Подмастерья бога Глава 13

                Глава 13.
                Театр на сцене и в операционной.

К возвращению Глеба Сева подготовился заранее. Накануне он улучил момент, когда Станислав Геннадьевич вышел из своего кабинета, не закрыв дверь на ключ, проскользнул внутрь и быстро сунул в нижний ящик стола Астаховское заявление на отпуск за свой счёт. Он уже было бросился вон из кабинета, как вор, опасающийся быть застигнутым на месте преступления, но вернулся, снова открыл ящик и переложил заявление, спрятав его под папку с документами.

Посмеиваясь в глубине души и предвкушая большой скандал, Сева на утро специально пришёл на работу пораньше, чтобы не пропустить ни одного момента из предстоящего шоу. Он втягивал носом воздух с привычными запахами лекарств и дезинфицирующих средств, пытаясь уловить примесь аромата надвигающегося скандала. А ничего не подозревающий Астахов пришёл на работу с радостной улыбкой на губах. Видать сумел помочь близкому человеку справиться со всеми проблемами. «Ну теперь попробуй разобраться со своими!» - ехидно подумал Ярцев, натянув на лицо маску неподдельной радости.

- Ну наконец-то, Глеб! – Сева раскрыл объятия навстречу другу. – Ты куда запропастился? Мы тут все с ног сбились, разыскивая тебя. Разгуляев гневается…
- Почему? Ты ж ему всё объяснил? – Глеб застыл посреди длинного больничного коридора. Улыбка медленно сползала с его лица.
- А что я мог объяснить, если сам ничего не знаю! Ты-то мне ничего не объяснил. Я сказал, что у тебя какие-то форсмажорные обстоятельства и положил твоё заявление ему на стол. Но Станислав всё равно гневается. Ты что ему не позвонил?
Глеб растерянно пожал плечами.
- Да я зарядку от телефона дома забыл и уехал из города. Телефон вырубился в тот же день… Ладно, разберёмся!
- Да уж, Астахов, надо разобраться! – прозвучал начальственный бас с металлическими нотками.

Оба повернулись в сторону Станислава Геннадьевича. Нахмуренные кустистые брови на физиономии начальника не предвещали ничего хорошего.
- Здравствуйте, Станислав Геннадьевич, - поздоровался Глеб. Разгуляев промолчал, только сделал приглашающий жест, распахнув перед подчинённым дверь своего кабинета.

Глеб вошёл и замер посреди помещения. А его хозяин уселся в кресло за своим столом и хмуро молчал, сверля взглядом доктора Астахова.
- Ну-с, коллега, я жду ваших объяснений. Причём, заметьте, убедительных объяснений причины вашего двухнедельного отсутствия на работе. Двадцать пять лет здесь работаю, но ещё ни разу не сталкивался с такой наглостью и безответственностью.
- Станислав Геннадьевич, - попытался оправдаться Глеб, - так случилось, что моя помощь была необходима одному человеку. Я не мог бросить его в беде. Я думал, что отпуск за свой счёт в связи с личными обстоятельствами…

Разгуляев сложил крупные руки с длинными сильными пальцами перед собой и склонился вперёд.
- Если бы на твоём месте был кто-то другой, Глеб, я бы подумал, что молодой парень закрутил интрижку и спешно умотал с какой-нибудь красоткой на юга, а теперь нам тут лапшу на уши вешает, – он сжал широкую ладонь в кулак и угрожающе постучал им по столу. – Но ты у нас никогда легкомыслием и склонностью к вранью не отличался. Может всё-таки объяснишь кто и в какую беду попал, что без тебя было не справиться? А то я уже собирался рапорт на твоё увольнение за прогулы писать.

- Какие прогулы?.. – Глеб растерялся и сел на стул возле стола начальника. – Я ж заявление на отпуск за свой счёт написал. А позвонить не смог, телефон вышел из строя.
- Какое заявление, Глеб? Я не видел никакого заявления! – Станислав начал повышать голос.
- Я Севе Ярцеву заявление оставил и уехал. Зоя Леденёва заболела, ей нужна была помощь. Она ж теперь совсем одна, кто ей ещё поможет?
- Зоя? – выражение сурового лица Разгуляева немного смягчилось, тень тревоги коснулась широкого лба. – Что с ней? Мог бы нам сказать. Неужели бы мы не помогли дочери профессора Леденёва? Столько лет со Стариком вместе проработали.
- Сейчас с ней всё в порядке, - успокоил Глеб. – Я только не понимаю, почему моё заявление до вас не дошло?
- А это мы сейчас разберёмся!

Станислав Геннадьевич вышел из-за стола, распахнул дверь кабинета и зычным голосом позвал:
- Лида, доктора Ярцева ко мне!
Сева появился секунду спустя и вытянулся перед Разгуляевым по стойке смирно, заглядывая в глаза начальника искренним чистым взглядом.
- Слушаю вас, Станислав Геннадьевич!
- Это я тебя слушаю, Сева. Глеб оставлял тебе заявление на отпуск? – и посмотрел на Ярцева так, словно пытался заглянуть ему в душу.
- Оставлял, - кивнул Сева.
- А мне почему не отдал и ничего не объяснил?
- Как не объяснил, Станислав Геннадьевич? Я же вам сказал, что у Глеба какие-то проблемы, но вы в тот момент, видимо, были сильно заняты, не обратили внимания на мои слова. А заявление я вам на стол положил. Может вы его куда засунули? В этих бумагах можно совсем закопаться!

Было забавно наблюдать, как на суровом лице начальника проступает растерянность и непонимание. «Наверняка пытается вспомнить, когда и при каких обстоятельствах я ему говорил про Астахова! – усмехнулся про себя Сева, старательно изображая искреннюю заинтересованность. – Ну, вспоминай, вспоминай! До второго пришествия будешь вспоминать». Это была его маленькая месть шефу за неприязнь, которую тот никогда ни перед кем не скрывал.

Разгуляев выдвинул верхний ящик стола и стал рыться в нём в поисках заявления. Глеб и Сева, замерев, молча наблюдали за ним. В верхнем ящике ничего обнаружить не удалось. Пока рылся в среднем, Станислав Геннадьевич начал сердиться: чувствовать себя старым маразматиком в свои пятьдесят было неприятно. Но он не помнил, совершенно не помнил разговора с Ярцевым.

В тот момент, когда ему пришла в голову мысль о сознательном введении в заблуждение со стороны Севы, злополучное заявление нашлось в нижнем ящике стола под папкой с документами.
- Вот оно! – Разгуляев вздохнул с облегчением и положил листок перед собой. – Ладно, Глеб, заявление я подпишу задним числом. А ты иди, приступай к работе. Мы тут опять зашиваемся, рук не хватает. И купи себе новый телефон, чтобы он не выходил из строя в самый неподходящий момент.

Выйдя из кабинета начальника, Сева обнял друга за плечи и, широко улыбаясь, поздравил:
- Легко отделался, Астахов! Рад за тебя.  – А в голове промелькнуло: «Опять выкрутился, сволочь!»


После смерти профессора Леденёва прошло два года, и Сева всё это время с удивлением наблюдал, как тихоня-Астахов втирается в доверие к новому начальству. Суровый дядька Разгуляев, способный одним взглядом из-под нахмуренных бровей восстановить пошатнувшуюся дисциплину, всё чаще брал к себе на операции в качестве ассистента именно Глеба Астахова, всё чаще задерживался после работы, чтобы с Глебом обсудить сложного больного или новую статью в научном журнале. Совместные обсуждения плана хирургического вмешательства напоминали заседания Генерального штаба по планированию военной операции. В практику стали входить чаепития в кабинете начальника клиники с задушевными беседами, куда приглашались только избранные, в число коих он, Сева, никак не попадал. Появилось ощущение эффекта дежа-вю. Его, конечно, не особо привлекали скучные разговоры на научные темы, но чувствовать себя изгоем было обидно.

Станислав вообще его недолюбливал и не скрывал этого. При совместных обходах не стеснялся критиковать Севу перед коллегами, посмеивался над ним, отчего щёки доктора Ярцева заливал румянец, а руки сами собой сжимались в кулаки. То и дело ставил Астахова в пример, акцентируя внимание на таланте и трудолюбии Глеба, словно скальпелем по живому без всякого наркоза резал и терзал самолюбие Ярцева. А однажды на операции, ассистируя Всеволоду, рявкнул на него при всей бригаде: «Болван, головой думай, а не задницей!», так что Сева почувствовал себя дебилом, да ещё и с кривыми руками. От стыда хотелось провалиться сквозь землю, а от возмущения ткнуть Разгуляева скальпелем в глаз. Но Сева глотал обиды, понимая незыблемость принципа «Ты начальник – я дурак». В глубине души он лелеял надежду, что эпоха Разгуляева однажды закончится и придёт его время. А пока терпел, покорно склонял голову на придирки начальства, смирялся и ждал, ждал своего часа.

Однажды Сева попал в сложную ситуацию выбора между плохим и очень плохим, что поколебало его веру в правильность выбранного пути.
В ординаторскую, где Сева вместе с другими коллегами занимался нудной, но уже привычной писаниной, вошла дежурная медсестра Лида и протянула Всеволоду две свеженькие истории болезни.
- Всеволод Борисович, поступили два новых пациента. Свободные места есть только в палатах у вас и у Глеба Александровича. Кого возьмете: старенького дедушку или известную артистку?
При упоминании о дедушке лицо медсестры подозрительно сморщилось, зато на словах «известная артистка» в глазах мелькнул восторг.
– Какую ещё известную артистку? – переспросил Сева.
- Матильда Феликсовна Гловач! – выпалила Лида, бросаясь к столу доктора. – Она играет в театре на Васильевском. Её же все знают! Она ещё в кино в главных ролях снимается! Я как её увидела в нашем больничном коридоре, так обомлела!.. Ах, вот бы взять у неё автограф!

И столько искреннего восторга и восхищения было в голосе девушки, что Сева поморщился. Фильмы по телевизору он принципиально не смотрел (что там могут показать приличного?), в заштатные театры и театрики, заполонившие северную столицу, тоже не ходил. Изредка, для поддержания престижа он посещал Мариинку или филармонию, а пару лет назад сходил с маман на премьеру в БДТ, потому что в спектакле участвовали Фрейндлих и Басилашвили. Щегольнуть в разговоре тем, что видел таких звёзд на сцене всегда было приятно, потому что в глазах собеседников тут же вспыхивал огонёк зависти. А уж его свет был для Севы словно хлеб насущный. Фамилию Гловач Сева слышал впервые, а значит, вышеозначенная пациентка не представляла для него никакого интереса.
- Давай дедушку, Лида, - протянул руку за историей, заметив, как изменилось лицо медсестры. Словно выключили внутри лампочку. – Что с дедушкой не так?
- А вы сами посмотрите.

Лида положила историю Гловач перед Астаховым, а Сева нехотя встал из-за стола и пошёл следом за дежурной сестрой. В двух шагах от сестринского поста на банкетке обнаружился старый-престарый дед совершенно бомжеватого вида. Старик оброс неопрятной пегой бородой, давно нестриженные седые лохмы сосульками свисали вдоль испещренного морщинами лица с выцветшими от времени глазами, жалкими, заискивающе поглядывающими на медиков. Одет он был в какие-то заскорузлые от грязи тряпки, которые назвать одеждой язык не поворачивался. Ещё на подходе к посту Сева уловил тяжёлый, тошнотворный запах мочи и давно немытого тела и сморщился. Красивое Севино лицо сразу потеряло всю свою привлекательность.
- Лида, - выдавил он из себя, борясь с приступом тошноты, - я лучше возьму артистку, а деда этого отдай Астахову.
- Я ж ему уже историю Гловач отдала! – почему-то недовольно проворчала Лида, садясь на стул и прячась за стойкой регистратора. – Сами с ним разбирайтесь, кто кого вести будет.

Сева вернулся в ординаторскую быстрым шагом и бросился к старому товарищу.
- Глеб, дружище, выручай! – воскликнул он, хватая однокашника за руку. Тот от неожиданности заморгал и поднял на друга удивлённые глаза. – Там такого отвратного деда привезли, просто ужас! Бомж, натуральный бомж! От него воняет за километр так, что меня чуть не вывернуло на изнанку прямо в коридоре. Глеб, будь другом, возьми этого типа себе, умоляю!
- С чего это вдруг? – растерянно пробормотал Глеб, все ещё мысленно дописывая выписку больному.
- Ну ты же у нас не такой брезгливый, как я. Ты ж и полы раньше мыл, и в морге санитаром подрабатывал. Тебе проще будет справиться с этим стариком. А я не выдержу, меня просто вырвет, вот увидишь. Представляешь, какой конфуз для нашей клиники?
- Ну да, ты же у нас мальчик из хорошей семьи, - не скрывая лёгкой насмешки произнес Астахов, откладывая в сторону свои бумаги, - с грязью возиться не привык. Экий ты нежный, Всеволод Борисович!
Сева нахмурился, потому что заметил, как заулыбались присутствующие в кабинете коллеги, впрочем, в разговор никто вмешиваться не стал. Он готов был уже обидеться на Глеба, но тот протянул руку, забирая историю нового пациента у Севы.
- Ладно, мой сверхчувствительный друг, так и быть выручу тебя.

Подойдя к посту, Глеб тепло улыбнулся деду, как будто и не было тошнотворного запаха, перекинулся с ним парой фраз и склонился к медсестре, давая какие-то указания. Сева наблюдал за этими действиями с лёгким раздражением. То, что Астахова никогда не смущал внешний вид больных, даже самый отталкивающий, злило и раздражало. Будто Глеб обладал особой устойчивостью, что давало и тут преимущество перед Всеволодом. Сева вспомнил студенческую практику в приёмном покое обычной большой городской больницы и брезгливо поморщился. Вот уж где он насмотрелся и завшивленных бомжей, и блюющих алкоголиков, и избитых наркош… На всю жизнь хватило! Он и кардиохирургию-то выбрал, как самую чистую из всех направлений хирургии. Но и тут иногда попадались экземпляры типа этого старика.
- Дедушка очень старый и совершенно одинокий, ухаживать за ним некому. Дал указание медсёстрам помыть дедушку, прежде чем укладывать в палату, - сообщил Глеб, возвращаясь в ординаторскую. – Вот и вся проблема, Севочка, – и снова погрузился в писанину. 

А слегка уязвлённый Ярцев отправился в палату к известной артистке. Мадам Гловач оказалась ухоженной дамой за пятьдесят, что обрадовало доктора, но с первых слов начала ныть и хныкать, явно пытаясь давить на жалость. Она заламывала перед лечащим врачом холёные ручки, поблёскивая тяжёлым серебром и полудрагоценными камнями, охала и закатывала глаза. Хотя её случай не был особенно сложным.
- Не беспокойтесь, Матильда Феликсовна, мы вас быстренько прооперируем и выпишем домой, - заключил Всеволод в конце осмотра, торопясь закончить эту тягомотину до конца рабочего дня. Ему надо было заехать вечером в автосалон, посмотреть новую модель автомобиля, которую он выбрал по интернету.
- Быстренько?.. – вылупила тщательно накрашенные глаза пациентка, чутко среагировав на безразличную интонацию в голосе врача. – Что значит, быстренько?! Я вам не кукла, а живой человек! И вы не на конвейере работаете, доктор! Вы же меня зарежете на операционном столе!

Испугавшись собственной фразы, театральная дива мгновенно впала в истерику и заголосила на всё отделение:
- Коновалы, вам бы только резать и резать! Вы не врачи – вы убийцы! Смерти моей хотите!
Из глаз её брызнули слёзы,  голос вибрировал, как туго натянутая струна.
- Прекратите немедленно! – раздраженно рявкнул на неё Ярцев, понимая, что отлупить её по щекам, чтобы вывести из припадка будет неправильно, да и рискованно.
Но дама рыдала, хваталась за грудь, всхлипывала и продолжала нести чушь:
- Вы меня зарежете, я знаю, я чувствую! То-то обрадуются мои недруги и завистники… А не они ли вас наняли? Вот и глаза у вас холодные, змеиные… Я не буду у вас оперироваться, доктор! Я отказываюсь!
- Отлично! – раздражаясь всё больше и чувствуя бессилие остановить этот спектакль, заявил Сева. – Пишите отказ от госпитализации и скатертью дорожка!

Он подошёл к двери палаты, намереваясь уходить, распахнул её и остолбенел: все дежурные сёстры вперемешку с больными толпились у палаты, прислушиваясь к всхлипам и слезам знаменитой пациентки.
- Вы что, Всеволод Борисович, нельзя её выписывать! – пошла наперекор врачу медсестра Нина Игнатова, тараща на него испуганные глаза. – Она же умрёт без операции!
- Плевать! Её проблемы! – рявкнул Сева и, растолкав толпу, пошёл по коридору.
Ему стало ещё более противно, когда кто-то из персонала посоветовал:
- Зовите Астахова. Без него не справимся.
Сева дошёл до ординаторской, но внутрь заходить не стал, его разобрало любопытство: очень захотелось посмотреть, как его заклятый друг вывернется из ситуации.
Глеба оторвали от оформления выписки и позвали на помощь. Пока он шёл по коридору торопливым шагом, Игнатова сообщала ему вводные:
- Матильда Феликсовна Гловач, 58 лет, актриса театра на Васильевском, заслуженная артистка, снимается в кино, широко известна в узких кругах.
- Диагноз?
- Ишемическая болезнь сердца.
- Ясно, - и распахнул дверь палаты…
Потом свидетели рассказывали, что лицо доктора Астахова при первом взгляде на пациентку вытянулось, порозовело, глаза удивлённо округлились.
- Боже мой, - выдохнул доктор и всплеснул руками, - глазам своим не верю… Это же Матильда Гловач. Сама Матильда Гловач!

Сева протиснулся поближе к двери палаты и вытянул шею, чтобы видеть во всех подробностях, как истеричная тётка выльет на дурака Астахова ведро помоев и тот будет долго обтекать, беспомощно хлопая глазами. Но он был крайне удивлён, увидев, что мадам после слов Астахова тут же прекратила истерить и с интересом уставилась на нового врача.
- Матильда Феликсовна, умоляю, дайте мне автограф! – Астахов опустился на стул возле зарёванной пациентки с таким видом, будто преклонил перед ней колено. На лице его был написан неподдельный восторг и восхищение. – Я имел честь видеть вас в том спектакле… забыл название, наверное от потрясения… - Глеб даже покраснел, смутившись. – И в главной роли в том фильме вы были великолепны!
- Вы смотрели фильм? – в голосе мадам ещё звучало недоверие, но слёзы уже не текли, а взгляд потеплел.
- Кто ж его не смотрел! Это же шедевр, настоящий шедевр! – воскликнул Глеб и вытащил из кармана халата какой-то листок и ручку. – Автограф, пожалуйста…
Гловач снисходительно пожала плечами, взяла листок и чиркнула на нём свою подпись.

- Вот, раз уж вы так просите… Но оперироваться в вашей клинике я не буду! – заявила капризно и скосила взгляд на застывшего в благоговении доктора.
Правильно оценив этот взгляд, Глеб стал терпеливо уговаривать.
- Ну что вы, Матильда Феликсовна, не отказывайтесь от нашей помощи, очень прошу! Ведь для нашей клиники такая честь лечить знаменитую актрису! Поверьте, дорогая вы наша, мы сделаем всё, чтобы помочь вам. Мы создадим для вас лучшие условия. Оперировать вас будет лучший в клинике хирург, найдём лучшего анестезиолога. Не лишайте нас этого удовольствия, драгоценная вы наша! – для пущей убедительности молитвенно сложил руки перед собой, заглядывая в глаза пациентки преданным взглядом.
- Ну ладно, так и быть, - снизошла мадам и слабо улыбнулась.

Сева хмыкнул про себя: «видела б она на кого сейчас похожа с размазанной по лицу тушью! Баба яга натуральная! А Глебушка-то хитрец, палец даю на отсечение, что он даже не знает, где находится этот театр, в котором она играет. И фильм этот пресловутый точно не смотрел». Но дело было сделано: пациентка не только перестала кричать и рыдать, но не ушла из больницы и не написала жалобу на нечуткое отношение доктора Ярцева к больным. Выходило, что Сева должен был благодарить своего товарища.

Позднее, когда Гловач перевели в отдельную палату и прикрепили к ней Астахова, завклиникой сделал Севе выволочку:
- Всеволод Борисович, - басил Разгуляев, - вы всё-таки с людьми работаете, а не с машинами, которым надо починить мотор. Тем более это женщина, актриса! Деликатнее надо быть как-то.
А потом, оставив официальный тон, добавил уже более спокойно:
- Ты же записной бабник, Сева. Я думал уж ты-то к любой женщине подход найдёшь, а ты…
- Станислав Геннадьевич, - попытался оправдаться Сева, - я ж с нормальными бабами привык иметь дело, со здоровыми, а тут психически неуравновешенная, истеричка натуральная!
- Сева, они все тут больные люди. Мало того, что у них сердце болит, так им ещё и страшно. Вот если бы тебе сообщили, что у тебя серьёзная болезнь, и чтобы выжить тебе придётся лечь под нож? И никто не даёт никаких гарантий, что со стола ты встанешь живым. Тебе бы тоже было страшно. Так что надо всё это учитывать и искать подход к каждому пациенту, тем более к женщине, – и припечатал напоследок так, что Ярцев скрипнул зубами: - Смотри на Астахова и учись!

Сева, конечно, смотрел на Астахова, но учиться сюсюкать с больными не собирался. Наоборот, на следующий день он со снисходительной улыбкой заявил Глебу:
- Сочувствую тебе, дружище! Эта истеричная баба, наверное, уже все нервы вымотала?
- Нет, что-ты, – ответил Глеб, не заметив скрытой насмешки, - она отличная тётка! Я дежурил вчера. Так мы с медсёстрами просидели у неё в палате полночи, слушали актёрские байки в её исполнении. Сева, какая дикция, какой артистизм! М-м-м! – Глеб восхищённо закатил глаза. – Слушали с открытыми ртами! Как будто в театре на спектакле побывали и, заметь, бесплатно!

Ещё через день собирались оперировать мадам Гловач. Без театральной сцены и тут не обошлось! Пациентку уже уложили на каталку и повезли в операционную, но артистическая натура и тут проявилась: облачённая в медицинскую шапочку, без всякой косметики, укрытая простынёй, Матильда Феликсовна размахивала руками, цепляясь за санитаров, и вопила на всё отделение:
- Где мой доктор?! Я никуда не поеду без моего доктора!
С трудом её ввезли в операционную и переложили на операционный стол, а пациентка продолжала голосить.
- Без присутствия моего доктора я не позволю воткнуть в себя нож!
Глеб, в тот момент готовящийся к операции в предоперационной, выскочил как был в зелёной хирургической робе, в маске, не успев надеть стерильный халат и перчатки и подошёл к столу. Мадам Гловач схватила его за руку.
- Доктор, умоляю, пообещайте, что придёте ко мне на похороны, если я сегодня умру!
- Нет, Матильда Феликсовна, - покачал головой Глеб, улыбаясь под маской и мягко сжимая ледяную от страха руку пациентки, - не приду.
- Почему?..
- Некогда. Работы много. Видели сколько больных на отделении? И все они ждут операции. Когда ж мне ходить по похоронам? Так что придётся вам повременить со смертью, дорогая Матильда Феликсовна. Кроме того, я же собрался на премьеру вашего нового спектакля. А вы мне пару билетиков по блату обещали. Неужели забыли?

Матильда Феликсовна растерянно захлопала ресницами, всё так же крепко вцепившись в надёжную ладонь доктора. А тот добавил шёпотом, от которого все страхи, душившие пациентку, отступили:
- Всё будет нормально, не волнуйтесь. Вы просто заснёте, а когда проснётесь, всё будет позади.
Анестезиологическая медсестра аккуратно ввела иглу и подключила капельницу.
- Считайте до семнадцати, пожалуйста, - попросила медсестра.
- До семнадцати? Почему до семнадцати? Что означает число семнадцать? – забеспокоилась пациентка.
- Прошу вас, считайте вслух!
- Один, два, три… четыре…
Глеб ещё постоял, держа руку Матильды Феликсовны, и чувствуя, как её паническая хватка быстро слабеет. Когда на цифре восемь пациентка погрузилась в глубокий сон, он осторожно положил мягкую и безвольную ладонь на стол под простыню и повернулся к столу спиной. За окном предоперационной маячил Разгуляев, недовольно хмуря кустистые брови и стуча указательным пальцем по левому запястью, намекая на стремительно уходящее время.

Астахов поспешил в предоперационную и стал быстро мыть руки. Медсестра уже замерла со стерильным халатом в руках, ожидая его. А Станислав Геннадьевич проворчал:
- Ей что, забыли успокоительное на ночь вколоть?
- Не забыли, Станислав Геннадьевич, всё сделали, как положено. Просто человек она излишне эмоциональный. Боюсь Игорю придётся ей дать лошадиную дозу наркоза, чтобы угомонить.
- М-да, сложный случай, - хмыкнул Разгуляев и пошёл в операционную.


Выписывали знаменитую артистку спустя три недели. И из выписки Матильде Феликсовне удалось сделать настоящий спектакль. Ещё бледная после перенесённой операции, но с тщательно выполненным макияжем, сверкая перстнями на пальцах со свежим маникюром, театральная дива долго раздавала автографы. За врачами и медсестрами потянулись санитарки и буфетчицы, подошли коллеги с других отделений, в их ряды стали вклиниваться настойчивые пациенты. Кто-то попросил сделать селфи, замигали фотовспышки… В общем автограф-сессия затянулась на полтора часа.

Расставаясь со своим лечащим доктором, мадам Гловач осторожно прижала холёную руку к оперированной груди и произнесла:
- Доктор мой дорогой, спасибо за всё! Благодаря вам моя пошатнувшаяся было вера в наших эскулапов устояла. Вы доктор от бога! Всем своим знакомым скажу, чтобы шли лечить сердце только к вам. Кстати, - в её глазах сверкнули хитрые искорки, - а вы женаты?..
Глеб слегка смутился (при чём здесь это?), отчего дежурные медсёстры весело прыснули, пряча лукавые улыбки в кулачки.
- Нет, не женат, - честно признался доктор Астахов.
- Ох, Глеб Александрович, будь я помоложе, я бы вас очаровала! – пациентка погрозила изящным пальчиком с маникюром.
- Вы и так всех очаровали, Матильда Феликсовна! – заверил Глеб. – Можете быть уверены: армия поклонников вашего таланта пополнилась на несколько десятков человек.
- Придёте на мою премьеру?
- Обязательно!
- Ловлю вас на слове! Я пришлю вам пару билетов, – и одарив доктора воздушным поцелуем, царственным шагом покинула отделение.

А Глеб ещё долго смотрел ей в след, ощущая тепло и радость до глубины души. Он любил своих пациентов, и вот таких слишком эмоциональных, и замкнутых, и отчаянно смелых, и безалаберных, и даже глупых, всяких любил. Потому что все они были людьми, каждый со своим характером и своей судьбой. И болезнь заставала каждого врасплох! И каждому надо было помочь с ней справиться. И Глеб очень хорошо понимал, что моральная поддержка в такой ситуации зачастую не менее важна, чем профессиональная врачебная помощь.

http://proza.ru/2020/09/19/442