Досуг пролетариата

ДОСУГ  ПРОЛЕТАРИАТА
 
Александр Широбоков


                Эх, нам бы такую эрекцию!», — вздыхали костяшки                домино,  глядя на шахматные фигуры.               
                (Интернет)



      Трудовые будни на заводах  Страны Советов  начинались рано. Не успевал ещё день разгуляться, а тут уже и обеденный перерыв. Смолкал гул станков, пропадал скрежет напильников по металлу, замолкал молоток, рихтующий железо.  Изо всех мест, отведённых для обеденного отдыха рабочего класса, раздавались  оглушительные звуки ударов натруженных ладоней с костяшками домино   по игровому столу, резали ухо азартные и грубые мужские голоса. Редкие стуки по шахматным  часам и звуки прыгающего шарика пинг- понга  из соседних помещений  терялись в этом грохоте, как  журчание впадающего в море ручейка  теряется в шуме морского прибоя. Давно прошли те времена, воспетые  знаменитой скульптурой И.Шадра, где рука угнетённого пролетария тянулась к булыжнику.  Теперь эта  рука тянулась к домино или к стакану со спиртным, если была такая возможность…

… Наконец – то меня взяли на работу  учеником токаря.*  В цех автоматизации и механизации кожевенного завода им. Коминтерна меня, пятнадцатилетнего, привела модно, но строго  одетая,  слегка накрашенная сотрудница отдела кадров. Дверь на втором этаже, ведущая в цех, была наполовину отворена. Лопнувшая пружина сиротливо свисала где-то сверху и сбоку покрашенной коричневым дощатой преграды. Рабочий день шумел станками. Брезгливо переступив через клубок металлической  стружки, кадровичка подвела меня к первому, слева от двери, токарному станку. На деревянном решётчатом помосте  у большого станка в защитных очках и кепке стоял невысокий рабочий. На мой взгляд, довольно немолодой.

            - Саша! Это твой учитель токарному делу – Николай Петрович Буславкин, - с деланным воодушевлением произнесла кадровичка.
      Учитель остановил станок и шагнул в мою сторону с  протянутой рукой.
              - Николай, - блеснул он  двумя железными коронками, и снял очки.

       Сопровождавшая меня дама, опасливо  обогнув похожий на ежа комок стружки,  отправилась обратно в свой отдел кадров.
 
     - А лет-то тебе сколько, Саша? – спросил меня Николай и включил станок, - Ещё пятнадцать! Тогда будешь пока по четыре часа каждый день стоять рядом со мной и смотреть.  Недели три. Ты у меня  первый воспитанник. Не знаю, что получится. Вставай  рядом справа и учись!

     Станок стоял напротив полуоткрытого окна. За окном наблюдалась заводская улица или, скорее, проезд. С противоположной стороны, метрах в тридцати, тянулся на всю длину асфальтовой полосы проезда  трёхэтажный массив грязно серого цвета.
 - Здесь вымачиваются и обезжириваются шкуры, – кивнул в сторону массива Николай,  - Воняет? – он повёл носом, -  Привыкай! –  подмигнул мне  наставник, а стружка гибкой непрерывной лентой продолжала вытекать из-под резца, удивляя мой глаз вчерашнего девятиклассника дневной школы.

      - Как там мои одноклассники, - мелькнула мысль, - Сидят себе, небось, за партами, а классная руководительница Антонина Ивановна выговаривает им в своей любимой манере:  «Неслухи вы, и больше нет никто!» - А я тут всякую вонь из окна нюхаю рядом с новым учителем. Ну, ничего, зато на год раньше сверстников школу закончу. А там, глядишь, и в институт поступлю с невысоким конкурсом. Я же теперь рабочая молодёжь!

     …Цех размещался в узком прямоугольном помещении длиной метров сорок и шириной пятнадцать метров.
 
 -  Николай,  а закурить здесь можно? - спросил я робко – курить в присутствии взрослых было ещё непривычно…
- Кури, у нас тут все курят кроме меня. Кстати, очки защитные надень, а то вдруг стружка из- под  резца сыпанёт.

    За станком Николая, тоже вдоль  стены с окнами, гудели ещё два токарных станка.

    - Пойдём, я тебя познакомлю с коллегами,- отвлёкся от работы Николай.   
      Соседний токарный станок был поменьше. На нём работал, вернее, стоял около и наблюдал за автоматическим движением каретки с резцом, кругленький лысый человечек в защитных очках.

    - Это опять Николай, - пояснил учитель, - Чтобы нас не путали, его ещё кличут Барабаном, - только ты к нему так не обращайся! 
    - А где тут мой племянник? – раздался внезапно громкий женский голос.

 Это незаметно вошла в цех  давняя мамина подруга – тётя Женя, которая меня и устроила на этот завод. Я рос на её глазах с самого младенчества.  Жила тётя Женя с тогдашним мужем дядей Борей в небольшой коммунальной комнате  недалеко от Тучкова моста на Васильевском острове. У вечно сырой стены, завешанной ковром, стояла широченная кровать, на которую меня,  двухлетнего, усаживали, чтобы я подругам не мешал беседовать. Каждого пойманного на ковре таракана я сопровождал победным, радостным  криком…

Короче, в цех вошёл родной и близкий мне человек.

       До устройства на кожевенный завод я обошёл все ближайшие заводы и производственные мастерские. Но кому был нужен пятнадцатилетний школяр с четырёхчасовым рабочим днём! Если бы не тётя Женя, остался бы я учеником девятого класса дневной школы №30, учился бы ещё два года и что было бы со мной после одиннадцатого класса даже представить сложно…
   Тётя Женя была начальником экспериментального химического цеха, парторгом завода  и ходила по не всегда сухой территории в коротких резиновых сапогах чёрного цвета. Я  несказанно обрадовался её появлению.

     А наставник подвёл меня к следующему токарному станку.

     - Это Анатолий, Толик,- представил он забулдыжного вида мужика с папиросой во рту.

      Напротив Толика у фрезерного станка, ближе к противоположной от окон стене, стоял запачканный машинным маслом тщедушный низкорослый работяга в глубоко надвинутой кепке. Из - под головного убора выбивались спутанные длинные волосы светлого окраса. Он негромко напевал избитую, примитивную мелодию тех лет. Я давно заметил, что чем ниже происхождение человека  и  чем ниже уровень его интеллекта, тем примитивнее песни ему нравятся. От этого не уйти. За примером далеко ходить не надо. Вспомните, кто из хорошо известных личностей в наше время прилюдно признавался в любви к ансамблю с их  к песням типа: «Комбат, батяня, батяня, комбат»…

    - Это Федя, - пояснил мне учитель.

     Федя, продолжая напевать, подмигнул мне потухшим глазом на продолговатом, бледном и невыразительном лице.

      -Вы, ребята, не обижайте моего племянника, - обратилась к станочникам тётя Женя
  - Ну что Вы, Евгения Константиновна, - обиженно загудели те в ответ.
- Пошли, Сашок, пообедаем, посмотришь нашу столовую, - потянула меня за руку тётя Женя.

   Заводская столовая удивила меня своим, если можно так сказать, домашним видом. Недалеко от входа, в небольшом  зале радовала глаз буфетная стойка с причудливо свивающей белой кружевной скатертью.  На стойке в подносах призывно сгрудились дышащие сдобой пирожки, согласно ценникам,  с капустой и ещё, с картошкой. В глубине прилавка угрожающе тёмной тучей сгрудились бутылки жигулёвского пива. Над ними на полочке стояли стаканы со сметаной. Полные и с пол. порцией этого кисломолочного продукта.

    Обед оказался на удивление вкусным и даже напоминал домашний. Посетителей столовой было немного, они все были в спецовках или в какой-то заношенной домашней одежде. Пива на столиках я не заметил. Пользовались спросом сметана и компоты. Всё равно, по сравнению с обычными ленинградскими столовыми, народу в столовой было мало. Заинтересовало:

         - А где же все труженики?

   …Открыв входную дверь в мой цех, я вздрогнул от оглушительных звуков стука увесистых латунных костяшек домино и жутких криков:

    - Дуплись, мой!  Мой, бери концА! Рыба! Козлы!

    В моём цеху заканчивался обед… 

    Вы что, не обедаете в столовой? – спросил я Николая, встав рядом с ним   к станку.
    - Какая столовка, берём бутерброды из дома. Тут же у нас домино в обед!…

    Я отошёл на несколько шагов назад от гудящего станка. На самодельном столе с массивной столешнице лежали россыпью следы недавних битв. Это были не обычные  чёрные пластмассовые  костяшки с белыми точками на одной из плоских сторон, а самодельные с чёрными точками латунные прямоугольные пластинки граммов по сорок каждая. Вот откуда и устрашающие стуки, учитывая силу не до конца отмытых и мускулистых рук.
 
    - Ты не хочешь сегодня после работы отметить первый рабочий день? – спросил неслышно пошедший в гудение станков Коля –Барабан.
      - Не приставай к  парню, осадил его мой наставник. Рано ещё.

    А я отправился домой – мой первый четырёхчасовой рабочий день закончился. Вечером меня ждал первый день в девятом классе школы рабочей молодёжи, в Ш.Р.М, как мы тогда её называли. Ведь я теперь рабочий класс, пролетарий, так сказать!

    Вечерняя школа, куда мне удалось, наконец, устроиться, находилась на  Среднем проспекте Васильевского острова, примерно в квартале от моей прежней дневной школы.

     На первый урок в ШРМ я отправился вместе с моим бывшим одноклассником  по дневной школе Толиком Шаталовым, ещё в самом начале учебного года покинувшего дневную школу, к великой радости педагогов, и работавшим учеником слесаря в автопарке.  Собственно, с его подачи и я стремительно ворвался в рабочий класс**.

     - Учиться в этой школе одно удовольствие, - сказал Толик, смачно затягиваясь самой дешёвой сигаретой того времени «Памир», - Меньше тройки никогда не ставят! Да и курить на переменах можно!

    Надо отметить, что выше тройки он и в дневной школе не получал. Довольно часто были у него и двойки…

   Вечерняя школа функционировала в помещении дневной школы №24. На первом этаже меня, гостеприимно встретил уголок пионера, с барабаном и горном, находящимися  на некотором возвышении за пыльным стеклом. На стене красовались знакомые по пионерскому лагерю прошедшего лета в Геленджике*лозунги: «Пионер всем ребятам пример» и «Мы, пионеры, дети рабочих». Мелькнула мысль:

   - Ну, к счастью, это не ко мне, мама – ведущий инженер, отец – кандидат наук, начальник КБ; отчим – профессор, зав.кафедрой. А я, правда, теперь, вот,  пролетарий. Надеюсь, ненадолго.  Рабочий стаж бы для института заработать!

     Соседом по парте у меня оказался невзрачного вида тощий и сутулый парень лет тридцати. Представился он, как Гриша.  Начался урок.

    - Товарищи, сегодня мы повторим графики некоторых функций, - прозвучал голос учительницы по алгебре.
  - Ты не слышал, как вчера сыграл Зенит? - спросил шёпотом меня сосед, откинув со лба прямую прядь прямых бесцветных волос.
               - Нет, не интересуюсь.
-   Ты что, а у нас в цеху каждый день споры в обед…
    - А у нас каждый обед играют в домино и про футбол ни слова!
    - Нет, ты не настоящий рабочий!
  - А что, настоящий рабочий обязательно бредит футболом  и обожает домино?
    - Товарищи, прекратите болтать на уроке, -  новенький, как ваша фамилия?
   - Широбоков, - ответил я, поднимаясь.
     - Постройте на доске график квадратичной функции и решите вот это квадратное уравнение, вместо болтовни на уроке.

     График я тут же нарисовал мелом на доске, а к написанному уравнению приписал решение.

   - Вот -  корни уравнения и ещё по теореме Виета тоже могу эти корни найти,- нагло предложил я, ведь знания из дневной школы никуда не пропали.  Даже на вонючем кожевенном производстве.
     - Садитесь, Широбоков, вы из дневной школы тут у нас?
          - Есть маленько…
- Это заметно.

      В классе кроме Толика Шаталова было ещё шесть моих ровесников. Они резко выделялись на фоне великовозрастных представителей рабочего класса, мечтающих получить аттестат зрелости для возможности повышения рабочих разрядов или просто для самоудовлетворения. Запомнилась сидевшая в одиночестве за соседней партой ученица лет тридцати с хозяйственной сумкой, набитой учебниками и тетрадками.

    - Это Машка, - самая старательная в классе, - толкнул меня локтём сосед Гриша.

   На перемене, во время перекура, Толик Шаталов, заговорщицки улыбаясь, предложил свалить с уроков и отметить мой первый учебный день, благо до ближайших распивочных было не дальше двух кварталов. С нами вызвались составить компанию ещё пара сверстников.

    Начавшаяся в стране оттепель запомнилась не только появлением некоего вольнодумства в шестидесятых, но ещё и обилием дешёвых креплёных портвейнов отвратительного качества. Почти на каждом углу в Ленинграде можно было увидеть вывески «Вино» и ступеньки, ведущие в полуподвальное помещение.  Там продавался портвейн в розлив, начиная с 50 граммов. Розлив производился в гранёные стаканы, которые мылись так же, как при уличной  торговле газировкой. Некоторые заведения, шагавшие в ногу со временем, были автоматизированы: затолкнул в щель жетон – и полилось тебе в стакан дозированное количество портвейна, согласно номиналу жетона. Приобрести жетоны можно было только, отстояв небольшую очередь. Вот в такое заведение мы и зашли с новыми одноклассниками.

   Плотный табачный дым и устойчивый запах разлитого на столах и на полу  спиртного встретил нас в этом заведении общепита.

   - Ну что, по стаканУ для начала? – предложил Толик, когда мы заняли место в очереди за жетонами. Давали Волжское крепкое.

Захмелевшие мужики в очереди были настроены более продуктивно:
     - Ещё по одной, ребята, и сразу домой!

    С четырьмя невзрачными бутербродами – без закуски жетоны не продавались, и со стаканами красноватого пойла мы обступили круглый высокий стол с влажной и липкой столешницей под мрамор.

   Свои стаканы, глядя на старших товарищей за соседними столиками, мы осушили почти мгновенно, можно сказать, влёт. Вкуса бутерброда потом я даже не почувствовал. Только отвратительная отдача девятнадцатиградусного портвейна беспокоила юный организм.

   Очередь за жетонами не иссякала. Неуверенной походкой за жетонами  подходили одни и те же уже визуально знакомые нам граждане…
   Голоса в заведении становились всё громче:

    - Нормировщица, сволочь, мне расценки наполовину срезала!
    - А меня  вчера мастер обещал премии лишить и в отпуск зимой отправить! А за что?..

   Нам производственные темы обсуждать было ещё рано:

   - Давайте ещё разок отравимся, - задорно произнёс Толик, и мы устремились за жетонами.

  Тем временем, на улице наметилось некоторое оживление. В  зарешёченном окне можно было увидеть подъехавшую милицейскую машину синего цвета с продольной красной полосой, именуемую в народе раковой шейкой. Сосредоточенные милиционеры деловито заталкивали в её нутро вышедших из заведения уже знакомых нам посетителей. Слышались приглушённые крики:

   - Ты на кого, мент, руки поднимаешь? На рабочий класс? – заплетающимся языком кричал гражданин в лихо сдвинутой набок кепке.
                - А я курю, но пить не брошу! - вторил ему второй собутыльник с вызовом, если не ко всей социалистической системе в целом, то к волокущей его к машине паре милиционеров.

    - Нам это не угрожает, - сказал Толик, допивая из своего стакана остатки портвейна, - Мы же рабочая молодёжь, да ещё и учимся. Может, и комсомольцы  среди нас найдутся?

      Комсомольцев среди нас не оказалось, но, всё равно, мы смело вышли на улицу. Машина с милицией, к нашему счастью, уже уехала, хотя нетвёрдая после пол литра портвейна на душу, походка выдавала нас с головой.  Да и много ли  нам надо было, пятнадцатилетним.  Скорей бы бухнуться в постель! А утром к десяти мне опять на завод.

      Конечно, я проспал. Чашка кофе, бутерброд с сыром и скорее, на угол восьмой линии и Среднего проспекта. Там в это время на стоянке скапливались такси. В обычное время, по вечерам, тут вытягивалась очередь, нервно выясняющая, кто за кем стоит, кто нагло лезет первым к подъехавшей машине с шашечками. Надо сказать, что в те далёкие времена такси было относительно недорогим, но практически недоступным транспортом. Правда, если повезёт, то за посадку с тебя возьмут 20 копеек,  и 10 копеек ты отдашь за каждый километр пути. Приятно вспомнить, что поездка от этого угла до набережной Невы, потом через Дворцовый мост и по всей длине Невского проспекта до Московского вокзала, и обратно, обходилась нам с приятелем всего в один рубль. Это при цене комплексного обеда в обычной столовой в 50 копеек.
…Очереди на стоянке такси, как я и ожидал, не оказалось. Несколько машин призывно светили зелёными огоньками, водитель первой в очереди машины даже не спросил хамским голосом о конечном пункте предполагаемой поездки, не «зарядил» цену, а безропотно тронулся с места.  Десять минут езды, 40 копеек по счётчику и вот…

   …И вот и «та заводская проходная, что в люди вывела меня». В проходной вахтёрша даже не взглянула в мой новенький пропуск. Она с классовой ненавистью смотрела на высокого (180 см) юнца с пышной шевелюрой и в узких брюках,  вылезшего из такси около десяти утра трудового дня.

 - Такие -  мешают нам жить! – читалось в её взгляде.
 
    А я торопливо зашагал по асфальтированному проезду между дурно пахнувшими  корпусами, выделывавшими шкуры, а потом и кожи. Вот дверь, лестница, второй этаж, цех, раздевалка, одни узкие брюки я поменял на другие – грязные, надёл спецовку и тяжёлые разношенные ботинки. Кепку я не носил, а за узкие брюки некоторые наиболее сознательные слесари в цеху назвали меня Джонни.   Чужд я был этим труженикам.  Два часа стояния у станка рядом с наставником  и, вот, уже обед.

    - Ты сегодня в столовку не ходи, я тебе бутерброд захватил. Будем в домино играть, - нарисовал мне ближайшую перспективу Николай.
     - У тебя же постоянный партнёр есть – Федя?- робко попытался я уйти от бессмысленных, на мой взгляд,   стуков железками по столу.

    Чем-то эта игра мне напоминала мало интеллектуальную игру в лото, знакомую с детства. Там из мешка доставали бочонки с цифрами, здесь костяшки с цифрами прикладывают к костяшкам с соответствующими цифрами, да ещё стучат  и орут при этом…   

   - Нет, с Федей мне играть не интересно. У него другие интересы. Он нашу заводскую народную дружину возглавляет. С хулиганами и стилягами на улицах борется. Мораль блюдёт. Спиртного в рот не берёт. Он и на фронте- то не был, в тылу ошивался по линии НКВД, - с осуждением ответил Николай.

   Как потом выяснилось, все мои коллеги токари воевали, а Барабан дошёл даже до Берлина.

   Мы с Николаем первыми заняли место за столом. Учитель отработанными движениями начал перемешивать металлические  игральные принадлежности.

- Коля, а это зачем? - поинтересовался я, - Они и так беспорядочно валяются на столе.
    - Таков порядок, - авторитетно пояснил учитель.
-

     Тут подтянулись другие участники этого обеденного развлечения. У всех были радостные, оживлённые лица, как будто завтра ожидается праздник или, на худой конец, выборы. Кстати, о выборах. Много позже, по весне, я случайно подслушал разговор двух слесарей, моих коллег по цеху.

- Ты на выборы ходил?
  - А как не пойти, по квартирам агитаторы болтаются. Попробуй, не приди.
   - Ты что! Это же праздник. Я уже в 6 утра был в участке. Первым оказался! Буфет, кстати, с пивком работал. Я, рабочий человек, обычно прихожу первым и всегда голосую за нашу власть.
   - И чего же власть тебя недавно в вытрезвитель поместила?
   - Власть здесь не причём  – портвейну перебрал с получки…

- О, мне уже замену нашли,- безразличным голосом произнёс подошедший Федя, а потом, с неприязнью  глядя на меня,  недобро бросил:

 - Эх,  попался бы ты мне в рейде, я бы тебя и остриг и  брюки твои узкие распорол!
   - Ладно тебе,  Федька, Саша теперь наш товарищ,- остудил его Николай. - Давай, мужики, у кого кость один- один, начинаем.

   И началось бессмысленное, на мой взгляд, прикладывание со стуком одной железки к другой. Игроки горячились, непрерывно курили. Вдруг Николай закричал мне:

       - Мой, бери концА!

   Ничего кроме неприличной физиологической ассоциации у меня эта команда не вызвала. Я вставил свою, так называемую костяшку, в  причудливый узор тяжёлых железок на столе, после чего  наш соперник Коля – Барабан чуть не сокрушив стол могучим ударом, заорал:

      - Рыба! Считайте бабки! Игрочишки!

Партию мы, конечно, проиграли, но мой наставник огорчённо меня успокоил:

  - Ничего, Саша, со временем всё придёт. И токарем будешь, и в домино научишься. Настоящим человеком станешь!

    Токарем я стал, разряд получил; почти два года нехотя поигрывал в домино, вернее, проигрывал, подводя наставника, но после этого, ни разу за 60 лет не брал костяшки в руки. Не научился я даже «брать концА». Так что вопрос о том, стал ли я человеком остался открытым…


*Рассказ «Первая стипендия»
**Рассказ «Шутки бывают разные»
 7