Иван да Марья

     В глухую деревушку Ольховики зима в этом году пришла очень рано. Ещё в начале октября задули суровые северные ветры, вмиг обнажив сразу пожелтевшие и порыжевшие деревья. А через пару дней и речку Белянку сковало прозрачным, но прочным ледяным панцирем. Вскоре нагрянула и первая снежная крупа, застелив продрогшую землю невысоким, но уже ощутимым белым хрустящим покрывалом. Местные жители, недовольно  покачав головами, с сожалением потянулись к аккуратным поленницам берёзовых дров, что были заготовлены исключительно для зимних месяцев года…

     Разменяв восьмой десяток, жили в Ольховиках Иван и Мария Селивёрстовы. С незапамятных времён обитали. Здесь и родились, тут и свадьбу сыграли, здесь и ребятишек своих воспитали. Со временем дети разбежались по разным городам и весям. Некомфортно и скучно им в деревне было. Никаких перспектив. А старики привыкли – копошились потихоньку в своём огороде, за скотиной ухаживали, чай по вечерам у самовара пили. Раз в месяц получали от почтальонши пенсию и закупали в передвижном магазинчике необходимые продукты. Делить им было нечего, крестьянский быт вполне устраивал, поэтому и особых скандалов между Марьей и Иваном никто не примечал. Скрипели себе да скрипели…

     Здоровье, конечно, пошаливало. То у одного что-нибудь прихватит, то у другого. Но старички привыкли справляться с недугами самостоятельно. Где-то отварчику попьют, где-то нужные таблетки в аптечке найдут. Так и перемогались.
     Однако этой осенью с приходом ранних холодов Марии что-то сильно «занедюжилось». Видно, два дня назад, когда кормила утром кур, слишком легко оделась. А к вечеру слегла. Как забралась на тёплую печку, так больше с неё и не слезала. Даже «на горшок» ходила там же, на лежанке. Иван только подавал небольшой тазик и уносил его потом во двор, тщательно промыв колодезной водой…

     Чтобы уход за «пациенткой» проходил не абы как, старик готовил ей бульоны и жиденькие каши, горячий чай и травяные отвары. Даже спал по ночам рядом, чтобы всегда успеть оказать самую «скорую помощь». Но болезнь, как назло,  не отступала.
   – Ты бы, Вань, не лёжал здесь, на печке-то… – ворчала, кряхтя, бабка. – А то и сам захвораешь. От меня заразишься… Кто нам тогда поможет?
   – Ничё, я крепкий! – слегка подкашливая, отвечал глава семейства. – Кости за ночь прогрею и – вперёд. Хрен меня какая хвороба одолеет. Я в молодости бычков и жеребят на себе таскал… Ты лучше о себе думай. Может, фельшера позвать? Только где его сейчас найдёшь? Разбежались все, как тараканы. Лучшей доли ищут…

   …К очередному морозному утреннику ветер так выстудил ещё крепкую избу, что даже закалённому Ивану стало холодно.
   – Эх, язви тя! – недовольно выругался он под плотной дерюгой и прислушался к дыханию супруги.
     Та ответила не сразу. Натужно кашлянув, перевернулась с боку на спину.
   – Худо мне, Ванечка. Что-то совсем плохо… – еле слышно пролепетала она, задыхаясь. – Ты бы… печку затопил. А то… вовсе околеем… И… Свари мне киселька горячего… Из пачки… Она там, на полочке лежит… Увидишь…
   – Ладно, Марусь! Щас сделаю! – с готовностью отозвался дед, натянул до коленей валенки и, выбравшись из-под дерюги, начал на ощупь слезать по лесенке на пол. – Ты только держись, слышишь? Я быстро!..

     Иван поспешно включил свет в горнице и, бросив на застывшие угли несколько берёзовых поленьев, разжёг мгновенно загудевшую печь. Поставил на приступку самовар. Не дожидаясь, пока он закипит, выплеснул половину ведра в чугунок и, орудуя кочергой, отправил его к потрескивающим поленьям. Отыскав концентрат киселя, растолок его в большой алюминиевой кружке. Затем, когда вода в чугунке закипела, размешал её в посудине, приготовив горячую ягодную смесь.
   – Ну вот, Машут, твой десерт готов! – бодро выкрикнул он, направляясь к печной лесенке. – Принимай завтрак в кровать. Только не обожгись. Тряпку какую-нить возьми.
     Суетясь, Иван поднялся по ступенькам к лежанке и протянул вперёд кружку. Мария с трудом приподняла голову и промычала что-то невнятное.
   – Держи, говорю! – повторил муж и… неловко повернувшись на лесенке, потерял точку опоры.
     Спустя секунду, сорвавшись, он распластался на полу, глухо ударившись затылком о дверной порог. Кружка с горячим киселём опрокинулась и зависла на краю печи…

   … Сначала супруга ничего не поняла. От высокой температуры и озноба в голове у неё всё помутилось. Однако, испугавшись тревожной тишины, бабка из последних сил добралась до ситцевой занавески и, слабо отдёрнув её, взглянула вниз. Иван бездыханно лежал на полу. Ужаснувшись, старушка плаксиво запричитала:
   – Ваня!.. Ванечка!.. Как же ты так, а?... Ты хоть живой, мой хороший?.. Ва-аня-я!..

     Тот молчал, устремив неподвижные глаза в потолок. Окончательно осознав случившееся, Мария тихонько завыла. Стараясь слезть с печки, она попробовала дотянуться до края лесенки, но её ослабевшие ладони неожиданно проскользили по разлившемуся киселю. Руки в суставах подломились и, потеряв равновесие пожилая женщина, охнув, кубарем скатилась на холодный пол. В тот же момент она почувствовала, как внутри у неё что-то хрустнуло и оборвалось. Судорожно хватая ртом воздух, бабуля доползла до мужа и приникла к его груди растрёпанной головой. Через пару мгновений сердце её остановилось…

   …Супругов Селивёрстовых обнаружили лишь на третий день после их внезапной кончины. Кто-то из односельчан заметил, что из печной трубы перестал идти дым. А сидящий на цепи хозяйский Джек истошно воет и днём, и ночью…

     Похоронили Ивана да Марью на местном сельском кладбище. В одной общей могилке. Но никто так и не понял, откуда на их надгробном холмике появилась вдруг иконка с изображением святых Петра и Февроньи. Эта реликвия лежит там и по сей день…