жизнь на самотёк. До меня только что дошло: это как взять отрез хорошей ткани и, не имея ни выкройки, ни чёткого представления о том, что хочешь получить в итоге, начать шить вещь.
- Не забивай себе голову мыслями о том, что может быть, а чего быть не может, что будет, как будет. Живи сегодняшним днём, - наставляла меня мать.
Ну, да: бери ножницы и смело кромсай ткань бытия, не жалей её и не думай о том, что должно получиться в итоге. Думай только о том, как откромсать, а сколько, зачем, для чего... Для чего я откромсала себе место на географическом факультете? Я собиралась быть учителем? Нет, ведь. Ненавижу школу во всех её проявлениях. Профессии географа как таковой на сегодняшний день не существует. Другой профессии у меня нет. Поэтому могу сказать, что пошла на географический факультет, чтобы просто получить образование.
Для работы диктором на телевидении, годится любое высшее образование, но при чём тут география? Лучше был бы актёрский вуз или филологический факультет.
- По-настоящему культурный человек должен быть разносторонним, - долдонили нам учителя и родители.
Дурища Рая рада была стараться быть разносторонней. Не, ну, а чё? Взрослые так сказали, значит, давай, вперёд, ура. В итоге распылённость внимания и интересов, результаты по всем дисциплинам чуть выше среднего и полная растерянность после получения аттестата.
- Иди, поработай годик-другой, - советовал умудрённый дядя Платон. Родители дали им с отцом совершенно идиотские, архаичные имена. Кажется, за это старшее поколение отыгралось на мне и моих двоюродных братьях Савелии и Мефодии. - Поработаешь, осмотришься, а там решишь, кем ты хочешь быть.
- Куда мне ещё два года работать? - Нервно вопрошала я, глядя искоса на мать. - Я и так в ларьке продавцом два года отработала! Меня трясёт уже от всех этих ящиков, ценников, чужих грязных рук!..
- Ну, не знаю... - Тянул дядя Платон. - Устройся в детсад или в больницу какую-нибудь. Мало ли, где можно работать? Вот, нам, например, ученики маляров-штукатуров на стройку требуются.
- Что она тебе там намалярит, сикильда эта? Она только морду себе заштукатурить может, - насмешливо вклинивался отец.
- Это у тебя морда! - Вскидывалась я. - У меня лицо, и я только тушью для ресниц и блеском для губ пользуюсь!
- Моя дочь ни на какую стройку не пойдёт, - чеканила мать. - Она не для того в престижнейшей гимназии девять лет отучилась. Раисе нужно высшее образование. Без высшего образования в наше время никуда. Рая, ты очень любила в детстве играть в доктора. Не хочешь пойти в медицинский? Или, может, лучше на биологический? Тарас, ты как думаешь? Или на химический?
Конца этим бесплодным разговорам не предвиделось, и, чтобы положить им конец, я согласилась отнести документы на географический факультет. Первое, что сделаю, когда вылезу из ванны в своём привычном мире и теле, заберу оттуда свои документы. Ни за что не свяжусь с медициной, а ветеринарки буду обходить даже не за три, а за десять вёрст. Ни с Танькой, ни с её папашей дел иметь не стану ни за какие коврижки. Окончу курсы какие-нибудь и буду работать.
Только на парикмахера учиться не пойду, а то угодить чёртовым бабам нет никакой возможности. Ни мамку, ни тётку, ни кого другого из женской родни и знакомых ни разу не постригли так, как им хотелось. Это оттого, что они сами не знают, чего хотят.
На повара или кондитера тоже не пойду. Я там разожрусь.
Портнихой тоже не смогу быть. Меня всегда бесили тряпки и нитки.
Выучусь на маляра-штукатура, как дядька агитировал. Самая нормальная работа: делаешь себе и делаешь, что велели. Главное, не косячить, но я буду хорошо учиться. Руки заняты, голова свободна. Глядишь, надумаю что-нибудь дельное. Ну, а, если нет, то и не надо. Так проживу. Без высшего образования.
Про дикторов, актрис, моделей и прочую братию из шоу-бизнеса мне здесь, в тюрьме, всё объяснили. Ими будут работать дети и племянники знаменитостей. Я многое поняла о жизни за два с половиной месяца, проведённые за решёткой. Мне пора домой. Пора. Пора...
Я сидела, уткнув лицо в колени. На постоянно горящий свет не обращала внимания. Я почти привыкла. Зекам не полагается полной темноты. Это тоже непозволительная роскошь, как горячая ванна, ароматные гели, нежные кремы. Как прогулки по городу и новые книги.
Я представила себя идущей по главной улице города в погожий осенний день. Обожаю осень. Она такая плавная, задумчивая, разноцветная. Перед глазами замелькали опадающие, немного свернувшиеся золотистые листья. Сон постепенно окутывал меня, спелёнывал и уносил куда-то в свои мягкие, тёмные глубины.
Глава 10
- Мариша, дочка... Не приходила бы ты ко мне каждый день. У тебя, ведь, семья, дети...
- Вы не хотите меня видеть, да, Максим Петрович?
Я стараюсь, чтобы голос мой звучал бодро и весело, несмотря на полный мрак в душе. Моему дорогому учителю всего семьдесят пять. Многие другие старики в этом возрасте скачут по городу, как козлы, общественный транспорт штурмуют так, что искры из глаз, а он... Он умирает, и это ясно, как пень в погожий день, и злость от этого понимания душит меня так, что слёзы начинают хлестать водопадом.
У Максима Петровича была когда-то жена, но они расстались, он перебрался в наш город из далёкой южной республики и больше никогда не женился. Претенденток было, хоть отбавляй, но его вполне устраивали короткие романы и романчики. На географическом факультете, особенно на заочном его отделении, много девушек и женщин, не любящих напрягать свои хорошенькие головки. Гораздо проще охмурить красавца-препода, он и поставит вожделенный зачёт, да ещё и у других преподов кое-что для подопечной выцыганит.
Старший преподаватель, а позднее доцент Журавлёв, не доставлял никаких хлопот начальству. Он с оптимизмом в глазах и шутками-прибаутками получал полагающееся ему скромное жалование и никогда не просил дополнительных часов, подработок, льгот и прочего. Защитил на излёте советского времени кандидатскую диссертацию, а на докторскую плевать хотел. Ему всего хватало.
Хватало преподавательских часов, научных регалий, внимания прекрасного пола и невеликого довольствия. Хватало комнаты в семейном общежитии универа. Однокомнатную квартиру в центре Максим Петрович получил незадолго до официального выхода на пенсию. Муниципалитет расстарался, демонстрируя, как он нежно заботится о заслуженных научных работниках. Муниципалитет от лицемерия не вылечить. Главное, чтобы достойным людям реально что-то перепадало, хоть иногда.
Максиму Петровичу и перепало. Правда, ему не суждено прожить в собственной отдельной квартире даже пару десятков лет. Он уходит, и сказать, что мне грустно от этого, не сказать ничего.
У меня не было заботливых родителей. Были два вечно спешащих моложавых субъекта, которым всегда всего мало - денег, квадратных метров, барахла, моего послушания. Не было и холящих-лелеющих бабушек с дедушками. Вместо них были строгие надзиратели с вечно сведёнными бровями. Родители бились с ними насмерть, не позволяя руководить их жизнью.
- Мы всего добились сами, - рубила мать, помогая себе правой рукой. - Никто не может указывать нам, как жить.
- Ну, да, - смиренно соглашалась я лет с пятнадцати. - Так, кооперативную квартиру вам купили, и всё.
- Во-первых, не купили, а помогли построить. Во-вторых, то была двухкомнатная квартира, а сколько комнат у нас сейчас? А? - Взвивалась мать. - Мы всё нажили сами! Всё до последней чашки-ложки! Они не могут указывать нам!
Правильно. Указывать можете только вы с отцом, и для ваших указаний есть я. Впрочем, бабушки с дедушками тоже могут мне указывать, имеют, так сказать, моральное право. Шесть взрослых, приходящихся на одну меня, сели мне на голову в момент моего рождения и бесконечно указывают путь к светлому будущему. Именно поэтому я так никуда и не пришла. Знаете, тяжеловато передвигаться с шестью старыми задницами на голове. Проще лечь и ноги вытянуть.
Максим Петрович мне как отец. Сам он, смеясь, говорит, что я ему скорее внучка, чем дочка, но это неважно. Мужчина может стать отцом и в сорок, и в пятьдесят, и то, каким он будет отцом, никак не зависит от возраста.
Родных детей у Журавлёва не случилось. Жаль. Он был бы прекрасным отцом. Он и был прекрасным отцом для меня на протяжении долгого времени. Максим Петрович щедро одарял меня тем, что я недополучила в родительской семье.
- Неважно, чем ты занимаешься, - говорил он. - Главное, чтобы ты делала это с душой.
- Мама говорит, что, выбирая профессию, надо думать головой, а не...
- Ты знаешь хотя бы одного классного специалиста, неважно, в какой области, который ненавидел бы свою работу? - С жаром прерывал меня Максим Петрович. - Вот, и я не знаю. На одном преодолении себя далеко не уедешь.
- А как же большой спорт? Там сплошное преодоление.
- Если душа не лежит к делу, много не преодолеешь. Ты должна определиться, к чему лежит твоя душа.
Мы часто вели подобные разговоры, и я считала рассуждения любимого препода о душе и о том, к чему она должна лежать, устаревшими и сентиментальными. Жизнь тем временем била и била меня об асфальт, оставляя уродливые отметины на лице и теле. Максим Петрович врачевал мои раны. Он ни разу не проронил упрёка за мои ошибки.
Теперь мой черёд заботиться о нём и врачевать то, чему не суждено исцелиться. Я промываю послеоперационные рубцы и меняю повязки на его ссохшемся, исстрадавшемся теле. Слежу, чтобы он вовремя принимал лекарства. Готовлю диетические блюда, стараясь, чтобы они получались вкусными и симпатичными. Делаю уборку в его небольшой, светлой квартирке. Сегодня я пришла как раз для этого.
За кроватью нахожу засохшие и не очень куски и комки. Максиму Петровичу трудно есть, и он обманывает меня, выбрасывая еду за кровать. Я не упрекну его ни словом. Я знаю, что он скоро уйдёт. Навсегда. Навеки. На непреодолимую, невообразимую вечность.
Пока я убираю комнату, Максим Петрович сидит в кресле на лоджии. Я помогла ему надеть тёплый спортивный костюм, вязаные носки с огромными тапочками и укутала шерстяным пледом. Он дремлет над газетой под горластые песни воробьёв и синиц, гнездующихся на невысоких молодых деревцах вокруг дома.
Я ухожу в ванную и реву. Я слишком хорошо знаю, что он скоро уйдёт, и я останусь без его поддержки. Наделаю ещё больше ошибок. Вляпаюсь во что-нибудь. Нам только кажется, что мы ничего не знаем о своей будущей жизни. Мы всё прекрасно знаем, только не хотим себе в этом признаться. Одно событие плавно вытекает из другого, но мы закрываем глаза на очевидное.
Мой дар состоит в том, чтобы видеть очевидное и воспринимать вещи такими, какие они есть. Немногочисленные читатели моих коротких рассказов нередко ругают меня за это. Некоторые едва ли не проклинают. Красивая ложь всегда ценилась дороже горькой правды. Последняя горчит всегда.
Я обнимаю Максима Петровича на прощанье. Однажды я войду, открыв дверь в его квартиру своим ключом, и почти сразу наткнусь на стариковское тело, скорчившееся в коридорчике между прихожей и кухней. Это случится со дня на день.
Он отписал мне свою квартиру. Завещание лежит дома в кипе других документов. Оно мне без надобности. Мне без надобности его квартира, хотя мы с мужем в долгах, как в шелках. Мне нужен Максим Петрович. Жизненно необходим его добрый, немного надтреснутый голос. Нужны прикосновения больших грубоватых ладоней. Мысль о том, что я скоро лишусь всего этого, сводит меня с ума.
Я просыпаюсь от ощущения липкой мокряди на лице. Я уснула в карцере, как сидела, уткнувшись лицом в колени. Тело затекло так, что я, кажется, уже никогда не разогнусь до конца. Да, и надо ли мне вставать, разгибаться, куда-то идти и что-то делать, если я снова в этом гадком мире, в чужом теле и не в своём уме?
Как странно. Портал под названием "карцер" не перенёс меня домой. Не вернул меня мне. Он зачем-то вывалил мне на голову порцию воспоминаний Марины, словно моих собственных недостаточно! Я буквально на днях перенесла боль тяжелейшей утраты, а тут ещё эта клуша со своими детьми, ипотеками и прочим дерьмом.
"Клуша" - это ты. Ты просто всё забыла", - пришла простая и невероятно горькая мысль. Она озвучивалась в моей голове почему-то голосом нашей классной. Глубоким, распевным и при этом немного насмешливым голосом гениального учителя, привыкшего за жизнь объяснять что-то сложное туповатым, отчаянно сопротивляющимся ученикам. Люди в большинстве своём яростно противятся получению знаний.
Классная в этом полоумном мире тоже мертва. Ленка рассказала. Это огорчительно, конечно, но она неплохо и вполне достойно прожила свои восемь десятков. Максим Петрович не дотянул, и даже голос его не пришёл, чтобы объяснить мне, кто я такая. Да, он и не стал бы называть меня клушей. Кажется, в его лексиконе не было уничижительных слов для женщин. Даже о бывшей жене, променявшей его когда-то на жирного партбосса, Максим Петрович никогда плохо не говорил.
Я не верю в то, что я и Марина Иголкина - одно и то же лицо. Мы два совершенно разных человека из разных миров. Когда-нибудь я обязательно попаду домой, и там...
- Иголкина! На выход!
Я, скрипя и охая, собирала себя с пола, а охранник молча возвышался в дверном проёме. Его дыхание было немного шумным и жёстким. Должно быть, перенёс недавно бронхит или что-то вроде того. Неудивительно, ибо время зимнее. Волшебно-предновогоднее время. Мне бы сейчас капельку волшебства, чтобы я могла вернуться домой. Это самое горячее моё желание. Пусть я вернусь в самый тяжёлый свой девятнадцатилетний день, он всё равно будет лучше этого всего.
Тёмная, массивная фигура охранника на сероватом фоне дверного проёма. Отблеск света над его головой. Когда-нибудь я нарисую это в графике, и те, кому я покажу рисунок, будут удивляться его демоническому очарованию и тому, откуда девчонка, которой нет ещё и двадцати, могла взять подобный сюжет.
- Ты молодчина, - неожиданно изрекла фигура в дверном проёме рокочущим басом. - Другие девки истерят так, что весь пол карцера в соплях, а ты даже в дверь не долбилась.
- Я надеялась, что этот портал перенесёт меня домой, - призналась я, как на духу, и в ответ раздался гудящий смех.
Дядька принял мои слова за шутку. И впрямь, обхохочешься.
Я волочила свои чугунные ножищи по коридору, освещаемому самым тусклым и унылым в мире светом. Меня не торопили и не подталкивали, и я была очень благодарна охране за терпение.
По мере приближения к камерам с более человеческими условиями содержания свет становился ярче, а пол ровнее. Исчезло ощущение повышенной влажности. Ни с чем не сравнимый, отвратительный запах нижних этажей сменился привычным тюремным "ароматом", и он показался мне райским нектаром по сравнению с затхлой атмосферой карцера.
Глава 11
Я стояла на пороге своей камеры, ошалело хлопая глазами. Я ожидала встретить там привычную картину: например, Ленка наставляет Настю, а та кивает торопливо, или Настя делает Ленке массаж лица, а та гортанно стонет от удовольствия. Или девчонки занимаются по очереди силовыми, давая друг другу ценные советы. Однако то, что я увидела, в очередной раз выпало на полном скаку из системы моих представлений об этой жизни.
У окна сиротливо жалась высокая, худая, как гвоздь, бабёнка лет тридцати пяти с маленьким мальчиком на руках. Я знала, что дети, родившиеся в тюрьме, до трёх лет отбывают наказание вместе с матерями, а после их передают родственникам либо оформляют в детдом. Чего я не знала, так это того, что Настя может так грубо и жёстко разговаривать. И с кем! С несчастной мамашей-сокамерницей. Мне всегда казалось, что для Насти материнство священно, но, видимо, всему есть предел.
В довершение прочего Ленка лежала на своей шконке лицом вниз и была совершенно безучастна к происходящему. Ленка, которая со школы в каждой бочке затычка!
- Никто ничего не должен ни тебе, ни твоему пацану! - Чеканила Настя, буквально выплёвывая слова в лицо новой сокамерницы, похожей на ручку от метлы. - У нас здесь своим порядки, поняла? И не смей нам тут...
Вообще-то вместо "пацана" и "поняла" ангелочек Настенька применила совсем другие слова. Какие именно? Попробуйте догадаться сами. Я не хочу приводить их здесь. В тот момент я просто тупо переводила взгляд с Насти на Лену и никак не могла определиться, что мне делать. Поза Ленки, выражающая страшное несчастье, победила. Я решила, что моя поддержка сейчас нужна именно ей. Настя явно близка к тому, чтобы задавить оппонентку авторитетом, причём в буквальном смысле.
- Лена... Леночка... - Произнесла я, подковыляв к Ленке и опускаясь перед её постелью на колени.
- Не трогай её. Димку убили, - рубанула Настя непривычно резким для себя голосом.
Я застыла на месте. Не помню, в какой момент Ленка поднялась со своего жёсткого ложа и заключила меня в тесные, медвежьи объятья.
- Райка... Раечка... - Хрипло бормотала она мне прямо в ухо, заливая слезами левую половину моей головы. - Прости меня, Райка! Я всегда считала тебя ненормальной... неполноценной... Но ты Богом поцелованная... Талант... Нет, талантище!.. Ты должна жить... Творить... - Она оторвалась от меня, отстранилась на растояние вытянутых рук, и я ужаснулась от вида её заплаканного, распухшего, как подушка, лица. - Я заплачу за все свои грехи. За всё заплачу. Не держи на меня зла, умоляю тебя, Райка! - Хрипела Ленка мне в лицо, обдавая горячим, влажным дыханием.
- Мне не за что сердиться на тебя, Леночка, - произнесла я, как можно спокойнее. - Я и впрямь ненормальная. Всегда была ненормальной, а сейчас особенно. Ты приляг, отдохни. У тебя очень слабое здоровье, и тебе надо больше...
- У кого слабое здоровье? У этой кобылы? - Неожиданно прокаркала новенькая. - Да, она... Ой!..
Звонкая оплеуха Насти прервала её обвинительную речь. Мальчишка заорал благим матом. Я подумала, что нам необыкновенно повезло с новой сокамерницей. Скучно теперь, может, и будет иногда, но о тишине придётся забыть до тех пор, пока Метла - так мы, не сговариваясь, окрестили новоявленную яжмамку, - или её ребёнок, или они оба, не съедут от нас куда-нибудь.
- Сука! Тварь! - Шипела Анастасия сквозь стиснутые зубы. - Я тебя отучу...
- Не надо! - Проскрипела Ленка. - Оставь её. Не множь грехи, Настя. Мы и без того совершаем их ежесекундно. Я готова уступить тебе и твоему ребёнку нижнюю койку, - произнесла Лена, обращаясь к Метле. - Только имей в виду, я могу вас ночью обоссать.
- Как это? - Не поняла та.
- Обыкновенно! - Выстрелила Настя. - У Леночки ночной энурез, потому что она перенесла за последние полгода столько, сколько тебе за всю твою жалкую жизнь не выпало. А если кто-то будет над этим смеяться, какая-то сушёная вобла со своим мальком, например, я ей...
- Настя, прекрати! - Обрубила Ленка негромко, но настолько властно, что Анастасия немедленно прервала свою тираду. - Я сама могу за себя постоять, если надо.
В камере надолго повисло молчание.
- Я пойду на верхнюю койку, - произнесла, наконец, Настя злым, прерывающимся голосом. - Ты и пацан твой будете спать подо мной, и если ты, щепка рассохшаяся, посмеешь тут ещё когда-нибудь качать права, я вас не то, что обоссу... Я вас обосру! - Закончила она, покраснев от гнева так, что чуть пар не повалил от её круглого, ухоженного лица.
Я и без того занимала обычно верхнюю койку, кроме тех случаев, когда меня приносили с допросов и бесед полумёртвую. Мне всегда казалось, что делить нам с сокамерницами нечего, но это, смотря с какими сокамерницами.
Неожиданно до меня дошло, что наш с Настей и Леной тесный коллективчик не навсегда. Неизвестно, сколько ещё времени предстоит мне провести в заключении, и подруги по несчастью могут быть самыми разными. Лена не даст соврать.
- Сегодня новогодняя ночь, - произнесла она вдруг мягким, мечтательным голосом. - Самая волшебная ночь в году, и мы должны с вами устроить праздник. Да-да! - Горячо предотвратила Ленка так и не начавшийся очередной поток возмущения Насти. - Димочка погиб, и все мы с вами в несмываемом дерьме, но жизнь идёт. Сначала помянем Димку, а после будем праздновать. Я как раз накануне газировкой в ларьке закупилась... На остатки роскоши, так сказать...
Теперь никто не будет носить Лене передачи и делать денежные переводы. Неделю назад Диме дали понять, что его арест - дело ближайших двух-трёх дней. Я тогда активно барахталась в пучине своей бурной тюремной жизни, а Лена тихо грустила и плакала украдкой. Она горячо молилась за мужа, упрашивая Бога наставить его на путь истинный, то есть, уговорить бежать или предотвратить арест как-то по-другому...
Он откликнулся на молитвы любящего сердца, но как-то совсем уж странно. Вчера Диму обнаружили убитым в подсобке их с Леной задрипанного магазинчика. Длинный, остро заточенный гвоздь в затылке. Кажется, Дмитрий пытался сбыть партию мака-сырца, но что-то пошло не так, а покупатель оказался чересчур нервным. Возможно, Диму заказали сообщники, боясь быть выданными на допросах. Версий может быть много, результат один: Димы больше нет, и Ленка осталась одна на всём белом свете.
- Не переживай из-за... обеспечения, - промямлила я заплетающимся языком, кладя руку на плечо Лены. - Я теперь располагаю... некоторыми средствами. Надо только суметь как-то до них добраться, и у нас будет всё самое лучшее.
Ленка недоумённо воззрилась на меня, видимо, решив, что я окончательно тронулась умом в карцере. Настя, Метла и даже её мальчишка напряжённо молчали. Ребёнок давно успокоился и, словно совёнок, выглядывал из-под просторной джинсовой рубашки своей матери. Та была накинута поверх чёрной обтягивающей водолазки. Ещё на его очаровательной маменьке красовались вытянутые чёрные треники и потрёпанные кеды камуфляжной расцветки.
- Мои труды в кои-то веки начали приносить кое-какой доход, - пояснила я для Лены и Насти, и они сразу поняли, о чём идёт речь.
Лицо Лены покинуло напряжение, а Настя выдохнула облегчённо. Представляю, как они обе перепугались: мало им этой яжмамки, так ещё и окончательно свихнутая сумасшедшая в камере.
- Элеонора, - обратилась Лена к Метле спокойным, деловым тоном, - организуйте с Настей перенос постелей. Мы с Раей прогуляемся немного.
"Немного прогуляться" у нас означало постоять возле окошка. Парная прогулка сопровождалась обычно обменом кое-какими сведениями, но на этот раз мы с Леной молчали, взявшись за руки. Из нашего окошка видна часть двора, примыкающая к кухне, и мы с интересом наблюдали, как шныри - работники из числа заключённых - споро и деловито носят из допотопного грузовичка огромные поддоны с ровными рядами хлебных буханок.
Элеонора оказалась в общем-то нормальной особью. Происходила она из обитателей городского дна, где живут обычно в коммуналках либо деревянных бараках, и глушат самогон с бражкой, как воду. Ясно, что речь её была примитивной и грубой, а познания об этом мире скудные и невероятно грязные.
Глава 12
Эля не представляет себе мужчину без сигареты и стакана с горючей жидкостью. Ей неведомы семейные отношения без ругани и мордобоя. Она за всю жизнь не сносила ни одной приличной вещи и не была нигде дальше соседнего района. Даже в центр города наведывалась лишь дважды - один раз в составе школьной экскурсии в третьем классе, другой - когда навещала в больнице мужа-алкаша.
- А, чё мне этот центр? - Надменно интересовалась звезда городских окраин. - Я в музей, что ли, поеду? Обосрался он мне.
- Ну, прямо сразу так уж и в музей! - Насмешливо парировала Ленка. - А, в магазин? В Крытый рынок?
- А, чё мне там покупать-то? Там вещи дебильные и цены охренительные, и больше нет ничё.
- В "Детский мир", детям за одеждой и игрушками, - педантично возражала Настя.
- Ты чё, совсем, что ль? Кто это детям новое покупает? Мне сёстры и подружки всё ненужное отдают. Соседка у меня есть хорошая, Люська. У ней муж много зарабатывает. Она своему пацану всё новое покупает, а как тот подрастёт, мне отдаёт. А когда мамка чего приносит, от знакомых или с мусорки.
- С мусорки?! - Брезгливо сморщившись, переспросила Настя.
- Ну, да, - спокойно ответила Элеонора. - Щас богатые, знаешь, как делают? Выставляют ненужные вещи в пакетах около мусорки. Иной раз одёжка даже стиранная бывает. Бери и носи. Там не только детские, но и взрослые вещи приличные. Люди зажрались. Не то, что после войны. Мне бабка рассказывала...
- А кто тебе имя такое дал необычное? Тоже она? - Серьёзно спросила Ленка, и только я заметила, что она с трудом прячет весёлую улыбку.
- Не, эт не бабка. Эт пахан мой прикололся. Он когда был молодой, по телевизиру передача шла, про музыку что-то. "Музыкальный магаз", кажется, называлась или как-то ещё в этом роде. Так, вот. Там ведущая была красивая такая, с причёской. Очень ему нравилась. Элеонорой звали.
- "Музыкальный киоск", - сообразила я.
- А ты откуда знаешь?
- Я одно время канал "Культура" смотрела взахлёб, когда в ларьке работала, - поведала я. - Так, там часто упоминали эту передачу и её ведущую. Красивая была женщина. Кстати, вы с ней немного похожи.
- Спасибо. Батя мне говорил. Он ещё над мамкой прикалывается, что на самом деле я не её дочь, он меня от той Элеоноры родил!
Новая сокамерница заходилась в приступе дурацкого, грубого хохота, а Настя осуждающе качала головой. Женщина не должна так смеяться. Её бабушка голову бы ей открутила за подобные манеры, а мать добавила бы на орехи. Ленка ухмылялась сардонически.
Однако был в нашей камере человек, всегда взиравший на Элю с молитвенным восторгом. Димка моментально подхватывал смех своей непутёвой матери, наполняя пространство колокольчатыми переливами. Представляю, как Лене было тяжело каждый раз слышать имя Элиного сына, но она держалась. Она подружилась с мальчиком. Тот почти не говорил, но с интересом слушал детские стишки, которые Лена с выражением ему декламировала.
- Ну, ты даёшь! - То ли возмущалась, то ли восхищалась заботливая мать. - Этак он у меня поэтом вырастет! - И снова хохотала, как поддатый прапорщик.
Элеонора попала в тюрьму почти два года назад, будучи на приличном сроке беременности. Димка родился уже здесь. Точнее, рожать-то мамку-заключённую повезли в роддом под охраной, но после выписки снова отвезли в камеру. В роддоме Эльке предлагали отказаться от ребёнка, мол, он сразу попадёт в хорошую приёмную семью. Люди годами стоят в очереди на усыновление, и такие дети, как Дима, крепенькие, едва родившиеся отказники случаются редко и крайне желанны.
- Вот, ещё! - Отмахнулась Элеонора. - Всё, что моё, то моё. Не отдам. Со мной сидеть будет, а в три года, если чё, к бабке пойдёт жить, пока я срок мотаю. Бабка у нас молодая ещё, крепкая. Прокормит как-нить.
"Бабка" родила саму Элеонору в шестнадцать. Вскоре за старшей дочерью последовали ещё двое детей - брат и сестра, а после "пришлось перетянуть трубы". О вынужденной стерилизации матери Эля говорит с явным сожалением. Маленькие - они, ведь, "такие прикольные"! Без маленького скучно. Вот, и она нарожала четверых и нисколько об этом не жалеет. А, чё? Элька - она крепкая бабёнка, не гляди, что худая, рожает легко. Врачи каждый раз в шоке оттого, как она выстреливает своих детей за два часа с тремя потугами, тогда как другие, более молодые и благополучные, сутками мучаются.
- Ребёнок - это такое счастье! Особенно когда только родились, - разглагольствовала Элеонора за нашим скромным праздничным столом. Димка спал, разметавшись, на бывшем Настином месте, и в глазах Элеоноры разгорались невероятно тёплые и добрые огни при взгляде на "сынулю". - Нет, потом-то они, конечно, в сволочей превращаются, а пока маленькие, такие нежные, сладкие! С рук спускать не хочется. Да, я и не спускаю: и жру, и сру, и сплю с ними на руках, ага. Мне ещё соседка такой рудзак специальный отдала, куда ребёнка сувать месяцев с трёх можно. Оч удобно с ним таскаться, даже готовить так можно, тока ручонки коротенькие делаются, как у кенгуры.
Эля рассмеялась счастливо, но смех её был безжалостно прерван очередным неуместным Настиным вопросом:
- А растить ты их как собираешься? Четверых!
- Как? Как все ростют, так и я буду. В три года в детсад, дальше в школу. Сама-то я школу бросила к чертям собачьим после шестого класса, а им не дам. Если будет надо, хворостиной погоню. Без образования плохо. Специальности не будет, и придётся им, как мне, по грязным работам мыкаться.
В миру Элеонора трудится уборщицей. Моет пол в нескольких маленьких магазинчиках вроде Ленкиного. Естественно, не официально, без оформления и социальных гарантий, полагаясь на честность работодателей. Те, правда, отдают её "получку" в срок, ибо никто не хочет, чтобы его магазин сожгли ночью. Люд в Элькином районе живёт крайне опасный и безбашенный, так, что лучше не рисковать.
Ещё Эля ездит каждую осень "на овощи". Так она называет временную сезонную работу на фермерских полях. Хозяйство присылает к определённому часу на их остановку заказной автобус, и обтрёпанная публика валит собирать морковь, картошку, лук, капусту или поздние помидоры, иногда арбузы. Денежной платы за этот нелёгкий труд не полагается, зато...
- Три мешка собираешь хозяйству, один себе, - хвастается Эля. - Я чё, дура, что ли, носить это говно из магазина всю зиму по килограммчику? Я ещё и соседкам кое-что продаю, когда норму перевыполню.
Урожай Эля хранит в погребе, собственноручно выкопанном когда-то её отцом и дедом во дворе их барака. Она ужасно боится, что барак снесут, и придётся переезжать с детьми "в секцию", как она называет обычные городские квартиры. Запорешься в эту секцию, и что? Сейчас у них есть маленький садик-огородик, мамка там выращивает редиску, зелень и цветы на продажу. Погреб, опять же.
В ненавистной секции не будет места всем этим маленьким радостям. Да, и дорогое сердцу окружение рассеется. Нет, ну, её эту секцию! Ну, и что, что там горячая вода и унитаз? Что ей на этот унитаз молиться, что ли? Нормальный человек может справить свои надобности в общую деревянную уборную или в ведро, а после вылить всё к чёрту в кусты. Воду можно нагреть в кастрюле, а помыться в тазу на кухне или в летнем душе. В баню, в конце концов, раз в неделю сходить. Главное - есть свой, пусть и небольшой, участочек, где возделаны аккуратные грядки, и детишкам есть, где поиграть.
- Знаете чё, девки? А, приезжайте ко мне на шашлыки, как откинемся, лады? Мы столик во дворе накроем, салатиков нарежем, самогонки соседкиной тяпнем! - Весело предлагала Элька, совсем уж "захмелев" от "Тархуна" и "Буратино".
Я заметила, что в хорошей компании неважно, что пить - вино, газировку или квас. Настроение всё равно поднимается, наступает тёплый расслабон, и все друг друга начинают любить. Правда, кому-то требуется для этого чуть больше времени, как, например, Насте, но в итоге и она размякла от дружеской атмосферы и неспешных разговоров "за жисть".
- Эх, Эля... - С тоской произнесла Анастасия, и её огромные вишнёво-карие глаза подёрнулись синеватой поволокой. - Да, когда же мы откинемся-то? Знать бы!
Эля сказала, что она уже скоро. Ещё немного осталось подождать. За убийство мужа, якобы на почве ревности, ей дали "всего" три года с учётом всех смягчающих обстоятельств. Приговор уже вынесен, но Элеонору не отправляют в зону, потому что в феврале ожидается амнистия. Нет смысла туда-сюда кататься. Да, и передачи её мамке проще носить в тюрьму.
Заметно было, что Настя и Лена Эле по-хорошему завидуют. Скоро на волю. Вдобавок у человека есть дети, придающие смысл её странному, скудному существованию. С нами тремя - сплошная неопределенность. Только мне нисколько не завидно. Я не знаю, что делать со своей жизнью на воле. Никогда толком не знала, а теперь не знаю особенно.
В заключении есть хоть какой-то смысл. В жалкой участи ветеринарной медсестры и прислуги для трёх капризных девчонок и одного жирного борова смысла никакого. Если меня потянет на творчество, то им я могу заниматься, где угодно, даже на дереве, вися вниз головой. В пресловутом "семейном гнёздышке" мне будут только мешать.
- Почему ты говоришь "как бы" из ревности? - Спросила внимательная Настя. - Ты что, сама в этом не уверена?
- Я-то как раз уверена, что нет. Вообще-то, я не собиралась его убивать. Так, приложить хотела, как следует, чтобы не выстёбывался, а он взял, да и подох, скотина!
Элеонора не может говорить о покойном без злости. Видимо, здорово он её при жизни достал своим бездельем и пьянством. Санёк делал вид, что занимается ремонтом квартир, а сам не приживался ни в одной бригаде. Выйдет, поработает полдня, и начинается...
- ...то курить, то ссать, то жрать! - Со злостью выплёвывает Эля, повествуя о трудовой биографии супруга. - На другой день опоздает часа на два, на третий вообще не выйдет, то заболел, то околел, то нажрался, то обосрался! Да, кто такую падлу терпеть станет?
В итоге Эля работала, сбиваясь с ног. Родители, с которыми они жили вместе, помогали, чем могли. Муж целыми днями лежал на диване перед их старым, поцарапанным телевизором и даже яичницу себе поджарить сам не мог.
- У всех нормальных людей плоские экраны, а у нас допотопный такой, знаете, с жопой, - образно объясняла Эля про материальный достаток их семьи, показателем которого служит, конечно, телевизор. - А этот хрен моржовый лежит целыми днями, как мешок с говном, и ничё не зарабатывает.
- Он пил? - Спросила Ленка.
- А как же! Он, хоть и дерьмовый, но мужик, какой-никакой. Конечно, пил. Не дрался, правда. Этого не было. Я сама его отоваривала иногда.
На позапрошлое Восьмое марта в доме разразился скандал. Санёк объявил, что подарка опять нет, и, вообще, у него депрессия. Ему длительное дорогостоящее лечение требуется.
- Ах, ты падла ленивая! - Закричала Элеонора. - Я тебе покажу депрессию!
Она огрела мужа старой, прабабушкиной табуреткой, вырезанной деревенским умельцем из цельного куска дерева. Депрессия исчезла моментально вместе с жизнью её обладателя.
Все присутствующие поняли, что Эля "совершила мокруху" и выработали тактику защиты. Прибывшим по Элиному "собственноручному" вызову полицейским дело представили так, что покойный якобы изменял ей с её младшей сестрой Оксаной. Та для вида истерила и каялась. Семейство было в курсе, что за убийство из ревности много не дают. Вдобавок трое детей, и четвёртый на подходе. Отличные характеристики родни, соседей, друзей. В общем, Эле скоро на свободу, и она даже примерно представляет, когда, чего никак нельзя сказать о нас троих.
Продолжение следует.
Упавшая с сарая
© Copyright: Ярослава Казакова, 2020
Свидетельство о публикации №220091500865
Свидетельство о публикации №220091500865
Рецензии