Шесть часов жарким летом в Париже. Час шестой

 … Ее звали Эльвира и ей было тридцать три. А мне было двадцать, и я недавно пришел из армии. Я был голоден, как никогда. А она была не замужем уже четыре года и была голодна еще больше. Мы сидели напротив друг друга в автобусе, идущем из центра на ВДНХ. Она делала вид, что читает книжку, держа ее на коленях, а я дерзко рассматривал ее неприлично красивые ноги. Она читала одну и ту же страницу десять минут подряд, и мне стало ясно, что думает она совершенно о другом. За одну остановку до конечной я осознал, что флирт уже неуместен в связи с катастрофической нехваткой времени.
- Вас проводить? - задал я ей прямой вопрос. - Уже поздно!
- Да. - прошептала она, не отрывая взгляда от прожженной глазами страницы. - Если вам не трудно. Я здесь, недалеко.
  Мы вышли в позднюю ноябрьскую темень и зашагали к дому, в котором она жила … Это случилось почти восемнадцать лет назад! Через полтора месяца безумного счастья у нас состоялось бракосочетание, на которое мой институтский друг Джафар демонстративно не явился, а я из нашего общежития переехал в Элину однушку на Проспекте Мира. Мы прожили вместе пять лет. Как раз до моего диплома! А потом … Потом случилась эта Элина прогрессирующая шизофрения и медицинское спецучереждение в ближнем подмосковье. Но ей ничего не помогало … А еще через год ее не стало.
 Тяжелая это штука, память …
- Я люблю тебя! – негромко сказал я в последней надежде как-то остановить Нити. Мне было больно ее отпускать навсегда. Без возможности еще раз увидеть. 
- Да брось, Саша! Это, … то, что ты сейчас ко мне чувст … испытываешь, это же просто химия. Поставь капельницу – и все пройдет. Как и не бывало!
- Да. Я знаю. Но … мои чувства еще ни разу меня не подводили. Я …
- … и я тоже. Да! Но здесь, в этом самом месте наши дороги расходятся. Поверь, я знаю Историю! Здесь находится развилка того, что …
- Великой Реки?
- Да. Здесь два её рукава. Один твой, другой – мой. И на этом – всё! Всё, Саша. Не прощайся.
 Она взяла мои шершавые щеки в свои шелковые ладошки и с нескрываемой грустью посмотрела мне в глаза.
- Мне было хорошо с тобой!
 А всё, что оставалось мне, - лишь пожать плечами.
- … ??? … -
  Я вызвал себе такси через полчаса после того, как она ушла. Я, как мальчишка ждал, что она вернется. И все эти полчаса нестерпимо хотелось заплакать. Мне было понятно со всей очевидностью то, что сегодня я потерял не только научное открытие уровня Великих, но и нечто несравненно, несравненно большее. Я потерял Нити …
  Как я ехал обратно по Парижу я не помню. Сунул таксисту одну из сотенных купюр, что она дала мне, механически забрал сдачу и вышел возле дверей нашей гостиницы. Мне давно не было так гадко! В груди жгло так, как будто нечто прекрасное, некое совершенное, великолепное существо нестерпимо рвалось наружу. Поскорее из этой невыносимой, болящей всеми болями мира клетки …
  Вечерело. Зной почти спал, но в воздухе по прежнему не было никакой свежести. Я посмотрел на наручные часы: они показывали без пяти девять пополудни. Стало быть наша экскурсия в Москву длилась здесь более пяти часов. А в нашем собственном времени всего час. И из этого с очевидностью следует то, что они … кромсают время как хотят! Переносят себя из когда угодно в совершенно другое когда угодно. И мир не рушится, и никаких «эффектов бабочки» не возникает. И мне по прежнему совсем не понятно как это все работает. Только начал-было понимать что-то и тут … А, пошло оно все в @опу!
  Я взялся за ручку входной двери и вошел в вестибюль … «Нужно напиться!» - пришла мне на ум дельная мысль.
- Ты где был, паразит? - чуть ли не с кулаками набросился на меня Женька после того как я почти бесшумно вошел в наш номер. Я таким его никогда не видел. - Почему не брал трубку?! Ты хоть знаешь какой сегодня день?!
- Какой день? - спросил его я. - Какой может быть сегодня день, если меня не было с утра неполных двенадцать часов?
  В этот момент он и влепил мне кулаком в челюсть. Да так, что я мгновенно оказался на полу. Он стоял надо мной и орал матом в полную мощь своей луженой глотки, а я валялся у его ног и ничего не мог понять. Женька был интеллигентом восьмидесятого уровня. Я и предположить не мог, что у него такой поставленный удар и настолько развитый лексикон. И из всего его крика я извлек только одну, очень важную для себя информацию. Я ушел из нашей гостиницы погулять не сегодня утром, а позавчера. Что сегодня вечер вторника, а не утро воскресенья. Что в понедельник я не явился на собственное выступление в Сорбонне, и меня как ни пытались, найти не могли. Что председательствующая на нашем математическом симпозиуме мадам Луазье с очень печальной миной высказала свои сожаления по поводу моего непонятного отсутствия, а это  автоматически означало черную метку и мишень на спине. Что все наши, вся делегация в полном составе, истратили всю наличку на мои поиски в Париже, так как не хотели напрягать местных копов и выносить сор из избы. И что я теперь им всем задолжал ахриненную сумму в валюте. Еще я услышал про себя, что я сволочь, дурак, дебил и прочее, прочее, прочее ... Я лежал на полу гостиничного номера, опираясь на локти, и не хотел подниматься на ноги. Если я им скажу, они все равно не поверят. Я и сам не верю. Как в такое вообще можно поверить? Когда твоя очаровательная спутница занимается корректировкой Глобальной Истории, а ты - объект корректировки, то что тут еще скажешь?
  "Не переживай, тебе понравится твоя новая жизнь. Дороги, которые нас выбирают, иногда намного лучше тех тропинок, что выбраны нами!" - сказала она мне на прощанье и улыбнулась. Хотелось бы мне в это верить, милая Нити!
  Я, наконец, собрался с мыслями и поднялся с пола.
- Мне многое тебе нужно рассказать! - сказал я Женьке. - Но наедине. Не здесь. Выпить есть?
- Все кончилось! - буркнул он.
- Тогда давай зашлем гонца в бар на первом этаже.
- Денег тоже ноль! Мы же ... И бар уже закрыт!
- Ладно! - перебил я его. - Есть деньги! Денег хватит. И на бухло и на прочее.
  Я полез в карман и извлек из него то, что дала мне Ниэтель. "На первое время!" - сказала она тогда. - "Бери. Они тебе понадобятся!" Я тогда не стал спорить с человеком, знающим не только мое прошлое, но и всё мое будущее, и взял деньги.
  Женька посмотрел на скомканные сотенные купюры, насчитал восемьсот евро, и я понял, что настроение у него сразу же стало улучшаться.
- Ты два дня грабил "Банк дю Пари"? - спросил он.
- Неа! Мне дала молодая француженка.
Женька подумал, и произнес.
- Дала и после еще заплатила? Не верю!
- Не пошли, Станиславский! - ответил я ему. А потом обнял друга за плечи и мы направились в сторону выхода. Нам обоим срочно нужно было нажраться. И желательно до полного свиноподобия. Этого требовала ситуация!
– Я рад, что с тобой по крайней мере все в порядке! – сказал он мне.
- Ты не поверишь! - сказал я ему. - Но сегодня в своем личном потоке Великой Реки, ... эээ ... - именно так низшие гуманоидные расы называют Глобальное Время, - я совсем не случайно встретил молодую француженку, которая оказалась ...
- Как ты теперь планируешь строить свою карьеру? - перебил меня Женька. - Ты же тупо про@@ал все свои исследования!
- У меня теперь все будет по другому. Не здесь и не в математике. Все теперь будет иначе. - ответил я ему.
  Мои слова, сказанные более чем уверенным голосом, по-видимому его убедили не задавать мне риторические вопросы, поскольку я, очевидно сошел с ума, и он сказал.
- Здесь в паре кварталов есть неплохое кафе. Прямо на улице. И работают они до утра. Не знаю как там насчет пожрать, но надраться как следует там точно можно! ... Закурить есть?
- Конечно! - сказал я и вытащил из кармана брюк новехонькую пачку Беломорканала. Я знал, что для доказательства моего рассказа мне понадобятся некие артефакты, которые в этом времени просто не существуют.
  Женька взглянул на термоядерные советские папиросы, и его глаза округлились.
- Постой, но это же! ...
- Да, это они самые. - ответил я. - Это и есть часть из того, о чем мне нужно тебе рассказать.
- О чем, Саня? - спросил Женька, с тревогой глядя мне в глаза.
- О времени ... Точнее, о тензорной природе информации и о том, что информация и время связаны друг с другом через фундаментальную константу и тензор Ричи ... - сказал я ему, держащему мои руки с зажигалкой и пытающемуся раскурить небрежно смятую папиросу. - И о людях!
  Женьке, наконец, удалось раскурить папиросу на ветру.
- С детства не курил Беломор! - сказал он, с наслаждением закатив глаза. - Где ты это раздобыл? Мы же, блин, в Париже!
  Я стоял и улыбался.
- В Москве шестьдесят восьмого! Сегодня после обеда.
 И у меня наконец-то немного «отпустило» на душе. Я неспешно возвращался в себя … 


Рецензии