Цыган

Железная дверь в душевую была приоткрыта. Гуга боком протиснулся внутрь. Петли заныли басом.

В помещении работал один рожок. О бетонный пол хлестали струи – кто-то успел прийти раньше.

В клубах пара, спиной к вошедшему, стоял высокий худой парень. Кудрявый хвост стянула тонкая резинка. Мыльная пена сползала с покрасневшей кожи.

Цыган спохватился, что затормозил возле Ваньки и может схлопотать. Суетливо поспешил к дальней кабинке у окна и со стуком бросил пластиковую коробку с мылом и мочалкой в металлическую угловую сетку.

Рабочий не повернулся на звук, намылил голову и тщательно промыл длинные волосы. После резко отмахнул головой назад и снова связал свою гриву.

Вся внутренняя поверхность правого предплечья мальца была исхлёстана белыми шрамами. Вкось и вкривь, потоньше и потолще.

– Не иначе как несчастная любовь. Дураки пацаны, зря только заморачиваются. Бабы все одинаковые лисы. Покуда есть яйца – есть и лисы, – циничное сравнение развеселило мужика.
 
Цыган тихо засмеялся, а Иван всё равно услышал и обернулся.

– Привет, дядя Семён! Хороших выходных, – невпопад ответил и ушёл в раздевалку.
 
Через пять минут дверь лязгнула о косяк и, противно завывая, отъехала.

Мужчина посмотрел на свою левую руку. Давно уже её расписал тюремный мастер Сиплый. Татушки выцвели и расплылись на старой коже. На плече – "Жду Катя". Изредка, как вот сейчас, из трещин памяти могло потянуть запахом сена и пота, но чувство ожидания давно стёрлось под житейским воротом, а "пустая" слеза на предплечье покатилась не по первой зазнобе, а по случайно убиенному в пьяной драке собутыльнику. Как и цифра "+1" на большом пальце...

Ванькины шрамы напомнили бывшему зеку о желании свести всю эту хрень. Но кольщики только ржали:
– Донашивай. Скоро тебе будет всё равно.

Цыган быстро помылся, переоделся и направился в гастроном за маленькой. Завтра выходной. Не грех у телевизора опрокинуть пару стаканчиков под кильку с луком и ржаным...
***

Брат Ивана по телефону сказал, что не сможет забрать его из больницы. Поэтому домой пришлось ехать автобусом.

Месяц в травматологии отдалил остроту утраты прежней незамысловатой жизни, в которой все краски были чистыми, без примесей напрасных сомнений и глупых ожиданий. Там остался образ настоящего мужчины-кормильца. Готового добросовестно трудиться простым рабочим, содержать семью, оплачивать вуз дочери.

Первые впечатления за больничными стенами неожиданно вернули неприятные чувства. Какая-то старуха подскочила и уступила самое удобное место, рядом с водительской кабиной, где руку на помочи никто не сможет ненароком задеть. Видно было, что ей любопытно. Но, заметив холодный взгляд, проглотила готовые сорваться неуместные вопросы. Только спросила, не открыть ли бутылку с водой. Он отказался.

Сначала пристроил поудобнее культю, потом мысли скользнули на приятную тему(молодость оптимистична де-факто). Скоро будет дома. Ещё полгода на больничном. Времени хватит, чтобы всё утряслось-улеглось, чтобы привыкнуть к мысли об инвалидности... Впервые слова мамы про учёбу не показались пустыми.

Водитель слушал передачу про ветеранов. Трансляцию глушил шум двигателя. Долетали обрывки фраз. Геройский...низкий поклон... память. Над Мончегорском небо прорезал гул военного самолёта. Наверное, под настроение вспомнился один старый знакомый.

– Сколько времени с тех пор прошло? Больше десяти лет, никак, – удивился Иван.

Все, кроме него, звали Гугу Цыганом (с ударением на первый слог). Как тот сам напросился, когда вернулся из тюрьмы.

Ванька тогда, совсем ещё зелёный, до армии, работал на обогатительной фабрике сушильщиком вермикулитового концентрата. Там и познакомились.

Времени на разговоры вообще-то не было. Но старик к нему расположился и часть своего обеда как бы размышлял вслух. Хочешь – слушай, не хочешь – не слушай. Иван обычно молчал. Разговор обрывался, когда обед заканчивался. Получался такой неоцифрованный сериал.

Парень не мог сказать, интересно ли было. Но привычка считаться с возрастом не дала этим беседам прекратиться. Только Ванька в столовую – мужик уже тут как тут, с дежурным гуляшом с кашей в эмалированной миске и куском чёрного хлеба. В конце обеда приносил два стакана компота. Вроде как в знак благодарности...
Щурился, поблёскивал глазом из-под лохматой брови, кривил в усмешке щербатый рот под носом сливой, хрипло посмеивался и становилось видно, что на самом деле он ещё вовсе не старый.

В автобусе Ваня вспомнил Гугу. Из-за несчастного случая, происшедшего с ним, история знакомого по-новому отозвалась в душе.

Судьба этого рабочего не укладывалась на аллею звёзд. Но большая часть человечества, в знак солидарности, могли бы пролить на его могилу немного из гранёного стакана.
 
– А почему бы не намекнуть им?
Иван решил рассказать про дядьку и вернуть мужику должок.

В Кандалакшу родителей Гуги выселили из Закарпатчины после войны. Работать на руднике. Он и два младших брата закончили школу и остались на севере.

Когда пришло время, старшего, Семёна, забрали служить в ВВС, на аэродром под Мончегорском. Здесь дислоцировались истребители-перехватчики.

Новобранец водил "Змея Горыныча", колёсный трактор с газотурбинным двигателем, очищать посадочную полосу от мусора, наледи и спрессованного снега.
 
Капризная зима и "дед"-беспредельщик так замордовали бойца, что однажды тот проснулся в казарме без документов. Оказалось, уснул за рулём и трактор, сдавая назад, свернул нос заправленному топливом перехватчику СУ-15 с ракетами "воздух-воздух" на борту, готовому к взлёту.
 
На утреннем плацу перед выстроенным как на парад взводом командир (Бог, царь и отец родной для солдата) пожал ему руку и поздравил с первым сбитым самолётом.

Что случилось с сержантом, Семён не узнал, дослужил положенное и через месяц после дембеля поступил в школу прапорщиков, а после закончил и офицерское училище.

Афган не принял молодого лейтенанта. По пути к месту назначения их вертолёт был обстрелян и сбит. В живых после комы от осколочного ранения в глаз остался один. Военный госпиталь выдал бывшему комвзвода заключение об инвалидности.
 
Так неожиданно оборвалась патриотическая широкая дорога жизни Семёна Гуги и началась унылая стерня гражданина Цыгана.

В те времена неправедно покалеченные бывшие бойцы Афганской войны, попавшие в двойной капкан посттравматического синдрома и преступной политики государства, были брошены на произвол судьбы. Это позже они стали сбиваться в дикие стаи ветеранов, требовавших достойных денежных компенсаций, медико-психологического сопровождения, социальной реабилитации.

Гуга, как и большинство запутавшихся сынов Отечества, глушил непрошенную тоску и взрывы неконтролируемого гнева водкой. Пил по-чёрному. Закончилось это плохо – в пьяной драке закипела цыганская кровь, и он убил человека. Получил пять лет. А после поданной апелляции весы Фемиды качнулись в ненужную сторону – плюс год к сроку и строгий режим.

Тюрьма осталась с ним татуировками-памятками, горечью уставшей на дне стакана души и вросшей намертво кличкой – Цыган.

Он вернулся домой. Небольшой городок одинаково крепко помнил плохое и хорошее. Семёна взяли на фабрику возить на самосвале руду. Родственники свели с разведёнкой. Баба как баба. Но не сложилось у них. Может, потому, что не получилось детей. Кто знает? Помыкались и разбежались.

Ещё не старый мужчина остался один. От упрёков близких и чтобы с глаз долой, перебрался в ближний посёлок. Купил небольшой домик. Завёл хозяйство: огород, двух коз, кур, кота Сиплого. А спустя несколько лет – подержанную машину. Зимой возил в город молоко на продажу... Заботы смирили с судьбой.

Когда Ванька появился на фабрике, только отдел кадров знал, сколько Гуге лет. Сухощавый, волосы – соль с перцем, чёрные усы щёткой под унылым носом и скептично поджатые губы – тот избегал откровений, жил в тени своих мыслей и воспоминаний.

Оживал, когда совпадали их смены. Душа старого волка мягчела от прямодушия и юношеской уверенности пацана. Старался не особенно лезть на глаза, этим и обращал на себя внимание. Но мальцу до поры было по барабану...

Уже на подъезде к своему городу Иван вспомнил, как, отслужив год в армии, вернулся на фабрику и не застал там дядьку Семёна. Цыган умер от инфаркта на руле старенькой "Волги", как раз на пересечении улиц Свободы и Энтузиастов...

– Приехали!– крикнул пассажирам водитель.

– Спасибо, дядя Семён, - неожиданно для себя, вполголоса проговорил Иван, покидая автобус.