Пролог

 День определённо не задался. Небо затянуло тучами. Промозглый ветер забирался под одежду прохожих, шелестел редкой листвой и завывал в печных трубах. Табличка с надписью «Лекарь», прибитая над открывшейся дверью, была покрыта изморосью. Из зажатого на узкой улочке между неказистыми строениями дома вышел мужчина. Придерживая культю руки, перевязанную тканью, он неуверенно зашагал прочь.

 Лекарь погрузил руки в ведро с водой и закрыл глаза. Терпкий запах в операционной до сих пор напоминал ему дни, когда он был лишь подмастерьем у цирюльника – своего отца. Старик крепко владел своей профессией и вкладывал всю душу в обучение сына. Предавшись воспоминаниям, Мовзес принялся смывать кровь с инструмента и стола, когда в дверь постучали. Бросив короткий взгляд на таз с ампутированной кистью, мужчина направился к выходу. Распахнув дверь, он увидел на пороге грязное сгорбленное существо, одетое в серые лохмотья. Женщина стояла, глядя на лекаря сквозь завесу слипшихся волос, и прижимала к груди маленького ребёнка. Мовзес скривил губы, покрытые мелкими брызгами крови.
- Чего тебе?
- Господин, прошу, посмотрите моего сына, - сгорбилась ещё сильнее нищенка. – Он сильно болен.

 Дёрнув щекой, лекарь велел ей пройти в операционную, где собрался приступить к осмотру. Мальчик лежал, безучастно глядя в потолок. Грудь и лицо его были покрыты язвами, он хрипел при каждом вдохе и выдохе, а кожа вся лоснилась от пота. Едва развернув засаленное полотно, которым был обёрнут ребенок, мужчина брезгливо отдёрнул руки.
- Уходите.
- Господин, умоляю, - женщина опустилась на колени перед лекарем и протянула к нему руки. – Помогите моему сыну, ради всех богов!
- Я не могу ничем помочь, - отстранился Мовзес. – Уходите сейчас же! – указал он на выход из дома. Не слушая более молений нищенки, мужчина выпроводил её на улицу. Тучи тщились излиться и продолжить свой путь. Дождь усилился. Лекарь отвернулся и собирался скрыться в доме, как почувствовал, что его запястье обхватила холодная мокрая ладонь. Женщина с ребенком за его спиной медленно проговорила: « Не знать тебе покоя, лекарь, и искупления, пока страдания не переполнят тебя через край. Проклинаю тебя!» Мовзес  высвободил руку и захлопнул за собой дверь.

 Едва он дошёл до операционной, чтобы отмыться от неприятного прикосновения и продолжить уборку, как почувствовал сильнейшее жжение. Кончики пальцев руки словно коснулись кипящего масла и стали погружаться в него. Зашипев, лекарь взглянул на руку – ту, которой коснулась женщина: кожа на ней стремительно темнела. Чернота покрывала пальцы, расползалась по кисти. Мужчина прислонился к стене, осел на пол. Боль поднималась по руке, сопровождаемая мраком, проступающим на коже, оплетающим предплечье, плечо. Уже не сдерживая крик, Мовзес сорвал с себя рубаху. Сердце готово было пробить рёбра, когда чернота дошла до груди. Боль прекратилась столь же неожиданно, как и началась. Лекарь едва дышал. Левый глаз почти перестал видеть, весь белок покрывала густая алая паутина. Сквозь застилавшую взгляд пелену он осмотрел себя: на тыльной стороне ладони было вытравлено основание ствола. Пальцы были корнями. Ствол обвивал руку, ветвился. Бесчисленные голые ветви гротескно раскинулись на его груди. Они огибали руку и плечо, уродовали шею.

 Отдышавшись, Мовзес выбежал на улицу. Долго ходил под дождём и искал женщину с ребенком. Кричал. Однако её уже нигде не было.