Вечность, длящаяся мгновение

Я напишу книгу, в которой ты ко мне вернешься
Ян Муакс
I
Он любил сидеть на лестнице и читать ей свои стихи. Ими была увешана вся его комната. Ночью там всегда горел тусклый свет. Он творил, никому никогда не рассказывая о своих увлечениях. Его нельзя было назвать счастливым человеком: не богат, не влюблен, не известен. Каждый его день был похож на другой. Он рано вставал, правил написанные вчера строки, гулял по пшеничному полю, купался в озере и вечером снова садился творить.
Сегодня он впервые ничего не принес для своей подруги. Сидя на ступеньке, он заметил, что та неожиданно оказалась холодной. Видимо лестница расстроилась из-за того, что он не прочитает ей что-то свое. Тогда он начал придумывать на ходу:
«О, лестница, споём,
‘Споем, споем, споем’.
О скуке, о жизни и смерти,
О смысле с тобою вдвоем,
Затянем затяжную песню».
Неожиданно он вспомнил какой-то известный мотив, и лестница разнесла низкие звуки его голоса по всему дому. Такие вечерние свидания продолжались день за днем, пока однажды,  он не услышал шум подъезжающей к дому машины. Они здесь появлялись нечасто, ведь дом был построен на окраине города, граничившей с пшеничным полем. В доме было три квартиры, в которых кроме него уже давно никто не жил. Выглянув в окно, он увидел девушку, выходившую из машины. Почему-то не расплатившись с водителем, она зашла в дом.
Они встретились на лестнице между первым и вторым этажом. Он считал лестницу слишком поэтичной для посторонних. Это была его лестница, и он не мог позволить им остаться наедине. Держась в нескольких ступеньках от девушки, он приветливо улыбнулся.
– Переезжаешь?
– Ох, нет. Я здесь выросла, – удивительно просто заговорила она с незнакомым человеком. –  Я приехала, чтобы проверить квартиру перед продажей.
– Ты тут работаешь? – полюбопытствовал он.
– Я стихи пишу, – прошептала она в смущении.
Он вдруг расплылся в улыбке, услышав это. Взглянув на девушку, он заметил ее желтые глаза. В них были натянуты тонкие нити индиго, переливаясь янтарными лучами солнца. Он никогда не видел таких глаз. Вместе с лестницей они назвали ее Янтарной Незнакомкой. Случайно засмотревшись на девушку, он не заметил, что пауза в разговоре затянулась, и перевел взгляд на лестницу. Девушка кивнула ему и ушла в квартиру на втором этаже.
Зайдя в свою комнату, он не мог не думать о незнакомке. Она не была похожа на остальных. Даже ее желтые тряпочные шорты напоминали ему о чем-то давно оставленном в детстве. Он вышел из квартиры и сел на лестницу.
Несмотря на всю романтичность, которой не может не обладать каждый, кто когда-нибудь пробовал писать стихи, он никогда не влюблялся с первого взгляда. Если он любил, то делал это, осознавая всю ответственность за свои чувства и действия. Но сегодня… Сегодня он влюбился как мальчишка. В стенах дома ему чудились янтарные глаза девушки, и единственное, чего он хотел – это встретиться с Янтарной Незнакомкой еще раз.
– Каково это, – спрашивал он у лестницы, – подслушивать чужие разговоры и хранить тайны?  Может, услышав на своем веку столько секретов, ты сможешь предсказать мне, будем ли мы с ней счастливы?
Лестница отвечала ему долгим, но участливым молчанием.  Через несколько минут она донесла эхо раздающихся шагов, и  его желание было исполнено. Он первым начал разговор:
– Не хотела бы ты…
– Давай через несколько часов, здесь же.
Ее глаза улыбнулись, и она зачем-то вышла из дома.
Он долго думал, куда бы сходить. Вокруг дома кроме августовского поля и холодного озера ничего не было. И он решил остаться на лестнице, из окна которой открывался вид, достойный кисти какого-нибудь великого художника.
Днем она пришла. Он протянул ей ладонь, на которой лежал сложенный из желтой бумаги журавлик. Она аккуратно взяла его и заметила, что он исписан стихами.
– Я посвятил их тебе.
– Я обязательно прочитаю, - улыбнулась она.
– Давай останемся здесь, – тихо предложил он.
Они сидели на верхней ступени на расстоянии метра друг от друга, боясь даже заговорить. Отдаленность. Она смотрела в старое окно, враставшее в пол лестничной клетки, а он пытался зацепиться взглядом за что угодно, лишь бы не встретиться с ее пронзительным, испуганным взглядом.  Натянутость. Им обоим надоело молчание, и, повернувшись друг к другу, они встретились  глазами. Принятие. Завязался разговор, который не вызвал никаких положительных эмоций. Увлечение. Он случайно оговорился, и она узнала, что они оба пишут стихи. Послышался первый смех: она не боялась показаться нелепой и громко смеяться. Близость. Они сели теснее друг к другу, умиротворенно умолкая. Он обнял ее, окружая теплом своих плеч. Доверие. Рядом с ним. Рядом с ней.
Вернувшись домой,  уснуть он не смог и вышел из квартиры поговорить о пережитом с лестницей, на ходу рифмуя строки:
«Ты знаешь, я ее люблю,
Люблю невинно, необъятно.
Я ей всего себя дарю,
И ей любим я вероятно.

Обоим каждое свидание
Казалось слаще всяких вин
И каждое ее касание -
Я чувствую, я не один».

II
В ту ночь я вышла из дома и бродила по полю. У меня в руке лежал желто-оранжевый журавлик, исписанный стихами обо мне. Я боялась его разворачивать. Неужели можно было влюбиться … вот так? В бедного парня с окраины?
Возвращаясь домой перед самым рассветом, я услышала звуки граммофона, доносившиеся из его квартиры.
Следующее утро мы снова провели на лестнице. Сидя на верхней ступеньке, он говорил, что летом и осенью это самое теплое место в доме. Солнечные лучи проникают сквозь окна и играют желтыми зайчиками на полу. «Лестница может слушать. Она все слышит».
Он прочитал мне несколько сонетов, которые успел написать этой ночью. Расстояние между нами все больше сокращалось. Его близость заставляла каждую клетку моего организма вздрагивать, когда мы сталкивались взглядами. И если его творчество росло и укреплялось, рождая новые образы, то я бросила писать, как отказываются от плохой привычки. Мне больше не нужно было закрываться от жизни, делясь чувствами с листком бумаги, ведь все когда-то описанное мной происходило прямо сейчас.
Днем я попрощалась с родным домом на несколько часов, чтобы съездить в город. Увиделись мы только вечером, но ненадолго – оба хотели спать. Зайдя в комнату, я, в последний раз вернувшись к любимому когда-то занятию, успела записать несколько строк:
«Останемся,
Насладиться друг другом в последний раз,
Ведь времени больше нет.
Вдвоем, нам никто не указ,
Давай вместе проспим и этот рассвет.
Останемся,
Ведь что еще нам будет вспомнить,
Кроме этих секунд.
Останемся,
Ты помни, и я буду помнить
Сердец наших бунт».

III
На следующее утро меня вновь разбудило шарканье шин. Это был та же машина, которая два дня назад привезла ее к дому. Оттуда вышел смуглый парень с букетом белых роз, и, щурясь от солнца, в ожидании прислонился к машине. Открылась входная дверь, и из дома выскочила девушка.
Предчувствуя неладное, я выбежал из квартиры, даже не закрыв за собой дверь. На верхней ступени я увидел что-то в желтой упаковке, и присел рядом. В бумагу, из которой я сложил журавлика, была завернута пластинка. Никакой подписи на ней не было.
За окном взревел мотор, и я слетел вниз по лестнице. Выбежав во двор, я увидел лишь янтарь, переливающийся в глазах, отражавшихся в боковом зеркале уезжающей прочь машины.
Войдя в дом, я поставил пластинку и сел на пол. Вдруг я услышал голос девушки, и подумал было, что она вернулась. Но это был граммофон. Даже сквозь скрежет иглы ее голос был чистым и нежным:
«Привет. Помнишь, вчера я ездила в город? Эта пластинка для тебя. После моих слов ты, может быть, послушаешь мою любимую песню, а может, сломаешь пластинку пополам. Тебе решать.
Все свое детство я прожила, мечтая уехать из этого дома. И теперь, когда у меня, наконец, появилась такая возможность, я не могу ее упустить. Наверное, это потому что с детства мне внушили, что прожить счастливую жизнь можно только постоянно гонясь за чем-то большим, чем у тебя уже есть. Я не верю, что можно здесь быть счастливой. И если у тебя получится, то я буду рада.
PS. Прости, что не смогла сказать это тебе в глаза. Я бы осталась».
Заиграла арфа, и я понял, что потерял ее навсегда. Как зачарованный, я посмотрел на стену, завешанную моими стихами. Поддавшись порыву, стал складывать стихи в мусорный пакет. Вдруг я вспомнил про развернутого журавлика. Я нашел эту янтарную бумажку среди всех остальных и сложил из нее лодочку. Дойдя до озера, я опустил бумажный кораблик на неколебимую гладь и подтолкнул. «Наша вечность уплывала, мгновенно размокая в воде».
Через несколько месяцев я продал эту квартиру и переехал ближе к центру города, в дом, где был лифт. Я больше никогда не ходил по лестнице, а к старой даже не зашел попрощаться.  Вскоре на книжных полках нашего города появился мой сборник стихов «Янтарная Незнакомка».