Запись сто девяносто седьмая. Поэты...

 01.02.11 Третьего дня на «Автографе» тема - «Поэты-шестидесятники» (томские). Пришли Сердюк, Крюков, сестра Евгения Зимина. Народу насобиралось – человек 25. Валечка тоже пришла, явно здоровее, чем в прошлый раз. Был вечер воспоминаний и фрагментов замечательных стихов.

Поэтический Томск шестидесятых. А ведь и я была в Томске, помню поэтические вечера в Лагерном. Несколько раз ходили с девчонками, но толпа… Я не помню читающих, только толпу. Девчонки от меня уходили вглубь, я боялась. Никогошеньки я не знала тогда, да и вся эта самодеятельная поэзия была от меня далека, как поэзия нашего учителя по черчению и рисованию, уже и забыла, как его звали. Его стихи: «так откуда ж серебринка в волоса мои попалась?» И конец: «Ну, а ты, моя родная, от меня не почернеешь». Такая в них была беспомощность! Для меня поэты были где-то там, в столицах, в журналах, в книгах. А те, что рядом – это не настоящие. Помню, стихи в нашей заводской многотиражке… Вот и поэты из Лагерного сада для меня были – из многотиражки.

Но уже на вечере, после слов Торощина, вспомнила – а песни под гитару на площадках лестниц в общаге? Кто написал тексты «Вальса ТПУ», «Экскурсии», «Галины», «Вьюги», «Ожидания»? И то, что читали, перебивая друг друга, Сердюк, Крюков – столько в них было замечательных строк. Много говорила о брате сестра Евгения Зимина. Рассказывалось о том, как студенческие стройотряды «взбалтывали» поэтическую мысль томской молодёжй. Называлось имя Станислава Федотова («где дощатые тротуары», «Скажите, вы видели небо?», «Вдруг вспорхнут от ветра занавески» - где теперь эти тротуары и занавески?..). Татьяна Николаевна Митренина тоже рассказала про эти Лагерные вечера, про белые платья девушек, «было впечатление всеобщей влюблённости», прочла свои стихи того времени о Выборге: «Есть на свете город-счастье». Вспомнила: по Выборгскому заливу тогда плавала яхточка с алыми парусами.. Вспомнила Юрия Щербинина. Годы 64-65, ей – 14-15. "Был такой поэт – Головко, он всё писал про железные дороги («не страшно, что придёт черёд»). И снова ушла, не дождавшись конца вечера. О.Г.  удивилась и огорчилась: «Надо было дать ей ещё слово».

Галина Ивановна, заметив: «Куда ни приду, везде старше всех», продолжила, что была на десятилетие старше и учила этих поэтов в университете. «У меня к поэзии отношение было строгим. Всё же это – интимное дело». Назвала два имени – Олег Король и Гена Воинов… «Такие были – с фигой в кармане». Оба таланта рано погибли. Рассказала, как работала в «Молодом ленинце» под руководством Бурмакина и Палагиной, какое у неё стойкое отвращение было к «местной поэзии». «Один «отец героя» чего стоил – вся редакция разбегалась, завидев его в окно идущим к нам». Что тогда увлекалась Ахмадулиной и Рубцовым. Но помянула Брусьянина: «Не самый удачный студент, но прекрасный поэт». Крюкова назвала Володей, Митренину – Танечкой. Про Василия Казанцева  - «его наши девушки называли «Бедная Лиза», все за ним ухаживали и опекали,за парня не считали». Боков стал редактором первой книжки В.Казанцева. (Эти подробности – не сухие детали, сколько же в них тепла, жизни).

Шкаликов назвал имена Наумова-Широких. Вспомнили Владимира Ширяева – он, филолог, поддерживал молодых, помогал издаваться.

На столах лежали тоненькие книжки со стихами выпуска 1962 года стоимостью в 10 копеек. Сердюк рассказывал историю, когда в «Букинке» компания молодых поэтов обнаружила какие-то сборники. «У меня было только пять рублей, но мы сложились и купили…». Конечно, он оговорился – на пять рублей в те годы можно было скупить половину поэтического прилавка. Потом Крюков рассказал про Тимирязевскую школу. Про Окуджаву он от учительницы узнал. Назывались имена Гриши Кружкова (расхожая фраза: «встретимся на ЛИТО»). Вёл ЛИТО Николай Александрович Антропянский (кажется так). Фёдор Гаспорян – «любил поиграть в слова: «Осень страуса изображает». («Не состоялся, потому что не давал себя «причёсывать»).

На днях умер в Пятигорске Евгений Зимин. Он был у нас в "Автографе" года три назад. «Свободный чистый голос». Цитата: «Снег под моими ногами визжал». Он перепечатывал на машинке стихи друзей, формировал из них сборнички и дарил.

Ещё столько имён! Виталий Полещук – тоже печатал для сборников на машинке, Владлен Шустер, Слава Самсонов. Этот выбирал для своих курсовых темы, за материалом для которых обращался в спецфонд и оттуда приносил друзьям Мандельштама. Владимир Пономарёв, Горяев из Архангельска, Шумилов Алексей (с баяном запомнился), Меркушева (дамская поэзия). Дмитрий Дёмин, Карпунин, Дорожкин, Вадим Иванов (около меня лежала его книжка – стихи и стихи). И воспоминания, воспоминания.

Сердюк - и так румяный, а тут раскраснелся: «не усну ночью, в голове фонтан воспоминаний». Рассказывали, как «выкрали» поэта Соснору, очутившегося в Томске, прятали его в комнате Шустера, три дня поили, а он «без перерыва читал нам стихи». И снова имена, имена.

Каждое поколение, наверное, может устроить свой вечер – вспоминать и вспоминать. Вот что это такое? Для нас тоже молодость – это сплошное чувство жизни, но лишь изредка всполохи яркого, запомнившегося. Поэты же, да ещё общавшиеся друг с другом, – об этой поре жизни взахлёб. Там и друзья, там и обмен мыслями-чувствами, «свой-чужой», это и окружающие реалии: «комната Шустера», «белые платья», «Лагерный сад», «встретимся на ЛИТО». Жизнь бурлящая, искрящаяся, больше никогда не испытанная в такой полноте.

Правда, в ЖЖ прозвучала мысль: в те годы лирик, не разбирающийся в физике – обычное дело, а вот не играющий на гитаре физик, не роняющий небрежно «старик Хэм» - это что-то неполное обликом, что-то с изъяном...