Л. Балашевич. Углубляясь в историю. ч. 9-я

Одна из последних фотографий Маннергейма в форме российского генерал-лейтенанта. Одесса, 1915 год.



     Отдельная кавалерийская бригада   Маннергейма была расквартирована на западном рубеже Российской империи, вследствие чего она вступила в кровопролитные бои буквально через десять дней после того, как Австро-Венгрия 6 августа 1914 года объявила войну России. Бригада вошла в состав сводного отряда генерал-лейтенанта Туманова, который в свою очередь входил в состав 4-й армии. Первое сражение с австрийцами произошло около польского города Красник, который они пытались захватить. В этом сражении Маннергейм смог убедиться, что его усилия по обучению бригады боевым действиям в условиях современной войны не пропали даром.  Бригада успешно отбросила противника, взяв в плен 6 офицеров и 250 солдат, а сам Маннергейм показал себя бесстрашным и волевым командиром. За этот бой он одним из первых в ходе начавшейся войны был награждён золотым Георгиевским оружием.

    Через пять дней после сражения под Красником бригаде Маннергейма было приказано сдержать наступление австрийской армии под Сандомиром и обеспечить тем самым переправу частей 9-й армии через реку Сан и отход к городу гвардейской пехоты. С этой задачей бригада справилась настолько успешно, что Маннергейм был награждён за неё Георгиевским крестом 4-й степени. Это была для него желанная и важная в психологическом плане награда. К ней его уже представляли во время русско-японской войны, но тогда представление на эту награду так и утонуло в недрах бюрократического аппарата, что очень огорчило Маннергейма, поскольку Георгиевский крест был культовой наградой для любого офицера, она присуждалась только за боевые заслуги. Его личная реакция на состоявшееся  награждение выражена им в письме старшей сестре Софии от 6 января 1915 года и сохранилась для истории:

      «Теперь я могу умереть со спокойной душой, если так суждено. Если бы я погиб прежде, чем получил маленький белый крестик рыцарского ордена святого Георгия, это досаждало бы мне, если не здесь, то в ином мире наверняка. В нашем возрасте становишься довольно равнодушным к мирскому блеску и тщете – по крайней мере, гораздо равнодушнее, чем лет десять назад. Всё же я должен сознаться, что пережил радостное мгновение, когда начальник моего штаба разбудил меня среди ночи, держа в руке известие о том, что мне присвоен Георгий. …Крест окружён таким ореолом почтения, какого ни одна другая награда не достигает. Моя радость была бы ещё больше, если бы я получил его ещё при жизни Папы». (Цитировано по Э. Иоффе. Линии Маннергейма. СПб, 2017. – С.129).

    В наше время уже трудно поверить, что государственная награда могла иметь настолько высокий рейтинг, что амбициозные  и верные присяге офицеры даже такого высокого ранга, как Маннергейм, ценили её дороже жизни.

    В 1915 году Отдельная кавалерийская бригада Маннергейма была передана 8-й армии под командованием генерала Брусилова, бывшего начальника Кавалерийской школы, в которой в 1903–1904 годах служил Маннергейм. Брусилов высоко оценил успешные боевые действия Маннергейма в первый год войны и предложил ему возглавить 12-ю Кавалерийскую дивизию, в состав которой входили две бригады по два полка в каждой. Это было очень серьёзное повышение по службе, поскольку дивизия вдвое превосходила по составу Отдельную кавалерийскую бригаду и в её состав входили самые авторитетные и старинные, основанные в конце 17-го и в 18-м веке Ахтырский гусарский, Белгородский уланский, Стародубский драгунский полки и полк Оренбургских казаков. Этой дивизией он успешно командовал вплоть до конца апреля 1917 года и за два года войны получил большой опыт руководства крупным соединением, действовавшим в непосредственном контакте с командующим армией, что в свою очередь дало ему опыт в выработке стратегических решений.

   В августе 1916 года после двух лет колебаний Румыния присоединилась к странам Антанты и объявила войну Германии. Дивизия Маннергейма была переброшена на румынский фронт, где Маннергейм получил опыт военного и политического взаимодействия с командованием румынской армии. В январе 1917 года 12-я дивизия  была отведена для отдыха в Кишинёв. В феврале он получил отпуск и по пути в Финляндию попросил, как генерал Свиты, аудиенцию у императора, который в это время находился в Царском селе, и сразу же получил её.  Эту свою последнюю встречу с императорской семьёй сам Маннергейм датирует в своих воспоминаниях 25-м февраля.  Она произвела на него тяжёлое впечатление – император был рассеян, императрица выглядела изнурённой и поседевшей.

    Вернувшись 10 марта в Петроград, Маннергейм не узнал столицу – город погружался в хаос. Во время его короткой поездки в Москву он узнал, что император отрёкся от престола. Для Маннергейма, остававшегося в течение трёх десятков лет верным данной императору присяге, всё рухнуло в один день. Временное правительство продолжало войну, и он   вернулся в Кишинёв в свою дивизию, которая снова была направлена на Румынский фронт. Здесь он 25 апреля был повышен в чине до генерал-лейтенанта и назначен командиром 6-го кавалерийского корпуса, которым командовал до начала сентября, с ужасом наблюдая за постепенным развалом великой армии, вызванным политикой Временного правительства и большевистской агитацией. Ему удалось уклониться от принятия присяги Временному правительству, поскольку он окончательно понял, что в такой армии ему нет места. Софии он написал 13 сентября: «В моём возрасте трудно начинать что-то сначала, но боюсь, что другой возможности нет».
     Реализовать это решение помог, как это часто бывает, несчастный случай - 5 сентября лошадь нанесла ему травму коленного сустава, и в соответствии с заключением врача о необходимости длительного лечения грязями в Одессе, он написал рапорт о зачислении в резерв.

     Маннергейм уже почти две недели находился в Одессе, когда 20 сентября получил телеграмму из Ставки от исполнявшего тогда обязанности Верховного главнокомандующего генерала Духонина об увольнении из армии и зачислении в резерв «из-за расхождений наших взглядов на свободу и демократию»! Его реакция на эту телеграмму видна из письма, которое он на следующий день отправил Софии: «После моего последнего письма получил извещение, что мне посчастливилось попасть в список генералов, переведенных в резерв, поскольку мы не соответствуем политическим требованиям времени. Я совершенно того же мнения о себе и хотел бы лишь добавить, что  уже в течение шести месяцев не отвечал требованиям времени – иначе говоря, с того дня, когда был сделан шаг к тому, что хотят называть демократизацией армии, но на самом деле следовало бы назвать её уничтожением. …Во всяком случае, попробую вскоре попасть в Финляндию, хотя там, кажется, не особенно привлекательно». (Цитировано по Э. Иоффе. Линии Маннергейма. СПб, 2017. – С.129).

     Прошло немало бурного времени, прежде чем Маннергейм добрался до Финляндии. Захват власти большевиками окончательно рассеял все его надежды. Он прибыл в Хельсинки 18 декабря 1917 года, прорвавшись живым через бушующую в пламени революции Россию. К этому опасному прорыву он, как всегда, готовился скрупулёзно и основательно. В то время, когда дикие толпы штурмом брали места в вагонах, он раздобыл в своё распоряжение целый вагон и вместе с сопровождающими его близкими людьми успешно защитил его от посягательств вооружённых солдат. Характерная для Маннергейма деталь: на время этой опасной поездки он принципиально отказался снять мундир генерала императорской свиты, хотя это и угрожало ему расправой, как это случилось с поборником «свободы и демократии» генералом Духониным. Он был растерзан солдатами назначенного большевиками новым главнокомандующим унтер-офицера Крыленко прямо на платформе у Могилёвского вокзала за несколько часов до прибытия туда поезда, на котором ехал Маннергейм. Последний увидел на платформе лишь лужу крови – всё, что осталось от несчастного генерала – поклонника свободы и демократии…

   Проведя в Хельсинки неделю, он, не считаясь с риском, вновь вернулся в Петроград, чтобы прояснить для себя, насколько устойчива власть большевиков. Убедившись в полном отсутствии в столице воли к сопротивлению, в последний день года он окончательно расстался с иллюзиями и вернулся в Финляндию уже навсегда. Кольцо замкнулось – тридцать лет тому назад без денег, но с амбициями и надеждами он приехал делать карьеру в Россию, и вот теперь, добившись в ней своих целей, он снова оказался в исходной точке, также без денег и вдобавок без всяких надежд! Можно лишь догадываться, какие эмоции бушевали тогда в душе Маннергейма – о них не осталось никаких письменных свидетельств. Лишь тридцать с лишним лет спустя в своих воспоминаниях он сдержанно и без эмоций дал личную оценку своей службы в Российской империи. В обоих русских изданиях воспоминаний целый раздел, в котором содержится эта оценка, опущен, поэтому я даю  здесь выдержку из него в собственном переводе из оригинального издания (Mannerheim. “Muistelmat”, Osa I, S. 236 - 237:

    «Моя тридцатилетняя служба в Императорской армии закончилась. Я начал её в обширной, незнакомой России с большими надеждами, и когда оглядываюсь теперь на то время, в течение которого я носил царский мундир, не могу не согласиться, что надежды мои полностью сбылись.  Я попал в условия, которые открывали мне значительно более широкие перспективы, чем те, которые в последние десятилетия 1800-х годов могла предоставить Финляндия. Каждый этап моей карьеры был исключительно плодотворным. Кроме того, мне посчастливилось принадлежать к отборным частям, в которых служили отличные офицеры и царила здоровая атмосфера. Командование такими частями как в мирное, так и в военное время давало мне большое удовлетворение. Я видел много интересного в обеих частях страны, но теперь эта великая держава оказалась бессильной и погружённой в хаос. Так закончился длительный процесс, который я имел возможность наблюдать вблизи…».