Без тормозов

   "Привезенный ставропольцами хамон (сыровяленый свиной окорок) украли с выставки в Госдуме."
* * *
   "Посетители парка «Зарядье» (Москва) уничтожили или унесли около 10 тысяч растений."
* * *
    "В Крыму после аварии фуры растащили 10 тонн мороженых кур."
* * *
     У магазина "Северный" на пр. Победы скоммуниздили единственную в Череповце выставленную на улицу табуретку. Теперь продащицам в перерыв и посидеть негде!
(Из  газет)
               
                * * *
     Солнце било в глаза. Спать дальше - невозможно, тем более, как будто, кто-то резко ткнул Агея в бок и сказал: "Мужик, кончай ночевать, тебя ждут поганые дела!"
     Он кое-как встал, выпрямился, отряхнулся, как курица, после порханья в пыли, вышел на крыльцо посмотреть на мир.
     Над Казнокурьевом - безоблачное небо.
     Солнце нехотя вставало над Хватовской рощей. Большое солнце, ещё не разогревшееся, розовое, как новорождённое дитё.
     Земляк Дмитрий Хватов  несколько лет собирал саженцы со всей округи и садил их возле своего дома. Роща вымахала будь здорОв! Одни говорили: какая красотища! А другие ворчали: теперь из-за этой самой рощи  солнце видим по утрам  намного позже. Вот так всегда: один видит только грязную лужу, а другой в этой же  луже видит солнце.
     Речка Подлесная опоясывала село, как кушак квашню с тестом , - почти на 360 градусов. Реку, которая была немного ближе к жилью, называли Этой, а, которая подалее - Той.  Ребятишки и бегали купаться то на Эту, то на Ту.
     За рекой - железная дорога, откуда слышался стук колёс поездов из Вологды в Петербург и обратно.
     А ещё дальше - трубы городских фабрик. Дым из них шёл столбом высоко к небесам, и только там подхватывался верховым ветром.
     Не жизнь, а земной рай, если бы не одно "но"!
     "То, что погано во рту и в голове, - понятно, это всё - после ВЧЕРАШНЕГО, что легко поправимо, - думал Агей, - но почему на душе-то погано? И что такое душа? Не известно, что такое, и где она находится, а вот болит, и всё - тебе. Ноет и ноет душа! Надо сходить проведать свой магазин, всё ли там ладно? После ВЧЕРАШНЕГО!"
     Хозяйствовала до сих пор в магазине жена Агея - Лидюшка, как её все называли. Но та уехала в город, в больницу. на сохранение ребёнка, - дело непростое, длительное. Магазин оставила на мужа, наказывала ему, мол, чтобы очень-то не хорохорился,  а то готов снять свою последнюю рубаху и отдать нуждающемуся.
     Тогда была пятница. Агей знал, что у мужиков денег нет: зарплату давно не давали, с пенсиями - тоже перебои. А друзья? - вот они, возле крыльца. Хотят мужики, хотят расслабухи. Решил и сам в конце недели расслабиться, и друзей угостить в долг. Взял пару бутылок, несколько сырков "Дружба", пару банок кильки в томате. И расположились они на берегу Подлесной, на лужке. Красота-то какая: ласковое солнышко, шёлковая травка, вдали - мужики на лодках удочками рыбу ловят. Агей растаял от такой красоты. А "друзья" - тем более до задницы рады.
     - Первая колом! - сказал один.
     Перерыв был небольшим:
     - Вторая - соколом!
     Пауза тоже была недолгой:
     - Третья - мелкой пташечкой!
     И после этого мужики коллективно и оживлённо задумались: как обычно, -  не хватило!
     Агей высоко поднял руку и резко её опустил:
     - Да, и хусним, пей, гуляй, - однова живём! - и при этом подал ключ от магазина скорому на ногу Ковке-Пятнице, предупредив, чтобы он там не фордыбачил и закрыл магазин. как следует, а то ключ провёртывается, - бородка сносилась. Надо бы новый ключ заказать, да как-то всё руки не доходят.
     Ковка пришёл в магазин, подивился тому, как много здесь всего: сколько ящиков со спиртным! Он нашёл водку, взял одну бутылку, потом ещё пару сунул в карманы штанов: тут столько много, что маленько взять от многого - почти не заметно будет. На крыльце две бутылки он пристроил под лавочку, в уголочек, чтобы потом захватить с собой.. Закрыл магазин и пошёл на лужайку к реке, где сидели мужики.
     Агей, принимая ключ, спросил:
     - Ты чередом хоть закрыл магазин?
     - Да, чередом, чередом, череднее - некуда!
     В то же время возле магазина ребятня играла в войнушку.
     Кто-то кричал:
     - В атаку на магазин! Серый, вперёд!
     Серёжка чево-то затормозил.
     Тогда кричали:
     - Дюшу надо послать на разведку.
     Андрюшка был не из робких, бросился в разведку. Поднявшись на крыльцо, он обнаружил, что замок на дверях магазина на соплях висит, просто так, снимай его и заходи внутрь. Он  зашёл и удивился, что на прилавке столько всяких разных конфет! А взять хотя бы одну - чево-то и боязно. Протянет руку к конфетам и отдёрнет, протянет - и отдёрнет.
     В детском садике не учили воровать, в школе не учили. Родители всегда говорили "не брать чужого", а бабушка так та по рукам била, когда замахнёшься не на своё, приговаривая:
     - А в Африке, где гориллы да злые крокодилы, вообще за воровство руки отрубали.
     -  Как это?
     - Да просто. Клали руку на чурбак, секирой - бац, и рука возле чурбака уже валялась.
     - Б-р-р-р! Страшно.
     - И поделом - не воруй!
     Несмотря ни на какие страшилки, ребятишки залезали в сивонинский сад, рвали кислые, глаз вырви, яблоки. При угрозе сыпались с яблоней, как стая воробьёв, и - дай, Бог, ноги из сада. Ходили и на совхозное гороховое поле, набивали стручками полные карманы, запихивали стручки в рубашки. Сторожем был инвалид на деревянном протезе. Конечно, он не мог догнать похитителей, зато у него была берданка, заряженная солью. Так что у многих  ребятишек были просолённые задницы.
     Со временем, во взрослой жизни всё это представлялось как шуточные забавы, приправленные романтическим, даже героическим сиропом. И подобные рассказы воспринимались с восторгом: "Ничё себе!"
     Сейчас ни мамки, ни папки, ни бабки нет, которые могли бы оговорить, а вот непонятное для детской души чувство боязни было!
     А, тут такое искушение! Любопытство, возможная безнаказанность, - не поймают за руку. Может, чуть-чуть попробовать. никто же не увидит?
     Андрюшка огляделся, подбежал к окну, - никого, кроме ребят, на улице не видно.
     Присутствие ребят придало силы и наглости. Один ребёнок - почти ангел, с ним можно о чём-то договориться, в чём-то его убедить, предостеречь от чего-то. А три парнишки - это уже смесь молотова, взрывчатое вещество. Такая поддержка была рядышком.
     И пошло-поехало...
     - Робя, ша-а-а! Сюда, кажись, цЕкало идёт . Так в селе называли Нюшку Шаматрину за то, что она "ч" произносила как "ц",- "Утром цяй, в обед цяёк, вечером цяище", или "Цяю, цяю накацяю, кофею нагрохаю".
     Та подошла и сразу начала ругаться:
     - Цево это тут, робята, делаете, и поцему магазин открыт?
     - Это не мы, он до нас был открыт.
     - А кто открыл?
     - Мы не знаем, нас тут не было.
     - Сецяс схожу к Агею, он придёт и надерёт вас.
     - Не придёт и не надерёт.
     - Поцему?
     - Потому что Агей пьяный, - с мужиками на бережке пировали. И он ушёл  домой спать.
     Прогнав парнишек, она любопытства ради зашла в магазин, посмотреть, как да что. Ей как раз требовался чай, дома - ни шаминки: с утра не успела купить, а тут такая оказия, - чай со слоном на полке лежит себе  полёживает. Она машинально взяла и положила одну осьмушку чая в карман.
     Выйдя на крыльцо, Нюшка повесила замок, пыталась закрыть его, да где уж там, - без ключа-то!
* * *
     Пришёл это Агей к магазину и застал неприятную картину: замок лежит на полу с одной стороны, железная накидка - с другой, дверь приоткрыта. Обошёл вокруг магазина, даже залез по приставной лестнице на крышу. Всё было, как было: никаких следов варварских действий не увидел. А в самом магазине предстал маленький содом: рассыпанный песок, соль, разбросанные конфеты, спички, опустошённые ящики с вином и напитками...
     Грабёж, разбой? Так ни угроз, ни вооружённого нападения не было. Ничего не порушено. Конкурентов, супротивников по торговле у Агея не было. Приезжие? Да, какой дурак за десятки вёрст поедет грабить сельскую лавку, торгующую обыденными продовольственными и хозяйственными товарами? Тогда кто же похозяйничал в магазине?
     Заявлять ли о воровстве в полицию? Это ж позорить всё село, всех людей, которые были почти по родне? Конечно, многие земляки за чужую соломинку никогда не запнутся, а другие, немногие, можно допустить, - не пройдут мимо, не поленятся нагнуться, чтобы поднять ту соломинку, - в хозяйстве всё пригодится!
     Так ведь магазин-то был незапертый: заходи, кто хошь, бери, что хошь! Это ж такое искушение!
     А кто же змей-искуситель? Кто дал ключ безответственному собутыльнику? Кто в конце концов оставил магазин открытым? Все ниточки змея-искусителя тянулись к кому? Да, к Агею эти ниточки-то и тянулись!
     Так писать ли заявление, прости господи, в эту самую милицию/полицию? Мол, я, Агей Тараканов, обокрал свой магазин, казните меня или помилуйте! Смех один! Смех сквозь слёзы. На этом Агей и закончил свои размышления.
     Потом он вырвал несколько листков из амбарной книги, разорвал их пополам и на каждом листке жёстко, но с юмором написал: "Земляки! Все всё верните. Если не вернёте, то обещаю, что будет, как в Одессе в сорок шестом...!"
    Агей по-молодогвардейски расклеил листовки на двери магазина, на  контору леспромхоза, на сельсовет, на клуб.
    А потом решил пройтись по некоторым домам односельчан, пораспрашивать их: как да что, кто что знает? 
    Возле дома Самохваловых девчушка каталась на новеньком трёхколёсном велосипеде.
     - Маришка, ещё не научилась гонять на велике?
     - Научусь, дядя Агей.
     - Научишься, научишься. Отец купил?
     - Не-а, папка сказал, что дядя Серёжа  из города привёз мне в подарок.
     - А мати-то дома?
     - Дома, дома, пироги пекчёт.
     Вход в веранду в частном доме сделан по-современному: можно входить в полный рост, не стукнешься головой. А вот вход в избу сделан мудро: всегда приходится наклоняться, то есть, хочешь не хочешь, а в избу  входить следует сразу уважительно, с поклоном.
     Агей и не стукнулся, и поклонился:
     - Ночевали здорово, здравствуйте!
     Шура, хозяйка дома, ответствовала:
     - Здравствуйте, здравствуйте, проходите, хвастайте!
     - Да, хвастать-то вроде бы и нечем. Хотел спросить, Сергей приезжал, а ко мне чего-то не зашёл, давно друга сердешнего не видел?
     - Какой Сергей?
     - Какой, какой, будто не знаешь? Твой деверь!
     - Агей, ты что спятил? Они, как прошлым летом с моим Никитой поспорили да потом распазгались, так тогда он и сказал, что к нам больше - ни ногой. Главное - приезжал! Кто такое мог сморозить?
     Агей не назвал того, кто  сморозил, но задумался, откуда тогда взялся велосипед. Он хороший, дорогой, такой же долго стоял в магазине. Люди смотрели, ахали, приценивались, но брать не осмеливались.
     Жена Василия Королёва в соседнем доме предложила грохнуть грамм сто для поправки здоровья, от чего Агей и не отказался, потом же рассказала про своего благоверного:
     - Вчера гляжу в окошко. - мой муженёк еле-еле шарашится, - ногами,  будто циркулем, окружности описывает, - колени не гнутся. Ну, думаю, в уборную не успел. А он пришёл в избу и из каждого кармана по поллитре достал, полдюжины бутылок набралось. Где уж ногам сгибаться! Выставил все на стол. Где взял, спрашиваю, я тебе денег сегодня не давала? А он говорит, что аванс в леспромхозе выдали водкой.
     Далее по дороге Агей встретил Витьку Тарелкина, отчаянного матерщинника, но в остальном человека положительного, хорошего, искреннего:
     - Агей, никак ты выпимши с самого с ранья?
     - Да, вот зашёл к Королёвым, угостили.
     - Богатенькие буратины!
     -Какое богатенькие? Василий сказал, что зарплату в леспромхозе выдали водкой.
     - А. пусть, он не звездит, мать его зА ногу, в рот ему кило печенья, я-то знаю, что такого не было, чтобы зарплату да водкой выдавали!
     - Почему бы и не поверить?
     - Надо верить, но не всем, Королёву не верь: с три короба наврёт - дорого не возьмёт, гидрат твою перекись марганца. Не верь!  Он ещё тот жук навозный!
     В следующем дому, куда заглянул Агей, Валька Сивонин сидел за столом и читал толстенную книгу "История государства российского" Карамзина.
     - Да, в траве нашёл недалеко от магазина: вон видишь обложка зеленью измазалась. пацанята, наверно, спёрли, а дотащить до дому не могли или не захотели. Бросили. Так ведь пять фунтов весит, на безмене проверял, - в аккурат пять фунтов. Несколько месяцев у Лидюшки на прилавке стояла этакая глыба, никто не осмеливался брать, поди-ко тыщи две стоит? Кому по карману?
     Агей удивился тому, что писателей, историков вот так просто можно оценить: взвесил на безмене, - и вся недолга. Пять фунтов, - и весь историк, писатель. Наверно, Толстой, поболее, затянет, - о пуде пойдёт речь. А уж о Ленине и говорить нечего с его 45-ю томами сочинений!
     - Смотрю, у тебя на полке даже  "Прощай, оружие" стоит!
     - Да, приобрёл в городе.
     - У меня точно такой же томик был.
     - В городе, на барахолке купил! - утвердительно повторил Валька.
     Агей взял книгу, открыл её и увидел экслибрис "Из книг Агея Тараканова". Когда взял с полки "Фараона" с тем же книжным знаком, Валька без тени смущения сказал:
     - Так, может быть, ты и предложил их на книжный развал?
     - Бог с тобой! Ни в какие времена я не продал бы Хемингуэя и Пруса! Ни за какие коврижки!
     - Тогда бери, значит, твои. И "Историю" бери, я её в траве нашёл, взял почитать.
     Агей понял, что между ним и Валькой Сивониным теперь будет пролегать след пробежавшей чёрной кошки.
* * *
    Той порой возле магазина собрались люди, получилось что-то вроде сельского схода.
     Люди ждали, когда привезут хлеб. Кто сидел на скамейке, кто на ступеньках крыльца, кто стоял, а кто и сидел на траве.
     На таких сходах не бывает ни председателя, ни ведущего, многие хотят высказаться, - кто во что горазд, иногда совсем невпопад, перескакивая с пятого на десятое, перебивая друг друга. И матерок нет-нет да между словами проскальзывал. Ну, прям, как иные передачи на телевидении!
     И начинались сходы совершенно неожиданно. Вот и в этот раз Тихон Ветров вышел на лужайку, повернулся несколько раз, как на показе мод и с  гордостью заявил:
     - Никто и не заметил, а у меня новые сапоги! Ещё и ВЫКЛИ  будут. Воо!
     - Ну, Тихон, ты даёшь, в селе такое сотворилось, а он хвастается своими сапогами! Сказанул так сказанул, как в лужу пёрнул.
     "Ни к селу ни к городу!" - посчитали многие.
     Несмотря на недоумение собравшихся, кто-то заинтересовался одной вещью:
     - А что такое ВЫКЛИ?
     - Кто бы знал, - ответил Тихон, - подал мне Вася Колокольников готовые сапоги, а несколько больших обрезков отличной кожи спрятал куда подальше, сказав, что это, мол, на выкли.
      - Ох, и простой же ты, Тихон, он сказал не на выкли, а навыкли, то есть привыкли, привыкли, хоть маленькую малость, да взять того, что им не принадлежит. Так что показ мод от Ветрова  относится и к селу и к городу, и может служить, если хотите, вступлением к сегодняшнему разговору.
      Среди сидящих на сходе была и Павла Воробьёва, за глаза её называли прокурором, она могла ответить на любой вопрос, как будто готовилась к ответу всю жизнь. К ней прислушивались и её выводы брали за правило.
     Кто-то заявил, что это простое воровство. Слово-то какое! Очень обидное. Не подходит для нас, где все про всех всё знают.
     Воры могут быть где-то там, далеко, только не у нас в Казнакурьеве. У нас свои у своих не воруют, - это большой грех. А чужим ворам достаётся по полной. Нынешней весной братья Шаершовы поставили сети на Подлесной, а мужик с другого берега, из Канского, осмотрел их. Братья подловили его, схватили за руку, заставили есть сырую щуку, затем несколько раз окунали мордой в воду, пока не захлебнётся, и закончили тем, что избили вёслами беднягу до полусмерти.
     - Всё это верно, верно, бей чужих, чтоб свои боялись.
     А разве свои боятся? Спилить дерево в лесу без разрешения, утащить дощечку из леспромхоза, застопорить электрический счётчик, чтобы меньше платить за свет, придумать какие-то "выкли", подоить по ошибке чужую корову! Какие всё мелочи, какие пустяки! Никто ничего не боится, каждый - под себя гребёт, это курица от себя гребёт, а человек - к себе.;
     Многие объясняли очень просто: Да, не крадут люди, а возвращают то, что у них украло государство, предприятия, чёртовы бизнесмены, авошные соседи и знакомые.
     Слова "воровство" тщательно избегали. "Вор" - самое ненавистное слово. В последнее время стали мелких воришек называть несунами, покрупнее, - спекулянтов, фарцовщиков, - предпринимателями, ещё крупнее - топ-менеджерами, а самых крупных, жирных, масляных - олигархами. Но не ворами!
     Паша Кумарь, местный знаток, который читал энциклопедии и словари от корки до корки, - подряд все статьи - по химии, ядерной физике, об инфузории-туфельке, о происхождении человека, о ямбе и хорее, .... Так вот этот всезнайка сказал:
     - Воровство было всегда. Россия на ворах держится! И будет держаться, как ни прискорбно.
     Говорят, Пётр Первый приказывал графу Меньшикову:
     "Всех воров  сажать на кол!"
     "Герр Питер, а с кем же ты останешься?"
     Сейчас можно и нынешнего главу государства о том же самом спросить, он на такие вопросы не ответит, потому что в России  на подобную хирургическую. патриотическую акцию кольев не хватит да и политической воли на такие действия нет, и в ближайшее время эта воля не предвидится.
     Но вот и Павла Воробьёва начала свою непростую речь:      
    - Чудище тучное, гнусное, огромное!
    - Павла Иринарховна, уж больно Вы мудрёно объясняете, нельзя ли попросту, по-народному.
    - Объясняю для неслушающих, неслышащих и непонятливых. Воровство - многолико, воруют всё: людей, лошадей, вещи, товары, всё, что плохо лежит и не приколочено. Что приколочено, отрывают и тоже крадут. Крадут мысли, идеи, даже пространство и время.
     - А время-то как можно украсть?
     - Растолковываю! Мы вот сидим здесь, базарим чёрт-те знает о чём, а хлеб-то не везут, когда дома - дел по горло. Пекарь-разгильдяй проспал, тесто позже замесил. Шофёр не мог завести машину, потому что не подготовил её заранее. По дороге застрял в канаве, - дорожники не сделали вовремя подсыпку, грейдером не прошлись, да и продавца что-то не видно, где он шляется? Украли, значит, наше время. Безвозвратно украли.
     - Не надо обострять ситуацию, - предостерёг шофёр Карл Данилович, - да, не было никакого воровства! Некоторые взяли что-то без осознания, что творят, не думая ни о чём плохом. Это же можно и простить! С кем не бывает?
     На что Павла Воробьёва остро отреагировала:
     - Во всех нас заложен код, который великий философ Кант назвал категорическим императивом. Этот императив  - предписание, имеющее силу  закона человеческого поведения. Причём, независимо от пола и возраста, - то ли он дитё, то ли убелённый старец.
     Вот, например, ребёнок не ломал ещё игрушек, хочет сломать первую игрушку, он смотрит на родителей, на их реакцию. Значит, что-то его изначально сдерживало.
     С чем сразу согласилась Густя Копейкина, ветеринар из подсобного хозяйства:
     - Ничего я не поняла про канту, про кота и про амператив, но, что удивительно, мой щенок немецкой овчарки впервые собрался заскочить на диван, положил лапы и смотрит на меня. Животина, а внутри чувствует, что делать-то этого нельзя.
     Кто-то предположил:
     - А, может, это была провокация? Посмотреть, как кто себя поведёт и чем он дышит? Но ведь это бесчеловечно? Что, обязательно нужна война, чтобы узнать, кто трус, кто власовец, кто станет полицаем, а кто станет истинным патриотом, героем, положившим свой живот на алтарь Отечества?
     - А, я вот что, женщины, думаю, - осторожно, очень мягко вступила в спор Анна Францевна, жена Карла Даниловича, - никакое это не воровство, а простая растащилкова или коммунизм в Казнакурьеве: бери, что хочешь, тащи, сколько можешь утащить. И по способностям тебе, и по потребностям!
     О коммунизме предложение отвергли напрочь, как явное издевательство над светлой идеей - построить справедливое общество, - это извечная мечта, но  как и всякой мечте, ей не суждено сбыться.
     - Как и мечте о справедливости, которой никогда не было, нет и никогда не будет, - решительно добавил Паша Кумарь, - один считает несправедливым, что у него суп жидкий, другой считает несправедливым, что у него жемчуг мелкий. И у обоих - своя правда! Так что мечта -  очень высокая категория. Это вам не семечки! А хотите я вам анекдот про мечту расскажу?
     - Ну. и расскажи!
     - Баба мечтала о крутой стиральной машине. Муж расстарался и купил, загрузил бельё, включил. Жена в то время уселась на порог и горько зарыдала: "Теперь у меня нет мечты! А-а-а-а!"
     Между тем сельский сход пришёл к выводу, что это была обычная растащиловка! Без шума и пыли, без выстрелов-поножовщины, без драки, - тихо, по-соседски, по-свойски, по-домашнему.
     В связи с чем возникла куча вопросов, на которые участники схода хотели бы получить ответы: кто что видел и слышал о происшедшем?
     Один говорил, что был в лесу на делянке, дрова на зиму заготовлял, другой корову к быку водил, третий на огороде пахал, четвёртый баню топил, гостей ждал.
     В общем получалось, что никто никого не видел и ничего не слышал, что произошло.
     - Нет, почему же никто, никого и ничего? - возмутилась Густя Копейкина, - я, например, видела, как мужики из Грибцова приезжали к магазину на тракторе "Беларусь", затоварились и поехали обратно довольные и во весь рот улыбавщиеся. А вы - никто и ничего? - продолжала она, - когда ко мне по вечерам Ванька Вагановский приезжает, так все, - от мала до велика, - все и всё знают, а тут о таком воровстве никто и ничего? Что-то с памятью нашей стало. Вернее-то с совестью?
     - Августа, ты бы полегче на поворотах-то! Сразу и с козырей пошла, - с совестью, понимаете ли, не всё ладно!
     - С совестью-то у нас всё ладно, а вот без совести беда, - вступила в разговор жена директора леспромхоза Наталья Андреевна.
     Про неё всякое рассказывали, что, хоть у неё дом и полная чаша, но любила в магазинах что-нибудь взять просто так, походя, - за два оглядка, говорят, болезнь есть такая, - клептоманией называется.
     И та серьёзно ответила:
     - Когда каждый имеет свободный доступ к товарам, не интересно, флёра нет. Вот, в городе, когда на каждом шагу охранники в крупном магазине, когда в каждом углу стоят видеокамеры и продавцы-консультанты на стрёме, вот - да!. Не украсть, а незаметно, интеллигентно взять и не заплатить за товар,  это ж - риск, авантюра, азарт, а какой кайф, некоторые оттого даже оргазм испытывают, чего неискушённому трудно понять!
     "А чего Агей-то угрожает всем? - Будет как в Одессе в 46-м?" - такой вопрос висел в воздухе.
     - Да, тогда маршал Жуков там устроил шухер всяким ворам и бандюгам. Потом и у самого оказалось рыльце в пушку. Сколько трофейного имущества из Германии вывёз!
     - Так он в Одессе боролся с ворами и бандитами! Мы что воры и бандиты?
     - Нет, мы все чистые. лёгкие и пушистые, дунь в жопу, - полетим!
     Мужики в селе такие, что ни кошку, ни муму какого утопить,  ни петуху голову отрубить, не говоря уж о коровах, овцах, свиньях. Формально не могли.
     Это ж  понятно, что люди держат животину не только для сюсюканья, увлечения. Не только, но, чтобы откормить скотину, а потом пустить на прокорм себя и семьи. И не имеет  значения: он сам порешит живую душу или за деньги, или за бартер поручит другому сделать это, изначально он обрекает себя на то, что когда-то он сам должен стать или палачом, или пособником, сообшником.
     Такое положение. безусловно, накладывало отпечаток на поведение человека: на его мысли, нрав, характер, поступки по отношению к другим. То есть ожесточает его, делает  равнодушным к чужой беде, привыкшим, несострадательным, на что Паша Кумарь в оправдание бы сказал: "На каждый чих не наздравствуешься. Живя у погоста, каждого не оплачешь".
     А какое сострадание к животным может быть, например, у мясника? Никакого! Но его профессия имела такое же право на существование, как и прочие: кузнец, тракторист, счетовод, шофёр, конюх, пастух, лесоруб, говновоз...
     Звали в селе этого человека не по имени и отчеству, а по прозвищу - Коновал.
     И Коновал высказался:
     - Воровство оно было и при пожаре, при наводнении, при разных других бедствиях и даже в войну, хоть в гражданскую, хоть в отечественную. Вот, например, ты, Гурь Иваныч, как победитель в войне, сколько добра привёз? По рассказам сельчан, что ты привёз швейную машинку "Зингер", дамский велосипед, никогда невиданный в здешних местах граммофон и мешок карманных фонариков"?  Скольких немецких вдов ты сделал ещё вдовее, скольких сирот сделал ещё сиротее?
     - Ишь, как далеко замахнулся! - взъерепенился Ковка-Пятница. - Чего ты сразу на старика навалился, на ветерана, на воина? - Ещё с древних времён было заведено правило - давать  победителям несколько дней на разграбление побеждённых.
     Гурий Иванович замахал трясущимися руками:
     - Ну, что я рыжий, что ли был, если командиры маленькие, большие и очень большие всё подряд пёрли, вот и я пёр, и мои однополчане пёрли, как вознаграждение за нашу победу, за гибель миллионов русских и прочих советских людей. Да не пошло мне то богатство на пользу. Как был никем, так и сейчас остаюсь ни с чем. Зато - победитель! С пенсией в два раза меньше даже, чем у "лесных братьев" в Прибалтике, я уж не говорю о пенсиях немецких ветеранов войны, с ними наши пенсии вообще несравнимы.
     Опять вступился Ковка-Пятница и спросил Коновала:
     - Я замахнусь поближе. Ты, Алексей,  не стал бы грабить немок, не говоря уж о других действиях по отношению как к женщинам?
     - Да, за кого ты меня принимаешь, конечно, бы не стал, я патриот и интернационалист!
     - Спаси и сохрани! Какие слова, какие заверения! Алексей, ты такой скользкий, как член после соития. Вот ты у Александры Шевелёвой корову колол, сколько себе за работу мяса взял? Да почти четверть мяса взял у нашей вдовы, не у фашистской, у нашей, советской вдовы, у которой семеро по лавкам. Кто ж ты после этого? Ангел с крыльями? А ты говоришь: нас тут не было! А где тебя было?
     - А меня было у Горбачихи, - поросёнка у неё убавлял. Вот там и было.
     Гурий Иванович отдышался от обвинений в свой адрес и выразил благодарность Ковке-Пятнице за защиту своей чести и достоинства, но в то же время спросил того:
     - Николай, ты ходишь постоянно по домам и просишь взаймы до пятницы, мол, отдашь долг, когда зарплату дадут или пензию принесут. Но проходят многие пятницы, а долг, не верёвка - не изгниёт, не возвращаешь. Ты считаешь себя невинным и этаким чистеньким?
     - А я чо, я не чо! Агей попросил принести ещё пузырь, я его уважил, сходил и принёс, заодно ещё две бутылки взял для себя. За пузыри в амбарной книге расписался. Верну долг, на этот раз без булды!
     Нюшку Шаматрину спросили, где была вчера?
     - А цё я? Возле магазина была, шпану прогнала. Да, взяла пацкю цяя со слоном,- все берут, так и я взяла. Всё Лидюшке отдам деньгами.
     - Так это же воровство.
     - Упаси, боже! Какое же это воровство? Пацкя цяя? Со слоном? Вот, когда мешками и ящиками выносили, вот это воровство.
     -  Грех это. Вот ты постоянно в Ильинскую церковь ходишь.
     -  И на клиросе пою.
     -  И библия, и евангелия всякие имеются?
     - Да!
     - Так ведь там простая заповедь написана: "Не укради!"?
     - Есть-то она есть, но не сказано, цево и много ли нельзя украсть. Нельзя   украсть фабрику, железную дорогу, или нельзя  украсть пацкю цяя? Большая разница между ними! А вот пусть оне, - продолжила Шаматрина и показала рукой вверх, туда, в солнечный зенит, к незримой власти, - пусть оне зарплату повысят и пензию прибавят, тогда и не будет никакого воровства. От хорошей жизни люди не крадут.
     - Ты не права, ой, как не права. Крадут да ещё как крадут! С утроенной силой крадут. Вот ты украла одну "пацкю цяя", вдругорядь тебе захочется "взять" две "пацки и пацкю сахара". Так и у крупных воров: наш районный поилец и кормилец "честно" присвоил один завод, ему хочется прихватизировать и второй, и третий... Это затягивает. А горбатого, как известно, может исправить  только, знаешь что?... Вот то-то и оно!

 * * *
    - А вот и Агей, - лёгок на помине! - выдохнули с облегчением все собравшиеся.
    Тот сразу попал в крутой оборот:
     - Ты чего, Агей Иваныч, всем нам угрожаешь?
     - Да, не угрожаю никому, и в мыслях такого не держу. Просто вспомнил, что в Одессе грабили магазины, конечно, потом никто никогда ничего не возвращал. Может и у нас так случиться?
     Наконец пришла и хлебовозка.
     Агей быстренько распродал хлеб, кто-то ещё брал песок, соль,муку, чай...
     Люди разошлись по домам, Агей остался наедине со своими думами. С тяжёлыми думами: "Эх, люди вы люди! Вы люди или не люди? Или вы нелюди?" У Агея в крови было - видеть отражение солнца в луже. А, если лужа грязная, и не видеть в ней грязь? Как-то нелогично получается, крайне однобоко! Надо видеть и то, и другое.
     В результате общих разговоров на сельском сходе, у людей шире раскрылись глаза на других да и на себя тоже: не всё, оказывается, вокруг складно да ладно, не всё выглядит в розовом свете. Других можно обмануть, а свою-то душу не обманешь! На кривой телеге её не объедешь! Каждой душе досталась работа, тяжкая, но необходимая!
     Агей взял амбарную книгу, которую они с женой всегда прятали, а сейчас она  была на виду, открыл её и прочитал:
     "Ковка - 2 бут отдам в пятницу.
     Из Грибцова 3 бут вернём, - век воли не видать.
     Агей 3 бут столичной."
     Скороспелые, корявые записи, на удивление,  добавили Агею оптимизма в то, что не всё ещё потеряно, остались на этой тёмной истории и  светлые пятна, а с ними и лучики надежды!
     К вечеру к Агею прямо домой, что он не ожидал, пришла Нюшка Шаматрина. И подала осьмушку чая, приговаривая:
     - Комушилась да шевелилась, всю ноць не спала. Совесть муцяла, - церти мерещились, они меня дерьмом всю ноць старались измазать.
     Агей взял пачку, повертел в руках и вернул:
     - Возьми, Нюша, как подарок от меня, иди домой заваривай чай и пей. Без заварки какой чай, - кипяток да и только, а тут - индейский, со слоном. Иди-иди, голубушка, покаяние - великое дело!

* * *
     В общем, в Казнакурьеве как бы внешне ничего и не произошло! Солнце так же всходило за Подлесной, поутру бабы сгоняли коров в стадо, мужики шли кто в совхоз, кто в леспромхоз, местные чиновники шли - по своим конторам, кто ещё - по каким другим делам...
     Но магазин-то ополовинили! И, чтобы устоять на ногах, не обанкротиться, Агею, нужны деньги! Где их взять?
    Кто будет давать товар на реализацию, если у тебя денег нет на его приобретение? Ну, может быть, по старой дружбе дадут раз-два, а потом всё равно скажут: дружба дружбой, а денежки - врозь!
    Самой крайней в этой истории оказалась Марта, пятилетняя корова Таракановых: солощая, упитанная, удойная корова, принесла телушку-красавицу.
    Агей привел корову к ферме, к эстакаде для погрузки скота. Договорился с шофером, чтобы тот взял животину в кузов.
     Ребятня  кричит:
     - Дядька Агей, куда Марту-то повёз?
     - Куда, куда, чего закудакали!
     А ребятня не отставала, все спрашивала и спрашивала.
     - В город, в парикмахерскую, вот куда, - обросла до нЕльзя, будь она не лАдна!
     Агей в последний раз обнял за толстую шею свою корову, поцеловал её в морду и сказал с отчаянием:
     - Прости меня, Марта, прости меня, Мартушка, что нынче не такое оказалось безоблачное небо над Казнокурьевом. Оболошное оказалось нынче небо - до безобразия оболошное!