Сумасшедшие

   

Могилевчане

Наши городские. «В дурачке, который ходит у нас по улице, больше времени - эпохи, чем в каком-нибудь министре» - В. Шукшин. Правильно!   
    Они в каждом городе, они естественное достояние. И я бы добавил – в каждом уважающем себя городе.
    Такие люди становятся заметны, как правило, весной или осенью, когда у шизофреников начинается обострение, а у политиков — выборы. К тому же, весной растет всякая травушка-муравушка, а осенью природа отдыхает. А на городских сумасшедших и на политиках природа отдыхает втройне. Вот и вылазят они из своих скромных закутков, повинуясь каким-то неведомым инстинктам. И тянутся к нормальным людям, прибиваются в их стаи и начинают «толкать» свои сумасшедшие идеи, которые интересны только им самим или другим сумасшедшим и политикам.
     Несмотря на свой, зачастую буйный, нрав, городские сумасшедшие,     в     отличие     от     политиков, совершенно безобидны. Как правило, это сломанные жизнью люди, которые не нужны никому кроме самих себя. Их оставили близкие и подруги, от них отвернулись коллеги и друзья. Да и с работой – задница, плюс разбитая семья.  Выползают, порой в поисках хоть какого-то внимания людей, пускай даже таких же малахольных, как они сами.


     «…было   два   сумасшедших,  Виля  Птица  и   девушка  по   фамилии   Штейман.  Бедная  девушка бегала по  улицам   и  бросала  камни,   всегда спрашивала -  Алэ   ты  ще   живэш,    щоб  ваши  мамы – курвы  сдохлы! -  и  ещё  кричала,  що   наши  прыйдуть.      
     Виля   свихнулся   из-за    большого   ума,  много   читал,  как  видно   его   мозг   не   был  рассчитан  на   такую   нагрузку.  Он  был  повёрнут  на  футболе  и  всегда спрашивал -    смотрели  ли  футбол   Динамо -  Киев  и рассказывал, что  он  играет   за  сборную  Бразилии, красит  волосы  в  зелёный   цвет  и  мячом   сбивает  штангу. 
     …бедная   Штейман,  как  видно,  во  время  войны  находилась,  как  и  я,  в  гетто, и  ещё,  возможно,  в лагере  смерти   в  Печоре   и  там  была   убита  её мама.
     …Нашим   соседом   был     человек  изготовляющий верёвки,    постромки   и   всё,  что   имело    отношение   к гужевому  транспорту,  свои   изделия  он  продавал  на могилёвском   базаре,  а  покупателей   он привлекал  тем, что   громко   кричал -   Купуйтэ,  купуйтэ,  хто   Шмилку   мынае,  той  щастя  нэ   мае!
     …помню,  как   в  Могилёве   проходили  похороны  украинцев,   зрелище  это  было  впечатляющим  и  красочным,   впереди  процессии   шли   священники,  размахивали  кадилами,  читали   молитвы,  а  за  ними  развевались   хоругви.   Многие    священники  владели  ивритом  и  языком  идыш.  На   улице  Ставиская,  где потом   был   магазин  Берёзка, был   маленький   домик, где  жила  женщина  по  имени  Хася.   Она   тайно содержала  небольшое    кафе,  где   подавали  очень вкусную   еду.  Во время прохождения похоронной процессии мимо ее дома она выходила на тротуар, а священники ей говорили во время молитвы, чтобы она приготовила им обед» 

                -  В. Кофман (Спивак), Ашдод, Израиль


     Со мной во дворе жил мальчик. Для Могилева, фамилия у него была очень «редкая» - Кац. После полета Гагарина в 1961 году он начал очень сильно  расстраиваться, что у него фамилия не Кацманавт. Мы считали его неполноценным.
    Чуть выше по улице жил глухонемой. Часто разговаривал со своей собакой. Жестами. Громко и с выражением. Собака отвечала. Жутковато было слушать.
     На углу двух Озаринецких тупиков – дом, старая еврейка тетя Хая и огромная надгробная плита у нее под окном,  приготовленная на собственные похороны. Мы знали об этом, дразнились, а она вертела из окна нам дули. Особым шиком было сыграть на этой плите в карты. Тоже казалась нам бабкой не в себе.
     Вспоминаю еще двух старушек. Они были явно из «бывших». Первая  мне  попалась  на базаре. Вернее, попался   я.  Она  вдруг  подошла  и  спросила,  что  со мной случилось.   Потом я увидел ее в парке с подругой. Они гуляли под ручку  и  разительно  отличались от общего праздного  населения.  Зонтики, сумочки, перчатки, выражение лиц, чистая достойная бедность. Донашивали что-то, но очень хорошо, и даже как-то по-иностранному, выглядели. Жили где-то возле базара, в еврейском «шанхае». Мама рассказала мне, что мужей их в свое время посадили и расстреляли, а они, помыкавшись по ссылкам и психушкам, осели в Могилеве. Состояли на учете и имели репутацию сумасшедших. Я интересовался, они не возражали. Им было приятно, что кому-то из молодых интересно за ихнюю жизнь. Хотя с охотой  вспоминали именно о дореволюционной жизни. О советской особо рассказывать было нечего, - аресты, допросы, лагеря, поселения, - чего там вспоминать?! Веселого мало.
      Самый знаменитый могилевский сумасшедший – Виля Птица. Почему «птица», - не знаю. Скорее всего, либо из-за своей фамилии – Воронов, либо по причине своего молниеносного перемещения по городу, - работал в кинотеатре разносчиком афиш. Был, в общем, безобиден. Не обижался даже, когда добрые зрители настойчиво обзывали его словом, которое значилось на анонсе очередного фильма, - «Белая птица с черной отметиной». Или, например, «Идиот» Лишь  однажды пришел в бешенство и начал крушить афишу, когда его, Птицу, нарекли журавлем, - в руках у него было объявление «Летят журавли» Хотя обозвавший не желал обидеть, просто хотел скаламбурить, имея в виду Вилину скорость, оперативность.
       Сема Этингер. Стоило дольше задержать на нем взгляд, он подходил и начинал задавать вопросы – Зачем светло? А ночью где? Почему – вода? Куда – мы?  Может не в точности такие, но по сути – да. Это был могилевский Диоген, бродивший с фонарем среди бела дня в тщетных попытках найти человека. А может даже Сократ, задающий простые великие вопросы и заставляющий нас  думать, рожать мысль.
     В доме, в котором когда-то жил сумасшедший Сема теперь размещается могилевская синагога.   
     И наконец, мой сосед Филя Утюг, который, как мне теперь сдается, был умнее всех нас, вместе взятых, изводивших его жестокими насмешками, - мы ведь были в возрасте, который не знает жалости.
         У него был такой взгляд… В детстве ему на голову упал утюг. Утюги были раньше – не чета нынешним.      Кусок  раскаленного  чугуна. Хорошо, не открылся, - был полон углей. Нет, Филя не был культовой фигурой, пророком какими часто бывают городские безумцы. Но однажды, заглянув ему в лицо, я наткнулся на ТО, что мне потом мешало принимать участие в его травле. Было что-то извиняющееся  в измученных глазах Фили и, в то же время, извиняющее. Он почуял мою оторопь, иногда останавливался у ворот нашего домика в Озаринецком тупике. Жили они с матерью небогато. Однажды услышал, как она его инструктирует, – "В магазине возьмешь это и вот это и сразу уходи, только не беги, я буду ждать за углом". Расчет был прост – что взять с дурака? Ну, поймают, ну, отнимут. Но ведь не убьют? Даже бить не станут! Не рассчитала. Побили. Филя не плакал, только внимательно смотрел.

     P. S.  Они, наверное, есть и сейчас. Юродивые? Безумцы? Обманщики? Боги? Убогие? Как знать? Кому дано?!
       А вот придурков стало в разы больше. У многих, так называемых здоровых, с детства засел в мозгах чугунный утюг, и они до сих пор применяют его в качестве эталона  разумного, доброго, прекрасного, вечного. Такая данность. Хуже того, они и детям своим эти утюги в мозг вживляют.
     Не тех людей назвали инвалидами и сумасшедшими.
Безумец куда понятнее дурака.      

- «ГОРОД-ПРИЗРАК»