Ильинские каникулы

У Василича в студенческие времена было много приключений, связанных с отъездами на каникулы или с возвращением в альма-матер. Но таких сюжетов, которые как-то по прошествии многих лет рассказала ему его жена, также прошедшая все эти российские транспортные круги ада, у него пожалуй не случалось.
А разница заключалась в том, что Василичу доводилось штурмовать поезда дальнего следования, идущие практически круглые сутки в Московском направлении, а этим девчонкам приходилось биться за место в пригородных поездах или курносых автобусах ПАЗиках, обеспечивающих потребности населения максимум раз в сутки. А маршрут её пролегал между Казанью и одним из сёл Тетюшского уезда под названием Ильинское.

Так вот, где-то в семидесятые годы прошлого века пришлось ей возвращаться в Казань после престольного праздника Великого Октября. Данной проблемой в один и тот же день было озадачено практически все местное студенческое население и молодые и не очень, работающие граждане, тогдашние гастербайтеры, отбывшие из стольного города Казань на малую родину для празднования очередной годовщины Великой Революции.
Немаловажным был конечно и момент поправки на натуральных деревенских харчах, и не будем ханжами, простое человеческое  желание вспомнить вкус и запах родного самогона. И вот по старой российской традиции, которая не предполагала длительных анализов и размышлений и базировалась на очень тонком расчете, называемом «Авось», когда припёрло, все они со всего Тетюшского края дружно ломанулись на один единственный пригородный поезд Буинск – Казань, последний, поспевавший в аккурат в срок к выходу на работу.

Поскольку девчонки отбывали с конечной станции, из районного центра с гордым названием - Буинск, вполне созвучным с именами таких приличных городов как Томск, Новосибирск, то попасть в вагон им кое-как удалось, причём даже достались сидячие места. Правда, вместо трех персон на скамейке приходилось сидеть по пять и более человек. Что при тогдашней их стройности и безудержном оптимизме было вполне терпимо. Но поскольку поезд был пригородным и останавливался, как говорится, у каждого столба, то через пару - тройку остановок все проходы и зазоры между скамейками были забиты отъезжающими. А ещё через часок-другой вагон был запрессован окончательно и бесповоротно. А впереди ещё было часов десять «стремительной» езды на Восточном экспрессе до столицы края вечно зелёных  помидор славного Татарстана.

Молоденькие худенькие девочки смущались и как могли отворачивались от разнообразных задниц, торчащих в проходах у них перед носом и периодически норовящих присесть на их острые коленки. Был с ними один парень из их деревни, которому очень надоели эти вольности и он приловчился молчком тыкать булавкой в зады особо наглым типам. Самое интересное, что в этой давке и шуме мало кто обращал внимание на какие-то там случайные уколы.

Наблюдались в этом экспрессе пассажиры с багажом, в котором они надеялись довезти дары деревни в виде сала, сметаны и свежих яиц до города для продовольственной поддержки скудной пролетарской жизни. Их участь была особенно жалкой. Мало того, что они сами стояли на одной ноге, так ещё приходилось держать чемодан, или то, что от него осталось при посадке. В общем, на многих сундучках совершенно стихийно уже обосновались менее обеспеченные пассажиры, которые и не подозревали, что топчут ногами натуральные продукты особой калорийности и качества.

Не менее трагической была участь пассажиров, которые должны были выходить на промежуточных остановках и которые легкомысленно проникли внутрь и расслабились, а потом  их просто засосало вглубь вагона. Самым ближайшим и реальным выходом для таких камикадзе было окно. Их десантирование на родной станции напоминало кадры времён гражданской войны, правда без стрельбы, но зато с полным набором многоэтажного мата и просто нецензурной лексики. Высадка происходила буквально по головам. Другого определения нельзя было и подобрать. Про оторванные рукава и пуговицы уж и говорить не стоит.
Интересно было наблюдать прибытие Восточного экспресса в стольный град Казань. Из вагона буквально вываливались мятые и измочаленные путешественники. Кто пулей мчался в пристанционный туалет, кто на ватных ногах двигался вдоль стенки в направлении буфета, а кто просто пытался остановиться и отдышаться на свежем воздухе, после душного вагона, пропахшего потом и прочими похмельными выделениями организмов. А там, на мокром обшарпанном полу среди жидкой грязи и вонючих луж валялись жалкие останки сплющенных чемоданов, клочки смятой бумаги, яичная шелуха, шкурки от копчёной колбасы какие-то цветные тряпки и пуговицы различного калибра.

Для наших детей и тем более внуков эти рассказы могут показаться байками, которые им впаривают пожилые люди. Но эти картины до сих пор стоят перед глазами рассказчиков и их никак не забыть. Причём, всё это в принципе считалось нормой и никто особо и не роптал. Тогда простые граждане в России и представить себе не могли, что все может быть совершенно по-другому. Цивилизовано. Просто за те шестьдесят - семьдесят  лет у новых поколений, рождённых после Великого Переворота, то-есть у основной массы населения безвозвратно пропали ориентиры и понятия о цивилизованном обществе и правилах поведения в нём.

Огромная страна после революции, а затем целой череды войн была поставлена на грань выживания. В этих условиях господствовали принципы военного коммунизма и законы тайги и зоны. Великая Отечественная война также отфильтровала своих граждан. Ведь в первую очередь погибали самые честные и порядочные люди, которые не привыкли прятаться за чужими спинами и бесстрашно шли под пули. Чаще выживали хитрейшие, наглейшие, не задумывающиеся о высоких материях.

Уже полетели спутники и космонавты. Жизнь в городах постепенно налаживалась. А вот сельское население,  за людей фактически не считали. Это были рабы на галерах. Молодёжи из деревни невозможно было выехать. Паспорта не выдавали. Люди в колхозах работали за символические трудодни, которые совершенно не обеспечивали возможности проживания без своего подсобного хозяйства. А его и так и ужимали и укорачивали всемерно и повсеместно в связи с очередными призывами и разнарядками Партии.
Деревенским парням был единственный путь на свободу – это служба в рядах Советской Армии. А девчонкам, при всей их аккуратности и трудолюбии светило только почётное место в рядах доярок или свекловодов и не более того.

Но Партия при всей её изощрённости и изворотливости не смогла учесть того момента, что в глубинке, часто в роли школьных учителей оказывались интеллигенты, сосланные по разным политическим мотивам из революционного Питера или промышленной Москвы. Настоящие коммунисты первых призывов, ещё не испорченные оппортунистическими и другими развращающими отклонениями, которые в своё время прошли настоящую школу борьбы за светлую утопическую коммунистическую идею. Они положили свою жизнь на эту борьбу, были расстреляны или сосланы в глубь огромной страны, но остались верны светлым идеалам, которым отдали свою жизнь, всю без остатка.
 И они от всего сердца рассказывали своим сельским ученикам, этим крестьянским  детям, белобрысым, бедно одетым, со светлыми глазами и чистою душой о Русской культуре, о Русской науке и о Русской классике.

        И надо сказать, что их труд не пропал напрасно. Как оказалось, и в глухих краях многие из них получили основы знаний и достойное образование, не хуже, чем в лучших школах областных и республиканских центров.
Жене повезло с такими учителями и при её остром уме, настойчивости, огромном трудолюбии и желании она смогла с их помощью, без всякой материальной поддержки вырваться из этого адского круга и пойти учиться дальше. Сначала профтехучилище, а затем и технологический институт.

        А такой пустяк, как вояж в деревню на каникулы для людей, прошедших эту тяжкую школу жизни, за проблему в общем и не считался. Сколько ещё было таких поездок по бездорожью на развалюхах - автобусах, набитых пассажирами, как селедки в бочке. А потом ещё и с пешим марш-броском по безлюдным, и от этого таким красивым заснеженным полям до родного дома.
И летом на колёсных пароходах по Волге. Когда  в трюме на жесткой деревянной скамье, а то и на полу, на газетке приходилось почти сутки шлёпать без еды и питья до родной пристани.

  И это всё происходило в самой большой и богатейшей стране мира!
Просто с ума можно сойти от этих контрастов! Даже не верится, что сегодня, во втором десятилетии нового века и тысячелетия все эти приключения потихоньку уходят в небытие.

А ещё был у Василича один забавный случай, связанный с Российской действительностью. Но это просто эпизод, запомнившийся своей житейской простотой и деревенской  непосредственностью.

      Как-то летом, взяв заслуженный отпуск, он решил навестить любимую жену с годовалым сыном, которые уже месяца два, как отдыхали в деревне у её родителей. В те времена самым удобным и быстрым путём из молодёжного города Нижнекамска до села Ильинское, что в Тетюшском уезде был маршрут по Каме и Волге на тогдашнем самом современном и прогрессивном виде водного транспорта, на теплоходе на подводных крыльях под названием «Метеор». Кстати, который и сегодня был бы весьма востребован, не обвались в очередной раз со страшным треском и шумом наша многострадальная страна.
Так вот, сев как-то утром в это настоящее чудо российской техники, обдуваемый на летней жаре легким ветерком, наслаждаясь чудесными Камскими и Волжскими водными просторами, с прохладным пивком из работающего на борту шикарного буфета, почти как в какой-нибудь Швеции или Германии, всего часов за шесть Василич можно сказать мухой долетел до славного города Тетюши, что уютно расположился на правом берегу матушки Волги.

     Пристань его славилась самой длинной и высокой лестницей на этом берегу реки, ведущей в старинный зелёный городок, широко известный своей сладкой вишней и копчёной рыбой. А поскольку до села потом предстояло добираться ещё километров десять на перекладных ему, как вновь испеченному зятю и родственнику, было оказано особое уважение. К его великому удивлению на пристани Василича встречал сам тесть, Василий Тихонович на конной повозке.
Надо сказать, что тесть был очень хорош и колоритен. При его почти двух метровом росте и поджарости, с загорелым, морщинистым, но благородным лицом с орлиным носом в свои шестьдесят с лишним лет он выглядел прямо как герой рассказов Горького, заправлявший бурлацкой ватагой на великой реке.

   Василич был слегка смущён такой встречей и при его очень среднем росте, можно сказать, немного комплексовал, но все-таки смело подал новому родственнику руку и как обычно в таких случаях задал незатейливый вопрос:
- Ну как дела? ...
На что тесть, как-то нахмурившись, негромко ответил:
- Да хреново …
У Василича в глазах потемнело, сразу полезли дурные мысли о жене, о маленьком сыне:
- А что случилось?! ...
- Да вот вчера выпил, а сегодня башка трещит, сил нет…
У зятя отлегло на сердце. Он ещё не привык к таким прямым и откровенным, а поэтому несколько неожиданным изложениям мужских проблем от нового родственника.

- Ну это дело поправимое! А я уж чего только не подумал… сказал он и побежал в ларёк на пристани за лекарством. Водки там к сожалению не было, он взял пару бутылок портвейна и они чуть отъехав в тенёк откупорили бутылки и чокнулись за здоровье.
Ну а потом десять километров по летней жаре на неспешной повозке они ехали и вели немногословную беседу за жизнь. Через некоторое время портвейн кончился, а вместе с ним затихла и беседа. Потом Василич допустил ещё одну тактическую ошибку. Он взял опустевшие бутылки и легкомысленно закинул их в придорожные кусты. За что был награжден весьма укоризненным взглядом тестя. Потом он узнал, что в деревне пустые бутылки – это отдельная статья дохода, которые собираются в укромном месте, а затем обмениваются в магазине на то же вино.

Много нового для себя открыл в тот незабываемый приезд в деревню Василич. У себя на Смоленщине он конечно бывал в местных колхозах и сёлах на уборке картошки, куда их возили в старших классах. Но обретаться вот так, конкретно, в качестве настоящего сельского жителя ему ещё не приходилось.
Семья у тестя была большая. Девять человек детей. Два сына и семь дочек. Средняя из них волей случая и стала его женой. Сам он, единственный ребёнок у своих родителей, был сразу принят в эту дружную и крепкую команду. И поскольку по характеру был весьма общительным и весёлым, то особых вопросов к нему не возникало. А он с удовольствием старался принимать посильное участие в нелёгком крестьянском быте. 
   
Любимым его занятием было колоть дрова. Ещё с тех далеких времён, когда они жили в коммуналке, где приходилось зимой топить печь ему нравилось это конкретное занятие. Он помнил, как вначале во дворе перед дровяным сараем лежала огромная куча берёзовых брёвен. Пилить он не очень любил. Но без этой обязательной операции дров на зиму не заготовишь. Вот и приходилось им с отцом двуручной пилой несколько дней по вечерам вжикать туда-сюда, пока после нескольких часов работы эта куча не превращалась в ещё большую кучу напиленных чурбаков. А вот здесь начиналась самая любимая для него работа. Как-то папаня обучил его этому нехитрому делу и он, когда уже к годам пятнадцати окреп, от души полюбил это лихое занятие.

     Он подходил к горе напиленных чурбаков, выбирал подходящую колоду, и вот огромная куча с одной стороны колоды начинала постепенно убывать, а с другой стороны начинала подниматься куча наколотых дров, которая так же на глазах росла и занимала всё больше места. А сам процесс кроме приятных физических усилий ещё имел много маленьких секретов, которые познавались и совершенствовались практически в течение всего времени работы. Это был поистине творческий процесс. Ведь расколоть сучковатую чурку на ровные поленья надо было уметь. А главное – результат работы был в любую минуту, что называется налицо.

     Правда в этот раз был один неприятный момент, когда он в силу излишней лихости и избытка сил кидая через плечо об колоду особо корявую чурку повредил черен топора, что при всей общей положительной оценке его трудов несколько подпортило общую картину.
А вот заготавливать на зиму сено для коровы Василичу было непривычно и не очень приятно. Так как заниматься этим нелёгким делом приходилось, как правило на жаре или в ужасной духоте сеновала. Но деваться было некуда, и он в стройных рядах новых родственников старался не отставать. Все трудились дружно, споро и по молодости лет он  управлялся не хуже других.
В принципе жизнь летом в деревне его вполне устраивала. Физическая работа не пугала, кормили как говорится - на убой, рыбалка на Волге тоже была достойной. Так что впечатления от той поездки остались самые лучшие.

     Кстати о рыбалке. До Волги было километра три полями, а потом «козьей тропой», метров пятьсот по крутому спуску до воды. Туда, вниз это ещё ладно, а вот назад, наверх, при полной выкладке, с рюкзаком рыбы, это с непривычки было весьма накладно.
Василич еще никогда не сталкивался с местными особенностями рыбной ловли. Практически у каждого деревенского мужика на Волге была своя лодка и своя «проловка».
Как-то взял его на рыбалку старинный друг семьи дядя Федя Шутов. Заводной оказался дедок. Ну понятное дело, что туда поутру, по холодку, да налегке долетели можно сказать пулей. Там внизу около воды к огромной коряге была привязана его здоровенная деревянная лодка. Столкнули её на воду и на вёслах подплыли к незаметному буйку, недалеко от берега. Дядя Федя подхватил этот самый буёк и вытащил за шнурок ту самую «проловку», о которой Василич уже слышал, но ни разу ещё не видел. А это простая крестьянская приспособа для ловли с лодки на большой реке с приличным течением. Вместо якоря. И представляет она из себя обычную проволоку, которая заведена  перпендикулярно от берега метров на сто и заякорена там. Обычно рыбак,  подъехав по этой проволоке к месту, где закреплена кормушка для рыбы, цеплялся носом и кормой лодки за эту проволоку и уже никакой ветер и волна не могли его снести в сторону от прикормленного места. И если все сделано правильно, то успех в рыбалке был гарантирован.

Устроившись подобным образом, он на корме, дедок на носу с немудреными удочками, представляющими из себя короткие палки с леской и кивком они начали на червя «драть» леща. Василич раньше ловил леща только на «кольцо». Это тоже довольно простая приспособа, гарантирующая ловлю на кормушке. Здесь было приблизительно то же, но уже на заранее прикормленном месте.
Лещ часов до десяти утра шел хорошо, и они успели поймать штук по двадцать красавцев от полу до полутора килограммов. Ну а потом как обрезало. Самое время перекусить! …
Дядя Федя поинтересовался:
- Что мол тебе приготовила на Волгу молодая жена?
На что Василич с гордостью достал из рюкзака бутылку вина и кое-какую снедь. Дядя Федя, большой любитель выпить оживился:
- Ну, давай Юрка, за рыбалку!
Выпили, закусили, поболтали немного и начали потихоньку собираться в обратный путь. Отцепились от проволоки, не спеша подплыли к берегу. Кое-как вытащили на песок тяжеленную лодку. Дядя Федя пристегнул её обратно к коряге, закинул за спину мешок с рыбой:
- Ну что, пошли!

     Василич одел на плечи свой изрядно потяжелевший рюкзак и бодро тронулся следом. Только потом он понял, насколько привычен в ходьбе по «козьей тропе» его немолодой спутник и насколько для него, бывшего спортсмена и просто молодого мужика, тяжело с непривычки лезть наверх с поклажей. Он не успевал за шустрым дедком и только изредка за очередным поворотом видел, как мелькали в кустах его пятки.
Весь в мыле он наконец вылез наверх, где уже покуривал на бревне его спутник.
- Ну что, Юрка, притомился? Это тебе не в городе на лифтах кататься!... - ехидно подколол он запыхавшегося рыбачка.

     Жизнь и быт  в деревне в корне отличались от городской суеты, и Василич с любопытством наблюдал за людьми,  прислушивался к разговорам и рассказам не переставая удивляться той простоте отношений и своеобразному юмору, с которым подходили к решению больших или маленьких проблем.
Вот взять рассказ дяди Феди о нетерпеливом рыбаке, который как-то насмешил всё село.
Значит жил в Ильинском один мужичок. Звали его Семён и отличался он своеобразным характером и соответственно своим поведением. Был он типа заводной и нервный. Рыбалкой не увлекался, но как-то летом увидев, что сосед почти каждый день таскает с Волги домой по мешку рыбы, решил  неплохо бы и самому порыбачить и порадовать домочадцев свежей рыбкой. Своей лодки у него не было. Поэтому поговорив с мужиками, он одолжил у одного на денёк лодку и удочки и поутру отправился с соседом на рыбалку.

     Пришли они на Волгу. Сосед показал ему свободную проволоку рядом с ним, объяснил, как вставать на якорь, они стащили на воду лодки и сосед уплыл на своё прикормленное место.
Для начала Семен уронил в воду весло и вместо того, чтоб быстренько плыть к буйку и срочно вставать на якорь ему пришлось раздеваться и доставать его. Чертыхаясь, он кое-как догнал уплывшее весло и когда сосед уже забросил удочки, он только-только отплыл от берега.
В конце концов он добрался до буйка зацепился за проволоку и начал готовить удочки. Естественно, для начала запутался с леской и когда разобрался, то сосед уже на его глазах вытащил пару здоровенных лещей. С трудом насадив на крючок извивающегося как чёрт червяка и уколов при этой непростой и противной процедуре палец, Семён наконец забросил в воду первую удочку. Процесс забрасывания второй удочки не отличался особым разнообразием и, повторив практически все предыдущие ошибки, второй червяк оказался на дне. Весь в поту от напряжения он, вздохнув с облегчением, приступил непосредственно к ловле.

     Но для начала поскольку Сеня поставил обе удочки слишком близко друг к другу они зацепились одна за другую. И когда он хотел проверить червя на первой и начал ее вытаскивать, кивок на второй задёргался. Он бросил первую, схватил вторую, лихо подсёк и потащил наверх. Поняв, что никакой поклёвки не было, а просто лески переплелись, он ругнулся, плюнул в сердцах и начал распутывать растущую на глазах «бороду».
А сосед не спеша таскает одного леща за другим и таскает. А Семён все ещё путается с удочками и крючками. Наконец кое-как разобравшись, он решил, что пока вторая удочка будет только мешать, забросил одну и весь превратился во внимание.

     Время идёт, а рыба не клюёт. Он и так и сяк, и червя менял, и прикорм подбрасывал – тишина. А сосед таскает и таскает. Пошёл третий час путины, а у Семёна пусто. Промаявшись ещё полчаса и матерясь после каждого вытащенного соседом леща, он в конце концов завёлся и окончательно потеряв терпение, схватил обе удочки, переломил их через колено и начал остервенело тыкать обломками в воду приговаривая:
- Я вам сейчас все бельмы повыкалываю!!! ...
Сосед, наблюдая эту картину чуть из лодки не выпал со смеху. Но так он конечно виду не подал. Просто поняв, как Семёну тошно, крикнул ему, чтоб тот возвращался на берег, а рыбкой он с ним поделится. Поскольку за это время он уже наловил порядком и хватит обоим.

А вот ещё один сюжет из местного фолклёра.
Как-то уехала одна баба в Тетюши рожать очередного ребёнка и оставила на хозяйстве своего мужика, который частенько её укорял:
- Что у тебя за проблемы - обед приготовить, скотину накормить да на огороде поковыряться. А вот у меня дела, так дела! …
Ну что ж, продержались они с детьми денёк – другой на припасах, что мать приготовила, первым закончился хлеб. А в то время все пекли его сами, в русской печи, так как своей пекарни в селе не было, а ездить за хлебом в соседний центр в жаркую летнюю пору не всегда удавалось, а автолавка частенько задерживалась. То сломается, то из за дождя дороги раскиснут.

     Ну делать нечего, вспомнил мужик женины наказы, замесил с вечера тесто и поставил его в чулан расстаиваться. Рано поутру протопил печь, разгрёб к краям золу и уголья, налепил кругляков из теста и стал их прилаживать на деревянную лопату, чтоб сажать в печку. Всё вроде шло нормально, и он уже про себя начал думать:
- Вот невидаль - хлеба напечь! Да запросто…
Приладил каравай, который покрупнее, на лопату и начал сажать его в печку. А там технология такая: заводишь лопату в печь на нужное место и начинаешь мелкими рывками выдергивать из под него лопату, да так, чтоб каравай съехал в нужное место. Но это, оказывается, получается только тогда, когда на лопату предварительно подсыплешь достаточное количество муки. Это и называется Ноу-Хау! Чего, естественное дело, мужику в своё время если и доложили, то вряд ли он на эту чепуху обратил внимание и выслушал до конца.
Ну вот каравай и прилип к лопате конкретно. Минут пять он его тряс как мог, а потом, покрыв трёхэтажным матом все эти кухонные премудрости, шарахнул несколько раз ребром лопаты об под печи и стряхнул наконец презренный алякиш в уголья.

А  ещё был один случай, практически с аналогичной ситуацией, когда такой же бедолага-пекарь остался на хозяйстве с детьми и затеял ту же суету с хлебом. В принципе сюжет один в один с предыдущим, с той лишь разницей, что ему всё-таки удалось посадить караваи в разогретую печь, на весь под, всё как положено. Но у него то ли тесто до конца не расстоялось, то ли оказалось жидковатым и после размещения в печи караваи полезли вширь и в конце концов спеклись в один огромный шмат, который занял всё свободное пространство и даже по краям чуть загнулся кверху. И единственным способом накормить оголодавшую семью было остудить печку и послать в заход мальца с ножом, чтоб он по кускам наковырял наконец пропитание для семьи.
Естественно, что в деревне сохранить в тайне такие хохмы не было никакой возможности. И всё село угорало со смеху не один месяц. А потом эти немудрёные истории передавались из уст в уста, как продукт местного народного творчества в качестве притч и анекдотов.

Вот приблизительно так и проходило первое знакомство Василича с семьёй супруги и деревенским бытом.
Он не переставал удивляться простому русскому народу, который продолжал жить, работать и шутить невзирая ни на какие перетрубации в центрах, ни на какие там перевороты. А проблемы у них были всё те же, как и много лет назад:
- Завезут ли нынче в магазин хлеб и водку?
- Успеют до дождя убрать сено?
- Хватит ли на зиму дров?

     Информационный смерч, обрушивающийся в городах ежедневно на головы подготовленного и не очень электората, никогда не давал спокойно жить и заставлял напрягаться по самым  разнообразным поводам:
- Кризис есть или уже прошел?
- ЖКХ подорожает или очень подорожает?
- НАТО уже на границе или ещё рядом?
- Где рванет очередной мусульманский смертник – в Краснодаре или Москве?
В общем, не жизнь, а сплошной ребус…

Но, тем не менее, дети уже выросли, подрастают внуки и жизнь в нашем Отечестве идёт своим не очень цивилизованным путём. Отечестве, которое мы в любом случае, ни на что не променяем…