IX. Ты победил, Галилеянин!

   Эфес, провинция Азия

   Год 800 от основания Рима


  IV-ый Скифский легион становился лагерем в миле от Эфеса - большого и
 оживленного города на берегу Эгейского моря, столицы римской провинции Азия. 
 Пять тысяч пар рук, вооруженных небольшими походными лопатками и кирками,
 неутомимо копали ров в каменистой почве Малоазиатского полустрова, выбрасывая
 землю внутрь периметра будущего лагеря. К счастью для солдат, легион находился
 не на вражеской территории, а на давно уже обжитой римлянами, поэтому легат
 распорядился копать неглубоко - семь футов в глубину, семь в ширину. Вместе с
 валом, образованным от вынутой из рва земли, общая высота укрепления должна была
 бы составить около 12 футов. Плюс колья, воткнутые в вал остриями ко рву, плюс
 караульная тропа, утоптанная наверху вала - этого дожно было вполне хватить...
 Потом предстояла работа внутри периметра - обозначить две главные пересекающиеся
 под прямым углом дороги лагеря - виа претория и виа декумана, каждая из которых
 оканчивается воротами со сторожевыми башнями, соответственно - порта претория
 и порта декумана, и, наконец, разбивать по центуриям и покогортно сотни
 палаток из козьих шкур мехом вовнутрь, обильно смазанных снаружи жиром,
 защищающим от промокания. Но прежде ставились большие палатки для легионного
 начальства и штабной шатер - в общем, работы навалом! А наутро все снимать,
 срывать вал, засыпать ров...  Весь труд в обратном порядке - делалось это для того,
 чтобы потенциальный враг не смог использовать укрепление против самих римлян.
 И так изо дня в день, после тридцатимильного перехода, если легион на марше.
 Эх, нелегка жизнь рядового легионера!

  Командир легиона Клавдий Сульпиций Квириний сидел на походном раскладном
 стуле на пригорке и наблюдал за работой подчиненных.
- Послушай, трибун, - обратился он к стоящему рядом латиклавию Гаю Мурене, -
 я решил остановиться здесь дня на три-четыре. Эфес стоит того, чтобы
 осмотреть его повнимательнее. Кроме того, дадим нашим парням отдохнуть
 подольше и ознакомиться с местными винными погребами и лупанариями - они это
 заслужили! Что скажешь?
- Ты прав, конечно! Надо обязательно посетить одно из семи чудес света - Храм
 Артемиды. Да и Геракловы Врата чего стоят! А какие герои ступали по камням
 этих площадей - Гай Марий, Луций Сулла, Гней Помпей....  Сам Великий Александр,
 наконец!
- Митридата Евпатора забыл - он тут пролил много крови римских граждан! - иронично
 заметил Клавдий.
- За что и был в полной мере наказан и унижен Суллой! - подытожил краткий экскурс
 в историю Мурена.
- Сделаем так, - продолжил легат, - оставим легион под командой префекта лагеря,
 а сами воспользуемся гостеприимством консула-суффекта Луция Фронтона - он мой
 давний приятель! 

  Отдав необходимые распоряжения префекту Квинту Прокулу, взяв лошадей и двух
 легионных рабов, старшие командиры поскакали в направлении города.

  Клавдий не обманулся в ожиданиях и был радушно встречен наместником Азии на
 его роскошной вилле на западной окраине Эфеса. „Мой дом это ваш дом, а ваши
 пожелания - приказ для меня!“ - с такими словами консул-суффект Азии Луций Фронтон
 провел гостей в просторный триклиний, отделанный ценнейшим каррарским мрамором,
 где на большом круглом столе их уже ожидал изысканный ужин.  Полулежа на обитых
 цветным шелком ложах, благородные патриции предавались неспешной беседе...
- Что привело IV-ый Скифский в наш край и куда ты направляешься, если это, конечно,
 не государственная тайна? - мягко поинтересовался Фронтон.
- Для тебя, чиновника такого высокого уровня, никакой тайны нет - легион меняет место
 постоянной дислокации. Теперь это будет сирийский город Кирр, самая восточная
 окраина империи.
- Намечается война с Парфией или я чего-то не знаю? - удивленно воскликнул консул.
- Скорее просто укрепление границы. Хотя...  Император не посвятил меня настолько
 в свои планы, да и стар я уже, на покой пора... Но Цезарь Клавдий пока не отпускает.
- Мы сейчас сильно увязли в Британии, четырьмя легионами. Вполне возможно, к ним
 добавятся еще.., - выразил свое мнение Гай Мурена, - не до парфян теперь! 
- Думаю, Авл Плавтий скоро справится с бриттами. К тому же, у него одним из легатов
  Веспасиан Флавий - молодой, но многообещающий полководец! Достойная смена мне,
 старику, - Клавдий грустно улыбнулся, - капризная Фортуна несправедливо обошлась
 со мной - я был женат дважды, но ни одна из жен не подарила наследника...
 Я последний в славном древнем роду Сульпициев... 
 Присутствующие тактично молчали, ожидая продолжения, и после короткой паузы оно
 последовало:
- Есть в моем легионе один молодой опцион - он отважен в бою, достаточно умен и
 просто хорош собой. Я навел о нем справки - он сирота, ни родителей, ни братьев и 
 сестер, никого... У меня есть намерение усыновить его, дать мое имя, титул, состояние.
 Вы первые, кто слышит об этом, потому прошу вас пока держать языки за зубами!
- Ты мой старый друг, Клавдий, поэтому скажу прямо, не обижайся! - Луций Фронтон
 положил правую ладонь на плечо легата, - ты праздновал Сатурналии уже 67 раз!
 Поторопись со своим благим намерением!

  Храм Артемиды-Дианы поразил патрициев огромным количеством изящных белых
 колонн, рвущихся к небу. Говорят, что храм (да и сам город) основали когда-то
 легендарные амазонки. Много бедствий и разрушений претерпел он, но каждый раз
 восстанавливался горожанами. Когда человек по имени Герострат поджег храм, желая
 увековечить свое имя таким образом, тот очень сильно пострадал. Великолепная статуя
 Артемиды разрушилась полностью. Злопыхатели ехидно спрашивали у эфесцев: почему-же
 сама богиня не явилась и не спасла храм и статую? На что они гордо отвечали: ей
 было некогда в ту ночь - она принимала роды царственного мальчика в Пелле...
 Через тридцать лет сам божественный Александр пришел в Эфес и сделал все для
 полного восстановления храма. И даже лично провел первое ритуальное служение своей
 патронессе...

  Легат и трибун возвращались на виллу, как вдруг на агоре Клавдий случайно обратил
 внимание на старую женщину в толпе прохожих. Ему показалось, что он давно ее знает,
 но чувство это было очень смутным, расплывчатым... Однако внутренний голос кричал:
 окликни ее! Это важно!
– Филон! - обернулся он к одному из сопровождавших рабов, - видишь ту старуху в
 зеленом хитоне?
- Да, хозяин!
- Проследи за ней, узнай, где живет, как зовут. Вечером доложишь!
- Понял, хозяин! - Филон отделился от группы и неспешно направился следом за зеленым
 хитоном...
- Что-то случилось, командир? Я могу тебе помочь? - участливо спросил Гай Мурена.
- Нет, ерунда, трибун. Померещилось... Пойдем-ка взглянем на Геркулесовы Врата и
 монумент Гаю Марию и Сулле - они должны быть где-то рядом...

  Консул и его гости сидели на скамейках среди благоухающих роз в саду виллы
 и наслаждались вечерней прохладой и благородным цекубским вином, когда из
 полумрака беззвучно выступил Филон, застыв в почтительном отдалении.
- Я хотел бы переговорить со своим рабом, - обратился Клавдий к Луцию, - можешь
 предоставить мне свой таблинум ненадолго?
- Разумеется, хоть всю виллу, или город, или провинцию, - откликнулся Фронтон,
 улыбаясь, - мой кабинет в твоем распоряжении!
 Легат вошел в таблинум, уставленный высокими регалами, полными свитками, церами
 и пергаментами и уселся в кожаное кресло за большим столом эбенового дерева.
 Раб, войдя следом, плотно закрыл за собой дверь и стал пред столом.
- Говори! Подробно и не спеша.
- Я следовал за старой женщиной около восьми минут, когда она вошла в дом в конце
 улицы Куретов, - начал Филон, - через четверть часа она вышла из дома (который я
 запомнил) и направилась к восточной окраине города. Еще через четверть часа
 женщина вошла в маленький захудалый домик, сложенный из камня, без всякого
 цемента, всего с одним помещением и одним окном без стекла, без ставен...
 Я выждал около получаса и заглянул в окно:
 земляной пол, лежанка из грубого, необработанного дерева, такой же столик с
 немногочисленной глиняной утварью (миска, кувшин, две кружки и две деревянные
 ложки, ваза со смоковницами), небольшой ларь в углу. Все очень бедно, без намека
 на излишества. Женщина спала на топчане и видеть меня не могла. Затем я ждал еще
 около часа, в надежде расспросить о ней...  Наконец, из соседнего дома вышла соседка
 лет тридцати, по виду - латинянка, скорее даже жена гражданина Рима. Она сказала мне,
 что старуху зовут Мириам, она иудейка, живет здесь лет 5 или 6. Живет очень тихо и
 скромно, ее почти никто не посещает, за исключением одного мужчины. Иудей, года
 32-34, возможно сын, но наверное латинянка не знает. Скорее всего, он и содержит
 Мириам, поскольку приносит ей хлеб, сыр, фрукты, молоко. Вероятно, домик принадлежит
 ему. Это все, хозяин!
- Свободен! И никому ни слова, язык отрежу! Будешь служить верно и молчать - дам
 вольную в месяце Фебы следующего года, как и обещал!

  Клавдий глубоко задумался: „Мириам, Мириам, Мириам... Примерно моя ровесница...
 Иудея, Галилея, Идумея...“  В голову ничего не приходило. Будучи младшим трибуном,
 Клавдий Сульпиций служил в Иудее два года в качестве начальника Иерусалимского
 гарнизона, но никаких мыслей по поводу Мириам не возникало. А мучительное чувство
 того, что он ее знает, никак не отпускало.  „Надо поговорить с ней.“ - решил старый
 легат.

  На следующее утро Клавдий опять вызвал к себе Филона.
- Пойдешь к Мириам и приведешь ее сюда, опять в таблинум. Только аккуратно, без
 насилия! Если не захочет идти, найди способ уговорить ее. Ступай!   
 Часа через полтора старая женщина была доставлена Филоном на виллу наместника Азии.
 Все это время Клавдий сидел в кресле таблинума и мучительно пытался вспомнить
 хоть что-нибудь. Это было какое-то наваждение...  Раздался стук в дверь.
- Да!
 Вошел Филон.
- Она здесь, хозяин!
- Впусти, закрой дверь снаружи и оставайся там. Не хочу, чтобы нас подслушал кто-то,
 кроме тебя. 
 Филон кивнул и вышел.  Следом вошла женщина, остановившись в центре комнаты.
- Здравствуй! Тебя ведь Мириам зовут? А мое имя...
- Клавдий Сульпиций Квириний! - опередила его Мириам.
- Тебе Филон сказал?
- Ты сам. Почти 50 лет тому... - устало улыбнулась загадочная собеседница.
 Клавдий хлопнул себя ладонью по лбу:
- Я знал! Я был уверен, что знаю тебя, но большего вспомнить не мог...
 Садись  поудобнее, - указал он на мягкий стул со спинкой, специально принесенный
 сюда, - садись и рассказывай! Это было в Иудее?
- В Галилее. В моем родном городе Назарете. Ты, молодой трибун с отрядом всадников,
 останавливался лагерем на пути в Иерусалим. У нас была ночь любви! Одна ночь...
- Да, кажется, я вспоминаю... Ты прости, Мириам! Всю свою жизнь я солдат. Истоптал
 всю империю. Сотни городов, поселений и деревушек... Тысячи и тысячи лиц...
 Много красивых женщин делили со мной ложе - от огненноволосых каледонок с
 белоснежной кожей до черных как ночь нубиек... Ради всех Богов, прости меня!
- Тебе незачем извиняться, патриций! Я не держу на тебя зла! Каждый из нас прожил
 свою жизнь, вот только... - Мириам замялась, - не знаю, стоит ли...  Или не имеет
 смысла теперь уже...  Нет, все-таки ты должен знать! Ты подарил мне сына!

  Клавдий замер за столом как изваяние. Около минуты в таблинуме царила
 гробовая тишина...  Наконец, старый легат пришел в себя:
- Не имеет смысла, говоришь ты? ЭТО МЕНЯЕТ ВСЕ!!! Он здесь, в Эфесе? 
 Я усыновлю его, дам родовое имя, сенатский статус, все мои дома и виллы,
 двенадцать миллионов сестерций, ты доживешь остаток своей жизни в почете и
 роскоши, ты понимаешь это!?
- Остановись, сенатор! - Мириам вскинула руки в умоляющем жесте, - остановись!
 Его нет здесь! Его нет в этом мире. Он умер...
 Клавдий, произносивший свою тираду стоя, рухнул в кресло. В воздухе опять повисла
 тишина... Никто не нарушал ее минут пять, не меньше. Никогда еще коварная Фортуна
 так с ним не шутила... Все-таки железный полководец взял себя в руки:
- Расскажи о нем. Как рос, чего достиг, отчего умер...  Как его звали, наконец!
- Йешуа. Так назвал его „отец“ - человек, ставший моим мужем. Он был уже стар и
 умер, когда Йешуа исполнилось двенадцать. Судьба забросила нас в Египет, случилось
 так, что поиски работы привели меня в Александрийскую библиотеку. Я убирала, мыла,
 подметала и стирала... Йешуа всегда сопровождал меня туда - его влекли бесчисленные
 свитки и пергаменты, и ученые мужи, которые помногу беседовали с мальчиком.
 Так он выучил греческий и латынь, и чтение и письмо - Йешуа был не по годам умен! 
 (Чтению на арамейском и Торе он научился еще в Назарете). Потом мы вернулись в
 Галилею, в дом моих родителей Иоакима и Анны, умерших к тому времени. Йешуа
 занимался ремеслом, полученным от „отца“ - столярством, но мыслями он был где-то
 много выше... Тогда он отправился в Гадару - город в дне пути от Назарета.
 В Гадаре находилась греческая философская школа киников, где он и учился еще
 несколько лет. Так он стал философом, и не просто философом, но пророком,
 подобно Заратустре, породив новое вероучение и начав проповедовать его
 в народе...
 
  Клавдий внимательно слушал. Ему вспомнился давний разговор с отцом, мечтавшим
 (то ли в шутку, то ли всерьез) о внуке-философе. „Какая жестокая ирония судьбы!“-
 с горькой улыбкой подумал он.
- Что же было дальше?
 
  - Дабы придать большего значения своим проповедям, он называл себя Царем
 Иудейским, и даже сыном Всевышнего. Я знаю, для вас, римлян, это всего лишь
 слова - вы не особенно религиозны! Ваши боги для вас - древняя традиция, дань
 памяти предков, не более. Иное дело иудеи. Они свято верят! Многие из них фанатичны
 в своей вере.., - продолжила Мириам, - поэтому Синедрион, опасаясь растущей в народе
 популярности нового пророка, объявил моего сына еретиком и богохульником, ложным
 мессией. Первосвященники настояли на смертной казни для Йешуа, и ваш прокуратор
 (тогда это был Понтий Пилат) не посмел отказать им, хотя сам не желал его смерти.
 Как беглый раб и преступник, Йешуа был распят на кресте. Пятнадцать лет назад...
- Нелепые обвинения, ужасная смерть! - тяжко вздохнул Клавдий, - печальный конец...
- Нет, патриций, это еще не конец! Учение Йешуа живет и крепнет с каждым днем!
 Двенадцать преданнейших ему учеников, называющих себя по-гречески - апостолы,
 разносят весть об Иисусе (так они зовут своего Учителя) по всей Ойкумене...
- Кто тот человек, что приносит тебе пищу, один из апостолов?
- Да, самый молодой из них, Йоханан. Перед самой смертью Йешуа он обещал ему
 заботиться обо мне и держит свое обещание!
- Судя по всему, недостаточно! Я дам тебе денег, сколько пожелаешь...
- Мне ничего не нужно! - протестующе вскинула руки Мириам, - у меня есть все
 необходимое. Умеренность во всем - один из постулатов учения Йешуа.
 А теперь прощай, Клавдий! Мне пора к Йоханану - он занимается жизнеописанием
 Иисуса, которое назвал Евангелием и нуждается в моей помощи. Свитки надо
 переписывать много раз!
- Прощай и ты, Мириам! Пусть все боги - и наши, и ваши, берегут тебя! 
 Старая женщина сделала странный жест в сторону Клавдия, как-бы обозначив в воздухе
 четыре перекрещенные точки и вышла из таблинума.

  - Филон, войди! Она ушла?
- Да, хозяин!
- Скачи в легион, передай мое распоряжение префекту лагеря: пусть выберет контуберний
 наиболее толковых плотников и каменщиков и пошлет завтра с утра к дому Мириам,
 который ты покажешь. Пусть даст им повозку с наилучшим материалом! Они должны
 настелить пол в доме, выложить очаг с дымоотводом, укрепить стены цементом,
 починить крышу. Если старуха будет перечить - выставить ее за дверь, но аккуратно,
 без кулаков...  И да - пусть сделают прочные ставни на окно и новую дверь. Вот тебе
 тридцать денариев, - легат бросил на стол мешочек с серебром, - пойдешь на рынок,
 купишь столу, хитон, несколько туник, две пары сандалий - все хорошего качества!
 Кроме того, купишь достаточно посуды из керамики, теплое одеяло из шерсти,
 небольшой треножник, два стула и высокую полку для посуды. Наймешь возницу и
 доставишь все к дому Мириам. Все понял?
- Да, хозаин, выполняю! - Филон позволил себе улыбнуться...

  Все было сделано, как приказал Клавдий Сульпиций. А спустя еще один день,
 IV-ый Скифский легион снялся с лагеря и ушел к месту новой дислокации.

   “... найти дом в конце улицы Куретов, где живет иудей 32х-34х лет по имени
 Йоханан, обыскать и сжечь все найденные в доме свитки. Йоханана допросить с
 пристрастием на предмет других его свитков, находящихся где-либо еще. Все сжечь.
 Иудея выпороть плетьми, но оставить жизнь, запретив впредь проповедничество.
 
 Консул-суффект Луций Фронтон.“

  Закончив письмо, Фронтон вдавил в воск личную печать и захлопнул церу.
- Дарий! - кликнул он своего раба. Тут же появился хитроумный сириец-управляющий.
-  Ты передал мне весь разговор легата и старухи?
- Слово в слово, хозяин! Отверстие за гобеленом, которое я придумал...
- Ладно, - перебил его консул, - ступай к начальнику моей канцелярии, передай это. -
 Луций протянул управляющему табличку с письмом.
- А что со старухой? Будут отдельные распоряжения?
- Ничего. Она безобидна. Пусть доживает свои дни... 

  Консул-суффект задумался о чем-то, а потом сказал вслух, ни к кому не обращаясь:
- Адепты новоявленного Мессии...  Они отрицают всех богов, кроме своего...
 Они презирают Храм Артемиды* - гордость эфесцев, поистине чудо архитектурного
 искусства...   Клянусь яйцами Юпитера,  не бывать этому, пока я жив! - он громко
 хлопнул ладонью по черной как воды Стикса столешнице...


                – – – – – – – – – –

  * Через двести лет после описанных событий храм Артемиды Эфесской был подожжен
 и разграблен. На этот раз - готами. Никогда больше храм не реставрировался, а после
 утверждения христианства на этой территории, был окончательно разрушен. Часть его
 колонн была перевезена в Константинополь и использована в строительстве собора
 Святой Софии.