Ужин

Крошит песочный, пол-лунный
коржик
В волосы спящие дед-Морфей.
Колкой осокой дороги ёжик
Вдаль укатился под слепь ветвей.

В темени дикой воркует эхо,
Тянется к мрачной глуши душа,
Чаща от шага трясётся смехом,
Кутает небо, хвоёй шурша.

Клюква кусает ноги босые,
Брызгая кислый, горчащий сок,
Чтобы голодные, феи лесные
Следом крались сквозь капканий лог.

Путнице грезит заствольный пламень,
Кажется: жжётся теплом огонь,
И на опушке уютный камень,
Выложил к отдыху ей ладонь.

Только костёр тот не гостью манит,
Треском ночной пробуждая мир.
Жертву дождётся и воплем грянет
Хищный, зубастый, жестокий пир.

Точит клыки волчье-лисье лихо,
Эльфы гадают, что лучше съесть,
Руки свои потирают тихо
Семьи дриад - их пальцам не счесть.

Разум баючат с болот сирены -
Ужас на вкус как ольхова гарь.
Полнят своей колыбельной вены,
Бархатом стелят пустой алтарь.

Долго звенеться сатирьим трубам,
Гомоном в крики вплетаясь всласть.
Вздёрнет углами шальные губы,
Сердце пронзив, чья-то дичья пасть.

Голубь рассвета уймёт веселье,
Сытая ересь по норам вновь.
Лишь на опушке чумной купелью
Стоптана в луже багрянцем кровь.

Крошки сметёт дед-Морфей, он в доле:
Бесы кошмара отсыплют треть.
Лес душу-лань заточил в неволе,
Пленница, жаль, не проснётся впредь.