Пуговица командированного

Снова командировка. Не скажешь, что я опечален. Командировка-то за границу. А времена еще, когда не всякий за границу летал. Тем более в командировку. Я лечу потому, что работаю с оборудованием, которое там производится и работаю с этим оборудованием  долго. Знаю его лучше других. Так что, без меня сложно обойтись. Кроме этого мой английский позволяет объясниться, и разобраться в документации, и написать свои замечания. И не нужно  переводчика нанимать и постоянно при мне  на заводе держать. А бывает еще и на филиалы нужно ездить,  в другие города. я не первый раз в такой командировке. Уже знаю. И знаю, что  если  переводчику еще нужно ездить со мной, это фирме обойдется дороже.

 Командировки или для закупки новой партии оборудования или  из-за каких-то наших претензий по оборудованию, которые по телефону не разрешишь. Кроме меня от предприятия едет еще  пара  свадебных генералов. Для них это скорее экскурсия.
 
О командировке я узнаю в последний момент. Билеты на нас уже куплены.   Директор дает свою машину, чтобы я мигом смотался домой, собрал вещи. Скоро повезет нас машина в аэропорт. В тот раз летим втроем. Кроме меня генеральный директор и главный механик нашего управления Жора.  Мой когда-то коллега по цеху. Работали вместе. Но он сделал карьеру.
 
А ехать с пересадкой. Вечером прилетаем в Москву. Ночуем в гостинице. И утром  в Париж. Генеральный говорит, что уже заказал нам номера в той гостинице, в самом центре, где он любит останавливаться. А он в Москву летает часто. Такая работа.

Надо же, я когда учился в институте, в Москве, попадая в центр, часто ходил мимо высоких, тяжелых внушительных дверей этой самой гостиницы. Даже покупал  фирменные булочки в ее пекарне. Но никогда не думал, не мечтал, что когда-либо буду ночевать в ее покоях. Бывая в Москве в командировках,  я останавливался в гостиницах куда проще. А за такой номер мне бы пришлось доплачивать к командировочным. Но тут  командует парадом генеральный. Значит, нам все оплатят.

 Прилетаем в Москву поздно. Пока доехали время к десяти. А выезжать  нам  из гостиницы для следующего рейса в семь утра. К стойке администратора в гостинице я подошел первым. Даю  паспорт. Она спрашивает, какой мне нужен номер. Простой, люкс, полулюкс? Отвечаю, что простой. Где я и где люкс? Да и зачем? Нам только ночь. Жора тоже выбирает простой. А генеральный, слышу, говорит:
- Я бронировал тот, в котором обычно останавливаюсь.

Номера у нас на разных этажах. Генеральный предлагает с дороги  чуть перекусить, спуститься в ресторан на полчасика. Вот сейчас вещи в номерах бросим и через пятнадцать минут встречаемся в холле.
Сказано - сделано.  Минута в минуту, я в холле. Моих попутчиков еще нет. Зато на огромном мягком диване развалились четыре барышни. По всему видно жрицы любви.  Я стою, жду своих коллег прямо у них на виду. Они на меня ноль внимания. Даже больше фунт презрения. Смотрят сквозь меня.  И по тому. Как они вытягивают головы понятно, что они недовольны, что я заслоняю им вход в гостиницу. Не видно входящих. Я отошел. Не мешаю им работать. Жду своих. И терзает меня совесть. Вот  оно место и время, когда супружеская верность подвергается тяжелому испытанию. Даже у такого чистого и осторожного мужчины, как я. Выдержу ли я это испытание?  Может быть, предложи они мне свои услуги, я бы даже гордо отказался. И перед женой не было бы стыдно, и  перед этими чувствовал бы себя на высоте положения.  Как герой сказки, которого соблазняли по всякому, да не соблазнили. Но я не герой сказки. И они, наверное, видят, что я не Иван-царевич.  И нечего с меня взять.

В гостиницах попроще, где я обычно в Москве останавливался, например, в Измайлово, проститутки держались незаметно. Я,  по крайней мере, их и не замечал. А тут даже обидно. Я вроде бы не последний мужчина.  И вот за границу командирован.  Родина доверила. Не каждому доверяет. А  эти дамы  меня в упор не видят.

 А ведь, думаю, непростая публика живет в этой гостинице. Пока я ждал, из номеров спустилась одна пара. Мужчина и женщина.  На меня не глянули. Прошли в ресторан. А я бы вот не позови генеральный, в ресторан бы не пошел. Там, несомненно, дорого.

Ночные бабочки на эту пару и не глянули. Понятно, их  улов - одинокие мужчины.

 Вот спустился Жора. А  Жора хорош собой, высок, статен. И вот он теперь стоит  со мной пред  густо подведенными очами этих дам.  Напрягся. Не привык стоять, как на витрине, перед жрицами любви. Однако они  и на него  никакого внимания.

Мы ждем. Генеральный задерживается. Никакого нам развлечения, кроме поглядывания на проституток. А чтобы не глазеть на них в упор, гляжу в большое зеркало, вмонтированное в колонну холла. Девушки, признаться, картинки, отборные. На такое хлебное место, как видно, отбор. Только им наши поглядывания и наши мысли до одного места. Мы для них прозрачные. Смотрят сквозь нас.

И стоим мы с Жорой у зеркальной колонны холла, убитые их полным игнорированием. Думаю, Жора так же подавлен, как и я. И вдруг пташки заулыбались, встрепенулись. Что такое? Кому улыбаются? В холл с улицы  никто не вошел. Проследил за их взглядами. И сам в зеркало увидел, что по лестнице в холл спускается наш генеральный. Пташки тоже лестницу через зеркало контролируют. Спустился. Пташки   подскочили, окружили, щебечут. Он им что-то в ответ. Ну, думаю, ничего странного. Раз он часто тут останавливается, они его знают. А человек он как видно компанейский.  А то, что мужичок он невзрачный, немолодой, низенький, толстенький, это их интересует в последнюю очередь. Не с лица воду пить.  Как видно они читают, как Мессинг, насквозь через  лощенную кожу бумажника. Он им что-то сказал. Они, как по команде, снова брык на диван. А мы пошли в ресторан.
 
Когда я там пожаловался, что пуговица у меня на рубахе оторвалась, а за границей где пришьешь,  генеральный успокоил.

- Да в каждом номере есть нитки с иголками. У меня, по крайней мере, есть. Я видел. Поедим, зайдешь. Я дам.
 
После разошлись по номерам. Спустя минут пятнадцать захожу к генеральному за нитками. Он уже в халате,  с фужером светлого вина в руке. Пузо выпирает.

- Входи.

Захожу. Гляжу, у него две комнаты. И в дальней комнате вижу пианино. Ничего себе! Я не удержался, подошел. И инструмент хороший. Открыл крышку,  провел рукой. Настроено. Генеральный спрашивает

- А ты играешь?
- Немного. А разве вы не играете?
- Нет.
- А зачем вам номер с пианино?
- Из принципа.  Ну, сыграй, что-нибудь.
- Я давно не играл.
- Давно не игрывал я в шашки? – улыбается - Ничего. Не скромничай. Сыграй какую-нибудь прелюдию.
 
Я что-то попробовал изобразить. И тут слышу. В первой комнате генеральный с кем-то разговаривает. Заглядываю туда. А там стоит девица. По всему видно, вышла из ванны. Закутана в полотенце. Да так закутана, что едва прикрыта. Увидела меня, ничуть не смутилась. Спрашивает. Вы пианист?

- Нет, - говорю.
- А я думала, Коленька пианиста с собой притарабанил. Для кайфу. А вы можете поиграть?
- В каком смысле?
- Ну вы будете играть, а мы с Коленькой слушать. И вам приятно, и нам приятно.
- Нет, - говорю, - Играть я не буду. Поздно.
- Ну, пожалуйста. Я плачу. Коля, ты заплатишь?
- Отстань от человека. Это наш инженер, - говорит генеральный.
- А напрасно вы отказываетесь, - говорит эта фифа,  - Много теряете. Это же кайф. Лежишь в постели, а тебе мелодия. Что вам стоит?
- Нет, говорю, мне еще пуговицу зашить надо.

 Вышел я в коридор. Но весь на взводе. Эта в халате расколыхала. Время к двенадцати. Ну, думаю, проведу ка я повторную рекогносцировку,   огляжу-ка я  это лежбище во второй раз. Спускаюсь. Там их только две сидит. Неудачницы. Я еще не знаю, как я себя поведу, но чувствую, это будет зависеть от того, как  они в этот раз себя поведут. Ведь на безрыбье и рак рыба. Но, как видно, я для них даже не рак. Так, мелкое насекомое.

Пошел я в номер. Включил телевизор, чтобы отвлечься и забыться. По телевизору крутят отечественный фильм о любви. Чистые возвышенные чувства. Словно и нет на свете гостиниц с зеркальными холлами и жриц любви. И зашил я пуговицу.  А с пуговицей зашился от  неподобающих мыслей.

Утром уже машина за нами приехала. А генеральный не выходит. Я испугался. Слышал, что бывает после таких случайных знакомств. Клиенту и голову проломят. А самолет ждать не будет. С опаской пошел его будить. Дверь открыта. Девицы уже след простыл. Генеральный в кровати. Спит.  Еле добудился.

В самолете он клевал носом, досыпал. Жаловался, плохо спал ночью. Не спится в чужих постелях.  И вообще вся жизнь в разъездах. Нервы стали сдавать. Хочется покоя. Да покой нам только снится.  Работа проклятая извела.