Тетрадка

   
      Первый раз в первый класс я пошла школу в далёком пятьдесят первом, после переезда в Краснодар, по месту работы отца, в краснодарской геологической партии, в центре города, а определившись с местом жительства, родители перевели меня в ближайшую, за девять кварталов от жилья школу, где я и проучилась почти два года.  Ходить было далеко, рядом, в полуквартале жила одноклассница с которой мы подружились, и я заходила за ней по дороге в школу – вдвоём веселей. Все тогда, в основном, жили очень скромно (шесть лет как закончилась война), но после посещения скромного жилища одноклассницы, меня ещё  долго не покидало чувство какой-то беспросветной тоски при виде ужасающей нищеты в этой семье. Её родителей я даже не помню, а дети, их было шесть или семь человек, спали на полу вповалку на куче тряпья, самый маленький, новорожденный – в оцинкованной ванночке для купания. Ни кроватки, ни коляски, конечно же не было. Родители на работе, дети как могли, пропуская занятия в школе, нянчили друг друга.
     Однажды, когда я шла в школу одна и скользила по льду, лёд треснул, под ним была довольно глубокая лужа и я набрала полные ботики ледяной воды. Учительнице сказать побоялась. Что-то отталкивающе холодное сквозило в её глазах, во всём её облике. Эдакая белотелая барынька среди холопских отпрысков. Она подавляла своим презрительным высокомерием и когда проходила по рядам мимо, хотелось вдавиться в парту, раствориться, чтобы не привлекать её внимание.  И я промолчала. Потом – воспаление плевры, долгое лечение, освобождение от уроков физкультуры, пропуски занятий, скатилась до троек.  Когда, переходя из первого класса во второй, на торжественном собрании нас выстроили в шеренгу и каждой ученице на белый фартук прикалывали бумажный кружок с цифрой «2», я испугалась, решив, что мне хотят приколоть двойку за плохую учёбу, тихонько вышла из строя и пропустила вперёд других одноклассников в том числе, отличников. Только убедившись, что это «украшение» получили все ученицы нашего класса, тихо встала в строй.
        Во время очередного урока физкультуры, я как всегда, бесцельно бродила по школе, разглядывая на стенах какие-то информационные листки. Прозвенел звонок, все сели за парты, я сидела в 3-м ряду. Одноклассница, сидевшая в первом ряду, подняла с пола тонкую тетрадку и показала учительнице. Оказалось, что кто-то во время урока физкультуры (класс был открыт, проветривался) написал в ней крупными буквами несколько самых непечатных слов, какие только существуют в русском языке и подбросил в класс. Началось разбирательство. Вначале вызывали девочек поочереди, заставляя написать несколько слов на доске, пытаясь сличить почерки, но они все были довольно похожим.  На уроках чистописания нас учили одинаковым наклонам, нажимам и прочим правилам письма. Однако, по каким-то признакам часть учениц из списка подозреваемых отсеяли, остались двое – та самая подружка, девочка из очень бедной семьи и я.  Наверное, наши почерки или кандидатуры более других подходили для показательной порки.  Вторая часть этого действа проходила уже в кабинете директора. Нам с Тамарой, так звали мою подругу, директор школы, дама преклонных лет, предложила показать пальцем в тетради слова, написанные каждой их нас. Так впервые я познакомилась с ненормативной лексикой в письменном виде. Мои слабые попытки реабилитироваться не возымели действия на педагога с большим опытом работы (очень похожим на воспитателя в колонии для несовершеннолетних преступников) и она пообещала, что, если мы не признаемся, она немедленно вызовет милиционеров с собаками. 
     Всё смешалось, семилетний мозг рисует картины одна страшнее другой: сейчас нас начнут пытать, рвать собаками пока не признаемся.  А если признаемся, что скажет отец? Выпорет конечно, ремнём! А стыдно-то как! В семье таких слов никогда не произносили, даже слова «мама», «папа» настораживали. Родители друг друга называли «мамочка», «папочка», я – конечно, Танечка. Таня –  слово жёсткое, употреблялось редко, только если в тетрадке появлялась тройка или набедокурила сильно…
      А за спиной группа учителей, все что-то одновременно галдят, голова кругом, Тома рыдает и от страха «признаётся» в содеянном – положение безвыходное (собаки страшнее) и я, вслед за ней тычу пальцем в тетрадку.
      Провал в памяти… Очнулась – отец ведёт меня домой, крепко держа за руку, я дрожу от страха, оба молчим. Как он оказался в школе? Мобильников не было, да и стационарные телефоны в частных домах были большой редкостью.
       Дома о событиях этого дня родители не произнесли ни слова, ни в этот день, ни в последующие. Кто испортил тетрадку одноклассницы, так и осталось загадкой. Больше я никогда не видела, ни этих педагогов, ни этой школы.  На следующий день я училась уже в другой школе.
      Новая школа встретила на удивление доброжелательно. Молодая учительница – добрейшее, ласковое, тактичное создание. Ученики, родители, учителя, сама обстановка в школе располагала к общению, уроки перестали быть наказанием, впервые появилось желание отвечать на уроках, пропало чувство неловкости, стеснения. Появилась уверенность в себе, а с ней и первые отличные оценки, в числе первых меня, за хорошую учёбу, приняли в пионеры. Учебный год в 3-м классе пролетел незаметно.
      В 1954 году произошло объединение мужских и женских школ и в четвёртый класс я пошла в школу-десятилетку, которая находилась в квартале от дома. Новая учительница – немолодая, но редкой души человек, о которой остались добрые, тёплые воспоминания. Класс – одна большая дружная семья.  Учиться легко и весело. 
      Новогодний утренник в школе на 3-м этаже, большая нарядная ёлка. Все дети в костюмах: девочки в марлевых накрахмаленных платьицах и коронах – снежинки, стрекозы; мальчики – зайчики, пираты… на что хватало фантазии у родителей – все костюмы искусно мастерили своими руками…
       В этой школе и прошли мои школьные годы, здесь я получила аттестат зрелости, здесь учились и окончили школу все мои дети, а дочь стала педагогом. С одноклассниками, давно ставшими бабушками-дедушками до сих пор поддерживаем тёплые дружеские отношения.

04.06.2020