Стёкла. Плёнка. Стаи
Ночь.
Очень душно.
Ветер улетел по своим, понятным только ему, ветру, делам, и теперь чахлая зелень каменных джунглей угрюмо поднимала свои ветки с огрызками листьев, неуверенно и робко пытаясь уловить прохладу наступившей ночи. Внизу потрескивал остывающий асфальт.
Лебедь сидел на крыше, смотрел на звёзды и думал. Рабочий день давно закончился, и теперь Ночь постепенно раскрывала свои невесомые крылья, укрывая мир бескрайним одеялом неба с нарисованными на нём звёздами, она как заботливая мать пела миру мудрую древнюю колыбельную, подтыкала ему одеяло под бок, и мир, свернувшись в уютный тёплый комок, жмурился и постепенно погружался в сон.
Одно за другим гасли окна домов. Люди ложились в свои постели, обнимали подушки, закрывали глаза и перед тем, как упасть в счастливое беспамятство сна, некоторые из них слышали монотонную заунывную колыбельную Ночи, и те, кто слышали её, засыпали вдвойне крепче остальных, а сны их были о чём-то древнем, почти забытом ими, но всё равно знакомом и родном.
Лебедь не спал. Протянул руку, потрогал холодную сталь гитарных струн. Шелест перебора, серебристой птицей вспорхнула в небо простая минорная мелодия, и лебединая песня нежно и трепетно дотронулась до колыбельной, что напевала миру Ночь. Ночь склонила голову набок, прислушалась, потом вздохнула и пожала плечами. Мир вздрогнул во сне, но не проснулся, и теперь они уже вдвоём пели ему о нём самом же.
Мир – великий эгоист.
Он просто есть, и это всё, что ему нужно.
Лебедь едва заметно улыбнулся, нащупывая чуткими пальцами неподатливый септ на грифе, третья струна чуть звякнула, но ладонь всё помнила сама, плела и плела прихотливую вязь аккордов, и звуки один за другим вплетались в мелодию ночи, а слова не пелись, слова напевались, и выходило просто и убедительно.
Песня закончилась. Ночь тоже прерывисто вздохнула и замолчала. Вернулся Ветер, пролетел вдоль улицы, тронул листья деревьев, те благодарно качнули ветками, но Ветер взлетел выше, добрался до крыши и, остановившись рядом с Лебедем, тронул его за плечи. Лебедь вытянул руку, Ветер потрогал её крылом, потом снова толкнул в спину.
Ну что же ты? Вдохни полной грудью прохладный ночной воздух, смотри – вот мои крылья… а твои где?
Лебедь покосился на свои плечи. Жалкие огрызки, на таких и пяти секунд не продержаться.
Не отросли ещё.
Сломаны крылья у Лебедя, не болят уже почти, да вот только перья пухом тополиным разлетелись по миру, а между лопаток болит всё время, там новые крылья режутся, да когда только вырастут да окрепнут – никто не знает. Осталась лишь надежда, как птица в клетке, так же сидит и в небо смотрит, нахохлившись… поёт редко-редко, больше молчит. И не ест ничего почти.
Ветер понимающе вздыхает. Лебедь поднимается на ноги, раскидывает рук в стороны и распрямляет плечи. Ветер крутится рядом, поддерживает под локти, но крыльев нет, а без них мало что можно, и Лебедь снова опускается на нагретую за день крышу.
Видишь?
Ветер вздыхает, гладит плечи, ласково треплет длинные волосы…
Вижу.
Всё получится когда-нибудь. Потом, не сейчас… Пока что нужно немного подождать.
Лебедь снова вздыхает.
Конечно получится. Будем ждать столько, сколько нужно. Дождаться бы ещё…
Ветру пора уходить. Он прощается, проводит крылом по щеке, сдувает со лба непослушную чёлку, Лебедь щурит зелёные глаза, шепчет еле слышно: «Найди её… ты же знаешь… Скажи ей, что я жду»…
Ветер знает.
Он уходит, как всегда молча, он просто не умеет говорить кивать головой, но этого и не нужно. Они так давно знакомы, что им не нужны слова. Лебедь долго смотри Ветру вслед. А тот летит, скользя между упругими потоками воздуха, то припадая к самой земле, поднимая столбики сухой пыли, то, наоборот, влетая к белым ватным облакам, что уже красит пурпуром восходящее солнце, и когда внизу мелькнут другие каменные джунгли, Ветер найдёт самый высокий дом, влетит в приоткрытое окно и невесомым прозрачным крылом дотронется до щеки точно такой же Птицы, смахнет с её ресниц слезы и не скажет, не прошепчет, а просто выдохнет: "Он помнит…"
Птица улыбнётся, робко и несмело, выйдёт на балкон, а рассвет уже вовсю плавит крыши домов, и у Птицы не будет слёз, будет только тяжесть в груди да светлая-светлая тоска. Через много сотен километров потянется она сердцем, чтобы почувствовать и услышать, и, почуяв в ответ прикосновение, улыбнётся снова.
Догорает рассвет. Начинается новый день, воздух снова разогревается и пыль скрипит на зубах.
Лебедь на крыше прижмётся щекой к стене… скребут ногти по камню…
«Где ты?... Как ты?»…
Свидетельство о публикации №220091800963