Иерусалимское лето

Иерусалимское лето

В июне Клара с отцом очутились в Израиле и, перед тем как идти сдаваться, пару дней гуляли по пахнущим раскалёнными камнями улочкам Старого города – той части Иерусалима, где христиане, армяне, арабы и евреи по-прежнему живут бок о бок в тесноте и свободе своих религий, содрогаясь лишь по большим праздникам, когда азан призывает к намазу весь арабский Иерусалим, и город встаёт в молчаливом повиновении. В эти дни израильская армия больше обычного начеку и готова в любой момент погасить малейший всполох межнационального конфликта.
Приезжать в клинику оказалось необходимым лишь в день самой операции. Прямо с колёс у отца взяли кровь, на скорую руку собрали анамнез, заставили заполнить кипу однотипных бумаг, а потом, почти без предупреждения, раздели, положили на каталку и повезли в операционную. Всю дорогу Клара трусила за ними и остановилась, лишь когда двери с электрическими приводами, будто чувствуя и разделяя её тревогу, громко вздохнули. Отца поглотила гортань стерильного коридора.
Шесть часов в комнате ожидания – это "too much". Клара успела повоевать с кофе-автоматом, никак не желавшим отдавать стаканчик с вожделенным напитком. Понаблюдала за молодыми родителями, которые с рук на руки передали в операционную свою малолетнюю дочь и вместе с Кларой ждали результата хирургического вмешательства. Пыталась поймать еле дышащий интернет, чтобы поделиться новостями с сестрой, ждавшей от неё информации в другой стране. Часы тянулись тягучими каплями пота, предательски стекавшими по лицу хирурга, вопреки усилиям сестёр, пытавшихся промокнуть лоб начальника ватными тампонами. Хрустом салата в бутерброде седовласого господина, который жевал его и при этом смотрел новости так пристально, будто именно там, по телевизору, сообщат, как прошла операция у его жены. Стуком Клариного сердца, которое не в силах было ждать, пока двери операционной, наконец, сжалятся и выдохнут каталку с отцом обратно в предоперационный коридор, а оттуда – в реанимацию, куда обещали ненадолго пустить.
По стуку колёс Клара поняла – везут! Вымотанный хирург с лицом цвета олив Гефсиманского сада, шёл рядом и отдавал последние на сегодня распоряжения. Потом каталка свернула налево, в реанимацию, а он подошёл к Кларе и голосом олив Гефсиманского сада прошелестел: "Операция оказалась сложнее, чем я предполагал. Но всё прошло нормально, Вы можете ненадолго пройти к отцу".
- Я побуду здесь, - то ли попросила, то ли постановила Клара, глядя на реаниматолога и медсестру.
- Идите домой, или в палату. Постоянное присутствие сопровождающих лиц у нас в реанимации не разрешается.
- Я побуду здесь, - повторила Клара.
- Вы ничем не можете помочь, так что идите спать.
Ломаный английский незаметно перешёл во вполне приличный русский. Эти ребята – кто откуда: он – из Калининграда, она – с юга Украины. А хирург четверть века назад вообще был коренным питерцем.
Клара решила больше не спорить, но вцепилась двумя руками в спинку кровати.
- Послушайте, девушка, здесь негде сидеть – не предусмотрено. Вам придётся простоять так всю ночь. Рано или поздно вы уснёте и упадёте. Нам и нашим травматологам лишние пациенты совершенно ни к чему.
- Я не уйду, - Клара искренне пыталась произнести эту фразу миролюбиво, но получилось ультимативно.
- На утро отец даже не вспомнит, что Вы были здесь.
- Ну и пусть.
Через два часа все члены затекли, Клара стала переминаться с ноги на ногу, но по-прежнему боялась выпустить край кровати, словно краюшек отцовской жизни, из рук. Вдруг сзади по ногам побежал холодок. Сначала Клара не поняла, решила, ноги совсем онемели, но потом всё же догадалась и обернулась: железные ножки стула прислонились к её икрам, а пластиковое сидение манило в свои объятия. Такая перспектива невероятно прельщала, тем более, что на часах было почти два ночи, глаза, против воли, всё чаще и чаще смыкались, ноги непроизвольно подгибались в коленях. Но всё-таки Клара спросила:
- А Вы?
- А у меня дежурство, - улыбнулся он одними уголками рта, - мне некогда сидеть.
Это была неправда, но физическое взяло вверх над моральным, и девушка плюхнулась на подставленный стул.
- Чаю хотите? - спросила сестра с ощутимым южным акцентом.
- Спасибо большое, не нужно.
В пять утра отец открыл глаза, начал озираться по сторонам, затем взгляд его зафиксировался на дочери. Он моргнул – мол, привет, я жив и узнал тебя. Это была лучшая минута за последние сутки.
- Пить хочешь?
Он снова моргнул. Клара подорвалась с нагретого стула, открыла припасённую бутылку воды и, вставив трубочку, протянула ему.
- Давно закончилась операция?
- Много часов назад.
Пожилой человек быстро утомился и тут же уснул. Клара подошла к доктору, возившемуся с очередным флаконом для капельницы, подставила ему под ноги стул, ровно так, как он некоторое время назад – подставил его ей, и шепнула: "Пойду, посплю пару часиков".
На утро с сестрой отделения они пришли забирать отца из реанимации. Когда Клара потянулась нажать кнопку, чтобы двери в последний раз разинули пасть и, наконец, выплюнули их в обычную жизнь, за спиной послышался уже знакомый голос:
- Знаете, много чего я повидал в своей жизни, особенно в Израиле, где культ семьи и ухаживать за больными родственниками общепринято, но такого ещё не видел.
- Спасибо за стул, - улыбнулась Клара. - И за чай.
Приехав в палату, отец принялся давать указания, как наладить больничный быт: спина сильно болела, шов оказался больше, чем планировали, и заметно кровоточил – всё время приходилось менять повязки. Слава Богу, что Кларе разрешили жить с ним в палате.
Под вечер к ним заглянул хирург, сделал перевязку и подробно рассказал, как прошла операция. Показал снимки, объяснил про Да Винчи, как он с ним работает и что робот – серьёзный шаг в будущее.
Через неделю они уже были в номере отеля, хотя ещё несколько дней назад казалось, что отцу приходится учиться ходить заново. Ещё через неделю ему сняли швы, в честь чего вместе со своими друзьями они пили легкое, непривычное на вкус израильское вино на террасе одного из ресторанов.
На окраине Иерусалима садилось перламутровое солнце. Город погружался в приятную вечернюю прохладу – божью благодать в это время года. С климатической точки зрения июнь в Израиле один из самых непростых месяцев. Знойный Хамсин, словно воздевая руки к небесам, поднимает пески и начинает свою многодневную иссушающую молитву. Молитву за тех, кого рано или поздно путь приведёт в Израиль. На лечение или просто так – поглазеть на Старый город, помолиться у Гроба Господня, оставить записочку в Стене Плача, полюбоваться Куполом Скалы на Храмовой горе. За тех, кто хотя бы мельком прочтёт или вспомнит о Святой земле.
За нас всех.

13.09.2020