Как я провёл лето

Посвящается
Наталье Владимировне (не помню фамилию)
I
Я в детстве хоть и не был задохликом, но весу мне не хватало. Мне бы и сейчас килограмм десять прибавить. Для нормального соотношения с ростом. Помню, было мне лет двенадцать-тринадцать. Передо мной уже давно стоял вопрос: где бы заработать. Однажды мы с Саней предприняли несколько попыток «трудоустроиться». Вот Саня-то был задохлик. Такой тощий и бледный, что некоторые прохожие сочувственно оборачивались. А в школе пацаны дразнили его глистой. Учились мы в разных школах. Знакомы  же были потому, что он жил рядом с моим одноклассником. Саня тогда хотел быть блатным (тем более девяностые ещё не кончились). Но родаки денег не давали, хотя у них были. Вернее – у его отчима: тот был коммерсантом. А отца мать недавно бросила.
Мы с Саней шатались по узким улочкам частного сектора, соображая.
– Видишь, бабка на лавочке сидит? Давай ей дрова поколем. Недавно, видать, привезли. – Я озву-чил пришедшую мне только что светлую мысль.

– Дрова? – Переспросила бабка и добродушно рассмеялась. – Мне Лёнька поколет, – она кивнула на домик напротив, – он работящий, когда не пьёт. Запой уже кончился, щас дня три отлежится… А вы же надорвётесь. А жись-то длинная…– Она ещё долго сокрушалась насчёт нашей худобы, качала головой, хваталась за сердце…

– Дурацкая бабка. – Негодовал Саня. – Этот алкаш ещё когда придёт, а мы бы ей сёдня уже раскололи, ёптель.
– Раскололи бы. – Скептически протянул я, оглядывая Саню. Меня уже успела покинуть недавняя самонадеянность.
Потом набрели на какую-то пилораму на окраине. Войдя на территорию, увидели кучку мужиков, которые молча слушали одного несколько чище одетого и осанистого.
– Этот у них, походу, бугор. – Сказал Саня, кивая на оратора. – Или смотрящий.
Немного помявшись, мы подошли поближе.
– А вы чо здесь трётесь. – Без выражения спросил человек, которого Саня окрестил бугром или смотрящим.
– «Враги сожгли родную хату». Работать хочем. – Бойко начал Саня.
– А чо умеете? Где работали? – С нарочитой деловитостью спросил  «смотрящий бугор». – Лет-то вам сколько, задохлики?
–Х, ёптель. Всё умеем.
– Нигде не работали.  – Поспешно ответили мы на первые два вопроса.
– Вон штабеля видите? Несколько плах с того на этот перекинете – тогда посмотрим. – Он показал могучей рукой в угол территории, уже приготовившись смеяться. «Посмотрим» он для понта сказал, ведь и так было очевидно, что нам там делать нехер.
Плахи были толстенные, длиннющие, широ-ченные – на размах наших рук. Штабеля были высо-кие. Нам пришлось карабкаться по выступавшим краям нижних плах. Мне досталась комлевая сторона… Короче, перекинуть хотя бы одну, как следует, нам не удалось.

– …взял дёрнул на себя – я и упал.  – Пытался оправдать Саня свою профнепригодность. – В смоле весь измазался…
Мужики весело хохотали нам вслед.
– Придёте, когда подрастёте! – Крикнул один из них.
Все остальные наши попытки были столь же не удачны. На нас смотрели недоумённо, сочувственно, опасливо, брезгливо, насмешливо… «Где сена клок, где вилы в бок».
– Может, на базар зайдём? – Уже в который раз за день предложил Саня. – Хоть чо-нибудь слямзим, ёптель.
– Та усатая армянка милицию вызовет, как мы только появимся… Меня грозили в детдом за-брать, если чо…
II
В ту пору значительная часть населения промышляла сдачей цветных металлов. Мы тоже. Приёмщики, правда, недодавали нам, поскольку для выдачи денег нужен был паспорт. Вот они и пользовались этим: «Бери, что дают или иди на… все четыре…». Можно было прибегнуть к помощи кого-то из «больших», у кого паспорт есть. Но ему надо было «отстегнуть». А ещё он мог и всё забрать, кинув нам копейки… Поэтому мы предпочитали «отстёгивать» приёмщику.
Найти что-нибудь металлоцветное было до-вольно сложно. Поскольку, как я уже сказал, значи-тельная часть населения… Собирать бутылки, маку-латуру, тряпьё – было почти бесполезно. Да и стрёмно. Клянчить у прохожих или «шестерить» на заправках тоже стрёмно (но, когда удавалось выцепить кого-то из детдомовских, с той же заправки, не гнушались его добычей). У нас был свой кодекс чести. Не совсем понятный сейчас  даже мне.
Саня вновь принялся перечислять ларьки и магазины, которые, теоретически, вполне можно было вскрыть. О камерах видеонаблюдения мы тогда лишь по телевизору слышали. Но мне холодило спину воспоминание о недавних вскрытиях нескольких магазинов, повлёкших за собой допросы с пристрастием, постановку на учёт в милиции и ещё множество неприятностей. У меня, в отличие от Сани, тягу к лёгкой наживе и, тем более, охоту блатовать менты уже отбили. Ему-то почти не доставалось от них. И на учёт его поставили гораздо позже – отчим у него был до-статочно крупным комерсом… «Когда золото всплывает, то правда тонет». Как мой дед говорил. Зато кресты и звёзды на груди у Сани, в виде наколок, разумеется, появились уже тогда.
Можно было отобрать что-нибудь у пацанов. Правда, для этого нужно было найти мельче или хотя бы не крупнее нас. Но таких мы встречали нечасто. Поэтому отбирали, в основном, у нас. А пацаны из нашей «банды» – кто в деревне у стариков гостил, кто под домашним родительским арестом сидел. А кто постарше – уже и под следствием. Зато, когда встречались мамины сынки (мы их называли сладкими пончиками), Саня мог забрать что угодно. У Сани рожа была, будто он уже лет пять отсидел. А его наглости хватило бы на троих. И они, явно превосходя нас физически, предпочитали отдаться в наши руки. Полностью довериться, так сказать.
Вскоре мы с Саней поругались на почве моих отказов куда-либо лезть. И он уехал гостить к отцу.
III
Оставшись в городе «один» и перебрав мыс-ленно все возможные способы заработка, я решился претворить в жизнь идею, посетившую меня некото-рое время назад и утаённую от Сани из опасения насмешек. Купил в магазине килограмм нежареных семечек. Поджарил. Набрался наглости – и пошёл торговать. Физических усилий здесь не требовалось. Зато я столкнулся с другой проблемой: бабки, сидевшие во всех «клёвых» местах, меня не подпускали. Презирали меня как конкурента даже сильнее, чем друг друга.
Я нашел-таки ларёк, у которого не было ни одной бабки. Удача! Обычно здесь сиживала одна. Но в тот день я завладел её местом. Придя на следующий день и увидев меня, бабка начала нудить. Поняв, что это бесполезно (я равнодушно слушал её, даже иногда огрызался, поскольку уже вполне свыкся со своей новой ипостасью), бабка пустила в ход угрозы – у неё была своя «крыша».
– Щас Витька придёт – он тебе покажет. Долго ссаться будешь. – Бабка зловеще сощурилась.
Я, сопоставив кое-что из других её слов и своих воспоминаний, понял о ком идёт речь. Витька – чувак лет сорока – был её сын. Бывший блатарь. А к тому времени – спивающийся прощелыга, б;льшую часть суток трущийся возле этого самого ларька, стряхивая мелочь с малодушных прохожих. Он и жил со своей мамашей. Неподалёку. Руки и грудь его были сплошь расписаны каким-то зоновским умельцем. Даже на верхних веках у него было наколото толи «Не буди», то ли «Ну погоди». Короче, мне не хотелось узнавать чт; этот упырь мне «покажет». «Такой «вату катать» не станет… по шее надаёт… Мелочь ещё отнимет… семечки рассыпит…».  – Мгновенно пронеслось у меня в мозгу. Признаюсь: струхнул я тогда. И пошёл искать другой ларёк.
IV
В конце урока училка, прохаживаясь между рядами парт, нависла надо мной. Прочитав, у меня на листочке единственную бывшую там фразу «Как я провёл лето», она ядовито сказала:
– Опять ничо не написал. Придурок. – По-следнее она сплюнула почти беззвучно. – Надо было написать, как ты семечки продавал. – Продолжала Наталья Владимировна.
По классу пронёсся отрывистый хохоток. Я почувствовал, что краска залила мне не только лицо и уши, но всего меня целиком. В глазах потемнело. В горле пересохло. В ушах зашумело. Я онемел.
 – Много наторговал хоть?  А чо ж на учебники опять ни копейки не сдал? – Продолжала и продолжала жалить она меня, поощряемая уже дружным заливистым смехом всего класса, переходящим в дебильно-истерический. Смех был хрюкающий, булькающий… Незабываемый. Хотя школа вроде была для нормальных.
Когда менты с уроков увозили меня на до-просы или очередную комиссию, в классе почему-то никто не смеялся. А когда я попытался честно заработать…
V
В октябре, проезжая на велике мимо того ларька я, воспользовавшись отсутствием Витьки и прохожих, на ходу ухватил у бабки горсть семечек. Через несколько мгновений я был на приличном расстоянии. Но отчётливо слышал непечатные, непроизносимые проклятья озверевшей старухи. В другой раз я, дождавшись что бы не было никого, промчался возле неё и опрокинул все семечки. Собирайте, мол, вместе со своим Витькой.

Мне тогда было двенадцать или тринадцать лет.
А в четырнадцать я получил условный срок за «грабёж, совершённый группой лиц по предварительному сговору»…