от сессии до сессии часть 11

Что и как мы ели.

Молодые здоровые люди, как правило, обладают молодым здоровым аппетитом. Особенно те, кого мама больше не уговаривает поесть и не подсовывает лишний кусочек. Только уехав из дома, начинаешь понимать, какое это было преимущество, когда не надо беспокоиться, что и когда появится на твоем столе, достаточно только помыть руки и перед тобой уже тарелка котлет, исходящая паром, с гарниром, соусом, салатом и хлебом. А перед вторым бывало, как правило, первое, а после еще и третье в виде компота или киселя.
В общежитии эта парадигма ломалась в первую неделю. К нашему удивлению, никто не предлагал нам котлет, или бутербродов, или даже чаю. Все это надлежало купить за деньги, принести и приготовить, и только потом потребить.

Но нам было грех жаловаться. В обычные учебные дни мы завтракали в кафетерии  гастронома “На углу”. Два бутерброда на белом хлебе с вареной колбасой. Бутерброды с удивительной скоростью изготавливали прямо тут же перед ожидающей очередью. Граненый стакан сладкого кофе с молоком, разведенным из банок. Достаточно, чтобы дожить до обеда.
В обед мы, если были при деньгах, брали в столовке полноценное блюдо, если были не при деньгах, просили гарнир с соусом на халяву, который ругающиеся раздатчицы нам все-таки предоставляли. На ужин мы покупали что-нибудь в том же Гастрономе “На углу”.
В выходные завтрак в основном состоял из яичницы с колбасой и луком, самые голодные могли дополнить яичницу бутербродами. Если сейчас сравнить, что и сколько мы ели в студенческие годы, любой коуч по здоровому образу жизни разрыдался бы и предсказал нам безвременную смерть. Но мы до сих пор живы и чувствуем себя хорошо.
Это была колбаса по 2.20, “Детская” или “Весенняя”. Почему “Весенняя”, до сих пор загадка для меня. “Докторская” была дороже и “Любительская” тоже. Могло доходить до 2.80.
Но была и “Крестьянская” по 1.80. Или “Ветчиннорубленая”, переделанная нами в “Вечнорубленую”.
 
Яйца делились на две категории: “Яечки по девяносто пять копеек” или “Яйца по рубль двадцать”, как раз подходящие под наименование “Бычиные”.

Сыр был “Голландский”, “Российский”, “Пошехонский”, “Степной”. Плавленый сырок “Дружба” - мировая закуска для любых посиделок.

Сливочное масло “Крестьянское” было на развес, здоровенный брус, покрытый росинками, от которого тетенька в белом халате с усилием отделяла ножом запрошенное количество и шлепала на кусок плотной серой бумаги. На бумаге проступали темные лоснящиеся пятна. “Вологодское” масло бывало в пачках, аккуратное, ровное, 200 граммов, завернутых в сине-золотую фольгу. “Вологодское” было красивее, а “Крестьянское” вкуснее. Красивая упаковка не всегда компенсирует качество. Тогда мы еще это толком не понимали.
 
В “Булочную” мы забегали в любое время: когда основа твоего меню - бутерброды, хлебный магазин становится основой основы. Батон белый за 13 копеек, круглый каравай “Орловский”, черный кирпичик, для гурманов существовал “Бородинский”, “Рижский”. Но я лично к ним не припала, хлеб с тмином меня всегда отвращал, а особенно сладкий. Я предпочитала обычный ржаной. Особенным удовольствием было купить теплую, пахучую буханку с упоительно хрустящей корочкой и по дороге домой обкусать эту корочку, румяную, сверху темно-коричневую и глянцевую, как шляпка боровика, а с боков золотистую и ноздреватую — ничего вкуснее не придумаешь. Особенно зимой, когда теплая буханка греет руки, снег хрустит, корка хрустит, а свежий мякиш исходит паром.

Для любителей выпечки там же были плюшки, сайки, сдобные булочки с кремом, с изюмом. Сушки и баранки с маком в упаковках и просто на связках. Сушки делились на сладкие и соленые, кому что больше нравилось. Были они крепкие, мы старались сломать сушку, сжав ее в ладони, сладкие ломались легко, а соленые упрямились. А баранки были мягкие, очень вкусно было кусать баранку и запивать молоком.

Часто покупали хлеба больше, чем требовалось, в расчете на то, что к нам непременно прибегут “стрельнуть” полбатона менее проворные или более занятые, или просто безденежные соседи. В свою очередь мы одалживались у соседей, если нас настигал хлебный кризис. Такой натуральный обмен был в порядке вещей.


По нашей Михалковской улице трамвайчик заворачивал на углу и шел в сторону Коптева с его рынком, банями и бульваром Матроса Железняка.
 А если пройти поворот, то дальше был еще один магазин с молочными продуктами. Там всегда была свежая сметана, замечательный кефир и топленое молоко “Можайское” под золотыми фольговыми крышечками. Тогда только входили в моду картонные коробки для молочных продуктов, но “Можайское” всегда было в стеклянных бутылках, похожих на утиные тушки, - широкий низ и узкая шейка, увенчанная золотой фольгой. Это было замечательное молоко, желтоватое, густое, с удивительным ароматом, наводившее на воспоминания о русских печах, чугунках и ухватах.

Иногда на нас находило желание приготовить что-нибудь более основательное, чем бутерброды. Чаще всего это бывала курица. Французская или голландская в пакете с потрошками внутри. Из курицы получалось, как минимум, два блюда.
Сначала курицу варили. Потом доставали из бульона и разделывали. Ножки, крылышки и грудинка отделялись и отправлялись на сковороду поджариваться, а хребет, именуемый “вертолет”, возвращался в кастрюлю. К вертолету присоединяли картошку и, по фантазии, либо капусту, тогда получались щи, либо свеклу, в этом случае варево именовалось “борщ”. Суп на первое, жареная курица на второе. Вареная картошка на гарнир - у нас бывал царский обед.
Время от времени в кулинарном отделе Гастронома “На углу” появлялись в продаже котлеты в панировке и свиные отбивные, но мы перестали их покупать, убедившись, что в котлетах было больше хлеба, чем фарша, а под сухарями “отбивной” в основном скрывалось сало. Уплаченных денег это точно не стоило.
Зато, если везло, и нам удавалось купить болгарские консервы “Голубцы”, то это было настоящей удачей. Можно было поедать их холодными из банки или греть на сковородке, это было одинаково хорошо. В самом ли деле консервированные голубцы были такие вкусные или нам в те времена все было вкусно, трудно сказать.

Время от времени покупали и жарили рыбу. Почему время от времени, трудно сказать. Ведь это была отличная североморская треска, вкусный серебристый хек, по-моему, даже палтус. Ну и консервы “Минтай в томате”, “Бычки”, всякая тюлька, килька и хамса.
Креветки горами в развес или в упаковках.
Кальмары продавались как в банках, уже готовые, так и сырые в рыбном отделе. Варить кальмара было искусством - чуть передержишь в кипятке, он становится резиновым. Потом надо было снимать пленки и вынимать какие-то подобия тонких костей, после этого кальмар годился хоть на салат, хоть просто так. Иногда варили таз креветок и сидели, грызли их, как семечки. По количеству шелухи и затраченного времени эти два процесса были сравнимы.

На улице стояли киоски и ларьки с мороженым. “Лакомка” за 28 копеек - любимая сливочная трубочка, облитая шоколадом, эскимо в шоколадной глазури на палочке, сливочное мороженое в вафельном стаканчике, которое так вкусно было откусывать вместе со стаканчиком. Был рожок “Фестивальный”, посыпанный орешками поверху. А если стаканчик был картонный, к нему полагалась плоская палочка-ложечка с закругленным кончиком. Снимали с мороженого бумажный покровный кружок и начинали выбирать ложечкой холодную сладость.

Пили газировку. Тогда эти автоматы стояли по всей Москве. Три копейки с сиропом, одна без сиропа. У нас всегда с собой был складной пластмассовый стаканчик на случай, если граненый дежурный стакан похищен, что случалось регулярно.

Часто покупали жареные пирожки. Особенно здорово было купить пирожок у лоточницы где-нибудь на ВДНХ или в парке Горького. Пять копеек стоило это лакомство. Были пирожки с повидлом, были с мясом. Пирожки с мясом именовались у нас “божественная еда”, потому что “один бог знает, что у них внутри”. Такая была дежурная шутка.
Лоточница заворачивала пару пирожков в бумажную ленту, вернее, не заворачивала, а просто перехватывала их посередине и вручала нам. Пирожки были в виде длинной трубочки с открытыми концами, оттуда выглядывало повидло или мясной фарш. Пахли пирожки упоительно горячим жареным тестом, лента сразу становилась масляной, а мы осторожно, чтобы начинка не вылезла с другой стороны, откусывали, переворачивали и проверяли, где повидло.

Но иногда у нас случались  “тощие” дни. Случалось, что мы не рассчитывали деньги или покупали что-нибудь очень желанное, но “непокарманное” и тогда на несколько дней переходили в режим жесткой экономии. В это время мы пожинали плоды с тех зерен, что были брошены в землю заблаговременно, то есть ходили по соседям “стрелять” хлеб, сахар и чай. Закупали на последние копейки картошку, капусту, подсолнечное масло и варили “постные” супчики, сдабривая зажаренным луком овощной отвар и подливая масло, чтобы блестки плавали на поверхности и притворялись мясом. Однажды даже эти копейки закончились у нас. Все, что удалось купить на последнюю мелочь - килограмм репчатого лука. Хлеб одолжили у соседей, у других соседей попросили налить на сковороду подсолнечного масла. Зажарили лук на масле с солью и съели с хлебом. Да, было.

Но однажды нам повезло как раз в такой вот тощий день. Моя соседка по комнате отправилась умываться и вернулась очень быстро неумытая, зато очень возбужденная. А умывалки у нас на этаже, надо сказать, располагались по одной в каждом крыле, стояли там здоровенные, как в казарме, цинковые умывальники с бронзовыми кранами и в углу располагался мусорный бачок.
Моя соседка, кинув на кровать свои умывальные принадлежности, схватила меня за руку и, шепча “Бутылки! Бутылки!”, потащила меня за собой.
Я от неожиданности даже руку не отняла, так и бежала следом, как коза на поводке.
Соседка втолкнула меня в умывалку. В углу возле мусорного бачка, окружая его, словно побитое половецкое войско степной курган, лежала груда пустых бутылок. Из-под шампанского в основном, но были и винные, и пивные…
В те времена сдавать пустую тару не считалось предосудительным. Были большие тарные пункты, были твердые тарифы на разные бутылки и банки. Уже точно не помню, но, кажется, пол-литровые молочные бутылки были по 15 копеек, а литровые по 20, банка из-под сметаны - 5 копеек, а из-под пива 12, бутылка из-под шампанского тянула на 25 или 30 копеек.
В основном мы покупали молоко, кефир, сметану, шампанское раз в месяц.
Стеклотара понемногу накапливалась, и время от времени мы отправлялись “сдавать бутылки”, выручая рубль или около того.
Поэтому от такого богатства, которое кто-то просто выбросил в мусор, у нас засверкали глаза. Мы немедленно выковали план: я остаюсь караулить, а соседка бежит в комнату и приносит все возможные емкости, куда мы сложим добычу. А уж потом!..

Мы сдали тары в тот день на сумму больше пяти рублей. Этих денег нам с лихвой хватило до стипендии.
А откуда в умывалке взялись бутылки да еще в таком количестве, осталось загадкой. Вероятнее всего, это были горные орлы с какой-то грандиозной гулянкой. Потому и выбросили бутылки - не к лицу орлам носить бутылки в клюве.