1. Выстрел в спину

Повесть "Под крылом черного ворона"

Глава 1. Выстрел в спину

- Теплая волна воздуха успокаивает вас. Вы оставили у порога свои переживания и входите в дом, в свою комнату, в которой вы росли с детства, - слова спокойные, растягиваются,  как время ожидания. - Стираете пыль с книги, оставленной вами на письменном столе, и открываете её.

Удивление, выразившееся вертикальными морщинками на лбу, над переносицей, и легкая улыбка на лице «спящего» Сергея Михайловича говорили о том, что этот старый учитель, до мозга костей математик и философ, с легкостью поддался чарам своего «волшебника» и «вошел» в тот мир, в котором, когда-то жил. Идет по нему и все осматривает, затаив дыхание, что-то вспоминая, то улыбаясь, то грустя, совсем забыв о Михаиле. Теперь лицо «спящего» стало напряженным, он вроде бы всматривается во что-то и пытается в этом найти что-то нужное ему. И, похоже, находит, что-то шепчет про себя, читая, и пальцами правой руки переворачивает лист за листом невидимой книги.

Михаил оставил сознание Комарова наедине со своими видениями и, приблизившись к учителю на полшага, начал раскрытыми ладонями водить над его телом. Теплые волны, посланные правой ладонью Михаила, «омывают» грудную клетку, плечи, горло, лицо старика. И тут же эта рука, развернувшись наоборот, начинает считывать отражающиеся волны, идущие от органов, а левая ладонь утешает их буйность. Но не все удается ему сделать, как хочется. В некоторых местах тела старика забили вулканы грязной лавы. Уловив их и поморщившись, Михаил подхватывает ладонями эту «кипящую грязь» и скидывает ее на пол. И не останавливается, все больше и больше делает круговые движения ладонями по часовой стрелке, нагревая смолу, покрывшую густой массой бронхи и легкие учителя. Разогреваясь, смола превращается в кипящую черную жижу и лавою вытекают из внутренних органов его организма и стекают в «графин», «подставленный» Михаилом.

Чувствуется, как его емкость тяжелеет от «смолы», наполняется по горлышко.  «Запечатав» его крестами, Михаил открыл перед своим взором икону Святого Пантелеймона и начал молиться ему: «…Великий угодник Христов, терпимый, врач многомилостивый Пантелеймон! Умилосердись над Сергеем, грешным рабом, услышь стенание и вопль мой, умилостиви небесного, верховного Врача душ и телес наших, Христа Бога нашего, да дарует он исцеление от недуга, Сергея гнетущего…».
Перекрестившись, Михаил заново стал повторять молитву и, когда увидел Его, замер. Тонкие черты лица Пантелеймона, вдумчивый взгляд и – слово. Его Филиппов не расслышал, а только почувствовал всем своим телом, попавшим в небесную холодную волну, сковавшую льдом кожу, кости, дыхание, все тело. И подняла пена «графин» с плещущимся в нем через верх кипятком черной грязи, и лазурная молния ударила в него с руки Пантелеймона.

Засверкали в «графине» небесные светло-голубые искры, взбеленился кисель глубокими лазурными всплесками, и туман, вышедший из графина, разошелся по округе, заполонив и глаза Михаила. И сколько не протирал он их, ничего ему не видно, только яркую золотую руку, приближающуюся к его лицу. И становится она ярче и ярче, до ломоты в глазах, и как ни прикрывай их от слепящего света, ничто не спасает. И тело изнутри начинает нагреваться, сильно. Во рту пересохло, в глотке. И  - погас свет...

Открыл глаза Михаил и ничего понять не может. Создается такое впечатление, что все его тело муравьи изнутри поедают, осы  жалят. Замычал он от боли, и тут же что-то вышло из него темное, дымом черным, и ушло в пол, забрав с собою жар, с муравьями и осами.

Смотрит на свои руки  Михаил – светлые, на ворсинках волос искорки светло-голубые. Поднес ближе руки к глазам, и диву дивится, искры, словно ангелочки, чистят ему кожу и машут ему руками, здороваются. Присмотрелся внимательнее, а это и вовсе не ангелочки, а брызги светящиеся. Удивительно, и лучей солнечных нет, а как светятся, словно от него!

Сошла тяжесть с темени, с висков, с мыслей, яснее в голове стало, словно грязную раму оконную протерли до прозрачности, и свежесть пришла в дыхание и в сознание, будто из открытой форточки.
«Спасибо тебе Божий посланник! Аминь!», - прошептал Михаил и перекрестился. Поднялся с колен, вернулся к Сергею Михайловичу, а тот еще во сне находится. Хотел, было, его разбудить, да вовремя от груди его руку отдернул, из которой выглядывает и пытается укусить его своими острыми жалами множество змей.
Перекрестил их Михаил, и прижали свои головы змеи. А на ладони его в этот момент покрывало воздушное легло и обтянуло их кожу, приятно освежая ее. И заново взметнулись к рукам его змеи, но прокусить белесую ткань им не силам, но не сдаются они и обвиваются между его пальцев. Сдавил свои ладони Михаил, и вырвал их из тела Комарова, и бросил на пол, на котором они разбиваются на мелкие кусочки как льдинки, и тают прямо на глазах.

И как много змей вылезает из норы своей - из груди старика - и бросаются на руки Михаила, сильно шипя, открыв свои пасти. А последняя самой большой змея оказалась-  и по ширине, и по длине. Но, как ни пугает она Михаила своими размерами, длинными и острыми зубами, с которых капает яд, а он сильнее ее. Схватил гадюку за голову и вытягивает на свет Божий, и она тут же начинает рассыпаться на мелкие льдинки-стеклышки, падающие на землю, и исчезающие в ней.
«Фу-у-у!» - хотел было Михаил обтереть ладонью лоб, но вовремя взглянул на нее: грязная, вся в черной смоле, спадающей с пальцев тягучими сосульками. Подошел он к умывальнику и долго мыл руки, очищая их до белизны мылом. И только после этого пошел будить своего гостя.

- Сергей Михайлович, как вы себя чувствуете? Отдыхали? Прекрасно. У вас теперь все будет хорошо, Сергей Михайлович, чаю будете? Извините, меня долго не было…
Проснулся Комаров, свет в глазах его искрится, радость растягивает в стороны губы.

- Ой, Михаил, а как дышится легко! Мишенька, как заново родился! - и протирает выбритое до чистоты лицо Сергей Михайлович и смотрит на себя в зеркало. – Как будто и вправду помолодел, морщин на лбу почти нет, смотрите! И волосы потемнели, а были седыми, как снег. Правда, Мишенька? И долго я спал?

- Да… - с некоторым удивлением на лице посмотрел на своего бывшего учителя Михаил, - даже не подумал о том, чтобы на часы посмотреть.

- Ой, неужели то, что я увидел во сне, может стать явью? – то ли спросил у Михаила, то ли высказал свое предположение старик. – Это все ваш чай, Мишенька. Что за мед вы мне в него подлили?

- Гречишный, - Михаил придвинул поближе к старику стеклянную банку, наполненную темно-бурым медом.

- Неужели он так действует?

- Вы знаете, Сергей Михайлович, когда у меня бессонница, я его пью, он какой-то магический силой обладает, успокаивает и усыпляет, и сны необычные приходят.

- Вот так и со мною было, Мишенька, - прошептал дед, рассматривая банку. – Дорогой он, наверное, мне как пенсионеру уже не по карману.

- Возьмите его себе, Сергей Михайлович, у меня еще есть.

- Правда? Тогда я вам, просто обязан за него заплатить, - стушевался старик.

- Вы, Сергей Михайлович, даже не сможете осознать, сколько я вам должен.

- За что? – смутился старик. – Ведь вы у меня учились архиплохо, и я вас называл фантазером. Помните? Да, да, Мишенька, именно фантазером, вы всегда на доске писали такое… Уж насколько я любитель пофантазировать, но так как вы, выдумать новую формулу по решению задачки не смог бы. Хотя я в математике был против вас сильнее, - разулыбался Комаров. – И что не менее приятно удивляло меня, у нас с вами ответы сходились. Но когда вы эту же задачку начинали заново решать, что меня еще больше обескураживало, вы никогда не повторяли придуманной формулы, а писали новую, и снова все сходилось Удивительно, правда?

- Правда, - Михаил улыбнулся и посмотрел на старичка.

Да, да, наверное, так все и было. А вот он, Михаил, в школе про себя звал Сергея Михайловича доктором Айболитом. Так он был похож на этого героя, сыгранного Олегом Ефремовым в фильме «Айболит – 66». Лицо вытянутое, щеки – впалые в подбородок, говорит с какой-то расстановкой окончаний в слове, словно восклицает их, как артист театра. Хотя все остальные его в школе называли Эйнштейном. Но лицо этого великого ученого физика Михаил не видел и поэтому его звал именно тем именем, которое сам ему дал. И сейчас, на старости, дед так и остался копией ефремовского доктора Айболита.

- Я до сих пор не могу понять, как вам удавалось решать задачи, создавая свою логику решения. И не только я, Мишенька, еще два прекраснейших учителя из других школ, соглашались со мной, читая ваши ответы.

- Как так?

- А я запоминал, записывал и показывал своим коллегам.

- Вот как, - удивился Михаил. - Но, в девятом классе я списывал.

- Я знаю.

- И поставили тройку.

- О-о-о, мил человек, математика…

- «Чистая математика — это такой предмет, где мы не знаем, о чем мы говорим, и не знаем, истинно ли то, что мы говорим».

- О-о, это говорил не я, Мишенька, а великий Бертран Рассел, великий английский математик. Но, - Сергей Михайлович поднял указательный палец вверх, - не буду затягивать ваше время, сударь. Извините, - приложив ладонь к сердцу, Комаров немножко наклонил голову, прощаясь. - Но вы же в душе были литератором. О вас много хорошего говорила мне Ольга Степановна. Помните ее? Она говорила о вас, как о единственном в классе ученике, который писал сочинения сам, и не по учебнику анализировал произведения…

- Сергей Михайлович, не вводите меня в краску, - широко улыбнулся Михаил.

– И она была права, я с удовольствием читаю ваши статьи, - продолжал Комаров. - И причем всегда. О вас знает весь город, Мишенька, и я рад, что я что-то, надеюсь, тоже в вас вложил…

Но Михаил уже не слушал старика, а наблюдал, как у деда на переносице появилась пробирка, быстро наполнявшаяся красной жидкостью.

- Сергей Михайлович, вы извините, у меня сейчас ожидается встреча. Очень важная встреча, по работе.

- Да, да, да! – остановился Комаров и, положив свою руку на колено Михаила, встал со стула. Укладывая в свой тощий портфель листки с формулами, которые распечатал ему из интернета Филиппов, приложил руку к сердцу. – Извините, Мишенька, за то, что я так часто прихожу к вам и забираю и так дорогое для вас время, которого, как и мне в моей молодости, признаюсь, всегда не хватало.

Михаил вытащил из кармана раздражающий его бедро мощной вибрацией сотовый телефон и, отойдя от Комарова, приложил трубку к уху:

- Да, Инга, это Михаил.

- Миша, теперь я поняла, почему ты отказываешься искать Виктора. Потому что я выбрала не тебя, а его. И ты мне все время мстишь за это! - женский голос был очень раздраженным. – Ты радуешься, что он пропал, да? Я поняла, это ты его толкал уйти на поиски «Золотой бабы», чтобы он погиб. Я поняла – это ты!
Михаил отключил звук у телефона, спрятал его в карман и, глубоко вздохнув, посмотрел на Сергея Михайловича, который, не смотря на свои семьдесят с чем-то лет, оставался по-молодецки подтянутым…

- Сергей…

- Ничего, ничего, Мишенька, вы уж меня простите, что я так часто к вам захожу.

- И правильно делаете, Сергей Михайлович. Благодаря вам я немного оттаиваю от этой постоянной контрольной, - нараспев говорит Михаил, и, взяв со стола забытую стариком банку с медом и, засунув ее в кулек, открыл портфель Комарова и вложил в него мед.

- Ой, спасибо, спасибо вам, мой дорогой человечище… - широкая, искренняя улыбка, открывающая сильно пожелтевшие неровные зубы старика, еще больше размягчала сердце Михаила. Он посмотрел в полуоткрытый шкаф и, вытащив из него железную банку китайского белого чая, насильно, не поддаваясь рукам деда, вложил её в портфель Комарова.

И что-то успокоилось на сердце старика, и кожа на лице светлее стала, грусть ушла с глаз.

Когда дверь закрылась за учителем, Михаил с раздражением начал что-то искать у себя в кабинете, и именно по углам. И только посмотрев вправо, вспомнил, что он хотел найти – икону Святого Пантелеймона. Но её не было там, а только на столе стояли иконки Христа Спасителя и Божией Матери.

«Так что же это произошло, новое видение?»

Протирая ладонями лицо, Михаил сел за стол и уперся в него локтями.
«Неужели это было правдой, Пантелеймон услышал мою просьбу и обратился к Иисусу с мольбой, чтобы тот помог старику. И, удивительно, после сна старик ни разу не кашлянул, а ведь до этого, что ни слово, то кашель. Сколько лет он курил? Пятьдесят, шестьдесят? Не меньше. На что же его легкие за эти годы похожи? И удивительно, не больше пяти минут он спал и - вдруг. Хотя нет, не пять, - взглянув на часы, невольно удивился их обладатель, - а больше часу. Интересно, никто в это время не заглядывал в кабинет?»

Раздался звонок сотового. Михаил взглянул на экран мобильника, и глубоко вздохнув, положил телефон на стол. Это снова звонила Инга Воробьева.
«Нет уж, сегодня вполне хватит ваших нападок на меня, Инночка».

-2-

Дома все валилось из рук. Тарелки так и остались лежать грязными в раковине, на столе – не убрана посуда, плов – пересолен. Оставив всё, как есть, пошел с кухонным полотенцем в зал. Фильмов по телевизору не было – рекламы, политические и экономические  каналы забиты onlain о забастовках в Греции, о выборах Президента во Франции, о разбившемся русском самолете в Индонезии… Только по одному из телеканалов шло что-то занимательное. Сотрудник МЧС говорит корреспонденту о том, что они, когда сталкиваются с проблемами в поисках людей,   обращаются за услугами экстрасенсов, однако это не всегда дает положительные результаты. Многие из них, считает офицер, не способны даже увидеть ауру стоящего рядом с ними человека.

- Да, МЧС России идет на всё, чтобы спасти жизни людей, - к камере приближается лицо симпатичной рыженькой журналистки, - и как вы слышали, в некоторых ситуациях даже прибегает к услугам экстрасенсов. Однако признают спасатели, толку от этого мало, МЧС несут большие затраты, веря колдунам.

И снова в кадре появляется тот же сотрудник:

- Возможно, есть люди, которые в силу происходящих аномалий, в хорошем смысле, обладают какими-то способностями, - говорит он, - но не теми, к сожалению, которые нам нужны. Так, в прошлом году, когда в Тюменской области пропал вертолет, мы не смогли его найти и поэтому обратились к известным экстрасенсам Тюмени, Екатеринбурга, Москвы. К сожалению, и они не смогли нам помочь в его поиске. Там, куда указывали они, где он упал, его не находили. Не сбылись, к счастью, и их предсказания, что он взорвался, а сильный дождь, идущий в Ханты-Мансийском районе, где он пропал, погасил огонь, из-за чего посланные на его поиск вертолеты со спасателями обломков от машины не обнаружили. Как мы узнали чуть позже, Ми-8 после выхода из строя двигателя, не разбился, экипаж смог посадить машину в тайге, никто из пассажиров и летчиков не пострадал. Их нашел не экстрасенс, а егерь…»

Что-то еще продолжала рассказывать телезрителям журналистка, показывая отрывки разговоров бичей, говоривших о том, что экстрасенсы не смогли их даже вылечить от алкоголизма, от курения…

Михаил выключил телевизор и погрузился в раздумья. В чем-то эта журналистка и права. Таких людей, которые могут читать мысли, передвигать взглядом предметы, лечить людей, как Ванга или Матрона Московская, и предсказывать людям будущее, только единицы из миллионов. И это вовсе не экстрасенсы, а Божьи люди, им Ангелы Божьи помогают. И права журналистка, как много среди экстрасенсов-шарлатанов.
«Неужели и я такой? - подумал Михаил. - Приходит ко мне человек со своими болями, я рукой проведу по воздуху рядом с его телом и указываю ему, где у него болит, что болит, а тот мне кивает, мол, правда. А змею вытащишь из его болезненного органа, и тому человеку легче становится. Хм, первым было Божье «слово». А значит и со мной рядом ангел, который помогает мне убрать болезнь у человека. Хотя, – Михаил встал с дивана, - и это, наверное, мои домыслы, не больше. Ведь если бы не вспышка фотоаппарата Витьки Воробьева, то медведь, подкравшийся к ним тогда сзади на два-три метра, которого они так и не услышали, разорвал бы их на части. А после того, как их Витька с Ингой сфотографировал в ночном лесу, о присутствии медведя они так и не узнали. Ну, что-то треснуло сзади, мало ли из-за чего это могло произойти – ветка старая с дерева упала, или птица с испугу сорвалась с земли и налетела на ветку. Смеялись. А когда Виктор из салона принес эту фотографию, все рты пооткрывали – сзади них огромный черный медведь стоял».
Михаил вернулся в кухню, взял чашку с остывшим чаем и остановился у окна. Ночь, ни одной звездочки, накрыла своим крылом город, небо, облака, лежащие на крышах домов.

«Да, а ведь, тогда никому и верить не хотелось, что сзади них стоял настоящий медведь. В институте ребята смеялись над ними, мол, монтаж сделан в «Фотошопе» так себе, на троечку, и глаза медвежьи не живые, сразу видно, поэтому их блестками закрыли».

С обиды Витька тогда на ящик коньяка почти со всем курсом поспорил: трое ребят из соседней группы поехали с ним на то место. А Витька спорщиком был всегда заядлым, сказал ребятам, что на том месте следы медвежьи должны остаться. Через час позвонил и кричит, что нашел то место, где тогда они останавливались в лесу, а в доказательство тому был смрадный запах. Медведь метрах в ста от того места, где фотографировались, лежал мертвым. Видно от испуга у него разрыв сердца произошел. Целый курс тогда поехал в лес на медведя смотреть. А Инга… А что Инга, хвостом крутанула перед Михаилом и за звезду местную, Витьку Воробьева, убившего вспышкой фотоаппарата медведя, замуж выскочила. Вот такие дела…

Хотя, может, и не из-за этого она вышла за него замуж. Витька был сыном директора кирпичного завода, человека богатого и уважаемого в городе, а Мишка - сын вдовы. А второе о Мишке много тогда лишнего говорили. С Афгана пришел, после контузии, мол, крыша «поехала» у человека. Поэтому и в институте к нему преподаватели относились с уважением, на бал оценки завышали, жалели, мол, Мишка-то, герой-афганец, награжден орденом «Красной звезды». Да, да…

Михаил прикрыл форточку, прислушался: несколько комаров все-таки успело залететь в кухню, поэтому нужно дверь быстрее прикрыть, чтобы они не отправились дальше в свое путешествие в другие комнаты.

Открыл кран, отрегулировал горячую воду и принялся мыть посуду.

«Вот кто-то же придумал это «Фейри», минута и десять тарелок чистые, еще минута и – сковорода без жира сияет. Великий человек придумал эту мыльную жидкость, а может, и нет, а простой, незаметный человек. А я что за свои сорок пять лет придумал? Ну, закончил институт. После школы все мои друзья думали, что я в медицинский пойду, и сам так думал, но, когда в Афганистане на Панджшерской боевой операции у товарища от взрыва оторвало ногу, я так и не смог ему помочь. Хотя вроде бы остановил кровь, хлещущую из ноги как фонтан, но Колька все равно умер. И вот именно тогда я и решил, идти только не в медицину. Да, да, нельзя идти в медицину, когда по твоей вине может умереть человек».

Рюмка выпитой водки, прошла как вода, так ничего и не задев хмелем сознания. Второй, можно было и не пить, хотя… Михаил наполнил водкой в третий раз рюмку и, перекрестившись, прошептал: «За тех, кто остался там», - и осушил её.
Кусок масла на черном хлебе призывно распластался своей желтой массой под куском копченой колбаски. Но и этот бутерброд слюны не вызывал, есть не хотелось. Михаил отодвинул от себя блюдечко с бутербродом и глубоко вздохнул.

Да, уже на втором курсе, когда он подрабатывал в городской газете, отправился в больницу, чтобы взять интервью у терапевта… Нет-нет, у кардиолога. Да, да, у кардиолога. Но в отделении его не было, медсестра попросила подождать. Зашел к знакомому парню в одну из палат, о чем-то разговорились, Михаил невольно заметил у одного из лежащих на кровати какую-то серую тень, висевшую над ним. Так, мазнул ее глазами, и о чем-то продолжал рассказывать знакомому. Но какая-то сила буквально заставила Михаила посмотреть еще раз туда же, и он испугался: тело у того человека начало пылать. Михаил поднялся, подошел поближе к кровати больного и увидел, что под грудью этого мужчины накалилось до красна, как сильно разогретое железо, сердце.

Вместо того чтобы вызвать медсестру, он потянулся руками к этому пылающему органу, взял откуда-то появившийся перед глазами снег и стал струшивать его на горящее в огне сердце. Оно зашипело и стало прямо на глазах остывать. Михаил заворожено, не спуская с сердца глаз, продолжал струшивать и струшивать кем-то поднесенную к нему новую порцию снега, и сердце остывало, принимая нормальный вид и начало все сильнее и сильнее вздрагивать, а потом заработало, так спокойно, как будто шар, наполовину наполненный водой. То в одну сторону она ушла, то в другую. Тогда он сразу так и не понял, что произошло с этим человеком.

…Очнулся в кабинете врача. Перед ним сидел полный мужчина, подозрительно смотревший на него.

- Ой, извините, - пришел в себя Михаил, - и начал подниматься с кушетки.

- Вы ко мне же пришли? – видно не первый раз задавал ему этот вопрос врач.

- К кардиологу Александру Ивановичу Осипову.

- А, да-да, он мне об этом говорил. Вы подождите здесь, он сейчас придет. Может вам холодной воды, чаю дать попить? - Врач, упершись руками на стол, приблизил к нему свое лицо и всматривался в глаза Михаила. 

- Лучше воды, - прошептал Михаил, не сводя глаз с врача.
Дверь тут же открылась, и в кабинет зашел пожилой, худощавый мужчина. Он был высокого роста. Наклонился перед корреспондентом и, не отрываясь от его глаз, покачав головой, спросил:

- Как же вам, молодой человек, удалось это сделать?

- Извините, я корреспондент из городской газеты «Норд» Михаил Филиппов. Я с вами договаривался об интервью, скоро наступит невыносимая жара, и как переносить ее сердечникам, гипертоникам.

- Да, да, помню, - всматриваясь в Михаила, прошептал доктор. – Что вы увидели у Позднякова, когда к нему пошли?

- Кого? – невольно смутился Михаил. – А, у того, что лежал в палате?

- Да, да, - кивнул  второй врач.
И только сейчас поняв, что им нужно от него, Михаил начал быстро отвечать:

- Как что? Я даже сам не пойму, Александр Иванович. Мне показалось, что человек загорелся, я к нему, а он не горит, а сердце у него так сильно накалилось, набухло и двигаться перестало, ну я и начал его тушить.

- Чем?

- Снегом.

- А где же вы его взяли? – с удивлением посмотрел на Михаила пожилой врач, сидевший за столом.

- Так кто-то мне его поднес, - упершись спиной в стену, прошептал Михаил.

- Стоп, стоп, - Александр Иванович остановил своего коллегу, врача, насыпавшего в стакан с водой какой-то порошок и протянувшего его Михаилу. – Он здоров.
Михаил вопросительно посмотрел на обоих врачей.

- И давно вы так можете? – продолжил свой расспрос Александр Иванович.

- Я? Вы о чем, Александр Иванович?

- Вот так лечить людей?

- А я что, я, честно говоря, даже не понял, как это у меня получилось, - развел руки Михаил, не зная, что сказать.

- Мишенька, у этого человека произошел за неделю второй микроинфаркт миокарда. Понимаете? 

- Нет.

- Ну вот, как вы видели, у человека сердце пылало. И вы, что сделали, остужали его, сыпля на пылающее сердце снег?

- Александр Иванович, - Михаил встал, но доктор его тут же взяв за плечи, усадил назад.

- Успокойтесь, - и, положив пальцы на запястье правой руки Михаила, стал к чему-то прислушиваться. – Пульс нормальный у вас, Мишенька. Нормальный, просто я впервые вижу такого как вы человека. Давайте зеленого чая попьем, и я вам все расскажу, все-все, вы только не торопитесь уходить от нас, - и, кивнув своему коллеге, попросив его заняться чаем, улыбнулся корреспонденту. - Инфаркт миокарда
- это одна из клинических форм ишемической болезни сердца, протекающая с развитием ишемического некроза участка миокарда, из-за недостаточности его кровоснабжения. То есть, это сердечный приступ. Понимаете?

- Все, все, извините, доктор, я все это, что вы сказали, уже давно знаю. Фу, просто какой-то непонятный туман наконец-то сошел с мозга. Честное слово, даже не знаю, что со мною в тот момент произошло, - начал торопливо рассказывать Михаил.
- Сначала около того человека увидел темную тень, понимаете? Словно кто-то невидимый стоял над ним. И, главное, эта тень напоминала человеческую вроде бы, ну что-то такое. Потом, еще раз посмотрел, а тени нет, а вот человек, лежащий на кровати, начинает воспламеняться. Вот я и вскочил и побежал к нему, и почему-то стал тушить его сердце снегом.

- Вы знаете, Мишенька, у того человека недавно погиб сын. Разбился на машине, осталось двое внучат, жена сына, которая еще находится в декрете. Понимаете? К счастью этот дедушка, которого вы спасали, еще работает и хорошо зарабатывает, чтобы поддерживать семью погибшего сына. Но, инфаркт, а сейчас второй…

- Вы хотите сказать, что той тенью был его сын? – удивился Михаил.

- Может и так, - присел рядом с ним доктор, - а может, и нет. Вчера хотел отказать вам, поступило шесть человек, и не менее тяжелых, чем Поздняков. А, отказаться от встречи с вами почему-то не смог? Вот что удивительно!

- И что теперь?

- Не знаю, выходит есть такие силы, которые спасли Позднякова. Выходит…
О чем они еще тогда говорили с доктором, Михаил уже не помнил, но то, что Михаил Филиппов, каким-то волшебством смог «спасти» человека от инфаркта, по небольшому городу Югорску разлетелась мгновенно. Это больные с палаты слухи распустили, рассказав женам, детям, о произошедшей на их глазах истории. А к концу лета, когда Михаил закончил практку в газете и вернулся в свой университет в Екатеринбург, то и там произошло с ним что-то вроде этого. Только не в больнице, а на трамвайной остановке. Он там встретил свою старую знакомую, Зину, студентку с юридического факультета, и рассказал её о том, как провел каникулы. И вдруг услышал сзади себя громкий женский голос:

- Забери меня с собою!

Михаил резко обернулся и замер. Совсем юная блондинка в черном шарфе, накинутом на голову, в черном платье, широко открытыми глазами смотрела куда-то вверх и кричала, словно пытаясь кого-то невидимого в небе остановить. - Я не хочу жить без тебя! – и бросилась под идущий к их остановке трамвай. Но Михаил в одно мгновение удержал и притянул ее обессиленное тело к себе, которое уже находилось в бессознательном состоянии, и повисло на его руке...
И тут же кто-то помог поддержать ему ее обвисшее тело.

- Я врач, отпустите девушку, - сказал человек в военной форме и, приподняв ее, уложил тело юной женщины на скамейку.

- Ну, ты даешь, - обняла его руку Зина. – Миша, а как ты почувствовал, что она сейчас бросится под трамвай?

- Как, как? - удивился Михаил. - Она же кричала.

- Ты чего? Она стояла тише мышки, это мы с тобою горланили на всю остановку.

- Правда? – смутился Михаил. – Она меня просто толкнула в спину, и я невольно её схватил, думал, споткнулась и падает на рельсы.

- А-а, вот как, - успокоилась Зина. – А это правда, что тебя ранили в Афганистане в голову?

- Причем тут это? – глянув в зеленые Зинкины озера Михаил.

- А-а, так кто-то сказал мне. Ты же десантником там был?

- Где?

- Ну, в Афганистане.

- А ты хочешь за героя выйти замуж? – отвел в сторону любопытство курносой шоколадки Михаил.

Зинка смутилась, и широко улыбнувшись ему в ответ, стукнула своим маленьким кулачком Михаила в грудь:

- А я и не против? Делай предложение!

- А десантники по-другому и не могут, чуть что, грудью на пулемет. А у тебя пули еще остались? – и, обняв Зинку, прижал ее к себе. Навсегда, получается.
Правда, об этом узнал он через несколько лет, когда решился ей сделать предложение. Именно решился…

- 3 –

Придвинув поближе к себе недопитую бутылку водки, Михаил посмотрел сквозь неё.

- Ну, а что делать? Что? Допить тебя и лечь спать или…
Резкий телефонный звонок мобильника его не испугал, Михаил, словно ждал его. Номер был не знакомым.

- Михаил Филиппов, слушаю вас, - представился он в трубку.

- Привет, Миша, это отец Виктора Воробьева.

- А, добрый вечер, извините, Виктор Николаевич, - встал со стула Михаил.

- Это ты извини, что так поздно звоню. Миша, нам нужно с тобою встретиться, поговорить.

- Хорошо, я не против, Виктор Николаевич. Когда завтра? Утром, днем или вечером?

- Давай сейчас, - перебил его старший Воробьев. – Очень нужно именно сейчас с тобой поговорить.

- О Викторе? – спросил Михаил. – Да, но я выпивший, я…

- Да я уже подъехал, сейчас поднимусь, встречай. Да, а можно я с Ингой к тебе зайду?

- Нет, нет, нет, - затараторил в трубку Михаил. – Зина с детьми уехала в отпуск, я тоже скоро уезжаю за ней, через ну…, то есть к ней, и у меня здесь в квартире такой бардак…

Но Михаил говорил уже гудкам, барабанной дробью стучащими своими невидимыми палками ему в ухо.

Виктор Николаевич Воробьев был уважаемым человеком в городе. Лет пять назад его, директора кирпичного завода, избрали депутатом городской Думы, а недавно, после выборной компании стал главой города. Но для Михаила он так и оставался отцом своего старейшего друга Витьки Воробьева, с которым они жили не только в одном дворе, учились в одном классе, но и влюбились в единственную в их доме девчонку.
Удивительно, но Инга, всегда цветущая, немножко пышная женщина, сейчас была темнее тучи и сильно исхудавшая. Её почти не узнать. Пропустив гостей вперёд, Михаил подал руку Виктору Николаевичу, крупному мужчине, который своей огромной горячей ладонью, вместо того, чтобы пожать руку, приобнял его.

- Заходите, Виктор Николаевич.

- Да, да, спасибо, мы по делу к тебе.

Михаил пригласил гостей в зал.

- Сейчас вас чаем угощу с медом.

- Это хорошо, - согласился старший Воробьев, - мы с Ингой к тебе не на пять минут, разговор сердечный.

- Да, да…

…Виктор Николаевич, как и Инга, к чаю так и не притронулся. В принципе, как и Михаил. История, которая произошла с сыном Воробьева, была никому непонятной.

- Ведь я его никогда не принуждал бросить свое хобби, - стукая своим кулачищем по ладони, продолжал говорить мэр. – Взрослый мужик, отец двоих сыновей, а в душе, ну, ребенок! Только что-то новое услышит из истории про ханты, так сразу бегом на раскопки, как будто и у него все это есть, вот совсем рядом.

- Да, да, - согласился Михаил. – Все мы, наверное, не смотря на свой возраст, немножко, дети.

- Может и так, - как-то по-отечески посмотрел на Михаила Виктор Николаевич.

- Мы не раз писали о его находках, - закивал головой Михаил. – За Эсской в районе поселка Агириш, он с археологами нашел поселение древних ханты, или манси, а в интервью сказал, что это был другой народ, живший здесь в третьем – пятом веках, и даже раньше – арийцы. Я тогда об этом не стал писать в газете, эту фразу из его интервью выбросил, так он из-за этого с экрана телевизора на меня такие нападки устроил.

- Да, нашел на кого обижаться, - похлопал по колену Михаила Виктор Николаевич.

- Да я это так, с грустью. Они тогда нашли фрагменты тигля, ёмкости для переплавки металла с остатками золота. Это представляете, на Эсске, в болоте, откуда же там золото? Он же потом и геологов туда вызывал, и те ничего там не нашли, ни золота, ни алмазов.

- Мишенька, ну он же простой человек, который живет своими верами, своими идеями, и он же находит поддержку среди таких же людей, как он, - растягивая слова, как наставляя, начал говорить Виктор Николаевич. - А золото, ну, честно говоря, он всегда его по крупицам собирал. Это так тебе, между нами скажу, и на реке Конде, и на берегах Эсски, и у реки Ух. И, знаешь, Мишенька, принесет этот ворох камней, тыкает пальцем в еле видные крупицы на них, и говорит, что это золото. И, знаешь, доказал ведь! В Екатеринбурге ученые с ним согласились. Только больше их заинтересовало не золото, а сами камни, их история непонятна. Ручьи-то этих рек родниковые, из болот идут…

- А что же он сейчас нашел, Виктор Николаевич?

- Ой, даже стыдно говорить…

- Золотую бабу, - вступила в разговор, молчавшая до этого, Инга. – Уперся лбом и говорит, что Золотая баба не на реке Казыме покоится, а где-то… Виктор Николаевич, можно ему говорить? – и посмотрела на своего свекра.

- Так мы за этим и пришли к тебе, Мишенька.

- На Эсске? – улыбнулся Филиппов.

- Вот, и ты об этом говоришь.

- Так Виктор об этом тоже говорил мне. Представляете, все ученые говорят, что Золотая баба спрятана хантами в низовье Оби, на реке Казыме, а этот – нет, на Эсске. Он что, там был в то время с ними? – придавил усмешку Михаил.

- Вот и я о том же, - глубоко вздохнул отец Виктора. – Хотя я с ним тоже в какой-то степени согласен. Рядом Урал, золото в наших краях тоже было, так что и Золотых Баб ханты, манси можно было иметь не одну. Ведь все начиналось здесь с язычества.

- А поиски Виктора по Эсске, вы, Виктор Николаевич, вели? – решил изменить тему разговора Михаил.

- Так где только мы его уже не искали. Каждое деревце, кустарник осмотрели за  километр от Эсски с обоих сторон, каждую тропку прошли с собаками. Таких знаменитых кинологов приглашали из Екатеринбурга и Перми, и – ничего. И ручей Вой прошли весь, и Большой и Малый, и Ух, на десятки километров по всей округе от него, и - ничего. Неужели мишке в лапы попал или росомахе, или… я даже уже не знаю, что и думать, - у Виктора Николевича голос задрожал.

- Да уж, - вздохнул Михаил. – А я чем, в таком случае смогу вам помочь, Виктор Николаевич?

- А я, Мишенька, уже и не знаю к кому обратиться. Ты же старый друг Витькин, да еще и даром таким обладаешь, экстрасенсорикой.

- Да я же…

- Наслышан, Мишенька, наслышан, - встал с кресла Виктор Николаевич и развел руками. - Ты уж прости меня, Мишенька, за такую просьбу. Я с собой карту района принес, - и положил большой сверток на стол. Я прошу, ты не обижайся на старика, помоги, - и, приложив руку к сердцу, направился с Ингой в коридор, к входной двери.

- 4 –

Карта Советского района была огромной, по краям прихватывала границы Урайского, Березовского и Октябрьского районов, Свердловской области. Михаил положил ее на пол и стал рассматривать очертания железной дороги, бегущей через таёжные просторы к далекой Оби. У реки Эсс приостановился и провел пальцем по ее кривой синей линии, уткнувшейся в более широкую синюю змейку реки Конда. Повел над ней ладонью, потом – тыльной стороной назад, пытаясь уловить хоть какое-то изменение температуры воздуха. Сначала до реки Конды, потом назад, до озера Тор, к которому летом без мощного внедорожника никак не добраться: дороги размыло, болота поднялись, а ручьи своими бурными потоками разбили и так уже на ладан дышащие мостики. А на Торе места девственные остались, и лось непуганым был, и олень. Бывает, сидишь на лодке у берега, рыбачишь, а он тут же стоит в воде, водорослями лакомится и на тебя свысока поглядывает.

Михаил вздохнул. Да уж, здесь с Витькой они любили бывать. На той стороне озера, где Эсска впадает в Тор, несколько изб было. У той избы, что на самом болоте стояла, хозяина не было, стояла полуразвалившаяся. Ее фундамент, полы, правда, еще крепкими были, да и стены из толстого бруса тоже, только крыша просела, и то по самому верху… Чья была изба? Что-то по этому поводу Витька ему говорил. Кто, кто? А, Борис Иванович Балашов! Он в семидесятых годах был председателем поселкового совета поселка Комсомольский, который в девяностых годах стал городом Югорск. Да, да, Балашов, говорили, заядлым охотником был. До этого в Великую Отечественную войну чекистом служил, потом - в СМЕРШе, потом – в КГБ, и на старости занесло деда в таежный поселок. И глаз у него был цепкий, по-хорошему говорит, выведывает всё, и любил во всем пунктуальность. Если сказал, что буду там-то и в такое-то время, то обязательно в это время и появлялся. И от других того же требовал.

…А изба его была необычной. Таких толстых бревен, из которых были сложены стены, Михаил не так часто встречал в том лесу. А какими ровными были у них края спила! Провел по ним рукою, и не нащупал даже ямки или какого-то подъёмчика или сучка от сердцевины. Какой же длинной должны быть пила, которою их распиливали? Метра под два-три, не меньше. А какая лестница была высокая, которая стояла у окна. Чтобы на первую рейку наступить, нужно высоко ступню поднять, почти до пояса. У Мишки это не получилось, а вот Витька с легкостью взлетел и на первую ступень, и на вторую, и на последнюю, и скрылся.

Значит нужно по веревке к нему забираться, а то один Мишка у избы останется. А где она, эта веревка?

Зашел Михаил за избу, а там Борис Пантелеймонович, что-то копает под деревом, в яме стоя по пояс. Побежал Мишка об этом сказать Витьке, а того не видно на крыше, куда же он пропал? Вернулся Михаил к Балабанову, а тот по шею уже в той яме стоит и продолжает копать, выкидывая из неё лопатой землю. И, вдруг, выпрыгивает из нее и кричит: «Тащите его сюда, тащите!»

И появляются у ямы люди, лица которых Михаил ни как не может рассмотреть. И подтаскивают они к ней лося. А это вовсе и не лось, а Витька в его шкуре. Он сопротивляется, не хочет лезть в яму, но его с силой туда заталкивают эти четверо. Но, вдруг потемнело все вокруг, а когда начало светать, одна лосинная шкура осталась в яме. Поднял голову Михаил и увидел огромную птицу, уносящую Виктора. И не держит она его в своих когтях, а он сидит на них, истекающий кровью, и зовет за собой Михаила…

- Ты жив? – кричит ему Михаил.

- Спаси меня! - кричит ему в ответ Виктор. – Спаси от них! Спаси от них, Миша! Спаси!

Михаил осмотрелся по сторонам, но никого нет, и холодно стало…

…Первым, что сделал Михаил, когда проснулся, закрыл окно, и перед тем, как идти в спальню, еще раз глянул на карту, лежащую на полу и, прищурившись, стал рассматривать, словно что-то выискивая в ней.

«А что я ищу?» – опустившись на колени, спросил у себя Михаил. И увидел гусеницу-машину, плывущую по болоту и сидящих в ней четырех человек. Теперь хорошо рассмотрел Михаил  Бориса Пантелеймоновича Балабанова. Да, да, это именно он  кричит водителю остановить машину прямо посреди покрытой водой трясины. И кричит: «Сбрасывайте его, топите!»

Четверо незнакомых людей в черных рясах поднимают связанного человека и бросают его в болото. Тот тонет и кричит: «Я ему в спину стрелял, не выживет Воробей. Спасите меня, что вы делаете?».

«Фу ты!», - проснувшись, Михаил начал массировать виски, оторвал глаза от карты и прикрыл их. Боль в висках становилась нестерпимой.

…Вот она наполнила стакан, который нужно аккуратненько поднять, чтобы не разлить яд, наполнивший его, и убрать подальше от своей головы. Михаил пальцами ухватился за змею, выглядывающую из виска, вытащил её из головы, и отбросил от себя, продолжая наблюдать, как воздух разрушал её на мелкие части...

На мониторе сотового телефона поблескивал золотой конвертик – письмо от отца Виктора: «Выручи, найди сына».

«Да уж! – Михаил сел на диван и хотел было перезвонить старшему Воробьеву, да вовремя себя удержал, на часах только половина пятого утра. – Совсем непонятная история получается, Виктор Николаевич Воробьев. Скорее всего, не на археологические поиски собирался ваш сын, а на охоту, на лося. Что-то здесь не сходится, Виктор Николаевич, что-то вы мне не договариваете с Ингой. Это кто же заинтересован убить его, и за что? Кто же ему стрелял в спину? Почему я увидел именно Бориса Пантелеймоновича Балабанова? Балабанова, местного мафиози? Хм. А ведь давно не думал о нем и на тебе, во всей своей красе предстал, Витьку убивает. Да уж!»