Первый на броне

Первый на броне
         Раннее утро 6 октября 1973 года, Судный день в Израиле. Тишина такая, что воздух звенит. Крепко спят усталые дети, накатавшись, почти до полуночи, на велосипедах по непривычно пустым дорогам. Не спешат пробуждаться и их родители, сокращая с каждой минутой дрёмы оставшиеся часы традиционного поста. Разжиревшие за лето, на кибуцных и мошавных полях, вороны лениво разгуливают по безлюдным дорогам и тротуарам, уличные коты снуют возле неубранных мусорных баков. Мало кто из мирных жителей знает, что уже несколько недель в воздухе пахнет войной. Накануне войска приведены в боевую готовность, всю ночь на позиции шла переброска военных грузов. Командир 7-й танковой бригады генерал Януш Бен-Галь, проведя весь день на зелёных полях Голанских высот, почти до утра, не разгибаясь, сидит со своими офицерами над картами территории, граничащей с Сирией. Десять часов утра – тишина, двенадцать – тишина и в час дня тоже тишина. Вдруг в два часа дня взрывается вся зелень полей, вся голубизна неба, вся серость базальтовых скал – на места дислокации израильских войск, рассекая дымку полуденного воздуха, летят тысячи снарядов, а вынырнувшие из-за гор самолёты, засевают землю сотнями бомб. Не прошло и получаса, как на близлежащих склонах, поднимая клубы пыли, появились колонны сирийских танков. Обстановка очень напоминает ситуацию 22 июня 1941 года, тысячекратно описанную в исторической и художественной литературе – такое же вероломное нападение, без объявления войны и предъявления каких-либо претензий. Только сейчас Советский Союз уже не жертва агрессии, а самый активный помощник агрессора. Да, на танках развеваются трёхцветные сирийские флаги, но это советские танки Т-55 и Т-62, танкисты, конечно же, сирийцы, но подготовленные советскими инструкторами и даже в советских танковых училищах, а за продвижением сирийской бронетехники наблюдают в бинокли с командных пунктов не только арабские генералы, но и советские офицеры.

         Это было начало одной из крупнейших в истории, по количеству бронетехники, битвы железных машин. 170 израильских танков стали на пути 1200 танков врага. Два дня танкисты Бен-Галя и 188-я танковая бригада "Барак" (командир Ицхак Бен-Шохам), стояли насмерть до подхода первых резервных сил.  Более суток, оглушённый, обгоревший лейтенант Цвика Грингольд со своей ротой вёл беспрерывный бой. Выбравшись из очередного подбитого танка и погасив огонь на комбинезоне, он перебегал к ещё уцелевшей боевой машине и стрелял, стрелял и стрелял. Когда после окончания войны восстановили картину сражения, оказалось, что Цвика подбил почти 60 сирийских танков – такого подвига не совершал никто, ни до него, ни после. (Ранее наибольшим достижением был подвиг советского танкиста Зиновия Колобанова, уничтожившего 22 танка в бою под Ленинградом). Тем временем, в другой точке Голанских высот, десяток танков, оставшихся от истерзанного батальона Авигдора Кахалани, отбивал очередную атаку почти сотни танков врага. "Мы стреляли, как сумасшедшие" – вспоминал потом он. Стреляли, пока в его наушниках не прозвучал голос командира полка: "Кахалани, ты остановил сирийцев. Ты – герой." Таких танкистов были тысячи, поэтому, подошедшие свежие танковые бригады завершили разгром агрессора и уже через несколько дней ворвались в предместья Дамаска.

          Все эти, тяжелейшие для страны дни, Феликс – плотно сбитый, ещё не старый, мужчина с волевым лицом и заметной проседью в чёрных волосах не отходил от радиоприёмника. Тело само напрягалось, когда взволнованный голос диктора сообщал о танковых боях на Голанах. Он хорошо представлял себе всё там происходящее. Знал, что случится если сотни стальных коробок, сминая всё на своём пути, спустятся с этого плато, обогнут с севера и юга озеро Кинерет и вырвутся на ровную, как доска, Изреельскую долину. Тут нет уже ни глубоких долин, ни гор, только редкие невысокие холмики, которые любой танк преодолеет, даже не сбавляя скорости. И вся эта танковая армада, немедленно разделится на два мощных потока и понесётся один - на юг по долине Иордана прямо к священному Иерусалиму, а второй - на юго-запад через Вади Ара на плоскую прибрежную низменность, откуда Тель-Авив уже хорошо просматривается в обычный полевой бинокль.
        Феликс нервно походил по комнате, смял недокуренную сигарету и опять прильнул к радиоприёмнику. Израильское радио передаёт об упорных танковых боях на Голанских высотах, не употребляя таких слов как "отход" или "отступление". В передачах из Москвы о событиях на Ближнем Востоке, совсем ничего не говорится об успешном разгроме "империалистов-сионистов". Значит молодое поколение наших танкистов бьёт арабов не хуже, чем он со своим батальоном гнал и уничтожал фашистов на Украине, в Польше, а затем и в самой Германии. Что ж, этим можно гордиться. Значит не зря он приехал сюда, тогда в сорок седьмом, не зря объяснял молодым пальмаховцам (бойцы боевых еврейской отрядов) как человек может победить многотонную стальную громадину. Вспомнил невольно, как вёл вперёд против иорданцев первый десяток примитивных израильских танков, которые иногда рассыпались на ходу, создавая больше шума и дыма, чем движения и стрельбы. Может стоит написать о тех непростых днях? Нет, не получится ничего. Не зря же, почти все журналисты, расспрашивавшие о боевой молодости, уходили разочарованные его немногословием. Да, воевал, потом приехал в Эрец Исраель (Палестину), да, потом опять воевал, потом всё – стал гражданским. Пусть в архивах ищут – там, наверняка, есть больше подробностей. А воспоминания приходят внезапно, какими-то пятнами или кусками, то об одном, то о другом, и исчезают, появляясь опять не всегда в удобное время.

         Феликс Батус родился в разгар Первой мировой войны в феврале 1917 года, почти в самом центре Польши в старинном городке Калиш, что между Варшавой и Вроцлавом. Подростком, он вместе с семьёй переехал на юг страны в такой же древний город Ченстохов, где родители открыли мастерскую по производству бумажных мешков. Юношу, однако, больше тянуло к технике и сразу после окончания школы он получает, весьма уважаемую в то время, специальность водителя грузовика. А потом знакомится с красавицей Франческой, влюбляется без памяти, опомнившись лишь тогда, когда она соглашается стать его женой. Всё рухнуло в первого сентября тридцать девятого года, фашисты вторглись в Польшу и, преодолев за два дня сотню километров отделяющие, уже оккупированную ранее, Чехословакию от Ченстохова, устремились далее на восток. Тысячи и тысячи мирных жителей, пытаясь спастись от новой людоедской власти, бегут на восток в Советский Союз. Среди этих обездоленных, обходя немецкие посты, двигаясь по ночам и таясь днём в лесах или стогах сена, бегут и Феликс с Франческой.
          Им повезло – после почти трёхсоткилометрового пути молодая пара оказывается в Восточной Польше, ставшей к тому моменту уже Западной Украиной, присоединённой к Стране Советов. Волей случая занесло их в провинциальный прикарпатский городок Стрый и занесло очень удачно. Тут проходит основная трасса, а также железная дорога через горный перевал на Закарпатье и далее в Венгрию, Чехословакию. Совсем рядом находятся, пусть небольшие старые, но всё же нефтепромыслы, да и кой-какие фабрики имеются. Поэтому, крутить баранку на почти новом грузовике Феликс начал уже через несколько дней, жену также сразу взяли на работу как медсестру, комнатку сняли у интеллигентной пожилой пары в опрятном домике на тихой улице и обживаться начали на новом месте, приспосабливаясь к непривычным советским порядкам. Тревожные вести доходили иногда с прежней родины, но сейчас они уже жили в огромной и сильной стране, способной в считанные дни разгромить любого врага – так писали газеты, вещало радио, говорили на собраниях.
       Немецкое нападение на СССР вернуло молодой паре такое же ощущение смертельной опасности, какое испытали почти два года назад в сентябре тридцать девятого. Было ясно, фашистам потребуется лишь день-другой, чтобы преодолеть чуть более полсотни километров от границы до Стрыя. В этой страшной неразберихе сиюминутные обстоятельства определяли все действия. Уже на следующий день Феликс едва успел отъехать нескольких сотен метров от гаража, как был остановлен военным патрулём. Молодой офицер, держа одну руку на кобуре пистолета, открыл дверцу его кабины и, едва раскрывая рот, жёстко отчеканил:
        - По приказу военного коменданта города все грузовые машины переходят в распоряжение воинских частей, а водители призываются в действующую армию. Вы поняли, что я сказал?
       За два года работы Феликс уже довольно сносно понимал и говорил по-русски и смысл сказанного дошёл до него сразу. Он кивнул и также жёстко ответил:
       - Я всё понимал. Я буду хороший солдат. Прошу пана только дать мне получаса, чтобы прощаться с жона. Если не дасте – не буду солдат.
      То ли его решительный вид убедил офицера, то ли действительно армия очень нуждалась в хороших грузовиках и крепких парнях, но резко выдохнув, тот приказал одному из солдат патруля:
      - Широков! Садись в машину, и чтобы через двадцать минут вернулся сюда назад с этой же машиной и с этим "пшеком". Пусть попрощается с женой. Но смотри – чуть что не так, действуй по законам военного времени.
      Вбежав в свою комнату, Феликс чуть не раздавил в объятиях испуганную Франческу и, побросав в сумку немного белья, мыла и буханку хлеба, как можно спокойнее сказал:
       - Меня забирают в армию. Немцы скоро будут в городе. Уходи дальше на восток. Россия большая, это не Польша. Потом будем искать друг друга.
       Следующая их встреча состоится лишь через четыре года, уже после той страшной войны.

       Так бывший польский гражданин, еврей по национальности, Феликс Батус стал бойцом Красной Армии. Парня направили на строительство прифронтового аэродрома. Уже через короткое время командиры обратили внимание на его техническую грамотность. В условиях бездорожья машины часто ломались, добраться ремонтного подразделения не всегда удавалось, а большинство шоферов умели только баранку крутить и знали куда бензин заливать. Запасных частей не было, но на обочинах дорог стояло немало разбитых машин, попавших под бомбёжку или артобстрел. Феликс мог в короткое время найти неисправность, снять нужную деталь с ближайшего, уже непригодного, грузовика и установить на машину.
        Когда строительство аэродрома приближалось к завершению, поступил приказ о направлении шоферов на ускоренный курс механиков-водителей танков. Пролетело шесть недель, и Феликс влился в боевой экипаж среднего танка Т-28 который несколько месяцев не выходил из непрерывных боёв на востоке Украины. Немцы, не считаясь с потерями, рвались на Кубань и далее к бакинской нефти. Советским войскам удавалось сдерживать их наступление только за счёт подвижных танковых бригад, которые постоянно перебрасывались на самые опасные участки фронта. В одном из боёв парень был ранен, а после того как "подлатали" в прифронтовом госпитале был отправлен в глубокий тыл в г. Омск до полного выздоровления.
              Солнечным летним днём сорок третьего года, в день выписки из госпиталя, бравый рослый боец предстал перед комиссией и, резко козырнув, доложил:
     -  Сержант Батус готов к дальнейшему прохождению службы. Прошу направить в мой танковый полк.
     Сидящий в центре стола хмурый полковник, не спеша обвёл взглядом крепкую фигуру Феликса, тщательно вчитался в лежащие на столе бумаги и медленно произнёс:
       - В родную часть просишься? Это хорошо. Полк твой сейчас в самом пекле дерётся. Раньше, чем через месяц на переформировку не выйдет. Держать целый месяц тебя, боевого сержанта, в тылу - непозволительно в такое тяжёлое время. Я смотрю, по документам, ты ведь родом из Польши? Да, и акцент у тебя весьма заметный.
        - Так точно, товарищ полковник, из Ченстохова, - на одном дыхании выпалил Феликс.
        Полковник молчал. Затем закурил и, как бы размышляя вслух, сказал:
     - Тут такое дело, сержант. Сейчас у нас формируется Польская Армия, которая будет вместе с Красной Армией бить фашистов. Пока развёрнут только один корпус в составе которого есть и танковый полк. Поэтому, боевые танкисты, как говорится, на вес золота. Я, думаю, твоё место именно там. Что скажешь?
       Феликс молчал. Слишком уж неожиданно прозвучали эти слова. Лёжа в госпитале, он немало думал о том, что и как будет после войны. Конечно, сначала надо найти Франческу. Ну, а потом? Потом надо вернуться в Польшу, это ведь родина и не одно поколение предков жило там. Может даже кто-то из родных уцелел. Армия, о которой говорит полковник, наверняка станет новой армией в освобождённой Польше. Так что и военная карьера не исключена. Он вскинул голову и негромко, но внятно ответил:
      - Я готов бить фашистов в Польской Армии. Прошу только направить меня в танковую часть.
       Полковник ухмыльнулся:
    - Это я тебе "на все сто" гарантирую. Обстрелянными танкистами никто не разбрасывается.

      Уже через три дня Феликс прибыл в Польский корпус и представился командованию. На следующий день он получил неожиданное предложение. Вызвавший его командир полка, сказал:
      - Вот что, Батус. Ты, конечно, боец бывалый и место твоё в танковом экипаже. Но у нас не хватает политработников, некому поддерживать боевой и моральный дух бойцов, а это очень важно в предстоящих нелёгких боях, сам понимаешь. Ты жил два года в Советском Союзе, два года воевал в Красной Армии – думаю, у тебя получится. Предлагаю занять должность замполита батальона. Сразу получишь офицерское звание, а там видно будет.
       Вздох разочарования непроизвольно вырвался у Феликса. Он даже несколько театрально, не по уставу, развёл руками:
      - Пан полковник, я жил в Советском Союзе и воевал в Красной Армии, но не был ни в комсомоле, ни в партии. Я солдат, а не агитатор. Да и как-то не очень удобно, что бы у польских солдат комиссаром был еврей. Вы же сами поляк и понимаете это.
      - В чём-то ты прав, Батус, - неожиданно согласился полковник, - ну, ладно, можешь идти, подумаем над этим.

       Сложилось всё так, как хотел Феликс. Через два дня его, вместе ещё с полусотней бойцов, послали на курс командиров танков. В напряжённой учёбе и постоянных полевых занятиях дни летели как осенние листья с деревьев. В октябре сорок третьего сержант Батус вернулся в свой полк, имея на руках свидетельство об окончании курса и письмо с наилучшими рекомендациями. Буквально через неделю Польский корпус, в состав которого входил танковый полк, вступил в бой с немцами у села Ленино на востоке Белоруссии. Перед боем Феликс ещё раз с любовью осмотрел свой новенький танк Т-34, даже не удержался и погладил по холодному металлу. Это была скоростная машина, но одновременно с толстой бронёй и мощной пушкой – совсем не чета простенькому Т-28 на котором он начинал.
          Бой выдался очень тяжёлый. Немцы закрепились на западном берегу реки Мерея и чтобы выбить их из окопов необходимо было форсировать эту водную преграду. Сама речушка небольшая, но протекала по широкой заболоченной и, поэтому, трудно проходимой для бронетехники, долине. К вечеру лишь половине танков полка, в том числе танку Феликса, удалось переправиться на другой берег. Сделав короткую передышку, они бросились в ночную атаку. Тёмное небо ежеминутно озарялось разрывами снарядов и подсвечивалось языками пламени на горящих танках. Видя шквальный огонь немецкой артиллерии, Батус не позволял своей боевой машине остановиться даже для выстрела. Рано утром был получен приказ закрепиться на местности и беречь боеприпасы, а днём все польские силы, потерявшие в этом бою более четверти бойцов, были отведены в тыл. Их место заняла подошедшая свежая дивизия Красной Армии.
        Вскоре, когда корпус находился на переформировке, Феликс получил направление на краткосрочный курс офицеров-танкистов, а после его окончания рекомендован на дополнительную учёбу по профилю "танкист-разведчик". Так что, весну сорок четвёртого, когда Польский корпус, после значительного пополнения, был развёрнут и преобразован в Польскую Армию, он встретил как командир танковой роты с погонами старшего лейтенанта на плечах. А в июле того же года, не скрывая охватившего всех волнения, польские солдаты сделали первые шаги по родной земле. После упорных боёв за Люблин офицер Батус участвовал в освобождении узников из концлагеря Майданек. Спустя много лет после войны он, бывалый солдат, испытавший все ужасы войны, не сможет без слёз говорить об увиденном.
 
        В эти дни произошло объединение Польской Армии с Армией Людовой, действующей на территории Польши, в единое Войско Польское под командованием генерала Зигмунда Берлинга. В него вошёл и, вновь сформированный, 1-й польский танковый корпус, в котором продолжила воевать рота Феликса. Вместе с бойцами Красной Армии польские воины продвигались вдоль Вислы, главной реки своей страны, на северо-запад к заветному месту – Варшаве. Всё чаще приходилось сражаться в таком новом виде боя как "танки против танков", когда нет рядом ни пехоты, ни артиллерии, и рассчитывать можно только на стойкость и мастерство своих экипажей. Командование Войска Польского очень стремилось установить связь с повстанцами в Варшаве и принять активное участие в освобождении города от фашистов. Однако руководители восстания плохо согласовали свои действия с, наступающими с востока, советскими войсками, и польские силы потерпели поражение, понеся тяжёлые потери.
          Опыт этих боёв очень пригодился польским танкистам, когда в начале августа сорок четвёртого им пришлось, совместно с советскими танковыми корпусами, отражать отчаянное контрнаступление немецкой бронетехники на Магнушевском плацдарме, что в шестидесяти километрах южнее Варшавы. Освободить столицу Польши удалось только спустя несколько месяцев – в январе сорок пятого, и танки Батуса в этих боях были всегда в первых рядах атакующих. Однако, Варшава – это ещё не вся Польша, и Армия Людова, в составе советских соединений, продолжала с боями двигаться на северо-запад на Быдгощ и Колобжег, стремясь выйти к берегам Балтики.

          В конце февраля десять лучших польских офицеров-танкистов, в том числе и Феликс, направляются на учёбу в Ленинград в высшую офицерскую бронетанковую школу. Это безусловное признание их боевого опыта и личного мужества. Три месяца танкист Батус усиленно вникает в тонкости военной науки, которая уже пытается обобщить, оплаченный кровью, опыт недавних боёв ещё неоконченной войны. Этот серьёзнейший курс готовил командиров танковых батальонов для решающего штурма фашистского логова. Каждый курсант самостоятельно разрабатывал планы небольших операций и осуществлял их на полевых занятиях.
       Вернулся Феликс в родной полк лишь в апреле, сразу же получив звание майора и должность командира танкового батальона. Несмотря на, всё более ощущавшуюся с каждым днём, близость победы, ярость боёв не уменьшалась. Агонизируя, фашизм продолжал извергать смерть и страдания людям. В конце месяца, на юго-западе Польши, батальону пришлось отражать атаку остатков нескольких немецких полков, рвущихся вперёд с отчаянием обречённых. После трёх часов боя у Феликса осталось всего семь танков из тридцати одного. К счастью, к едва уже удерживаемым польским позициям, подошёл русский полк тяжёлых танков ИС-2 и огнём мощных пушек в течении часа заставил фашистов отступить. С продвижением по территории Германии бои, стали ещё ожесточённее, танкисты сутками не покидали боевые машины, делая лишь короткие остановки для сна, дозаправки горючим и пополнения боезапаса. Великий и радостный День Победы застал Феликса Батуса в танке по дороге на Дрезден. Сам город штурмовать не пришлось – ещё в феврале налёты англо-американской авиации превратили его в огромное поле каменных развалин.

       Чуть больше недели длилась послевоенная передышка для молодого майора и его батальона. Новый приказ был не совсем обычным. Фронтовикам-танкистам надлежало передислоцироваться в крайнюю северо-западную точку Польши в город Щецин. Этот немецкий город и прилегающую территорию советская военная администрация передала польской стороне, но пока что реальная власть тут отсутствовала. В условиях послевоенного хаоса возникли банды мародёров, грабящие уцелевшее имущество и терроризирующие беззащитное население. В течении двух недель бойцы комбата Батуса и подошедший пехотный батальон, действуя по законам военного времени, навели порядок в городе. Выслушав доклад бравого майора о выполнении задания, командир бригады похвалил его и тут же огорошил новым, ещё более необычным приказом:
        - Молодец майор, хорошо поработал. Жители города благодарны тебе и твоим солдатам. Надо налаживать мирную жизнь и делать это жёстко, а главное, незамедлительно. Утром я подписал приказ о твоём назначении представителем Войска Польского в военной комендатуре Щецина.
       Феликс опешил:
       - Пан генерал, я боевой офицер. Четыре года на фронте, в танке. Тут хозяйственник нужен, а не солдат.
      - Война окончена, но ты видишь какой хаос в стране. Всё надо приводить в порядок. Тем более, что есть одна насущная задача очень похожая на военную операцию.
       Ещё больше растерялся комбат. То генерал говорит о мирной жизни, то намекает на какие-то боевые действия. Ей-богу на фронте было всё проще. Голос генерала прервал его путающиеся мысли:
       - Тебе, майор, известно, что Щецин до войны входил в состав Германии, а сейчас он отошёл к Польше. Однако, в городе проживает более ста тысяч немцев гражданского населения. Получен секретный приказ из Москвы о немедленном перемещении всех их на территорию Германии. Операция должна быть закончена до середины июля и тогда Щецин официально будет объявлен польским городом.

       Невозможно описать каких усилий и переживаний стоило Феликсу выполнение в сжатые сроки трансфера такого количества людей. Не забыв, ещё совсем недавние зверства гитлеровских солдат, поляки, в своём большинстве, не испытывали почти никакого сострадания или жалости к, выселяемым из своих домов, немцам. Майор Батус без ненависти, а даже с сочуствием, смотрел на, бредущий к товарным вагонам, поток женщин, детей, стариков. Мальчики и девочки, возраста его дочки, вертели головами по сторонам, вопросительно смотрели на, стоящих у поезда, солдат, не понимая, что происходит. Взрослые же не смотрели никуда – только в землю, головы их непроизвольно вжимались в плечи, а спины горбились. Феликс пытался совладать с волнением, вспоминая толпы беженцев в тридцать девятом, ужасы Майданека, пепелища белорусских сёл, руины украинских городков, но даже внешнее спокойствие не наступало. Конечно, преступления совершали не эти несчастные люди, а их сыновья, мужья, отцы, но они расплачиваются за молчаливую поддержку убийц. Всё равно, мерзкая это работа, недостойная боевого офицера. Спал он, в основном, на заднем сидении своего джипа, а ел только тогда, когда адъютант приносил котелок с кашей. Приказ был выполнен. Во второй половине июля сорок пятого года состоялась знаменитая Потсдамская конференция с участием Сталина, Трумэна и Черчилля, определившая послевоенное устройство Европы. В числе множества решений, принятых на ней, был пункт о включении города Щецин в состав Польши.
 
       А повседневная, уже мирная, послевоенная жизнь каждый день приносила различные заботы – большие и малые, простые и сложные, спокойные и опасные. Хотя майор Батус работал в военной комендантуре города, но, при ещё не окрепшей гражданской власти, приходилось заниматься и энергоснабжением, и продуктовыми поставками, и обеспечением правопорядка, и ещё десятками, если не сотнями, дел. В ежедневной круговерти он сначала не обратил внимание на присутствие в городе нескольких тысяч еврейских беженцев, чудом уцелевших и освобождённых из фашистских концлагерей. Но вот пасмурным осенним утром, когда холодный ветер с Балтики уже покрыл влагой все дома, дороги и деревья, к нему в кабинет вошли несколько молодых парней и один из них сказал на польском:
      - Пан, майор! Мы знаем, что вы еврей и поэтому обращаемся прямо к вам за помощью. Дело касается несчастных евреев, спасшихся в кошмаре этой войны. У большинства из них не осталось ни семьи, ни родственников. Многие больны. Их надо вернуть к нормальной жизни.
        Феликс встал из-за стола и по-военному чётко спросил:
      - Может панове объяснят, кто они такие, что предлагают и какую помощь хотят получить?
       Вперёд выступил другой парень с потёртым портфелем в руке:
      - Мы прибыли из Палестины, лучше сказать из Эрец Исраель. Представляем учреждение под названием "Моссад ле-алият бет", которое занимается организацией эмиграции евреев на историческую родину и содействием их устройству на новом месте. Нам нужна помощь в составлении списков проживающих в городе евреев, в организации временного лагеря для отъезжающих и, если есть возможность, в приобретении хорошего корабля в щецинском порту.
        Феликс удивился такой одновременной лаконичности и содержательности ответа:
       - Пан служил в армии?
        Молодой человек отчеканил:
       - Так точно. Четыре года в английской армии. Воевал в Северной Африке и в Италии.
       К сожалению, не то что корабль, даже большую лодку в порту уже нельзя было купить – всё превратилось в государственную собственность. Феликс же приложил все усилия и помог людям из "Моссада" переправить сотни евреев в американскую зону оккупации на территории Германии, снабдив их, по возможности, тёплой одеждой и продуктами. Только там посланцам из Эрец Исраель удалось организовать временные лагеря.

      По мере того, как день за днём входил в спокойное русло повседневный быт города, у молодого майора появилась надежда и на устройство личной жизни. Начали приходить ответы на его запросы, отправленные в различные эвакуационные центры Советского Союза. В одном из таких писем сообщалось, что Франческа Батус работала медсестрой в военном госпитале в городе Челябинске, но после окончания войны уволилась и, судя по выписанным ей проездным документам, отбыла польский город Ченстохов. Феликс немедленно связался с военной комендатурой родного города и уже через две недели, как и четыре года назад в Стрыю, крепко прижимал жену к своей груди на ченстоховском вокзале.  Вместе они вернулись в Щецин и Франческа принялась энергично обживать его неухоженную холостяцкую квартиру. Иногда, решая очередной вопрос, Феликс встречался с парнями из Палестины и те, прямо, без намёков, предлагали молодой паре начать новую жизнь в Эрец Исраель.
       - Скоро у нас будет своё независимое государство, и такие люди как ты, майор, очень нужны для создания нашей еврейской армии, - в один голос уверенно утверждали они.
       Принять столь ответственное решение как переезд в новую неведомую страну было непросто. И Феликс, и Франческа выросли в ассимилированных светских семьях и даже язык идиш знали весьма слабо, предпочитая говорить на польском, а после войны уже и на русском. 

      Однако, как говориться, всё решил, его величество, случай. В середине апреля сорок шестого года мирная жизнь Щецина немного наладилась и ужасы минувшей войны начали, хоть очень медленно, но всё же стираться в людской памяти, напоминая о недавнем ещё неразобранными развалинами домов, воронками от разрывов снарядов, да большим количеством людей в военной форме. Наконец-то власти нашли время и небольшие средства для проведения на центральной улице города парада в честь годовщины победы над фашизмом. Командование парадом было поручено майору Войска Польского Феликсу Батусу. В назначенный час, колонна танков его батальона прогрохотала перед тысячами радостных горожан, за ней строевым шагом прошли польские солдаты, затем небольшое подразделение Красной Армии, потом местная милиция, пожарная команда, рабочие порта, школьники. Одними из последних в этой длинной колонне шла небольшая группа молодёжи – учащиеся еврейской сельскохозяйственной школы. Они несли красно-белые польские флаги и бело-голубые еврейские полотнища. По мере их приближения к центру города, среди людей, стоящих на тротуарах, раздавался какой-то ропот, а ещё через несколько минут послышалось несколько выкриков, немедленно подхваченных почти всеми зрителями: "Жидзи до Палестины" (Евреи в Палестину). Феликс стоял тут же, у одного из танков, и до скрипа сжимал зубы, чтобы не закричать. Он окончательно понял, что даже страшная война, поглотившая в свою ненасытную утробу треть населения страны, не вырвала из польских мозгов врождённую патологическую ненависть к его древнему народу. Не день и не два провели они с женой в разговорах и рассуждениях о возможной репатриации, пока приняли нелёгкое решение о переезде в Палестину.

        В конце мая сорок седьмого года отставной польский майор Батус с женой Франческой и дочкой Лили прибыл на Святую Землю. Уже через три дня в дверь их крохотной комнаты на окраине Тель-Авива постучали. На пороге стоял моложавый мужчина, сумевший на идише и жестикуляцией объяснить Феликсу, что завтра его будут ждать в кафе в центре Тель-Авива. Добравшись в незнакомом городе до указанного места, он увидел трёх представительных мужчин. К радости нового репатрианта языковой проблемы не возникло, поскольку самый солидный из пришедших, Ицхак Садэ, свободно говорил по-русски. Другой, что был пониже и худее, Игаль Алон, попытался перевести разговор на идиш, но Феликс плохо улавливал смысл сказанного, чем удивил того, искренне считавшего, что каждый польский еврей знает этот язык. Выслушав лаконичный рассказ нового знакомого о его прошлом, Садэ сказал Игалю:
       - О таком боевом и образованном офицере-танкисте я даже не мечтал. Для "Хаганы" - это подарок Всевышнего. (Хагана – боевая еврейская организация в состав которой входил ПАЛЬМАХ).
       Вскоре недавний майор прибыл в кибуц Айелет ха-Шахар (севернее Цфата) для подготовки плана защиты Галилеи от арабских набегов с территории Ливана. После нескольких дней напряжённой работы он встретился с Мулей Коэном командиром 3-го батальона ПАЛЬМАХа и ознакомил его со своими предложениями. Муля, выросший в Эрец Исраель, задал стандартный вопрос:
      - Ты сколько времени в стране?
     - Уже три недели, - простодушно ответил Феликс.
     - А откуда ты так хорошо знаешь весь этот район? – не понял тот.
     - Я карты умею читать, на фронте без этого пропал бы в первом же бою, - пояснил танкист.
      Ицхак Садэ одобрил представленный план и передал его штабным офицерам. По иронии судьбы, меньше чем через год, в мае сорок восьмого, во время Войны за Независимость, именно батальон Коэна участвовал в боях по освобождению Цфата, а штаб всей масштабной операции размещался в этом кибуце. Не успев насладиться домашним уютом и наиграться с дочкой, Феликс опять предстал перед бородатым Ицхаком. В короткой беседе тот поставил перед ним уже совершенно иную задачу:
       - В небольшом кибуце Далия мы проводим курс по подготовке командиров рот. Это фактически первая наша офицерская школа. Не исключено, что в ходе дальнейших вооружённых стычек, арабы могут получить из Иордании или Сирии подкрепление из нескольких танков. Большинство наших парней видели эти машины только на картинках. Надо рассказать курсантам, хотя бы в общих чертах, об устройстве танков, вооружении, об их сильных и слабых сторонах, а главное, об основных способах борьбы с ними.
       Феликс с радостью согласился, похвалив в мыслях сам себя – ведь покидая Польшу, он положил в чемодан несколько книг и инструкций по танковой тематике, полученных во время учёбы в Ленинграде. Занятия в Далии он проводил на русском языке, а один из курсантов переводил, всё сказанное им, на иврит. Когда же через несколько месяцев подобный курс организовали в Тель-Авиве, новоявленный лектор уже говорил целые фразы на этом, новом для него, языке. Ещё через два месяца, к марту сорок восьмого, с помощью сослуживцев, Батус подготовил на иврите краткую инструкцию по борьбе с танками.

        Тогда же, в марте, его срочно вызвал к себе неутомимый и неугомонный Ицхак Садэ:
       - Феликс, - прокричал он, завидя Батуса, - у нас есть танки!
        - Хотелось бы их увидеть, - осторожно сказал опытный танкист, не совсем понимая, что Ицхак имеет ввиду.
        - Поехали! – взволновано прокричал тот, таща Феликса к машине.
       Они быстро добрались до тельавивского порта и Садэ распахнул перед Батусом ворота одного из ангаров. Феликс оторопел. Да, это, конечно, были танки, но не для боевых действий, а для музея бронетехники. Последние два года батальон майора воевал только на "тридцатьчетвёрках", лучших танках Второй мировой войны. А это……
       - Ицхак, - тихо спросил он, - где танки?
       - Да вот они, перед тобой, - надрывался Садэ, размахивая руками, как дирижёр. – Ты видишь, что у нас есть!
       Феликс вытер набежавшую слезу и вспомнил, что Ицхак прибыл в Палестину в 1920 году и танки наяву видел, в лучшем случае, ещё во время Первой мировой войны. Вот и сейчас перед ними стоял десяток маленьких французских танков "Гучкис", выпущенных в начале тридцатых и вооружённых короткой 37-ми миллиметровой пушкой. К сожалению, каждая из этих стальных машин имела какую-то техническую неисправность в ходовой части и самостоятельно двигаться не могла.
        На следующий день Батус и Садэ прибыли в апельсиновую рощу возле Бней-Брака, и осмотрели несколько, стоящих тут, самодельных бронемашин. Их броня называлась "сэндвич" и представляла собой деревянную доску толщиной сорок миллиметров, обитой с двух сторон стальными листами по пять миллиметров в толщину. Увидев такие "создания" и немного поразмыслив, Феликс предложил сделать бронемашины на базе американского джипа "Додж". Это было принято – на днище и по бокам приварили стальные плиты, а наверх поставили лёгкую металлическую башню с пулемётом. Вот тут Ицхак окончательно поразил Феликса своим оптимизмом.
      - Всё! – уверенно заявил он. – Создаём танковый батальон.
      - Но у нас ничего нет для этого, - попытался остудить его Батус. – Нужны подготовленные экипажи, техники, связь, амуниция, боеприпасы.
      - Главное, что у нас есть командир батальона – это ты. Танки тоже есть и их можно починить, экипажи – обучим, остальное – достанем.
 
       Так был создан, существующий и поныне, 82-й танковый батальон, а Феликс Батус стал его командиром. Местом базирования был выбран Тель-ха-Шомер, только что освобождённый от арабов. В состав батальона вошли три роты, сформированные, для улучшения взаимопонимания, по языковому принципу. Первая рота называлась "русской", поскольку комплектовалась выходцами из СССР и Чехии, служившими в танковых войсках. Она-то и получила отремонтированные танки "Гучкис".
Вторая рота была "англосаксонской" и включала бойцов для которых родным языком был английский. У неё на вооружении состояло два танка "Кромвель", которые два британских солдата угнали из армейского гаража, и несколько танков "Шерман", предназначенных для распилки на металлолом и выкупленных пальмаховцами у англичан. В третью роту (командир Яков Банай) вошли уроженцы Палестины, говорившие на иврите и передвигающиеся на самодельных бронемашинах. Часто команды отдавались на языке идиш, им всё-таки владела немалая часть бойцов. Вот такой разноликий батальон стал основной ударной силой 8-й бронетанковой бригады, которой командовал бывший эсер, красноармеец, затем белогвардеец, а ныне один из руководителей ПАЛЬМАХа, Ицхак Садэ (Ландсберг).

          Настоящим боевым крещением для первых израильских танкистов стало участие в операции "Дани" в июле сорок восьмого. Это наступление должно было обеспечить захват, таких традиционно арабских, городов, как Лод и Рамле, а также территорию близлежащего аэродрома, ликвидировать угрозу иорданской атаки на район Тель-Авива и открыть главный путь из центра страны на Иерусалим.
       Боевые действия развернулись на равнине между городами Петах-Тиква и Лод, восточнее нынешнего шоссе №40, а также на самом аэродроме. Готовясь к предстоящей схватке, один из "танковых" батальонов, состоящий исключительно из самодельных бронемашин, под покровом ночи покинул основную базу бригады в Тель-ха-Шомер и скрытно занял позиции у Кфар-Сиркин (ныне юго-восточные районы Петах-Тиквы). Как только тёмное небо чуть посветлело, не дожидаясь жгучего июльского солнца, грохоча наскоро приваренными стальными листами, машины пересекли плоскую равнину, примыкающую с запада к Иудейским горам. Застав врасплох немногочисленные иорданские отряды, батальон занял деревни Ринатия, Мазор и Вильгельма (ныне Бней-Атарот у перекрёстка Тайасим).  Другой танковый батальон, также на бронемашинах, вышел из Кафр-Ана (нынешний город Ор-Йегуда) по направлению к аэродрому. Однако этому подразделению не пришлось, пока что, ввязаться в серьёзные бои. Феликс Батус, к этому времени, уже построил настоящие танки своего батальона в боевой порядок, как учили на курсах в Красной Армии, и двинул их на позиции Арабского Легиона. В течении получаса вся территория аэродрома была освобождена, а противник отступил к городу Лоду. Далее, по плану, Феликс должен был продолжать наступать в восточном напарвлении и занять Дир-Тариф (сегодня Бейт-Ариф возле Шохама) и Бейт-Набаллу (нынешние мошавы Кфар Трумен и Бейт-Нехамия). Но танки, несмотря на проведённый ремонт, были в плохом состоянии и, пройдя почти десять километров по бездорожью, начали буксовать. Кроме того, разноязычность бойцов, успешно преодолеваемая на базе, очень сковывала оперативность в бою. Рота танков "Гучкас" сбилась с пути и вместо Дир-Тарифа вышла к Вильгельме. Но всё же Феликсу удалось скоординировать действия в своём батальоне, повернуть роту и, в связи с изменившейся обстановкой, направить её на удержание деревни Ритания. Кроме того, два "Кромвеля" при поддержке четырёх бронемашин разгромили небольшую группу арабских солдат, окопавшуюся у аэродрома.
        На следующий день Арабский легион начал контратаку на Бейт-Набалу и Дир-Тариф, чтобы в дальнейшем отбить территорию аэродрома. Командир пехотного батальона, обороняющего это направление, попросил подкрепления и Ицхак Садэ отправил на его позиции два танка и роту пехоты. Важный стратегический объект был удержан. Дальнейшее наступление на Латрун, предпринятое через несколько дней, оказалось менее успешным. У некоторых танков обнаружились технические неполадки, другие были повреждены в ходе наступления, и серьёзной броневой поддержки на этом направлении пехота не получила.

      С каждым боем накапливался военный опыт у танкистов, оплаченный, к сожалению, кровью и жизнями молодых ребят. В октябре сорок восьмого началась операция "Йоав" по освобождению северного Негева. Для проведения атаки на египетские силы в деревнях Фалуджи и Ирак-аль-Маншия (нынешняя территория Кирьят Гата) батальону Батуса был придан пехотный батальон под командованием Узи Наркиса (будущего генерала ЦАХАЛа). Танки пошли вперёд, но хотя попали под сильный огонь артиллерийский огонь, продолжали продвигаться, рассчитывая, что солдаты, скрываясь за ними, уничтожат стреляющих. Однако, пехотинцы, оказавшиеся в своём большинстве неопытными бойцами, залегли, оставив стальные машины прямо перед, стреляющими в упор, пушками. Атака захлебнулась, а батальон потерял четыре танка.
        Уже через несколько дней стрелковые роты семь раз безуспешно штурмовали позиции египтян у деревни Ирак-Свидан (сегодня мошав Саде-Йоав на шоссе №35 между Ашкелоном и Кирьят Гатом). Выполняя приказ Ицхака Садэ, Феликс повёл свои танки в бой, предупредив всех пехотных командиров о недопустимости отставания от боевых машин. Через два часа египетские офицеры сообщили о готовности сдаться в плен. Таких боевых эпизодов на этой, самой первой в истории государства, войне было множество. Безусловно, и она, и каждая из последующих войн, были судьбоносными для молодого государства и в каждой стоял гамлетовский вопрос "быть или не быть?", но всё первое всегда самое трудное.

        Вполне ожидаемо, что далее речь пойдёт о блестящей военной карьере Феликса Батуса, может даже о его вхождении в израильскую политическую или дипломатическую элиту. Нет, к сожалению, этого не случилось. Вскоре после окончания войны за Независимость, Бен-Гурион поспешил отправить в отставку генерала, командующего бронетанковыми силами, Ицхака Садэ. Он и в прежние годы, как изворотливый политик и дипломат, с трудом терпел этого прямого и неуступчивого вояку. Однако, заслуги Садэ в формировании и руководстве сил еврейского сопротивления были столь велики, что Бен-Гурион, сжав зубы, мирился с его действиями и словами. Теперь же, даже не дождавшись своего шестидесятилетия, Садэ стал пенсионером, получившим в подарок за все заслуги, маленький домик в Яффо на берегу моря. Феликс тяжело переживал такую несправедливость к боевому товарищу, без которого страна ещё долго бы не имела бронетанковых войск. Как заместитель и ближайший к Ицхаку человек в армии, Батус сам подал в отставку. На тот момент ему едва перевалило за тридцать.

       Без дела Феликс не сидел ни минуты. Повесив в шкаф, рядом с польской офицерской формой, выгоревший на безжалостном южном солнце танковый комбинезон, он достал из потрёпанного портфеля свои водительские права. Вскоре пассажиры автобусов кооператива "Эгед" увидели за рулём нового водителя – рослого, плотно сбитого брюнета с волевым обветренным лицом, объявляющего остановки с сильным польским акцентом. После нескольких лет работы на различных маршрутах, бывшему танкисту предложили стать начальником автобусной станции в аэропорту, устроенном на месте бывшего аэродрома. Он согласился, принял всё автохозяйство и до самой пенсии оставался на этом месте. Только часто после работы бродил по территории, узнавая, по только ему ведомым приметам, те места, где ушли в небытие юные парни, которых он вёл тогда, в июле сорок восьмого, в тот первый танковый бой.

        Время от времени бывшего майора приглашали на различные встречи, проходящие на танковых базах. Он искренне пожимал руки молодым солдатам, улыбался командирам, делал глоток вина у походного стола, коротко рассказывал о боевом прошлом и отходил в сторону. Затем не спеша шёл вдоль длинных рядов бронетехники, с удовольствием рассматривая громадные, напичканные вооружением "Центурионы", "Паттоны", "Меркавы".
А перед глазами непроизвольно возникали небольшие, окутанные дымом "Гучкисы", дребезжащие "Кромвели", самодельные бронемашины, а на башнях сидели они, молодые парни, поднявшиеся в смертельный бой на защиту своей страны.

       На одной из фотографий, хранящихся у его дочки Лили, запечатлена беседа Феликса и Ицхака Рабина в кулуарах какого-то мероприятия.  Оба они уже немолоды, видимо это конец восьмидесятых, когда Рабин был министром обороны. Батус что-то очень серьёзно высказывает своему собеседнику, а тот внимательно слушает. Возможно, разговор касается военной тематики, и министр вспоминает как тогда, после взятия Беэр-Шевы, в конце сорок восьмого, сидели рядом вчетвером: опытный командир Ицхак Садэ, а также молодые, но уже немало повидавшие, Игаль Алон, Ицхак Рабин и Феликс Батус, обсуждая предстоящий тяжелейший бросок до Удж-эль-Хафира (сегодняшний мошав Ницана). Именно Феликс предложил тогда покрыть труднопроходимые песчаные места металлическими сетками. Благодаря этому, они прошли, обойдя позиции египтян.

       В начале 1992 года скромно, по-домашнему, отметил Феликс своё семидесятипятилетие. Кроме многочисленных поздравлений от бывших коллег по работе в "Эгеде", пришла также одна открытка со стандартным текстом из отдела кадров управления бронетанковых войск, подписанная неизвестным ему полковником. Но даже это было приятно – хоть кто-то в армии ещё помнит. А ещё в тот день появились неожиданные мысли – вот уже восьмой десяток в разгаре, конечно, силы и здоровье не такие как в тридцать, но до дряхлости ещё далеко. Может съездить в Польшу, пройтись по улочкам детства, которые топтал рванными башмаками, проехать по местам боёв, где выпрыгивал из горящего танка на искрящийся ослепительно белый снег, глянуть на отстроенный Щецин. Вот потеплеет, и в путь. Летом девяносто второго отправился Феликс в Польшу. Побродил по провинциальному Ченстохову, посетил Варшаву и её предместья, с трудом узнал сильно изменившийся Щецин. Каждый новый день встречал с волнением, ожидая увидеть ещё что-то, почти позабытое. Проснувшись как-то утром в гостинице, почувствовал сильное сердцебиение и головную боль. Дотянулся до телефона и попросил администратора вызвать скорую помощь. Через четверть часа медики вошли в номер. Сделать они уже ничего не смогли. Жизненный круг воина, командира, труженика замкнулся почти на том же месте, где и начинался.