Семейная история Глава 9. Опять переезжаем

                9. ОПЯТЬ ПЕРЕЕЗЖАЕМ

       Уезжаем. Билеты достаются нам в передний вагон и это плохо. В вагон попадает дым из трубы паровоза, я опять отравилась и большую часть пути мама простояла со мной в тамбуре. Через сутки мы уже приехали на место.  Тогда на станции Худоеланской останавливались все поезда дальнего следования из-за необходимости заправлять паровозы водой. Село расположено вдоль центральной магистрали, и это тоже сыграло в пользу нашего переезда.
 
        Отдыхаем и идем смотреть дом. Он недалеко, метрах в ста от дома тети Кати. Перед нами ветхая избушка с двумя маленькими окошками на улицу. Калитки во двор нет, мама с силой отодвигает створку ворот, и мы попадаем в огромный двор. Предыдущий хозяин – лесник. Помимо обычного домашнего скота он держит лошадь. В конце двора большая стайка и конюшня. Там же лежит остаток прошлогоднего сена. Под ногами у нас месиво из грязи, навоза и соломы. Стены в доме не оштукатурены, замазан глиной только мох, бревна чернеют сквозь побелку. Стена с северной стороны снаружи вся сгнила. Мама плачет, рассказывая какой дома она оставила в Назарово. Я, чтобы утешить ее, предлагаю все это покрасить. Мама сквозь слезы: «Покрасить, чтобы лучше горело да спичку поднести». Я делаю свои выводы и долго еще, при случае, сравниваю, как горят в костре покрашенные и не покрашенные палки. Приходит с работы отец и обещает, что этот дом будет не хуже назаровского.

       Меня, хоть я уже и переведена была в третий класс, отправили в школу, чтобы не бездельничала и знакомилась с ребятами. Наверное, из-за стресса контрольное чтение я сдала на тройку, а мальчик, сидящий рядом, сторонился меня, отказался читать по моему учебнику. Не понравилась ему моя разрисованная и растрепанная книжка. Раньше учебники не выдавали в школе, покупали нам родители, а мы как хозяева, делали с ними что вздумается. Вступление мое в новый коллектив было, мягко говоря, не очень удачным.

        А на доме кипела работа. Выбросили печь, крышу, потолок, пол, окна, нижние гнилые бревна, со стены с северной стороны ободрали гниль. Осталась маленькая черная коробка. Я забеспокоилась, мне надоело спать на полу у тети Кати, а здесь – полный развал. Вскоре тревоги мои рассеялись. Под коробку подкатили бревна из листвяка (простоит сто лет, не cгниет), сделали прируб для кухни и прихожей, пристроили просторные сени с двумя маленькими оконцами, сделали полы и потолок, покрыли дранкой крышу.  Нанятые работники, называли их шабашниками, ушли, остальное родители делали своими руками. Я внимательно присматривалась – вдруг пригодится. Приехали на каникулы Наташа с Капой и включились в работу. Вместе с мамой они занялись штукатуркой. Состав смеси для штукатурки северной стены снаружи и внутри комнат обсуждается. Во всякой работе свои тонкости. На стену с северной стороны набили деревянные колышки и забросали ее толстым слоем глины с соломой. Получилось грубо, некрасиво, но зато будет тепло. Позже эту стену,  как и ту, что со стороны улицы, обошьют тесом. Внутри штукатурят тщательно, добиваясь гладких стен. Печник сложил печь, большая грязь вывезена, мы вселяемся в свой дом. Получил свой домик и Тарзан, любимый мамин пудель, привезенный с Назарово. Двор теперь у нас небольшой, устланный плотно подогнанными досками. У меня появилась обязанность – подметать его. А в бывшем огромном дворе родители устроили огород для овощей. Со временем там пробурили колонку.

      Александр, младший брат отца, запросил сестру о помощи: «Забери отца, он мне всю жизнь сломал». Когда был полностью закончен ремонт дома, отец забрал деда Романа.  Был он уже слаб, больше лежал, а если уходил, то мог заблудиться, за ним следили. Я сторонилась его, наверное, потому что раньше слышала о нем нелицеприятные разговоры.  Он подзывал меня, предлагая какие-нибудь сладости, лежащие у него перед кроватью на табуретке. Мама подталкивала меня, и я против своего желания угощалась. 
    
       Александр тоже уехал от своей суровой жены Варвары. Был он больной, нервный и очень тосковал по оставленному сыну Сергею. Купили ему недалеко дом, женили, случайно опять на Варваре, родился сын, назвали Сергеем. Властная с мужем первая Варвара не смогла справиться с сыном и привезла его отцу. Так у нас в родне появились Сергей маленький и Сергей большой. Со школьной учебой у Сергея было так все запущено, что дяде Сани, предложили устроить его в училище механизации сельского хозяйства. Но и для этого училища образования у Сергея не хватало, приняли его только благодаря мольбам и слезам несчастного отца. Он окончил училище, вернулся к матери, но братья-тезки остались друзьями на всю жизнь. Мне было дядю Саню, сломленного и больного, жалко. Он очень отличался от моего уверенного отца и боевой, шумной сестры Катерины. Был он портным и показывал мне некоторые приемы шитья. Рассказал, что воевал в штрафной роте: «Как попал? Да очень просто. Работал в швейной мастерской, шил шинели. Пришел уполномоченный с женщиной, подают отрезы – надо пошить два костюма за очень короткий срок. Я ему: «Так быстро не могу, у меня же план». Вот и попал. Там тоже шил да штопал». Вторая его Варвара рано умерла, растил он Сергея маленького один. Сергей учился в железнодорожном училище, когда умер его отец.

       Наташа приютила Сергея у себя, приняла участие в судьбе трудного и несчастного подростка. Выучила, проводила в армию, женила и все время поддерживала с ним связь. Он приезжал к ней в отпуск, как в дом родной. Мне довелось с ним работать в депо. Был он машинистом, водил пассажирские поезда. Для меня был он самой близкой родней в Хабаровске. Мы говорили о родных, вспоминали Худоеланск.

       Рассматриваю фотографию отчего дома, сделанную мной летом 2016г. Стоит он уже седьмой десяток лет после перестройки такой, каким оставили его родители. Только заменены рамы в окнах и новый забор. Слева в воротах у нас была калитка, а справа – ворота. Их открывали не часто, только поздней осенью, когда привозили сено. Наверное, новые хозяева не держат скот. Корова в селе теперь редкость.

      В первые годы возле нашего дома тоже была лужайка, поросшая душистой ромашкой. Зеленела трава и возле других домов, потом исчезла. Мама объяснила: «Скот да машины повыбивали». С весны до поздней осени по нашей улице пастухи прогоняли большое стадо. Почти из каждого двора выгоняли, самое малое, корову и теленка.

      На небольших грузовых и на тяжелых лесовозах, шофера приезжали на обед к себе домой. Сосновые и лиственничные бревна, хлысты, выписанные на дрова селянами в леспромхозе, подвозили и сбрасывали возле домов.  Отец пилил бревна бензопилой, кололи и складывали под навес, который укрывал почти наполовину наш двор. Поленницы росли на радость маме.

      Дела в леспромхозе были на подъеме, рабочие хорошо зарабатывали, обзаводились мотоциклами. Отец тоже купил мотоцикл, вначале маленький, а попозже –  большой с коляской. Запомнилась одна поездка с родителями за грибами. В красивом сосновом лесу из-под хвои торчат шляпки боровиков, искать и высматривать не надо, наклоняйся и срезай. В 1984г. я гостила у Наташи. Поехали собирать бруснику в отработанную лесосеку. Взобрались на сопку, и перед нами предстала удручающая картина: в какую сторону не глянь – пусто, нет тайги. Под ногами валежник: брошенные спиленные деревья, хлысты, спиленные и поломанные молодые деревца, сухой хворост. В свое время мои шестнадцатилетние подружки работали на посадке сосны, мне родители не разрешили: «Обойдемся пока без твоего заработка». Надеюсь, что до сих пор и этот загубленный участок восстановлен. 

      Мама первое время подбирала разбросанные на дороге обрубки, палки и тащила это богатство во двор, пока ее не пристыдили и не убедили, что здесь дрова не дефицит. Погоревала, что нет рядом водоема, негде держать гусей, и нашла себе новое занятие: стала шить по заказам. Сидеть без дела она не любила, а тут еще и общение с заказчиками. Ей это нравилось. Шила очень дешево, объясняла тем, что она швея-самоучка и, чтобы люди не кляли.

      Взрослые оживленно обсуждают новости. Сняли Маленкова: «Как кто за народ, так сразу и убирают». События в Венгрии: «Неужели опять война? Только жизнь стала налаживаться». В последних известиях по радио обязательно обширные сообщения о военных конфликтах по миру, грозящих по вине империалистов перерасти в войну. Настроение у людей подавленное. А я, помня рассказы о том, что в войну Валя и Зина писали на газетах марганцовкой, запасаюсь стопками тетрадей и прочими школьными принадлежностями.

      Постепенно накал ослабевает. Заговорили о мирном сосуществовании и соревновании двух систем – социалистической и капиталистической. Н. Хрущев посетил Америку и мы, подростки, в местном доме культуры с интересом смотрим документальный фильм об этой поездке. На радио появляются развлекательные передачи. Черчение я делаю под эстрадную музыку, а засыпаю под «Театр у микрофона».

      В стране развернулось бурное строительство. Начитавшись романтических произведений о молодежных стройках и за компанию с ребятами, которые до своих шестнадцати лет не смогли одолеть семилетку, я объявляю родителям, что буду поступать в строительное училище, хочу стать штукатуром. На это отец мне говорит: «Вот подрастешь так, чтобы без строительных козел с пола до потолка могла достать, тогда и поедешь».

     Отец с вниманием слушает зажигательные речи Хрущева по поводу преобразований в сельском хозяйстве, комментирует: «Вот дурак, так дурак! Много всяких правителей пережили, но такого дурака еще не было», а мама ему: «Зато колхозничков освободил». Об их тяжкой жизни родители хорошо знали. А я помню, как еще в Назарово, когда мне было лет 5-6, родители поехали за поросятами в колхоз и взяли меня с собой. Зашли в избушку, темную и, как мне показалось, с почерневшими стенами. Может, была не побелена. В комнате молодая женщина с измученным видом и дети, один голый с большим животом и тоненькими ножками сидит на лавке. Купили двух поросят, кинули в мешки, вышли. Мама заплакала в голос, как по покойнику. Отец ей: «Ну ладно тебе мать, садись, поехали» И всю дорогу молчали.

       Теперь, когда идет освоение целины, ежедневно по радио звучат фамилии механизаторов-передовиков и даже Героев Труда, а в сельском доме культуры идут  замечательные кинокомедии про жизнь на селе, я понимаю, что в сельском хозяйстве все хорошо. Да мы, школьники, и сами это видим. Весной нас отправляют чистить от веток, сучков колхозные поля. Осенью мы дергаем турнепс, копаем картошку. У меня на случай работы в колхозе есть специальные маленькие вилы и ведерко на 8 литров. Мама постоянно напоминает: «Не накладывай картошку через верх – просыплешь, лучше два раза сходи, чем потом собирать». Я добросовестно выбираю картошку и часто отстаю от остальных. В обед – печеная картошка, веселье возле костра. После работы прячем вилы, ведра среди бревен и идем в кино. Хороша жизнь колхозная.

      Летом у нас практика в поле с тяпкой, зимой мы ходим в коровник, телятник, птичник. Там чисто, стены побелены. А на птичнике хоть и воняет, но зимой растет зеленая трава, витамины для кур. Скоро мы догоним США по производству мяса, молока, яиц. Родители моего оптимизма не разделяют: подорожали масло, мясо, макароны. Хлеб с перебоями, по одной, две булки в руки. За ним выстраиваются очереди. Раньше родители держали скот на две семьи – нашу и Наташину. Наташа дежурила в больнице сутки через двое, иногда чаще. Посылали еще мясо в город Капе, могли продать излишки сала. Теперь едва хватало самим. На нас троих позволялось иметь одну корову, по одному теленку и поросенку, шесть кур. Чтобы выделили участок для покоса, надо сдать теленка или неподъемное количество масла, молока. Покупают у колхозников теленка и сдают. Проблемы с мукой, кормом для скота. Приобретается все в обход закона, к этому противоправному делу привлекаюсь и я. В темноте идем на колхозную мельницу, отец укладывает на сани мешок белой и мешок серой муки. Впрягается в них, я придерживаю мешки сзади, и мы возвращаемся домой под покровом ночи. Мне объясняют, что колхозники должны продать зерно, полученное на трудодни, государству, а там цены низкие, мы даем больше, вот и продают потихоньку, людям ведь тоже хочется иметь копейку за свой труд. Я соглашаюсь с родителями, что никакое это не воровство. Таким образом у нас заполняется ларь с двумя отделами для белой и серой муки, большая бочка для овса и меньшая для пшеницы.

      Мы, пионеры, тоже участвуем в выполнении грандиозных планов. По окончании шестого класса нам выдают по коробке от обуви с десятью цыплятами – вырастить и осенью сдать в колхоз. И еще за лето собрать по 2 ведра золы – удобрение для колхоза. Родители озадачены: квочку сажать поздно, а эти же передохнут, кошка потаскает. И потом – где взять корм? Решают купить для страховки еще и инкубаторских в Нижнеудинске. Что надо сдать в колхоз десять куриц, они не сомневаются, к порядку приучены. У меня добавились обязанности: я для цыплят рву траву и секу маленьким топориком. Чем закончилась эта история –  не помню; не вспомнила, дальше коробки с цыплятами, и моя худоеланская подружка Люся. Может быть на колхозной машине проехали по адресам и собрали кур.

     А золу я высыпала сама в кучу под навесом. Сквозь дырявый навес голубело небо, и мне было жаль, что золу первым же дождем размоет.

      Мама уверена в безнадежности всех попыток Правительства улучшить дела в сельском хозяйстве: «Загнали в городе всех на этажи, обрезали огороды, извели скотинку, работать людям не дают и хотят, чтобы все было».

      После развенчания культа Сталина, люди начали откровенно рассказывать о своих скитаниях, о родственниках, отбывающих срок в лагерях или ссылках. У мамы хорошо родил чеснок, к ней стали приходить с просьбой продать хоть несколько головок. Одна женщина плакала и просто умоляла продать ей чеснок, рассказывала о брате, измученном цингой. Брат отбывал срок в Норильске. Мама показывала мелочь, оставшуюся после посадки, клялась, что больше ничего нет, и тоже плакала.

      У мамы созрела мысль – выращивать чеснок на продажу. А у меня появилась еще одна обязанность: полоть, рыхлить грядки чеснока и лука узенькой тяпкой, которую смастерил отец из консервной банки.  Другая моя обязанность – накачать два раза в день двадцатилитровую бочку воды для полива. К четырнадцати годам я умею выполнять все работы по хозяйству, даже доить корову. Благодаря денежной реформе 1961г я научилась шить. Задолго до реформы населению объясняли, что при обмене денег никто не пострадает, но родители не верили. В реформу 1947г. народ частично сбережения потерял. Мама накупила отрезы недорогих тканей и мне разрешила самой кроить и шить. Похоже, что ее пугали мои смелые эксперименты в деле кройки и шитья, но она себя успокаивала, рассказывая, как в свои восемь лет пошила трехлетней Марии шапочку из новой праздничной рубахи Савелия и радостная встречала свою маму, чтобы обрадовать ее обновкой; та только всплеснула руками и не ругала.

        Во время сенокоса родители уезжают на несколько дней в поле с ночевкой, я справляюсь с хозяйством одна. Делянку для сенокоса каждый год выделяют новую, далеко от села. Хорошо, что у нас мотоцикл. Сенокос в те времена длился несколько недель. Косили, гребли вручную, торопясь все сделать в погожие дни. Надо было сберечь скошенную траву от частых августовских дождей, позже от них укрывали копны. Вывезти сено по бездорожью тоже было непростой задачей.   Мама не желала мне такой работы: «Хватит того, что мы с отцом всю жизнь к коровьему хвосту привязаны, а теперь другая жизнь. Учись».

       Холодильников нет, на лето свинину солят и хранят в погребе. Я ничего вареного с солониной не ем. Молочные продукты –  тоже из-под палки. Перехожу на окрошку и яйца. В прошлые годы иногда резали курицу и баловались наваристым борщом, теперь кур нет. Иногда, прослышав, что кто-то в деревне продает свежатину, мама с опаской (не из-за болезни ли забили) покупает. Иногда ходит в столовую, просит немного хоть косточек на супик: «Надежда совсем зачиврела». А мне рассказывает: «Какие же здоровые кастрюляки бедные женщины таскают! Учись, чтоб могла себе на жизнь заработать». Из-за моих частых болезней мама считает, что работу, связанную с физическими нагрузками, я не потяну. Такая работа на обрубке ветвей, сучков в лесосеке – целый день на морозе зимой и летом не лучше: то в дождь, то в жару, да еще комары и мошка. А вечером еще надо успеть в магазин и накормить детей. Тяжелая работа на железнодорожных путях, на подкатке бревен на шпалозаводе. На эту работу шли женщины от безысходности, у которых не было мужей, или необразованные девушки. Они, выйдя замуж, бросали работу и сидели дома с детьми. Этот вариант мамой осуждался. Она внушала мне, и очень успешно, что в жизни надо рассчитывать только на себя. Отсюда и ее постоянное напутствие – учись.

     Училась я хорошо и легко. Математику любила, здесь я была не равнодушна и, в случае затруднения, билась над решением задачи до победы. Остальные предметы усваивались настолько, насколько позволял буйный переходный возраст, которого, по мнению нашей молодой учительницы физики, во времена ее детства не было.  Мне физика нравилась, нравилось и то, как грамотно, гладко учительница рассказывает тему. Я хотела научиться так же, как она, красиво говорить, учила наизусть, но получала только четверки. Потом, когда она стала классным руководителем у нас в восьмом классе, на мой вопрос о заниженных оценках она ответила, что с удовольствием ставила бы и двойки, тройки, если бы хоть чуть ошиблась. Так ее донимало наше поведение. Отработав положенные после университета три года в школе, она навсегда ушла на производство. Повторила ее путь и я: университет, школа, производство.

      В эти годы реформы проводились и в школе. Наша школа-семилетка стала  восьмилетней.  Появилось много молодых учителей с высшим образованием. Нам было интересно общение с ними. Мы, уже повзрослевшие подростки, пытались найти ответы на волнующие нас тогда вопросы. Учительница по литературе, маленькая еврейка с большим носом и печальными глазами, теребя пуговицу на своем платье, призывала нас к порядку и рассказывала про классиков так, как будто она только-только пообщалась с ними. Она их всех любила, ей удалось разбудить во мне интерес к русской классике. Я всегда читала много, но до этих пор предпочитала советскую литературу. Со мной она делилась своими сомнениями. Ее смущало то, что ей хочется мне, деревенской девочке, поставить за сочинение пятерку, тогда как в ее иркутской школе пятерку за сочинение даже развитые городские дети получали очень редко, а выпускники так, вообще, раз в несколько лет. Объясняла она это свое желание своей неопытностью и ставила мне четыре. Я не возмущалась.

       По окончании восьмого класса я решила поступать в Свирский технологический техникум только лишь потому, что там училась моя соседка-подружка. Отправила документы, готовлюсь к экзаменам и вдруг понимаю, что не хочу в техникум, хочу учиться в школе, и, самое удивительное, мне стало жаль, что я не буду больше писать сочинений. Позиция родителей – решай сама, что тебе делать, мы старые и в новой жизни не разбираемся, поезжай одна за документами, учись жить самостоятельно. Под напутствие родителей: «Язык до Киева доведет», – я в свои пятнадцать впервые уехала из дома. От станции Черемхово на пригородном поезде доехала до Свирска, получила документы в техникуме. Вернулась назад, брожу вдоль железнодорожного пути и не могу найти вокзал. Вокзала нет, мне указывают на вдали стоящий пригородный, который вот-вот уйдет. Бегу изо всех сил и прыгаю на подножку уже движущегося вагона. Мне тянут руки, помогают забраться. Не знаю, что было бы для меня лучше – травма или ночевка в лесочке, но путешествие завершилось удачно.

      Едем с подругой в Нижнеудинск поступать в школу. Остались обыкновенные средние школы-десятилетки, но появились и новые, одиннадцатилетние с производственным обучением. Куда лучше пойти – не знаем. Спрашиваем совета у учителей, те пожимают плечами. Судьбу нашу определяет случай. В интернате, где мы намерены жить, нам объясняют, что берут только учеников школы №2 с производственным уклоном. Решено. Едем в школу №2, где-то теряем свои документы, надеемся, что оставили их в автобусе. Попрыгав на остановке по автобусам, получаем свою пропажу. Успеваем сделать свои дела и вовремя возвращаемся домой. Еще один опыт самостоятельной жизни.

     Интернат – старое деревянное здание с отдельно стоящей столовой. Отопление печное, водопровода нет, туалет во дворе. Родители завозят с осени на все время проживания овощи и вносят плату – 12 рублей в месяц. Повариха старается, но ее возможности ограничены. Через час-два после ужина мальчишки ходят по комнатам в поисках корочки хлеба. В интернате две комнаты девочек и одна – мальчиков. Все ученики   9 -11 классов. Комнаты большие с одной печью. Зимой холодно. Истопник – пожилая женщина. Она же по совместительству еще и ночная няня. Хлопоты о нашем ночном покое особо не обременяют ни ее, ни нас.  Она живет за тонкой перегородкой в красном уголке, где по средам у нас танцы. Когда ей надоедает шум, она, полураздетая, выскакивает из своего закутка, ругается на каком-то непонятном наречии, и мы расходимся. 

      Нам нужна не няня, а настоящая охрана, потому что временами по ночам нас навещают нижнеудинские хулиганы. Мы сидим, прилипнув к спинке кровати и натянув до подбородка одеяла, а они разгуливают по комнате, подсаживаются на кровати. Никогда не знаешь, как далеко они зайдут в своем хамском поведении. После наших жалоб, на какое-то время они исчезают, но не навсегда. 
 
      В комнате нас 14 человек, поэтому относительная тишина устанавливается только тогда, когда мы выполняем задания по математике. Остальные предметы постигаются в шумном веселье. Живем мы не скучно, времени для развлечений хватает.  Мне достаточно перед уроком пробежать глазами параграф, чтобы хорошо ответить. Но как быстро влетело, так же быстро и вылетело. К весне я убеждаюсь, что мало что помню из пройденного, и меня это беспокоит. Родители, узнав мои проблемы, решили снять для меня частную квартиру.

      Мама свой чесночный бизнес расширила. Она стала ездить на рынок в Нижнеудинск, устанавливала цену на чеснок ниже, чем у конкуренток, продавала его за день и успевала с вечерним пригородным вернуться домой. Поездкой всегда была довольна: заработала копейку, пообщалась с новыми людьми, узнала что-то для себя интересное. В эту весну, поговорив на рынке с женщинами, она нашла для меня квартиру рядом со школой. Два года я прожила у бабушки почти в домашней обстановке. Родители договорились, что кроме ежемесячной оплаты за квартиру (5 рублей), хозяйка будет варить и питаться со мной нашими деревенскими продуктами. Завезли овощи, передавали мясо, фарш, кружки мороженого молока, сливочное масло. Бабушка была рада: на свои 20 рублей пенсии она жила скудно.

      Производственное образование, получаемое нами в школе за три года, если и давало какие-то профессиональные навыки, то в таком объеме, который могли получить и совершенно необученные на предприятии за 2-3 месяца. Вскоре оно было отменено. Для меня же этот бесполезный год обучения в школе оказался весьма кстати.

      В десятом классе в начале марта я заболела. В субботу, как обычно, приехала домой и ночь прокашляла так, что мама наказала мне обязательно в понедельник сходить на рентген.  Уверенная, что я в больницу не пойду, она через день отправила в Нижнеудинск Наташу. Благодаря такой оперативности туберкулез был обнаружен у меня в начальной стадии. Врачи поговорили с родными, поверили, что семья сделает все необходимое, и разрешили мне амбулаторное лечение. Я вмиг повзрослела, выполняла все предписания докторов и в апреле следующего года, уже в одиннадцатом классе, меня признали выздоровевшей. Мне удалось окончить школу вместе со своим классом.

     Болезнь заставила меня серьезно обдумать свое будущее. Я поняла, что нет у меня времени на несколько попыток поступления в институт. Тогда преимущественным правом зачисления в ВУЗы пользовались абитуриенты, имеющие стаж работы не менее двух лет. Выпускникам школ оставалось 20%, естественно, конкурс среди школьников был немалый. Вступительных экзаменов пять: математика письменно и устно, физика, химия и литература (сочинение). Родителям моим уже под 60 лет, отец на пенсии. Ему пришлось оформить пенсию за полтора года до наступления пенсионного возраста, такое право давала ему работа во вредных условиях в Назаровском угольном разрезе.

      Когда я училась в восьмом классе, отец уволился с должности начальника шпалозавода и перешел рабочим на дизельную подстанцию, очень потеряв в зарплате. Я была огорчена, а мама объяснила: «Боится отец, что не сдержится и какого-нибудь выпивоху прибьет. Они ж до обеда еще так сяк работают, а после обеда пьяные меж бревен спят – что мужики, что бабы. Того и гляди – пьяного в пилораму затянет». А дизельную электростанцию в леспромхозе вскоре ликвидировали, рабочих сократили. Перемены, что шли по всей стране, не обошли стороной и Худоеланск. Тепловозы давно сменили паровозы, и теперь скорые поезда пролетали мимо нашей станции. Железную дорогу переводили на электротягу, прокладывали высоковольтные линии. В селе построили электроподстанцию, поэтому дизельная станция стала не нужна.

      Я понимала, что мне нужна профессия по моим силам, востребованная и с достаточной для самостоятельной жизни зарплатой. Советчики мои –  газеты, книги, фильмы. Областная газета публикует объявления: требуются строители, энергетики, химики.  Но меня уже не манит романтика великих строек. Лозунг Хрущева, переделанный из знаменитого ленинского: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны... плюс химизация народного хозяйства» не добавляет интереса к химии. Мысли мои крутятся вокруг физики. Смотрю фильмы, читаю книги и очерки в газетах о достижениях в разных областях физики.

      Поразмыслив так, достаю учебники за девятый класс и безо всякого понукания, начиная с четвертой четверти 10-того класса, углубляюсь в учебу. Мне повезло с учителями. Учительница по литературе, пожилая, очень уважаемая, в себе не сомневается и ставит мне за сочинения пятерки. Учительница по физике, строго и интересно преподносит материал, относится ко всем ровно, при случае, доверяет мне провести урок, благо к выпускным экзаменам с дисциплиной в классе уже нет проблем. Одноклассники добросовестно переписывают в свои тетради задачи, которые я решаю на доске. Математичка вся на эмоциях. Вспоминает мою единственную двойку на первой контрольной в девятом классе: «Ну, думаю, еще одна на мою голову, а потом как пошло, как пошло!». Она дает мне задачи, которые решали ее прошлые ученики на вступительных экзаменах в ВУЗы, радуется, что я их решаю, и уверяет меня: «Поступишь, обязательно поступишь» и даже видит сон, из которого тоже следует, что поступлю. Сон в руку, я поступаю на физический факультет ИГУ.

Продолжение  http://proza.ru/2020/09/18/1756