Факсимиле на моём сердце. 3. Мой Бродский

Начало здесь  http://proza.ru/2020/09/15/1881
На ф. ул. Пестеля, справа дом Мурузи, прямо Спасо-Преображенский собор .

Улица Пестеля. Мой Бродский.


Подумать только! В юности я даже не догадывалась, что кроме известных мне литераторов Серебряного века, в этом доме были «полторы комнаты» моего любимого И. Бродского. Их балкон выходил как раз на Преображенский собор.  Оказалось, мы  топтали одни тротуары, одними тропками  бродили. Вполне возможно и встречались...
В то время, когда я познакомилась с его стихами, я понятия не имела, сколько ему лет. Мне он казался престарелым мудрецом. Это теперь я понимаю, что в стихах былая дерзкая юность. Меня же пророческая часть стихов поражала, поэтому неискушённый слух мой воспринимал его поэзию, как заключения о жизни глубокого старца- философа. 
Мне было шестнадцать.
      
      Когда теряет равновесие
      твоё сознание усталое,
      когда ступеньки этой лестницы
      уходят из под ног,
      как палуба,
      когда плюёт на человечество
      твоё ночное одиночество, —
      ты можешь
      размышлять о вечности
      и сомневаться в непорочности
      идей, гипотез, восприятия
      произведения искусства,
      и — кстати — самого зачатия
      Мадонной сына Иисуса.
      Но лучше поклоняться данности
      с глубокими её могилами,
      которые потом,
      за давностью,
      покажутся такими милыми.
      ...
      Да. Лучше поклоняться данности
      с убогими её мерилами,
      которые потом до крайности,
      послужат для тебя перилами
     (хотя и не особо чистыми),
      удерживающими в равновесии
      твои хромающие истины
      на этой выщербленной лестнице.

      отрывок из "Одиночество"1959

Это стихотворение написано юношей в 19 лет. !!!
Боже мой, как давно это было...Оглядываясь назад...    
Перед глазами стоит день лета 1965 года. После второго курса у нас строительная практика. Новый дом готовится к сдаче. Нам, шестнадцатилетним, доверили  уборку в квартирах. Работаем вениками и швабрами. Жарко. Открыли балкон. Пыль золотится в лучах солнца. Гулкая пустота комнат. Таня Ш. рассказывает о своих приключениях с соседом по коммунальной квартире. Я стесняюсь подробностей, о которых знаю только по книгам, хотя вида стараюсь не показывать. Не помню, почему я стала читать свои стихи. И тут... Тут Маринка Яккер достаёт из своего портфеля тонкую тетрадь в двенадцать листов и протягивает её мне. Я сажусь на тёплый паркетный пол и...пропадаю.

Мир, такой знакомый и в то же время совсем незнакомый, буквально поглотил меня. Как легко легли те стихи на мою душу, как совпали с моим сердечным ритмом. Я не утонула в этом океане чужого мира, погрузившись на неимоверную глубину. Я плавала в батискафе и с восхищением взирала на красоты неизведанного, постигала гармонию сфер духа НЕизвестного мне поэта.

Как ребёнок, впервые взявший в руки подзорную трубу, я то приближала предмет, событие к себе и разглядывала до мельчайших подробностей, то переворачивала трубу и предмет удалялся, превращаясь в точку, и я смотрела на него уже со стороны, с высоты полёта ПОЭТА.
      
Я влюбилась в эти стихи. Конечно, я попросила тетрадку домой, конечно я всё переписала, конечно, я тут же стала писать вариации на особенно зацепившие строки, строфы. Да и как не влюбиться в такое:
      
Голубоватый ветер
до нас уже долетает.
Земля переходит в воду
с коротким плеском.
 
Я поднимаю руки
и голову поднимаю,
и море ко мне приходит
цветом своим белесым.

Кого мы помним,
кого мы сейчас забываем,
чего мы сто'им,
чего мы еще не сто'им;

вот мы стоим у моря,
и облака проплывают,
и наши следы
затягиваются водою.

1958г
      
     Мои слова, я думаю, умрут,
     и время улыбнется, торжествуя,
     сопроводив мой безотрадный труд
     в соседнюю природу неживую.
     В былом, в грядущем, в тайнах бытия,
     в пространстве том, где рыщут астронавты,
     в морях бескрайних - в целом мире я
     не вижу для себя уж лестной правды.
     Поэта долг - пытаться единить
     края разрыва меж душой и телом.
     Талант - игла. И только голос - нить.
     И только смерть всему шитью - пределом.
      
      
Через двадцать лет наступит перестройка. Радио уже не заканчивает трансляцию в 24:00 и после исполнения гимна ещё целый час продолжает вещание. В одну из таких полуночных передач я услышу любимые строчки. Какой же восторг я испытаю! Что Бродский не миф, не просто буквы фамилии, имярек, а живой человек! Урра! Это же мой Бродский! Значит уже возможны издания, не самиздатовские полупрозрачные копии. Публикации стихов и эссе ручейками, речками, а потом и потоком хлынули  в нашу печать...
Наконец у меня есть его сборники, избранное. Всё интересно, всё люблю. Музыкальная и метафизическая усложнённость его стихов безумно привлекает меня. Совпадает это, совпадало с моим внутренним миром и его восприятием.
 

А у меня появилась странная, страстная и навязчивая идея найти все те стихи, что читала в юности... ТЕ, первые, что были в той заветной тетрадочке за две копейки. Через десять лет нахожу почти все, кроме нескольких стихотворений. Но мне ж неймётся...ХОЧУНЕМОГУКАК! 
      А их нет. Ну  нет и всё!
Заканчивается ХХ век. В музее Ахматовой(Фонтанном доме) выставка, посвящённая дню рождения И. Бродского. На открытии присутствуют Яков Гордин и Евгений Рейн. После всех выступлений  торжественной части  подхожу к Гордину, читаю ему любимые стихи( не напечатанные, вернее НЕ найденные)
     - Это Бродский?
     - Нет.
•
А чьи?...Кого-то другого? Я расстроилась, но. Но осталась при своём мнении.
Хорошо. Не нравились И.Б. его ранние стихи, не хотел он включать их в свои сборники. Это его право. И всё же, всё же ...

Наступило время, когда я, скрипя и сопротивляясь, обратилась к железному ящику. Решилась постигать и усмирять технику и воспринимать компьютер только как инструмент -кисть, карандаш, мастихин, - а не соперник моим рукам.
      
ХХI век несётся на таких скоростях!!!
Пространство, как и время, сжимается  шагреневой кожей. 
Как всегда всё случайное - неслучайно.

Неожиданно, далеко-далеко, за тридевять земель, за океаном нахожу Маринку Яккер.
Ту самую однокурсницу, что принесла заветную тетрадочку. Написала ей, вспомнила про далёкий день строительной практики 65 года и ту тетрадь в клеточку с сокровищем, что оказало на меня сильнейшее воздействие. Переписанное от руки осталось в памяти до сих пор. Разбуди ночью -  прочитаю ,не сбиваясь. И "Стансы городу", и "Пилигримы", и "Слепые", и "Прощай, позабудь ", и "Стихи под эпиграфом", и много ещё...
      
Марина этот день, естественно не помнит, а вот тетрадь помнит очень даже хорошо. К сожалению, с многочисленными переездами она потерялась.
Маняша написала мне, что там были стихотворения только Бродского. Подтверждения её мне было мало. И только когда на очень большом ресурсе, я наконец нашла их (ЭТИ очень ранние стихи), я буквально летала от счастья. Правда, такое состояние полёта, как бывает только в очень счастливом сне.
Вот! Вот они, мои любимые! И они Бродского! Правда и там одного я  не нашла, но это уже не имеет значения.
 
    
 
А вот ещё любимое из той тетради
"Памятник убитому поэту"

 ...И тишина.

И более ни слова.
И эхо.
Да еще усталость.
...Свои стихи
доканчивая кровью,
они на землю глухо опускались.
Потом глядели медленно
и нежно.
Им было дико, холодно
и странно.
Над ними наклонялись безнадежно
седые доктора и секунданты.
Над ними звёзды, вздрагивая,
пели,
над ними останавливались
ветры...
 
Пустой бульвар.
И пение метели.
И памятник убитому поэту.
 
Пустой бульвар.
И пение метели.
И голова
опущена устало.
 
...В такую ночь
ворочаться в постели
приятней,
чем стоять
на пьедесталах.
 
А дальше мой железный друг подарил мне возможность просматривать фильмы, интервью с И.Б., слушать его голос, его интонации.
Ах, как я люблю "Колыбельную трескового мыса"...Как-то в интервью меня спросили: "Какой Бродский мне ближе - ранний или забугорный?" Не раздумывая я ответила :"Ранний!". И запнулась. Потому что ранний Бродский любим, как любят своё счастливое детство. А поздний... Пожалуй, что  всё зависит от настроения. Для каждого времени найдётся хотя бы строфа. Рождественский цикл я почти весь наизусть расскажу, и особенно выделю как раз последние стихотворения. Вообще все "венецианские" стихи обожаю. Поэт звучит во мне каким-то отражённым звуком. Вроде как  "Венецийских церквей, как сервизов чайных, слышен звон в коробке из-под случайных жизней."

Мариша, какое же счастье подарила ты мне на заре нашей молодости.
И пусть твой Келсо стоит с противоположной стороны нашего шарика, я всё равно знаю, что ты рядом. Спасибо тебе, дорогая, что ты есть в моей жизни.

     Вот и жизнь проходит, свет над заливом меркнет,...
     Девочка-память бредёт по городу, наступает вечер,
     льётся дождь, и платочек её хоть выжми,
     девочка-память стоит у витрин и глядит на бельё столетья
     и безумно свистит этот вечный мотив посредине жизни.

                отрывок из стихотворения ИБ. "Наступает весна"


А  всё же как странно...На ум пришла социологическая теория шести рукопожатий. Суть её заключается в том, что любых два человека на Земле опосредованно знакомы через цепочку общих знакомых в пять человек. На Земле. Такой она оказывается маленькой. А в одном городе? Иногда мне кажется, что тут если не один, то всего два уровня. Два рукопожатия.

Хотя мой сын говорит, что это не Земля маленькая, это прослойка тонкая.

 

***

В Мухинском среди преподавателей на нашей кафедре, кроме мастерской проф. Я.Н. Лукина (ректора Мухи) и мастерской И.Д. Билибина, ещё одну мастерскую курса вели В. А. Петров (первый  Главный  художник города)  и худ.-арх. З.Б. Томашевская.
Мы(мастерская рекламы-музейщиков) принадлежали только Билибину и без всякого интереса относились к Петрову и Томашевской.

У Зои Борисовны была подпольная кличка "кухарка всего Ленинграда". Все самые большие рестораны в городе делались по её проектам. Была она прекрасным организатором. И по легендам это выглядело приблизительно так.

 Она ничего не рисовала, не чертила, приходила и говорила: "Красим стены в синий цвет. Тут берёза, тут буфет".
Кстати, на втором этаже ресторана "Нева" (над станцией метро "Маяковская" на Невском проспекте ) в обеденном зале в полу была действительно "посажена" берёза.

Судили тогда студенты своих преподавателей строго.
Были смутные сведения, что З.Б. Томашевская дочь того самого филолога-пушкиниста, что изучал "Гаврилиаду" и работал в Пушкинском доме на большой должности.

Но где филология и где мы?

Так что это Зое Борисовне не прибавляло ничего. Во всяком случае студентам нашей мастерской. У нас был свой бог - "итальянец в России" *- Игорь Дмитриевич Билибин. Мы его обожали, в рот ему смотрели и заглатывали его консультации с придыханием.

***

А вот моя близкая подруга Марина Юнусова училась в мастерской у Петрова и Томашевской, дружила с Олей Зверевой и её подругой Настей. Оля до сих пор рядом с ней, дочкой Зои Борисовны.

Только спустя годы узнала я, какой интересной личностью была З.Б. Томашевская. А какой славной рассказчицей!

Оказалось, что семья Томашевских дружила с А.А. Ахматовой.
 В сентябре 1941 года...
Борис Викторович и Ирина Николаевна были уже так слабы, что подняться к себе на пятый этаж не могли и жили в дворницкой, куда  пристроили и Анну Андреевну. Ахматова уезжала в эвакуацию с одной сумочкой, чемодан с самыми дорогими вещами оставила Томашевским. Они сохранили его, хотя потом тоже были эвакуированы.  Зоя Борисовна очень интересно рассказывала об этом и о том, как Ахматова  удивилась, когда после войны Зоя вручала ей этот чемодан.  ...Анна Андреевна открыла его при ней  - а там сверху рисунок Модильяни...

Однажды в Комарово, в "будке" Ахматовой, Зоя Борисовна познакомилась с 22-х летним юношей Иосифом. Обратную дорогу в электричке проговорили, в городе незаметно дошли до дома Томашевских на канале Грибоедова. Поднялись на "чашку чая". Так Бродский оказался в кабинете филолога-пушкиниста. - "Боже, куда я попал!!!"
...И пропал в этом кабинете на целый месяц.
На следующий день Томашевские уезжали в Крым и оставили(мало знакомого) юношу сторожить-поливать-читать. 

 А Настя, восьмилетняя девочка, очень пластичная, мечтательная, легко танцующая под любую мелодию, на долгие годы стала волшебной феей поэта. Часто Иосиф водил её в школу, к врачу, ухаживал во время болезни...(И тут  цепочка моих ассоциаций - Зоя Борисовна мчалась ставить чайник для Ахматовой по её телефонному звонку, заперев свою маленькую дочку на ключ).

Бродский писал "Настику" письма до конца дней своих. И называл их переписку "ангело-почтой".
Письма, фотографии и рисунки потом были собраны Зоей Борисовной и Настей в альбом. В документальном фильме "Ангело-почта " их можно видеть, в них столько рисунков Бродского! ...
Полвека назад Марина Юнусова и Оля Зверева оказались под крылом патронажа Зои Борисовны.
Время шло и повзрослевшие птенцы стали опекать в меру своих сил попечительницу  гнезда.

...В 1997 г 21 июня Зоя Борисовна улетала в Венецию.
Олечка  помчалась в Комарово, чтобы набрать букетик ландышей на могиле А.А. Ахматовой и успела к самолёту! И Зоя Борисовна смогла бросить этот ландышевый привет на крышку гроба Бродского на острове Сан-Микеле.

 Вот ведь какая история.

     Мой голос, торопливый и неясный,
     тебя встревожит горечью напрасной,
     и над моей ухмылкою усталой
     ты склонишься с печалью запоздалой,
     и, может быть, забыв про всё на свете,
     в иной стране -- прости! -- в ином столетьи
     ты имя вдруг моё шепнёшь беззлобно,
     и я в могиле торопливо вздрогну.

23 января 1962г


Рассказывая о Зое Борисовне, касаясь семьи Томашевских невозможно не сказать о КРУГЕ общения семьи, об этом космосе имён. Конечно это тема отдельного разговора, а ещё лучше обратится к прямой речи -  мемуарам З. Б.. Есть небольшая книга в интернете. «Петербург Ахматовой: семейные хроники. Зоя Борисовна Томашевская рассказывает». При желании можно найти и в библиотеке.**

***

Получилось так, что стихи Бродского сопровождали меня всю жизнь. И всю жизнь на моём пути были люди, знавшие И. Б. лично. Но...
 
Ещё раз повторюсь. Все люди встречавшиеся на моём пути не случайны. Я не воспользовалась дарами, что предлагали мне небеса. Всё ведь нужно вовремя. На предложение напечататься в толстом Ленинградском литжурнале я ответила, что подумаю. И ...- решила, что это мне не нужно. Я оставила стихи в 69 году. И встречи потеряли тот смысл, который возможно был бы, если бы я продолжала писать. Двери Вселенной были открыты долгое время. Но я шагнула в другие. Выбор был сделан и я ни разу не пожалела о нём. Всю жизнь занимаюсь любимым делом.  Значит встреча не была нужна. Или...
Или не случайно я вернулась к слову-голосу-логосу?
Кто знает ответ... Наверно только ветер.

Ничто не стоит сожалений,
люби, люби, а всё одно –
знакомств, побед и поражений
нам переставить не дано.
И вот весна. Ступать обратно
за чёрно-белые дворы,
где на железные ограды
ложатся лёгкие стволы.
И жизнь уходит в переулки,
как обедневшая семья,
дворов открытые шкатулки
хранят следы небытия.
Зайди в подъезд неосвещенный
и вытри слёзы и опять
смотри, смотри, как возмущённый
Борей все гонит воды вспять.
Куда ж идти? Вот ряд оконный,
здесь все узнают, все поймут.
Слова восторженных знакомых –
вот он, спасительный приют.
Но ты возьми другую радость:
вот так – идти по мостовой
и всё смотреть, как безвозвратность
тихонько едет за тобой,
всё так же едет за тобой...

1961

...Ибо время, столкнувшись с памятью, узнаёт о своём бесправии.***



Сейчас на доме Мурузи мемориальная доска поэту и в бывшей коммуналке теперь музей Бродского .




ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2020/09/18/1779


Приложение http://proza.ru/2020/09/18/1786


27 декабря 2020 года ковид-19 забрал Олечку Звереву.
Так больно.
Светлая ей память.

* так  И.Д. Билибина называли за стажировку в Италии.

** "Мне выпало счастье вырасти в окружении людей необыкновенных, быть свидетелем их трагической и стоической жизни, знать о них только правду… Многих я узнала ещё в детстве, когда и понятия не имела о том, кто они. Андрей Белый, Пяст, Волошин, Пастернак, Ахматова, Лозинский, Заболоцкий, Юдина, Анциферов, Рихтер, Габричевский, Нейгауз, Тынянов, Гинзбург, Осмеркин, Реформатский — лица этих людей, их поведение, их судьбы поражали… Небожители, почему-то населяющие наш дом. И это было моей повседневной жизнью. Любить их и служить им казалось почти наградой." Зоя Борисовна Томашевская

***строчка из "Дорогая, я вышел сегодня из дому" 1989


****Запись в дневнике Ольги Берггольц:
24 сентября 1941 года

«Третьего дня днем бомба упала на издательство «Советский писатель» в Гостиный двор. Почти всех убило...
Зашла к Ахматовой, она живет у дворника в подвале, в темном-темном уголке прихожей, вонючем таком, совершенно достоевщицком, на досках, находящих друг на друга, — матрасишко, на краю — закутанная в платки, с ввалившимися глазами — Анна Ахматова, муза Плача, гордость русской поэзии — неповторимый, большой сияющий Поэт. Она почти голодает, больная, испуганная».