Тёмная ночь Левтолстоя

Мир наш таким манером устроен, что день в нём, как правило, сменяются ночью.  Весь белый свет тогда меркнет, наступает тьма, и  в ней совершенно ничего становится не видать, сколько ни вглядывайся. И тем не менее, находятся некоторые меланхолические люди, каковые всё равно вглядываются – щурятся в эту самую  тьму, имея при этом чрезвычайно дураковатый вид.
Пагубное обыкновенье сие не миновало, к несчастью, и  Левтолстоя. Дождётся, бывало, когда вечером угомонятся домашние,  лампу задует, да и отворит окошко  в летнюю ночь – якобы для того чтоб выветрить унылую керосиновую гарь, а на самом деле чтобы во тьму пялиться потихоньку. Ещё и глаза прижмуривал иногда, для пущей непроглядности. Воображал себе всякое там, в заоконной темноте, уютненькие всякие ужасти. Будто бы  на улице не просто солнце зашло,  а мрак вечного небытия клубится,  остужая сердце, ледяными клочьями притрагиваясь к бороде, к трепещущим ноздрям, к белому в красных горохах ситцу ночной толстовки. Очень страшно получалось, ага.  И следовало поэтому поскорей всё перевообразить. Отодвинуть от себя, насколько возможно, это самое небытие паршивое.  Что ж, по большей части сие удавалось Левтолстою. Хоть и не особенно далеко, однако отодвигалось.
В ночи тогда заводилась всякая жизнь –  эфемерная и настоящая, вперемешку.   Сначала тьма наполнялась запахами. Пахло ночною клумбою, исчезающим керосином, разнообразным сельским хозяйством. Затем принимались летать всякие существа: экзальтированные барышни, беспардонные комары, толстые волосатые бабочки, совы, летучие мыши,  грёзы любви, вчерашние заботы, угрызения совести  и прочие  незримые ночные козлодои. Одна какая-нибудь летучая мышь вдруг заинтересуется Левтолстоем,  подлетит  и стриганёт крыльями почти у самого его лица. Вздрогнет тогда литератор, отшатнётся, перепугано забормочет: «Ух ты! Ух ты, зверь какая! Прочь! Прочь от меня поди!»
А мышь, отлетевши в старую липу, в самую гущу древней кроны её, уцепится там за кору вострыми коготками и повиснет вниз головою. Висит и думает про Левтолстоя. А он – про неё.
А я об них обоих думаю, так прямо и вижу их.  Вижу, как у них ночь настала в мире, как всякий свет померк, и небеса черны, черны как неизбывная моя печаль. И торчат посреди ночи Левтолстой и мышь – валетиком торчат, тормашками в  разные стороны. Думают друг про дружку. Левтолстой думает без слов, а мышь со словами, только очень тихими. «Я  зверь – думает она еле слышно. – У, зверь я какая. У.»