Живой пустозерск

   Переступив откидную лестницу катера на воздушной подушке, начинаю медленно проваливаться в мокрый береговой песок. Вязкая каша под ногами настойчиво забирает всё, что находится без движения, всё что не пытается сопротивляться. Но я пытаюсь. Сделав несколько тяжелых шагов к траве, обернувшись, смотрю, как следы на песке заполняются водой, устраняя образовавшуюся пустоту. Таково свойство природы. Всё, что человек создаёт, она сглаживает, выравнивает, обживает, включает в свою симфонию. Даже самый прекрасный сад без внимания и заботы постепенно зарастает. Дом без хозяина ветшает, превращается в руины, и медленно, но верно становится частью природного ландшафта. Такое может случиться и с целыми городами.
   Стою в объятиях высокой травы, несвойственной для сухопутной зоны Арктики. Позади катера - широкая вода, властвующая в необъятном северном пространстве. На горизонте – противоположный берег озера Пустого (ныне Городецкое), осколки островов, поросших кустовой ивой, стая лебедей, численностью примерно голов в двадцать, беспокойно хлопающая крыльями по воде. Ясно, что присутствие человека им не по нраву. И хотя мы безоружны, не имеем никаких коварных намерений, вожак стаи поднимает собратьев в воздух, отказывая нам в возможном доверии. В брызгах мелькают белые крылья, растягиваясь в кружевную ленту над поверхностью воды, и торжественно удаляются в облачную бесконечность. Я не обижаюсь. Восхищенно смотрю на летящих птиц, принимая это, как назидание, как напоминание о нашем порой небрежном отношении к природе.
   Сентябрьская трава ещё в полной силе. Зелёное поле колышется от дуновения тёплого ветра, столь редкого для Крайнего Севера, и волнами расходится по широкому пространству. В этой дикой, неустроенной местности невозможно отделаться от ощущения, что озёра и острова, топкие песчаные берега отвыкли от присутствия человека, забыли того, кто призван возделывать и хранить землю, пусть даже такую неласковую.
   Так и было до недавнего времени. Человек обживал и хранил эти места (только вот, к сожалению, не возделывал из-за особенностей экстремального климата). Прямо на этом месте стоял первый русский город за полярным кругом, - седовласый Пустозерск, светильник Заполярных земель, светящий и в шторм и в зимнюю стужу в течение долгих пятисот лет. Хотя исторических зданий не сохранилось, в ровной, утоптанной веками поверхности, чувствуется планировка, выстраданная руками человеческими. Под высокой травой - участок без неровностей и обрывов, на котором хоть сейчас можно делать разметку и отстраивать город заново. Возможно ли такое развитие событий? Ждёт археологических изысканий исторический слой, дышащий стариной, бережно сохраняющий великое множество секретов.
   От Нарьян-Мара до Пустозерска катер домчал нас за сорок минут. Сидя на мягких креслах в тепле и сухости, обозревая окрестности, осознаёшь, что значение благ цивилизации неоспоримо. Выйдя на пустынный берег, застегивая плотнее куртку, волей-неволей сочувствуешь первопоселенцам, приплывшим сюда осенью 1499-го, в год основания первой крепости.
   Думаю, им было очень не просто. Мне представляются служивые люди, казаки, сходящие на берег с ладьи-«брусянки» и испытующе глядящие на место будущей крепости. Одежда, сапоги их изрядно намокли, но они не обращают внимания на трудности, понимая, - то ли ещё будет, и ставить лагерь нужно как можно скорее.
   Яркие краски осени играют на ресницах северной природы, но обаянию заполярной осени не стоит поддаваться. Теплое время в Арктике мимолетно. Если не соорудить жилье до холодов, то первопроходцам придётся не сладко. Возможно им даже не пережить долгую зиму, сковывающую хрустальной цепью снегов все пути-дороги.
   Не теряя времени нужно заняться заготовкой пропитания, наловить рыбы, которой в те времена, по всей видимости было много (в 15-16 веке до промышленного вылова на Печоре еще очень далеко), а самых сноровистых отправить на охоту. Может птица или зверь какой встретится: людям пропитание, и мех на зимнюю одежду сгодится. Заодно пусть деревья ровные отмечают зарубками - на срубы, вежи и ограду. И всё было бы ничего, да только хозяйственные заботы – далеко не всё, что тревожило людей государевых. Надо ещё и ухо востро держать, понимая, что соседствуют они не только с дикими зверями, но и с самодийскими народами. Иные из них готовы торговать, обмениваться товарами, а иные – ждут возможности разорить русскую крепость.
   По небу плывут облака, как древние ладьи по Печоре, спешащие к заходящему солнцу, как к тёплому домашнему очагу. В ало-бирюзовых закатных лучах, открытые всем ветрам заполярной земли, поднимают они высоко свои паруса, и пока на воде не установился крепкий лёд, торопятся найти свою обетованную землю. Землю, где с трепетом кто-то смотрит в окно, ожидая заветную ладью.
Много воды утекло со времен первых основателей Пустозерска. Торговые пути в Сибирь, период расцвета, ярмарки, пушной промысел, времена упадка, утрата статуса уездного города, пожары, набеги, суровые зимы без тепла и пропитания.
   Немощен и хрупок человек в своих попытках укротить суровую северную землю. Не по своей прихоти стремится он сюда, но древний завет «хранить землю и возделывать её в поте лица своего» влечёт человека не только в теплые и плодородные места, но и в края совсем иные. Туда, где и сами деревья не могут спокойно расти, вынужденно принимая искаженный, коренастый вид. Холод, в сочетании с порывистым ветром, бьёт тонкие березки. Кора лопается, расходится ствол, создавая неповторимую, извилистую структуру волокон. Деревья закаляются, формируя группы, стараясь всеми силами задержать снег, помогающий выстоять под порывами шквального ветра. Как и эти заполярные берёзки, закаляется и душа человека, принимая испытания северной жизни.
   Смог бы я повторить подвиг первооснователей Пустозерска, не сломаться душою и телом, сохранив в себе непоколебимую надежду? Глядя на внимательные лица стоящих рядом участников похода, понимаю, что желание испытать себя близко не только мне. Расправляем привезённые с собой флаги, высоко поднимаем иконы и движемся крестным ходом по древней заветной земле.
   Впереди, на возвышенном месте белеет мемориал, составленный из камней фундамента, на котором стоял деревянный соборный храм в честь Преображения Господня. В советское время церковь была разобрана, перевезена в ближайшую деревню Устье, и приспособлена под хозяйственные цели. Там она стоит и поныне.
   В ответ на дерзкие мысли о не такой уж сложной участи первопроходцев, с северных небес на нас срывается пронзительный, холодный дождь. Плечи, голова намокают, травяная грива мгновенно собирает бесчисленные капли, грозя пропитать нас влагой до самого пояса.
   - Пусть льет. Не поддавайтесь страхованиям, ибо никому простой дождь навредить не может. – Укрепляет нас владыка Иаков и громким возгласом начинает молебен. Чистая вода струится по вискам, носу, касается озябших губ, заставляя инстинктивно попробовать её на вкус. Я стою на месте древнего Пустозерска, и постепенно намокая, чувствую, как врастаю в эту землю, откликаясь на древний призыв не оставлять эти строгие и прекрасные места. Расстёгиваю мокрый ворот, сдавивший шею, и понимаю, что мне вовсе не холодно. Пусть льёт себе сколько надо!
   Хляби небесные расходятся, словно отшатнувшись от нашей решимости, и мириады капель на траве зажигаются закатным ало-золотым светом. А за спиной отчетливо разворачивается радуга, одним концом упираясь в Богородский мыс, полумесяцем пронзающий озеро Пустое. «Не может город укрыться на верху горы» - крутятся в голове слова, уверяя, что Пустозерск жив, как и прежде, как и пятьсот лет назад.