Глава 4. Прощание

«Старая Мельница» или просто «мельница», как её чаще называли, поскольку в  городе она была единственная в своём роде и перепутать было не с чем, располагалась на берегу Волги в пределах  одной ведомственной базы отдыха. Территория базы была усыпана лёгкими летними домишками, разделёнными на изолированные половинки из расчёта на двух отдыхающих каждая. Кто и на каком основании решился возвести среди этих приземистых построек высокую деревянную мельницу с огромными крыльями и пристроенным обширным амбаром, никогда не интересовало посетителей, но довольно скоро она, первоначально используемая в качестве столовой для отдыхающих, стала излюбленным местом вечернего отдыха кафешных и ресторанных завсегдатаев.

До начала массового сезона было ещё далеко, наплыва посетителей с города в будний день не ожидалось. Те из отдыхающих, кто решился в это время  провести часть отпуска по льготной стоимости на базе отдыха «родного» предприятия, размещались в тёплых апартаментах капитального корпуса, где имелась своя столовая. Потому Владу утром не составило труда  арендовать «Мельницу» под свои цели.

- На какой срок Вы хотите арендовать помещение кафе?

- На всю ночь. Если с запасом, то часов на четырнадцать.

Администратор удивился:

- В России так, разве что, купечество загуливало. Для праздничного застолья, если не брать во внимание традицию деревенских свадеб, вполне хватает четырёх – пяти часов. Зачем переплачивать? К тому же, обслуживающий персонал может задержаться максимум до полуночи – потом сложно будет добраться до города.

- Ничего, в любой момент мы отправим их на такси. Главное – сервировать столики и подать горячее. Публика у нас невзыскательная: студенты, аспиранты, молодые преподаватели. С уборкой посуды справимся сами. Думаю, претензий не будет.

- Кто будет оплачивать такси?

- Уже оплачено… Кроме общего стола нужно поставить отдельно несколько  столиков на случай, если кто-либо из отдыхающих задумает заглянуть на огонёк. И ещё. Нам до утра нужно несколько домиков: наверняка кто-то не захочет добираться домой среди ночи.

- Ну, это уже какой-то благотворительный бал! Впрочем, не моё дело. Меню согласуйте с поварами, и с Вас ещё десять процентов под залог за возможный бой посуды. Залог будет возвращён, если ничего такого не случится.

- Я готов внести залог и за возможную поломку мебели, - отшутился Влад, - хотя никакой ковбойской пирушки у нас не намечается. А насчёт меню – пусть будет на усмотрение самих поваров, но чтобы всё было вкусно и среди салатов имелись сытные мясные блюда.

- На нашу кухню никогда не было жалоб, а кроме хорошо приготовленных мясных блюд, повара могут предложить искусно приготовленную рыбу.

- Хорошо, пусть будет ещё и рыба.

- Крепкие напитки?

- Пожалуй, нет. Разве что, имеете в наличии сладкие массандровские вина –  женская половина сочла бы это вполне приемлемым, а мужчинам – без разницы.

- Видимо, боя посуды и поломки мебели действительно не будет. Однако, если в компании превалирует женский вкус, можем предложить более изысканный вариант, нежели креплёная «массандра»: несколько оригинальных купажей натуральных армянских вин. Их отличает совершенная мягкость в потреблении, богатый вкусовой букет и любопытные вариации  послевкусия. Есть сладкие и полусладкие, красные под мясо, белые под сыры и рыбу. Правда, это дороже.

- Прекрасно, пусть будет «изысканнее и дороже».

- Без иронии и пустой рекламы: хорошие армянские вина достаточно редки в нашей торговле.

- Вообще-то, я далёк от иронии, не принимайте на свой счёт.

- Значит, в 19-00 столы сервированы напитками и закусками, горячие блюда в готовности и до семи утра помещение в Вашем распоряжении.

- На вечер приглашена группа «Сонеты» - один из институтских вокально-инструментальных ансамблей. Звукооператорам желательно быть на месте чуть раньше для настройки аппаратуры, примерно на полчаса. В этом есть какое-нибудь затруднение?

- Нет, если только нет его у самих «Сонетов».

- В таком случае, позвольте откланяться!

- Прекрасно провести время!

- В семь вечера кафе было заполнено весёлой компанией молодых людей. Слышались беспрестанные смешки, сыпались шутки, порой, не слишком удачные, но стеснения они не вызывали. Здесь все знали друг друга и не обращали внимания на неуклюжесть изъяснения. Присутствующим не нужен был какой-то особый повод для весёлости: их было много, они удачно собрались вместе и чувствовали себя на равных – этого было достаточно для приподнятого настроения. Кто-то виделся практически каждый день, но в условиях наложенных обязанностей по учёбе или работе, кто-то значительно реже. Так или иначе, интерес к неформальному общению проявлялся и у тех и у других. Разговоры в мимолётно складывающихся и распадающихся группках крутились вокруг текущих дел, касались всяческих новостей и жизненных коллизий, но вопрос: по какому случаю вечеринка – занимал всех и каждого.

С дальнего входа на импровизированную эстраду вышли участники хорошо известного в институте ансамбля. Оживившийся зал встретил музыкантов приветственными возгласами, раздались редкие аплодисменты. Влад, не объявившийся до сих пор «пред ясны очи» собравшихся, наблюдал за началом действа через щель приоткрытой двери затемнённой подсобки.
 
Он знал всех ещё с музыкальной школы, и, несмотря на то, что кончали они её в разное время, их объединяла приобщённость к таинствам возрождения живой музыки с безжизненных  партитурных листов.
Владислав мысленно приветствовал каждого, вспоминая былое и пережитое, отмечал, как привычно и аккуратно берут они в руки гитары – долговязый Женя Фёклин, кругленький, сбитый Паша Капшуков – и ему становилось всё более грустно.

Аплодисменты стали усиливаться, но Володя Святкин – солист группы, занявший место у электрооргана, решил прервать энтузиазм поклонников: « Раз, два, три, четыре», – негромко задал  он ритм, и по залу поплыли размеренные аккорды популярного «Дома восходящего солнца».  Часть публики, находившаяся снаружи, стала подтягиваться в зал.

Влад глубоко вдохнул – пора было покидать своё убежище. Подавляя грусть, натянул на лицо подобие беспечной улыбки и, широко распахнув дверь, вышел к гостям. Он взошёл на эстраду и взял микрофон. Ребята на полутакте оборвали мелодию.

- Добрый вечер! Я искренне рад видеть всех вас – моих друзей и хороших знакомых, и благодарен вам за то, что отложив повседневные дела, вы откликнулись на моё приглашение. И для меня это наиболее ценно тем, что никто из вас, за малым исключением, не знает, чего ради мы здесь собрались. Точнее не так: исключение это может догадываться, но наверняка не знает тоже. Сейчас я открою причину и удовлетворю ваше любопытство. Но сначала ещё одно, совсем маленькое отступление.

- Давай-давай! Достаточно демагогии – не на собрании!

- Терпение, друзья, я уже продолжаю! Вы все знаете, что я абсолютно не пью…

- Не новость, давай дальше!

- Но сегодня я выпью! Дима, будь добр, налей мне фужер до самых краёв.

- Вау!

- Удивил…

Панкратов, который до появления  Влада исполнял функции главного распорядителя, поднёс ему под бодрые реплики зала ёмкий фужер с вином. Влад принял хрупкий тонкостенный сосуд, наполненный бликующей розовой жидкостью, и вновь обратился к гостям.

- В общем-то, я предлагаю тост, а потому прошу всех разместиться за общим столом и разлить вино с учётом личных предпочтений.

- Хватит наводить тень на плетень! Что мы тут сегодня отмечаем?

- Мне не так просто это сказать. Вы присаживайтесь, готовьте фужеры, бокалы, а я соберусь с духом.

Через несколько минут стих шум отодвигаемых стульев, звон столовых принадлежностей, бульканье разливаемых жидкостей, и внимание опять обратилось на Влада. Но теперь никто не бросал шуточных реплик, установилась тишина, и общее ожидание разбавило праздничную атмосферу чуть уловимым напряжением.

- Этот вечер – по сути моё с вами прощание. Я уезжаю из города, вероятно насовсем, меняю профиль деятельности и не знаю, встретимся ли мы с кем-нибудь из вас… когда-нибудь.

Влад обратил внимание на тихий ропот изумления и выдержал небольшую паузу перед тем, как продолжить.

– И потому я предлагаю тост за вас, за надёжных друзей и прелестных подруг, за приятное общение, интересное времяпрепровождение и увлечения, объединявшие нас всё это время. Я надеюсь, что со мной останется добрая память о вас, о нашей дружбе, а у вас останется долгая память обо мне. Я желаю, чтобы каждый из вас прожил по возможности наиболее счастливую жизнь, которая бы редко омрачалась ощущениями утрат и расставаний. Давайте выпьем за это, за нас сегодняшних и в будущем.

Влад демонстративно пригубил вино и, пока гости осушали свою посуду, смакуя великолепные дары солнечного края, незаметно поставил полный фужер на стол.

- А теперь пора отдать дань кулинарным талантам местных поваров. Однако, не налегайте скоростными темпами на салаты и закуски! Предупреждение это адресуется всем, и в особенности  относится к традициям группы горных туристов, – последние слова Влада вызвали дружный смех и сняли едва проявившееся напряжение, – нас ожидает двойная перемена горячих блюд…

Когда гости приканчивали вторые блюда, когда потребление пищи заметно замедлилось и приобрело явно ленивый характер, а трапеза близилась к «свободному чаепитию» и десертам, в центр зала были выставлены три тяжеленных чемодана. В очередной раз празднующая братия выразила удивление и любопытство. Владислав не стал создавать интриги на естественных чувствах друзей и поспешил объясниться.

- Это – не багаж, с которым я собрался в дальнюю и длительную экспедицию. Человеческая память – любопытное явление: она действует надёжнее, если отразившееся в ней событие подкреплено наличием какого-либо материального носителя. В качестве такового я определил книжные сувениры для каждого из вас.

С этими словами он открыл чемоданы и достал первую попавшуюся книгу. Ей оказался том супругов Голон. Владислав хмыкнул себе под нос и окинул взглядом зал. Затем он с полуулыбкой и озорным блеском глаз направился к Ирине Березник.

- Ириша, обладая чисто женской романтичной натурой, ты, как мне стало известно, питаешь слабость к любовным романам и авантюрным интрижкам, – наблюдая, как румянец заливает скулы и шею девушки, Влад улыбался всё более откровенно. – Вот тебе «Анжелика», авантюрно-любовный роман. На память.

Наблюдая её смущение, Влад испытал  странное наслаждение от незаметного для всех прочих хулиганства. Оставив без ответа несуразный лепет благодарности, он быстро вернулся к чемоданам.

- Дамы и господа туристы! Кто  у вас западает по приключениям? Вы, и вы… и вы? И… Я понял: все! Для вас Штильмарк «Наследник из Калькутты», Буссенар «Похитители бриллиантов», «Копи…» Хаггарда, «Гиперболоид…» Толстого, Купер, Лондон,  Дюма, Скотт и Стивенсон.
Дима, тебе больше по нраву всякие страсти-мордасти в исторической упаковке? Получай персонально: Морис Дрюон «Проклятые короли».
Та-ак… Друзья аспиранты! Вам что-либо позабористее.
 
Владислав состроил предельно наивную физиономию, скользнул честным взглядом по аспирантской группе и невинно поинтересовался:

- Как вам справочник по материаловедению?

После короткой заминки, в течение которой Влад демонстрировал немую заинтересованность в ожидании ответа, раздались отдельные смешки, стремительно переросшие в гомерический хохот.

- Всё ясно, – серьёзно резюмировал Владислав, – недостаточно интеллектуальный вариант. Ну, тогда восьмитомник Конан Дойля и отдельно «Записки о Шерлоке Холмсе». Не знаю, как разделить это между вами – разберитесь сами. Для любителей литературы в стиле документальной хроники предлагается Юлиан Семёнов: «Пароль не нужен», «Испанский вариант», «Семнадцать мгновений…» и прочее…

Вскоре, Влад достал последнюю книгу и захлопнул опустевшие чемоданы. Раздача «материальных носителей памяти» получилась неравномерной, однако он умудрился никого не пропустить и не обидеть. Тощий по сравнению с другими томик Есенина он держал обеими руками, подошёл к Инне и негромко продекламировал:

                «Не жалею, не зову, не плачу
                Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
                Увяданья золотом охваченный,
                Я не буду больше молодым»…
Влад прочитал есенинские строки почти без выражения, не используя голосовую акцентировку и модуляцию. Инна поняла, что он обращался к ней словами поэта, но чего-то явно не договаривал.

- У тебя хорошая домашняя библиотека, и я не захотел дарить тебе чего-либо престижного и захватывающего, но решился подарить нечто неброское и душевное. Не обессудь.

- Ну что ты, – Инна отвечала так же вполголоса – грустные интонации не предназначались для ушей третьих лиц, – дарёному  коню… Спасибо, Владик! Но, откровенно говоря, – продолжила она с наигранной агрессией в голосе, – мне этого мало!

- Ну, да-а-а…

Повисла неловкая пауза, Владислав не находил, что сказать. Наконец, Инна по-доброму улыбнулась:

- Оставь на развороте автограф, и тогда это будет действительно подарком душевным и от души!

Владислав достал из нагрудного кармана заветную авторучку, открыл книгу и сделал надпись: «Инночке, замечательной подруге на долгую память», поставил число и безымянную подпись.

«Свободное чаепитие» представляло собой специфическую форму общения, в большей степени характерную для массовых посиделок туристов, когда среди большого количества людей складывались отдельные группы «по интересам». Часть всегда группировалась вокруг гитариста – слушали и пели бардовские песни, среди которых встречались довольно старые, а также новинки, подхваченные в «чайхане» Грушинского слёта. Другие предпочитали игру «крокодил», остальные просто делились информацией и советами по насущным проблемам. Горячая вода, кофе, чайная заварка и десерты находились «в свободном доступе», и молодые люди использовали их по потребности.

Девушки убрали лишнюю посуду в моечное отделение подсобки, ребята быстро передвинули  столы к стенам и максимально освободили пространство зала. Чаепитие началось.

Владислав перемещался от одной группы к другой, принимал участие в разговорах, поощрял остроумие игроков, отвечал на вопросы любопытствующих, где серьёзно, а где-то отделывался шутками. В дальнем конце в цепочке расставленных по кругу стульев Дмитрий напевал под гитару дворовую песенку, апеллируя к утончённой эмоциональности слушательниц: «…Разобрать бы тот гробик по досточкам и на воле гульнуть хоть часок!»

- Дим, ты зачем грусть по стенам размазываешь? Вспомнил бы что-нибудь повеселее.

- Да запросто! Итак, по просьбам трудящихся (непомерно) учащихся и злокозненно утруждающих этих учащихся «препод-давателей», – он  гулко щёлкнул себя по горлу, обозначая, что не допустил ошибки в артикуляции последнего слова, – переходим на веселящий газ программы.

Дмитрий ударил по струнам, выбивая темпераментный ритм танго, но запел небезызвестную «Антибригантину» на мелодию знаменитого марша «Прощание славянки»:

                - Настроение, мальчики, скверное:
                Ожидает нас крупный обман…

Находящиеся поблизости туристы попытались было подхватить шуточный туристский шлягер, но Дмитрий вдруг прервал пение.

- Кстати, Влад! Факультетская самодеятельность подготовила к «Студенческой Весне» театрализованную миниатюру. Мы хотели, чтобы ты, как член комитета, дал ей оценку до представления на конкурсе, но тебя с нами уже не будет. Предлагаю посмотреть её сейчас, а заодно и повеселиться. Ребята будут готовы в течение десяти минут.

- Чему хоть посвящено?

- Очередному призыву.

- Думаешь, студентам будет интересно?

- А вот это ты нам и скажи. Мы постарались: написали слова песни, подготовили подходящую фонограмму, девчонки сварганили костюмы, не знаю, как получилось с юмором, но иронии заложили туда изрядно. Назвали интермедию «Прощание Славяна».

- Хорошо, что не еврея.

- Славян – это имя героя; сейчас мода началась на грубые формы имён: Слава – Славян, Вова – Вован. Суть постановки: главного героя призвали в армию и он выражает свою точку зрения по данной ситуации. Отсюда марш «Прощание славянки», который все знают, преобразуется в «Прощание Славяна», который, надеемся, после постановки будут знать многие.

- Ну, раззадорил. Давайте, показывайте.

Дмитрий передал гитару Владу и пошёл распоряжаться подготовкой. Через несколько минут он вышел к микрофону.

- Всем – внимание! Меня тут уличили во грехе морального опущения…

- Чего-чего? – переспросили с одного конца зала.

- ...падения, падения хотел я сказать, - поправился Дмитрий.

- Как, уже? – выразили удивление в другом. – Дим, вечеринка только началась!

- Эй, там! Не принижайте способностей товарища: не «уже», а «ещё только»!

- … во грехе, – перекрывая смех, пока`янно продолжал Дмитрий, – морального падения вплоть до распространения реально мрачной ваганьковской философии. Вон даже гитару отобрали.

- А-а, – дружно выдохнул зал.

- Перпендикулярно поступила заявка на производство увеселения, а поскольку наш дорогой друг убывает в неведомые края со сверхнаучной экспедицией и туманными перспективами, мы, поступаясь общими принципами, показываем ему и – от вас куда же деться – подготовленную на студенческий конкурс интермедию «Прощание Славяна». Цените щедрость наших душ! Ал-ле!

По этому сигналу звукооператор включил магнитофонную запись. Зал заполнился какофонией железнодорожного вокзала: слышались объявления о прибывающих и отходящих поездах, лязг вагонных сцепок; общим фоном служил неразборчивый говор плотной человеческой массы. Под этот шум через подсобку в центр зала вышло несколько человек, представляющих будущих защитников Отечества, а пока всего лишь новоиспечённых призывников. Один вид их вызвал у зрителей смех и аплодисменты. Среди двух-трёх мальчишек привычной наружности, осматривающихся и не понимающих,  чего здесь можно ожидать, выделялось несколько примечательных типажей.

Неумелым «армейским аллюром» – печатая шаг и вытягивая носки – пытался идти  парень в вылинявшей будёновке, потрёпанной шинели и с вещмешком времён Отечественной войны. Дитя приверженцев почётной армейской миссии держался чересчур прямо и вытянувшись, будто в пищевод ему запрятали кавалерийский клинок, покалывающий изнутри, как только он пытался расслабиться.

В общем строю, приложив руку ко лбу и еле шаркая ногами, двигался тощий хмурый подросток. Временами он припадал на подгибающуюся ногу и хватался за воздух в поисках равновесия. Его куда-то понесло в очередной раз, он ткнулся в спину впереди идущего качка и громко икнул. Качок обернулся и грозно вынес ему под нос сжатый кулак. Тощий махнул на него рукой:

- Извиняй, братэлло, это у меня с перепою.

Невысокий толстенький очкарик в демисезонном пальто, вязаной шапочке и с кашне на шее  тащит огромный старый чемодан, который явно мешает ему идти. Он исподтишка косится на сотоварищей и опасливо оглядывается на идущего сзади высокого, сутулящегося субъекта с чёрной повязкой на одном глазу, притухшей «козьей ножкой» в уголке рта и засаленной кепкой на макушке.

Одет субъект не менее экстравагантно. На нём короткие штаны с узкими облегающими штанинами, одна из которых заканчивается выше щиколотки, вторая, ещё выше, обтягивает рваными треугольниками, как у Волка в «Ну, погоди!», икроножную мышцу. На ступнях изношенные плетёнки на босу ногу. Одна пола рубахи заправлена в штаны, вторая выбилась поверх. Рукава детского пиджака, являвшегося когда-то частью школьной формы, едва прикрывают локти. В руках болтается сетка-авоська, в которой просматривается бутылка водки и целлофановый пакет с сухарями.

Субъект заметил взгляд низкорослого очкарика, резко дёрнулся торсом в его сторону и устрашающе бросил односложное междометие:

- У!!

Очкарика вместе с непомерным чемоданом подхватила волна испуга и перебросила вперёд через одного идущего. Им оказался молодой человек аристократичной внешности, одетый в белые коттоновые джинсы, рубашку с волнистым жабо и кремовый модный пиджак-френч. Это и был главный герой интермедии.

Строй дошёл до микрофона и продолжал маршировать на месте, имитируя движение.

Коротко взглянув на одноглазого, Славян спросил:

- Дружище, ты как здесь очутился?

- Доктору на лапу дал!

- Я тоже дал, но меня прокинули!

- Мало дал?

- Как положено, а по результату, похоже, много: можно было не давать.

- А как, по-твоему, сегодня положено?

- Ну, по прейскуранту.

- Понял! Отстаёшь, брат, от жизни. У военкома жуткий недобор, забривают всех: кого можно и кого нельзя тоже.

- Так ты - поэтому здесь?

- Не, я добре смазал.

- Это сегодня сколько?

- Три вчерашних прейскуранта.

- Ого! Подорожало!! Тебя, поди, к нестроевой?

- Чево?

- В какие части: стройбат или связь?

- Не, туда я б и «за так» не пошёл. Меня в элитные!

- На интендантство что ли?

- Че-во-о?

- По снабжению, спрашиваю?

- Эх, не-ет, зараза, - выразил сожаление одноглазый. - Туда денюжков не хватило... Я снайпером буду – они всё равно один глаз повязкой закрывают.

- А-а…

Из динамиков мощно ударили первые аккорды бравурного марша: «медяшки» форсировали  рубленный ритм, флейты сверлили фоновую атмосферу – духовой оркестр заиграл вступление, во время которого «призывники» поочерёдно повернулись лицом к зрителям и перестали маршировать. Затем все вместе исполнили первый куплет.

Небо хмурое, утро туманное,
На перроне ни свет ни заря
Призывная толпа бесталанная
Собралась в «пионер-лагеря»

К этому моменту на сцену вышел следующий персонаж в форме полковника вооружённых сил.  Отличительной чертой его внешности были битловские патлы под форменной фуражкой и пенсне «под Джона Леннона». Полковник идёт вдоль ряда призывников, придирчиво осматривая каждого, и исполняет первую часть припева:

- Давай, не зевай,
В вагон полезай.
От мамок и нянь
Я увезу тебя в Тянь-Шань!

В это время одноглазый субъект, к которому военный чин приближается со стороны незрячего глаза, по-деловому достаёт из авоськи бутылку, но распечатать не успевает – подошедший полковник вырывает бутылку из его рук и делает внушение:

- На водку – табу,
Не смей проносить!
В армейском быту
Лишь командирам можно пить!

Одноглазый роняет изо рта «козью ножку», несколько раз недоумённо разводит и сводит руками на уровне паха и оглядывается на других призывников, ища поддержки. В песенный диалог вступает Славян, обращаясь к одноглазому:

- Нас ждёт, мой друг, поверь,
Немало моральных потерь:
Свободы нет…

                - нет! – соглашается одноглазый,

- И есть беда, – продолжает Славян,

                - да! – подтверждает одноглазый,

- Не ресторанная еда! – заканчивает Славян половину второго припева и продолжает:

- Армейский коммунизм –
Маразм и сплошной дебилизм:
Там прорва дел,

                - да! – опять подтверждает одноглазый,

Ненужных дел – уточняет Славян

Все призывники хором:

- И дедовщины беспредел!

За это время полковник прошёл вдоль всей шеренги новобранцев, повернувшись к призывникам спиной и лицом к зрителям, свинтил пробку с бутылки и хорошенько отхлебнул из горла.

Славян начинает второй куплет:

- Комиссар уговаривал ласково:

Полковник утёр рот тыльной стороной ладони:

- Суждено вам на лаврах почить!..

Славян продолжает:

- Обещал в службе доблестной, радостной
Научить нас Отчизну любить…

Пока Славян исполняет эти строчки, полковник рьяно грозит в зал кулаком и беззвучно произносит фразу: «Я научу вас, сукины дети, Родину любить!!». Сопровождая тираду резким кивком головы и рубящим движением руки, выплёскивает из бутылки жидкость. Немного опомнившись, с сожалением смотрит на расплёсканное по полу и снова опрокидывает бутылку в рот.

Тем временем Славян продолжает:

- Любить я готов
И вдов, и котов,
Но Родина-Мать,

- здесь он вскидывает руку, принимает соответствующую позу, отсылая память зрителей к известному плакату «Родина-Мать зовёт» и заканчивает куплет:

- Инцест не может поощрять!!

Полковник поперхнулся водкой и весьма раздражённо бросает Славяну:

- Давай, (мать твою) не зевай,
В вагон (твою мать) полезай!
От юбок и баб
Я сберегу тебя, солдат!

На что Славян неожиданно для полковника отвечает абсолютно некорректно:

- Нужон ты мне, полкан,
Как девке прусак - таракан
И чтоб учить – да, страну любить
Поменьше надо красть и пить!

Живёшь за счёт солдат:
Настроил хором и палат,
Любовниц кучу перебрал,
Про долг почётный ты нам врал!

Призывники согласно кивают, каждый оживлённо переговаривается с ближайшим соседом. Полковник оторопело смотрит на призывников: назревает бунт.

Далее фонограмма воспроизводит проигрыш мелодии марша, на который накладывается шум вокзала. Одноглазый пронзительно кричит: «Бей его, ребята: он мою водяру выжрал!!» Полковник пятится от призывников, последние, все, кроме Славяна, срываются с места и плотно окружают вояку. В воздух летит фуражка, пенсне, патлатый парик, под которым обнаруживается абсолютная лысина, по полу рассыпаются сухари одноглазого. Раздаётся голос полковника: «Да вы что, ребята? Не надо! Ой! А-а!! Ничего же личного: это ж государственная повинность!!» Толкучка перемещается к выходу. Последним движется толстячок-очкарик. Он норовит сверху ударить полковника, закрытого от него другими, своим чемоданом. Из-за небольшого роста ему не удаётся дотянуться до блестящей лысины. Он подпрыгивает и обрушивает чемодан на головы всей толкучки.

По окончании проигрыша стихает фонограмма вокзала и Славян допевает последний куплет:

За окошком толпа поределая –
Пыл восторженный напрочь пропал,
И Маринка – любовь недозрелая,
Наконец-то я с ней переспал!

Час «икс» настаёт –
Маринка ревёт.
Придут дембеля –
Её утешат: ву а ля!

Когда зрители отсмеялись и стихли аплодисменты, Дмитрий объявил танцы «до упаду». «Сонеты» заняли эстраду, а Дима подошёл к Владиславу.

- Скажи что-нибудь.

- Едко, но не без фантазии. Только смотрите, как бы полковник Герус соответствующую резолюцию не наложил на ваш сценарий. А то привлечёт к стажировке на пару лет всем составом для более реалистичного освоения действительности – вот радости-то будет.

- Откуда ему знать-то? Он в военкомате, а мы будем играть в институте.

- Порассказать про занимательную пародию желающие всегда найдутся. Да хоть бы офицеры военной кафедры: с некоторыми он хорошо знаком.

- А этим-то что на «Студенческой весне» делать?

- А их дочери: Плохотнюк, Ковалец?

- Да, ладно, обойдётся…

- Вам решать…

Подошла Инна:

- Владик, потанцуй со мной… или откажешься?

- Не откажусь. Прошу Вас, девушка! – Влад подал ей руку. – Дим, извини.

Не выпуская руки, Влад вывел Инну на территорию танцующих. Он взял её за талию, она положила руки ему на плечи. Звучала мелодия из японского «Сезона любви». Владислав не стремился сократить разделяющее их расстояние. Тогда Инна решилась сама и, понемногу наступая, коснулась грудью его пиджака. Потом прижалась плотнее. Влад не отреагировал. Чуть в стороне, на свободном от танцующих пространстве, он увидел примечательную пару. Ковбой уверенно вёл в танце юную блондинку в бальном платье. Отточенно исполнялись фигуры, движения отличались чёткой завершённостью. Несомненно, класс танцоров был достаточно высок. Влад остановился. Инна приняла этот жест на свой счёт, немного отстранилась и заглянула партнёру в лицо. Он смотрел куда-то поверх её головы.

- Всё в порядке? – поинтересовалась она.

- Д-да, – он убрал руки  с её талии, – мне надо идти: я должен вернуть чемодан в общагу, пока ещё не слишком поздно.

- Я с тобой!

- Пойдём.

На выходе Влад обернулся. Ему показалось, что ковбой сделал ободряющий жест, но тут же, обративши всё внимание на партнёршу, развернулся к нему спиной в сложной танцевальной фигуре.

Влад с Инной незамеченными покинули амбар мельницы. Он подошёл к водителю одной из машин такси и спросил:

- Вам загрузили чемодан?

- В багажнике.

- Отвезите нас на Белорусскую.

У общежития Владислав попросил водителя подождать, вернул Николаю чемодан с обещанным пятитомником фантастических романов, на вахте сдал ключ от комнаты и покинул общежитие. Машины у подъезда он не обнаружил, Инна стояла поодаль одна.

- Я отпустила таксиста, – ответила она на его немой вопрос.

- А я планировал доставить тебя домой.

- Не нужно… Влад, может, пригласишь?

- Я сдал комнату.

- Давай зайдём к моей подруге. Она живёт не одна, но я попрошу – и они оставят нас вдвоём.

Владислав отвёл глаза, установилась пауза.

- Инна, я не могу, прости…

- Как знаешь…

- Я обещал тебе сувенир.

- Он у меня в сумке.

- В сумочке у тебя зарубка на память, а сувенир вот.

Влад достал из внутреннего кармана пиджака футляр, известный читателю по предыдущей главе, раскрыл и передал девушке. Она некоторое время рассматривала подарок при свете, падающем из окон общежития.

- Изящная штучка,.. но зачем это мне… У меня есть твой автограф.

- Книга может быть в отдалении, на полке книжного шкафа, а этот предмет будет с тобою чаще.

Инна извлекла медальон.

- Как он открывается?

- Нажми на камень.

- Оригинально. – Она шагнула к Владиславу. – Закрой глаза.

Тот повиновался. Инна аккуратно выделила из вьющегося локона на голове Влада тонкую прядку и с силой рванула. Влад издал неопределённый звук и потёр место болевого ощущения.

- Больно? Вот и мне тоже... Ничего, – она вздохнула, – до свадьбы заживёт.

Девушка свернула свой трофей восьмёркой, вложила в медальон и закрыла крышку. Затем, удерживая украшение за цепочку, протянула Владиславу.

- Надень, пожалуйста, – и когда он принял конец цепочки из её руки, стала к нему спиной.

Влад застегнул замочек, Инна повернулась, демонстрируя, как удобно медальон лёг на грудь, и проговорила:

- Мне пора.

- Я провожу тебя.

- Нет... Прощай, Владик.

Влад смотрел, как Инна, не оборачиваясь, уходит по полутёмной улице, и сердце в его груди билось всё сильнее и чаще. Он вдохнул ласковый воздух, напитанный вечерней влагой, богатым запахом леса и молодых трав, задержал и медленно выдохнул: нужно было успокоиться.

Возвращаться в гостиницу не следовало: он пропустил контрольный час. Влад мог договориться с вахтёршей и переночевать в своей бывшей комнате, но почему-то не хотел более соприкасаться с жизненным укладом общежития; мысль о возврате, даже краткосрочном, в пустую комнату, где практически уже не было его вещей, порождала ощущение дискомфорта и душевный протест.
 
Он мог ещё добраться до мельницы и провести остаток ночи там, однако не усматривал в этом смысла: пока он доберётся, гости достигнут того состояния усталости, при котором угасают праздничные чувства и проявляется эмоциональная пресыщенность. Дмитрий организует отправку основной массы в город, а оставшиеся несколько пар, разгорячённых физической близостью в танцах, разбредутся по арендованным домишкам и нескучно проведут время до  утра. И в качестве кого же, в таком случае, ему предстоит там присутствовать: полинялого хозяина вечеринки, нескромного наблюдателя или, может быть, пассивного участника? Но он только что отказался от реальной возможности интимных отношений и отказал девушке, готовой переступить порог девственности с ним и сейчас.

- Я уже ушёл, – прошептал Владислав, – глупо цепляться за прошлое.

Он развернулся и неспешно направился к велосипедной дорожке, ведущей вдоль леса от Центрального района до Портпосёлка. Ему захотелось вернуться к Волге, ещё раз почувствовать особенный запах большой реки, увидеть размах водного простора, тем более внушительного ночью, когда эта чародейка иллюзорно раздвигает берега.

Влад вышел к воде в том месте, которое старожилы называют "старым пляжем". Сюда приходят родители с маленькими детьми, а также самостоятельная детская мелюзга, которая ещё не научилась плавать. Дно в этом месте песчаное и твёрдое, понижается плавно и медленно: можно заходить на пятьдесят, шестьдесят, сотню метров – глубина будет лишь по пояс.
 
Мельница оставалась от Влада слева, на расстоянии примерно километра; он повернул направо и по-над берегом, по краю песчаного обрыва пошёл в направлении «нового» или, как его чаще называли современные жители, «итальянского пляжа». Здесь он спустился к воде и уселся на остывший песок. Вода еле всплёскивала по отмели, чуть поднимаясь и опускаясь вновь. Яркая луна проложила по руслу светящуюся дорожку. Далеко на той стороне в Яблоневом овраге наблюдались редкие огоньки, бог знает что там освещавшие, выше над горой красными искорками повисли сигнальные огни телевизионной вышки.

Не было конкретных мыслей, явных желаний. Он просто наблюдал за ленивым шевелением воды, перемещением знакомых созвездий, движением бледнеющего ночного светила по небесным путям и его отражения по водной глади. Временами всплывали картинки детских воспоминаний, где он видел себя с друзьями, скопом влезающими в прохладную воду и покидающими её с синими губами, пупырышками на коже и безудержной дрожью, когда зубы начинали отбивать беспорядочную дробь. Потом они бросались грудью на обжигающий песок и понемногу расслаблялись, пока жар разогретого песка снизу и палящее солнце сверху не прогревали их до костей.

Так сидел он довольно долго. Воспоминания стали отступать и потеряли чёткость, когда восточный небосклон начал светлеть и поочерёдно окрашиваться атмосферной пастелью в мягкие зелёные, жёлтые и, наконец, розовые тона. Красочность этих переливов завладела вниманием одинокого наблюдателя полностью, хотя и ненадолго. Поднимающийся из-за горизонта солнечный диск ярко отразился в спокойной воде, мир преобразился и Влад решил, что пора возвращаться в гостиницу.

Поднимаясь по склону, буйно заросшему сиренью, Владислав неожиданно услышал голос, обратившийся с вопросом. Голос звучал негромко, интонации были миролюбивы. Он не сразу осознал, что обращение адресовалось ему:

- Ты здесь просто прогуливаешься или по какой надобности?

Владислав повернулся на голос и сквозь кустарник разглядел человека. Престарелый мужчина сидел посреди небольшого пятачка свободного от зарослей на раскладном походном стульчике, расслабленно вытянув ноги и небрежно бросив одну поверх другой. Одет он был в длинный парусиновый плащ серого цвета, скрывающий всё остальное, и старомодную фетровую шляпу, из под которой ниспадали на плечи жёсткие тёмные волосы с отдельными поседевшими прядями. Лицо старика в противовес длинноволосой причёске было гладко выбрито. Старик смотрел вниз на воду и, казалось, уже забыл свой нелепый вопрос.

Влад перебрал варианты ответа, но не смог определить, какой бы из них удовлетворил странного, неожиданно повстречавшегося незнакомца. Тот выждал, принимая естественное замешательство молодого человека, повернул голову и теперь уже смотрел на Владислава глубоким, внимательным взглядом. Старик заговорил снова, и Влад отметил, что тихий голос его звучал ровно, без старческой дрожи и дребезжания, дикция  была чёткой и ясной.

- Солнце взошло, время всякой нечисти кончилось: я не вурдалак и не привидение.

Владислав по-прежнему молчал, лишь приподнявшиеся брови выразили недоумение. Он обошёл куст сирени и приблизился к незнакомцу.

- Выпьешь? – старик кивнул на обломок прямоугольного камня, перед которым сидел. На камень было постелено простое вафельное полотенце. На полотенце стояла початая бутылка водки и хрустальная стопка, рядом располагался пучок зелёного лука, несколько ломтей чёрного хлеба и коробок с солью. Недалеко от импровизированного стола лежал ещё один обломок, поменьше. Следуя приглашающему жесту, Влад присел:

- Спасибо, не пью.

- Куревом не богат? Или и не куришь?

- Извините, действительно не курю.

- Наверное, долго прожить хочешь…

- Хочу.

- Как долго?

- А сколько Вам лет?

- Девяносто два.

- Да хотя бы до Вашего возраста, а лучше бы и ещё столько же.

- Молодец! А вот мне давно уже не шибко хочется, но пока всё ещё живу.

- И умереть совсем не боитесь?

- По правде, я боюсь начала каждого нового дня. Жить стало тяжело: сил всё меньше, боли и тоски – больше,.. а помереть – нет, не шибко.

- Мне трудно Вас понять.

- А ты поживи сначала, поживи… Проживи желаемое, да даже не полностью: лет восемьдесят, сто  – там, глядишь, и поймёшь. Ты молод, наслаждайся жизнью, а мне что делать-то на этой земле? Вот моя любимая, жена и мать моего сына. Год счастья в совместной жизни и всё. При родах всё пошло из рук вон плохо. Медицинские повитухи не могли ничего сделать. Наконец, доктор спросил, кого спасать: её или ребёнка. Любимая моя не захотела перешагнуть через материнский долг и ответила доктору, чтобы спасал ребёнка, а она, мол, уж как-нибудь выберется… С тех пор лежит здесь.

- Где?

- Да вот, – ткнул старик пальцем в камень, – это её могила.

- Как это? Откуда здесь могила?

- Ты давно живёшь в этом городе?

- Я здесь родился.

- Где конкретно?

- В старой портовской поликлинике, – Влад махнул рукой в сторону мельницы, – она долго была единственной  на все районы города.

- И до сих пор не знаешь?

- Чего?

- Мы с тобой сидим на погосте старого города.

- Его ж перенесли на другое место.

- Нет! Далеко не всё. Оглянись – вся эта сирень разрослась от кустов, которые когда-то высаживали над могилами. Здесь захоронения  попадаются  под ноги через каждые несколько метров.

- А как же пляж внизу?

- Захватывает часть бывшего кладбища. Туда дальше вниз по горе оно уходит под воду, и довольно далеко. Гора не кончается у воды. Это место называлось двугоркой: небольшой ровный участок там внизу, у подножия сегодняшнего спуска, а потом ещё примерно такой же спуск. Город стоял чуть дальше, в низине с южной стороны двугорки, а русло Волги пролегало ещё дальше, ближе к горам. Вот этот бор, поднявшийся сотни лет назад по верху двугорки и протянувшийся далее по равнине на несколько километров, надёжно прикрывал город от северных ветров.  Смотришь, бывало, снизу – боровые сосны качаются под сильным ветром, доносится шум, а внизу, в городе тишь да благодать, и солнце припекает нещадно. Видишь?.. – оно, солнце, в зените с юга на город смотрело; тепло щедро лило на всю речную пойму, и крутой склон двугорки прогревало основательно, а он, прогревшись, отражал это тепло на город с северной стороны. Потому в этом местечке образовался особый микроклимат, а городок приобрёл репутацию курортной зоны, где удавалось лечить туберкулёз. Тогда это было распространённым  заболеванием, а в городке издавна была открыта кумысолечебница.
От прежнего берега реки и почти до городской околицы тянулись заливные луга. Волга в половодье разливалась широко, а когда вода спадала, на лугах оставались небольшие протоки, озёра, многочисленные старицы, богатые разнообразной рыбой. Многие имели свои названия и были любимыми местами ребятни.  Бегали туда купаться, рыбачить; в лугах собирали ягоды, в лесах ещё и грибы. Там же выпасали скот и заготавливали сено на зиму. Подборное, Светлое, Воложка, Печинка…

- Вот как… Я помню, как в начальных классах нас организованно привели сюда впервые – поход выходного дня. Купаться было рано. Место выглядело голо, пусто и неуютно, хотя песок  был светлее и чище. Кроме нашего класса не было никого. Тогда мы находили на песке отдельные кости, старые и выветренные, происхождение которых было нам непонятно, а преподаватели обошли этот факт молчанием. Потом люди стали перебираться сюда со старого пляжа. Не подозревали, что ли?

- Коренных жителей стало меньше приезжих, которые искали лучшей жизни на ударных стройках новых предприятий. А из этих кому-то была безразлична историческая память маленького поселения, кто-то действительно не знал, что здесь остался большой кусок старого кладбища. Догадывались, конечно, по редким обломкам каменных памятников – они  до сих пор валяются там и сям по заросшему склону, но истинного количества упокоенных, лежащих в земле под их ногами, не представлял ни один из тысяч купальщиков, топчущихся по бывшим человеческим телам и лицам. Да и нет их вины в неуважении к бессловесным останкам: кто хотел и мог, перенесли мощи родственников и близких на Васильевский поворот, а здесь сгребли тракторами оставшийся «металл» памятников, оград, столиков, скамеек и отправили на переплавку: чего добру пропадать. Осталась голая земля и те редкие каменные обломки, которые за ненадобностью побросали на месте. Потом заросло всё травой, да кустами сирени от уцелевших в земле корней. Цветущий склон по весне выглядит весело и заманчиво: кто ж из приезжего люда мог усмотреть в этих цветах скорбные метки…
Вот и прихожу сюда побыть со своей любимой. Раньше бывал редко, раз, два раза в году. Потом перебрался жить в индома и стал приходить чаще, а последнее время бываю здесь каждую неделю, если хватает сил.

- А что же сын? Он с Вами не ходит?

- Нет у меня никого: погиб сын в Отечественную. Я вот вернулся без единого ранения, а он – нет. Сначала извещение пришло: пропал без вести, а лет пятнадцать назад получил письмо с указанием места гибели и захоронения в Польше. Спасибо ребяткам из отряда «красных следопытов» – разыскали через переписку с Союзом Польских Харцеров. Побывал я там, да только туда не наездишься, а теперь вот и сил не наберусь. Только эта могилка у меня и осталась. Захоронения всех остальных родственников там, под водой, и то, если их не размыло и не унесло в шлюзы или под турбины ГЭС.
Одно осталось желание: похоронили бы меня вот тут, в этой могиле… или рядышком. Кто бы взялся – я бы в тот же день без сожаления богу душу поручил. Тебя об этом просить, скорее всего, бесполезно: ты мне не поможешь?

- Нет! И не потому, что не хотел бы, но у меня нет необходимого опыта.

Впервые за весь разговор старик тяжело вздохнул:

- Да, безысходно... к тому же незаконно. Кому нужны проблемы такого порядка?

Влад задумался.

- Вы говорите искренне? Нет! Я Вам верю, но нет ли в Ваших словах малой толики, как бы это сказать,.. бравады, что ли?

- Согласись: шутить по такому поводу с моей стороны было бы безнравственно. Бравада? Х-хы... У меня два "георгия" с первой мировой и полный бант ордена Славы с последней. Мне ли рисоваться в отношении неизбежного? Сидела  бы во мне пустая бравада, я бы не выжил в двух войнах и не прожил столько.

- Извините, но я спросил не с "просто так". Мне кажется, я знаю человека, который смог бы  Вам помочь.

- Правда?

- Думаю, да: в подобном вопросе законодательство, скорее всего, его не остановит, и денег за подобную услугу он наверняка не возьмёт. Разве что официально не будет никаких записей о захоронении.

- Для меня это совершенно не важно, родственников и наследников у меня нет. А  властям… Кто сегодня смог бы точно указать на личности покоящихся здесь людей: ни ориентиров, ни документации – одним захоронением больше или меньше, кому-то не всё ли равно?

- Хорошо, мне нужно идти. Я обещаю, что переговорю со своим знакомым и дам Вам знать.

- Вы всегда сможете найти меня здесь. Буду ждать и надеяться.