Про знаменитый город и его жителя Андрейку Крылова
Есть на земле отличный город. Стоит он на берегу Амура и называется Николаевск-на-Амуре. В этом городе всё, как и в других городах, а кое-что и получше.
Пролегли по нему и широкие и узкие улицы, некоторые из них даже заасфальтированы. В городе много домов. Встречаются среди них и двух- и трёхэтажные. Летом к речному порту каждый день приходят белые важные пароходы.
Может быть, вы думаете, что в городе нет аэродрома? Ошибаетесь. В Николаевске свой аэропорт. Когда зимой Амур замерзает и пароходы ждут лета в затонах, с аэродрома можно летать куда угодно – хоть на Сахалин, хоть в Хабаровск.
Вот железнодорожного вокзала в городе нет. Чего нет, того нет. Некоторые мальчишки родились в Николаевске, отбыли срок в детском саду, пошли в школу, а настоящего паровоза пока не видели. Но по этому поводу горевать особенно не приходится. Подрастут – увидят. Какие ещё их годы!
Вот это самое: «Подрастёшь – увидишь! Какие ещё твои годы!» – уже не раз говорил Андрейке отец. Говорил и про поезда, и про телевизор, и про верблюдов. И то, и другое, и третье Андрейка увидит, когда подрастёт. Желательно бы, конечно, пораньше, но «ННП» – ничего не поделаешь, – как говорит иногда для краткости Алка Косицина, бессменная санитарка бывшего второго класса.
Андрейка Крылов коренной житель и, можно сказать, старожил Николаевска-на-Амуре. Здесь он родился девять лет назад. Здесь завёл закадычных друзей. Здесь же болел корью, видел спутник, пошёл в первый класс и нашёл возле почты двадцать копеек. В общем, немало прожил и пережил.
Окончив два класса местной школы, Андрейка кое-что узнал. Знает он про другие города, про жаркие и холодные страны. Например, учительница рассказывала, что если в самой середине пустыни Сахары закопать в песке яйцо, то оно от жары испечётся. Знает это Андрейка и не удивляется. У них в Николаевске даже в мае один раз так было жарко, что от деревянного крылечка шёл пар. Вот как оно нагрелось!
Николаевск не Африка, но и здесь в огородах растут картошка, лук и редиска. Имеются в городе и фруктовые сады, а в них каждый год вызревают чёрная смородина и черёмуха.
Конечно, есть на земле и более тёплые места. Вот, допустим, Хабаровск. Туда прошлым летом плавал на пароходе Андрейкин друг Димка. Поэтому Димка очень любит поговорить о дальних странах и путешествиях. Так в том Хабаровске вишни полным-полно и прямо на грядках вызревают огурцы и помидоры.
Но зато кое-где холоднее, чем в Андрейкином городе. Хотя бы в том же Охотске. Если утром проснёшься, а на улице туман и морось, так и знай, что такую погоду нанесло из Охотска. Говорят, что там, в Охотске, ребятам за всё лето ни разу не удается искупаться. А в Николаевске в июле обязательно выпадает несколько жарких дней. И уж тогда мальчишки и некоторые отчаянные девчонки отводят душу – барахтаются в воде, как нерпы, и загорают.
В общем, хороший у Андрейки город и знаменитый.
Знаменит он потому, что находится у самого устья Амура – великой реки. А уж дальше лиман, Татарский пролив и Охотское море. Какой еще город стоит в устье Амура? Никакой! Славится Николаевск своей рыбой и рыбаками, красной икрой и калугами. Между прочим, даже своими снегами!
Много ли на свете городов, которые заваливает зимой снегом до самых крыш? Так заваливает, что соседям приходится откапывать друг другу двери. А на улицах на месте тротуаров прорывают глубокие траншеи. Очень интересно ходить по такой траншее. Идешь, а вверху, выше головы, по дороге фыркают грузовики. А еще хорошо прокатиться на санках с собственной крыши. Конечно, если дом одноэтажный и отец на работе.
Фамилия у Андрейки Крылов.
Был знаменитый баснописец Иван Андреевич Крылов. Но это, к сожалению, никакой не родственник, а просто однофамилец. Димка завидовал такому совпадению и не раз говорил:
– Ты, Андрейка, все-таки исследуй это дело. Может, он не простой родственник, а какой-нибудь деверь или кум. Родня ведь разная бывает. Есть там золовки всякие, свояки. Надо у бабушки порасспросить.
– Правильно, Андрейка, ты узнай, – советовала и Алка Косицина. – Знаешь, как здорово будет. Станешь с кем-нибудь знакомиться и скажешь: «Андрейка Крылов – кум баснописца!»
Димка перешёл в четвёртый класс, Алка и Андрейка – ученики третьего класса. Точнее, окончили два и перешли в третий. «Ни два ни полтора», – говорит папа, хотя и видел на груди у Андрейки картонный ромбик с цифрой «3» и буквами «кл», что означает: «Третий класс». В общем, первый класс купил колбас, второй резал, третий ел...
Отец у Андрейки журналист – редактор районной газеты. Недавно он написал книгу про рыбаков. Но над ней надо ещё «посидеть», как сообщили отцу по телефону из книжного издательства. «Посидеть» – это значит, что книгу надо дорабатывать, переписывать то, что не получилось. По доброй воле лично Андрейка ни за что не стал бы делать такую работу. Попробуй переписать триста страниц! Когда учительница заставляет переписать домашнее задание, всего полстраницы, и то не хочется, а тут триста. Весёленькая работа! Но папа, хотя его никто не заставляет, сидит над своей книгой целыми ночами.
Андрейкина мама – учительница. И от «вашего брата», имеются в виду тоже ученики вроде Андрейки, Димки и Алки, у неё стало побаливать сердце. Сейчас она в санатории. Уехала на целый месяц. И Андрейка с отцом вот уже неделю живут вдвоём.
Вот что надо знать на первый случай про Андрейку и его город.
Первый день из жизни Андрейки Крылова
О случае, который бывает один раз в жизни
Андрейка и Димка играли на крылечке в шахматы. Андрейка ходил быстро. Раз – и скаканул конём, два – не заметил, как подставил Димке пешку. Сейчас он её срубит. Жаль, конечно, но убирать нельзя... А Димка не спешил. Очки он сдвинул на лоб, чтобы лучше видно было. Перед каждым ходом чесал переносицу и что-то бормотал. А когда делал ход, вынимал из-под себя блокнотик в клеточку и записывал в него, куда он пошёл. Пока Димка опять усаживался на свой блокнотик, Андрейка успевал передвинуть фигуру и говорил:
– Ходи!
Димка сердился, сопел и щупал, на месте ли у него блокнот. После этого он начинал думать. Такой уж характер был у Димки, он любил делать все обстоятельно.
– Ну, ходи! – на всякий случай торопил Андрейка, хотя и знал, что приятель его ни за что не пойдёт, пока все не обдумает.
Алка Косицина пробежала мимо них с пустой сумкой. Потом вернулась, и в сумке уже лежала булка хлеба, а шахматисты всё сражались. Димкина бабушка прошла по двору и пронесла две свежие горбуши, а матч всё продолжался.
Алка ещё раз пробежала рядом с крылечком и крикнула:
– Димка, а твоя бабушка икру солит!
Но Димка даже не посмотрел в её сторону.
Андрейке уже надоела такая игра. Он так отсидел левую ногу, что, пока растирал её, Димка спокойненько срубил его коня и отметил это событие в своем блокнотике. Записывал он ходы для того, чтобы потом дома не спеша продумать всю партию. Разобрать, какой ход к чему, какой замысел был у противника и правильно ли он, Димка, на него ответил.
«Ах, ты так! – рассердился Андрейка. – Тогда вот тебе! Подумай, для чего я пошёл!!!» И он без всякой цели прыгнул своим единственным уцелевшим конём в самое расположение войск противника
Пошёл он туда просто потому, что там, между двумя Димкиными пешками, оказалось свободное место.
Димка сначала невозмутимо посмотрел на Андрейкиного чёрного коня. Потом заёрзал. Потом передвинул очки со лба на положенное им место и, насупившись, взглянул из-под очков на Андрейку.
– Здорово! – наконец скучным голосом произнёс он. – Этот ход надо записать. Я тебя поздравляю...
Теперь и Андрейка заинтересовался, что же это за ход такой он сделал? А когда пригляделся, то увидел, что если сейчас он пойдёт своей королевой и объявит Димке шах, то это будет уже и мат!
– Записывай! – разрешил, сияя, Андрейка. – Значит, сдаёшься?
Ссыпав в коробку шахматы, ребята понесли их домой к Димке, а там на кухне вокруг стола уже вертелась Алка Косицина. Она, видите ли, помогала бабушке солить икру. Успеть куда-нибудь вперёд Алки было невозможно.
– Кто победил? – закричала Алка.
Андрейка промолчал. Он, конечно, радовался победе, и в то же время гадал, а что было бы, если бы он не пошёл куда попало, а перед этим подумал, как Димка? А Димка объявил:
– Один – ноль. – Но не сказал, в чью пользу.
Но не такая девчонка была Алка Косицина, чтобы успокоиться, пока всё не узнает. Её и санитаркой оба полугодия выбирали потому, что от нее ничего не утаишь. Проверяет она, допустим, перед звонком руки у ребят, и, если ты ей показываешь чистые ладошки, она обязательно скажет: «А теперь переверни руки! Переверни, переверни!» И начнёт допытываться, почему это на указательном пальце чернильная клякса? И разве нельзя её было отмыть? Она и сейчас начала приставать:
– Нет, правда, кто выиграл?
– Он, – сказал Димка и ткнул пальцем в пуговицу на рубашке Андрейки.
– А почему ты проиграл, Дима? – не отставала Алка.
Эти муки продолжались бы долго, если бы бабушка не напомнила:
– А тузлук, Алла? – И Алка кинулась за тузлуком – так здесь называют рассол, в котором солят икру.
Вот уже несколько дней шла горбуша. Это был праздник для рыбаков. Такой особенный праздник, когда все работают так, что чуть не валятся с ног от усталости. Но зато настроение у всех праздничное. И когда вынимают тяжёлые сети, а вода в них кипит от рыбы, и когда от рыболовных станов уходят баржи, заполненные до бортов уловом, и когда варят в больших чугунных котлах на жарком костре уху. Ведь горбуша очень вкусная и нежная рыба, а ход её продолжается недолго.
По всему городу в эти дни продаётся свежая рыба. Вот и Димкина бабушка выбрала себе две икрянки и сейчас очищала от плёнки крупную красную икру. Алке она доверила готовить тузлук.
В Николаевске все девочки знают, как посолить икру. Алка налила в стеклянную банку воды и бросила в нее очищенную круглую картофелину. Картофелина упала на дно. Тогда Алка стала насыпать в воду соль. Сыплет и помешивает ложкой. Сыпала она до тех пор, пока картофелина не всплыла и не остановилась посредине банки, как подводная лодка
– Бабушка, готово! Бабушка, всё! – сообщила Алка.
– И у меня готово, – сказала бабушка и вывалила икру в банку.
Через десять минут все – и Андрейка с Димкой; и Алка, и бабушка – сидели за столом и ели свежую икру со свежей картошкой.
Делается это очень просто. Берётся разрезанная пополам варёная картофелина, на неё кладется ложка красной икры, всё это подносится ко рту, а уж как дальше поступать, знает каждый.
Когда по дну тарелки, где совсем недавно была икра, заскребли ложки, Алка вздохнула и сказала:
– Все. ННП! – что означало: икра кончилась, ничего не поделаешь!
– Спасибо, – поблагодарил бабушку Андрейка и облизал ложку.
– Спасибо, – присоединилась Алка. – А теперь пойдёмте подышим воздухом.
Но просто так сидеть на скамейке под Димкиным окном и дышать воздухом не очень интересно. Алка подышала-подышала и предложила сыграть в жмурки. А чтобы мальчишки не отказались, она сразу объявила:
– Чур, я первая вожу!
Она тут же стянула с верёвки, где сушилось белье, свой постиранный шарфик, завязала глаза и быстро поймала Андрейку.
Андрейка долго носился по двору и никак не мог никого запятнать. Димка голоса не подавал, он только изредка – и то издали – хлопал в ладоши и, конечно, успевал уйти в сторону, если Андрейка бросался к нему. Алку же, хотя она и вертелась вокруг Андрейки и дергала его за рубашку, поймать тоже не удавалось. В конце концов она сама помогла Андрейке. Она хотела дёрнуть Андрейку за рубашку, а потянула за конец шарфика. Шарф сдвинулся. Андрейка обернулся и увидел Алкины тапочки. Тапочки влево – Андрейка за ними, тапочки вправо – Андрейка за ними. Тут он её и поймал.
Теперь Андрейка старался сделать так, чтобы Алка поймала Димку. Он бегал за Димкиной спиной и кричал:
– А я здесь! А я здесь! – И Алка, конечно, бежала на его голос.
Поступал так Андрейка потому, что второй раз ему водить не хотелось, и еще потому, что он придумал очень смешной план. А для того, чтобы этот план осуществить, надо было дождаться, когда водить будет Димка. Конечно, он мог бы посвятить в этот план Димку, но серьёзный Димка всё равно ни за что бы не согласился. Он бы сказал: «Нечестно!» или ещё что-нибудь. Алке же план обязательно понравится.
Димка сердился, прогонял Андрейку, но он опять прятался за его спину и выкрикивал: «А я здесь!» И Алка в конце концов поймала Димку.
Глаза Димке завязывал сам Андрейка. Он втрое сложил шарфик, проверил, не просвечивает ли он, потом аккуратно наложил шарф на Димкины глаза и туго затянул.
– Ну, лови! – крикнул он, а сам кинулся к Алке и рассказал ей свой план.
Алка обрадовалась и сразу согласилась. Девочка она была компанейская. Она даже из лагеря этим летом убежала за компанию и теперь мается одна без подружек в городе.
Чтобы Димка ни о чем не догадался, Алка немного попрыгала за его спиной, подергала Димку за рубаху, а потом умчалась в свой подъезд. Андрейка уже был дома. Он влетел в пустую квартиру и сразу кинулся к окну, зажимая ладошкой рот, чтобы потише смеяться.
Посредине просторного двора, растопырив руки одиноко бродил Димка. Он делал несколько шагов вперёд, потом резко оборачивался и хватал руками воздух. Постояв и малость подумав, он опять осторожно шагал и вдруг кидался в сторону. Таким своими действиями Димка хотел обхитрить ребят. «Пока я буду идти, – думал он, – Алка подкрадётся ко мне сзади, тут я обернусь и её схвачу».
Но Алка тоже, как и Андрейка, уже сидела у своего окна и тихонько повизгивала.
Димка почуял было неладное и вполголоса позвал:
– Ребята!
И тут он услышал шаги. Димка решил, что это крадётся кто-то из его друзей, и пошёл на хитрость. Он отвернулся, будто шагов не слышит, будто ему и дела никакого нет до разных там шагов, и стал шарить руками совсем в другой стороне. «Пусть подойдёт, – радовался он, – а я его сразу и запятнаю».
Андрейка и Алка у своих окон замерли. И было отчего!
По двору, опираясь на палочку, шла бабушка Феди Сидорова. Точнее, это была даже не Федина бабушка, а бабушка его мамы, Федина прабабушка. Основной Фединой бабушке было семьдесят лет, а её матери, бабушке Фединой мамы, – ровно девяносто! Она родилась ещё тогда, когда не было радио, электрических лампочек, самолётов, кино, наливных ручек и мороженого пломбир.
Прабабушка Феди Сидорова пережила трёх царей – и ничего. Так вот, эта самая бабушка, про которую можно было написать даже в каком-нибудь учебнике, шла прямо на Димку.
Сначала она не обращала внимания на Димку. Потом заметила его и удивилась: «Чего это мальчишка завязал себе глаза и носится по двору, расставив руки?» Бабушка, а точнее прабабушка, замедлила шаг, а потом и совсем остановилась. Димка тоже замер. Он ни капельки не сомневался, что это Андрейка или Алка. «Подойди-ка, подойди поближе, – думал он, – тут-то я тебя и цапну!»
Бабушка стоит, и Димка стоит. А за своими окнами Андрейка и Алка чуть не умирают со смеху. Бабушка постояла-постояла да взяла палочкой и подтолкнула Димку. Димка сразу обернулся и, кaк ужаленный, набросился на бабушку.
– Ага, попался! – крикнул он и сдернул с глаз повязку...
Алка так и прилипла носом к стеклу, ожидая что-то будет дальше? А выдумщик Андрейка свалился от смеху на пол.
В таком положении его и застал отец.
– Андрейка! – воскликнул он. – Ты понимаешь, Андрейка, я могу поехать в жаркие страны!
– В какие жаркие страны? – сразу подскочил Андрейка, забыв и про Димку и про Федину прабабушку.
– В те самые, где растёт виноград, журчат арыки, прямо на улице валяются персики и мальчишки разъезжают на ишаках.
– В Африку?! – выпалил Андрейка, потому что они с Димкой часто толковали про Африку.
– Ну, не совсем в Африку, но во всяком случае не хуже Африки. Побежали скорее на телеграф, будем вызывать маму! Такой случай выпадает один раз в жизни!
Поговорить с мамой по телефону – это, конечно здорово! И Андрейка кинулся за папой.
Двор к этому времени опустел – ни Димки, ни бабушки, ни Алки. Только посредине двора одна из Алкиных кошек играла с Алкиным шарфиком. Наверно, шарфик уронил Димка, спасаясь от бабушки. Андрейка хотел подобрать шарфик, но увидел, как к нему из своего подъезда несётся сама Алка.
– Ты куда? – спросила она, выхватывая шарфик. – Если на улицу, то смотри остерегайся. Туда убежал Димка, наверно, нас разыскивать.
– Мой папа уезжает в жаркие страны! Получше Африки! – вместо ответа выпалил Андрейка.
Алка ахнула, выпучила на Андрейку глаза, как на какую-нибудь знаменитость, и ничего не могла больше произнести.
Ещё одному человеку выпадает случай, который бывает только раз в жизни
На телеграфе папа заказал мамин санаторий и сказал Андрейке:
– Теперь немного поскучаем.
Они сели на диван, и Андрейка приготовился скучать. Но скучать ему не дал какой-то дядька в брезентовом плаще. За стеклянной дверью кабины он кричал в телефонную трубку:
– Да вы понимаете, что идёт горбуша! Я же не могу её остановить, я же не водяной!
Он сердито слушал, что ему отвечали, и кричал опять:
– Мне соль нужна не через неделю, а сейчас! Понимаете, соль, а не наряды... Что, что? Не успеете? А как прикажете поступать с пойманной рыбой? В Амур, что ли, опять вываливать?.. Да ведь соль, соль заканчивается, а рыбу всё везут...
Дядька сердился, грозил в угол кабины кулаком, просил, кричал. Ему очень уж нужна была соль, чтобы засаливать горбушу, а кто-то, на другом конце провода, обещал прислать её только через неделю.
– Зачем она мне через неделю! – опять кричал дядька. – Что я ею, Амур солить буду, что ли?!
Тут в другой кабине загорелась лампочка и голос из репродуктора сказал:
– Кому Хабаровск, пройдите в четвёртую кабину.
Папа, а за ним и Андрейка втиснулись в четвёртую кабину. Но Хабаровск ответил, что связи с санаторием нет, будет только через час, соединяем вас с цирком...
– Причём тут цирк? – воскликнул папа.
Но оказалось, что это говорят уже не ему, а кому-то другому.
– Ничего не поделаешь, подождём, – сказал папа.
Человек в брезентовом плаще тоже выбрался из своей кабины и сразу заказал ещё один разговор. Сердито топая резиновыми сапогами, он вышел улицу и, расхаживая мимо окна, курил. А папа и Андрейка ровно час сидели, наблюдая за минутной стрелкой на больших круглых часах. И тут Андрейка сделал открытие, что часы идут только тогда, когда на них не обращаешь внимания. А как только начнёшь следить за стрелками, они останавливаются или уж передвигаются так тихо, что этого никак не заметишь.
Через час санаторий ответил, и Андрейка с отцом опять втиснулись в кабину. Но санаторий-то ответил, а мамы в её комнате не оказалось.
– Ушла гулять, – сказала дежурная сестра.
– Пожалуйста, пусть кто-нибудь ее поищет, упрашивал папа. – Очень срочное дело…
Кое-как маму нашли.
– Сергей, это ты? – спросил мамин голос.
– Здравствуй! – ответил папа. – Мы здесь с Андрейкой. Ты не беспокойся, ничего не случилось. Я…
– Что ты сказал? Что случилось с Андрейкой? – не поняла мама.
– Да нет, всё в порядке... Я говорю – всё хорошо! Тебе же нельзя волноваться, а ты волнуешься.
– Я не волнуюсь, – возразила мама. – А где всё-таки Андрейка?
– Да вот он, со мной.
– Я здесь, мама! – крикнул Андрейка, протиснувшись у папы под мышкой к трубке.
– Понимаешь, мне предлагают ехать в Ташкент.
– В Тайшет? – не поняла мама. – Ты же обещал не уезжать в командировки, пока я не вернусь.
– Да не в Тайшет, а в Ташкент. Понимаешь? Это связано с книгой. С моей рукописью.
Папа даже немного охрип, пока рассказал маме, что ему дают путёвку для поездки в Ташкент, в Дом творчества писателей, чтобы там за месяц он мог спокойно доработать рукопись книги.
– Издательство торопит, – объяснял папа, – а тут мне позвонили из Хабаровска и предложили путёвку. Понимаешь, такой случай бывает один раз в жизни!
– Понимаю, – ответила мама. – Конечно, тебе хорошо бы съездить, но как быть с Андрейкой?
– Андрейку придётся у кого-нибудь оставить, например у Тихоньких.
– У Тихоньких? А разве они вернулись из отпуска?
– Ах, да, – посмотрел на Андрейкину макушку папа. – Они же на юге. – Папа наморщил лоб и сказал: – Тогда у Петровых.
– Ну что ты, Сергей, – возразила мама. – Сознайся, что ты не подумал. Петровы оба работают, детей у них нет. Что Андрейка будет делать там целыми днями?
– Как же быть? Придётся отказаться.
– Дай-ка трубку Андрейке, – приказала мама.– Я, кажется, что-то придумала.
Папа сунул трубку Андрейке, а мама спросила:
– Сынок, ты хочешь поехать в Ташкент?
– В Ташкент? – переспросил Андрейка. – Хочу – И быстро добавил: – Очень хочу!
– Ну вот, теперь передай трубку отцу.
Но папа и так все понял.
– Ты шутишь! – воскликнул он. – Это же невозможно! – Потом посмотрел на печальное лицо сына и добавил: – Хотя, и правда, почему бы нам не поехать вдвоём?
– Правильно. Вот и поезжайте! Ты до какого числа должен быть в Ташкенте?
– До восьмого сентября.
«Все пропало, – подумал Андрейка. – Мама не разрешит. Ведь первого сентября в школу». Но мама, милая мамочка сказала:
– Ну что же, Андрейка пропустит неделю занятий, зато побывает в таком интересном месте. Посмотрит хоть, как растёт виноград. Загорит, окрепнет. Поезжайте.
И мамин голос пропал. Папа послушал ещё немного, но, видно, санаторий уже отключился, и папа положил трубку.
– Вот так, – сказал папа, – и тебе выпадает случай. Такой случай, какой бывает только раз в жизни.
Они вышли из кабины и увидели посредине зала того самого человека, которому очень нужна была соль. Он стоял, расставив ноги, и вытирал лоб платком.
– Ну что? – спросил папа. – Как соль?
– Выбил! – ответил человек. – Завтра пришлют вертолётом.
– И мы выбили! – доложил Андрейка...
Алка Косицина почти всё это время бегала по двору и сообщала каждому встречному, что Андрейкин отец уезжает в Африку. Когда Алка говорила об этом, у неё так сияли глаза, будто едет она сама. Кто удивлялся, кто не верил, а кто спрашивал, с кем же останется Андрейка, ведь его мать в санатории. Но этого Алка и сама не знала. А прабабушка Феди Сидорова, опершись на палочку, пожевала губами спросила: «Может, так едет, как ты, Алла, съездила в пионерский лагерь?» Более обидных слов для Алки не существовало.
Ездила она в лагерь, ездила. Вместе с Федей Сидоровым и Таней Ласточкиной – своей лучшей подругой. В лагере Алка быстренько со всеми перезнакомилась, носилась как угорелая и даже первое время про Таню забыла. А потом вспомнила, разыскав ее, смотрит, а Таня сидит и плачет.
– Ты чего плачешь? Подралась с кем-нибудь да? – спросила Алка.
Но Таня, в отличие от Алки, драться совсем не умела. Просто она затосковала по маме.
– Не привыкла я еще, – ответила Таня.
– Ну, ладно, ты давай поскорее привыкай, а то меня вон ребята зовут, – сказала Алка и убежала.
А Таня все привыкнуть не может – ребята играют, а она слёзы вытирает. В обед она только стакан компоту выпила. Но этого никто не заметил, потому что её выручил Федя Сидоров. Это тот, у которого есть бабушка и прабабушка. Обе они потчевали внучка то оладушками, то шаньгами, то рыбными котлетами, поэтому Федя и любил поесть. Федя Сидоров и говорит Тане:
– Ласточкина, ты что, борщ не будешь есть? Тогда давай его мне, у меня хороший аппетит.
Так Федя Танино первое и второе съел. И ужин тоже.
На второй день Таня опять плакала. С ней и вожатая беседовала, и Алка Косицина говорила: «Ну ты всё время сидишь и плачешь? Я же не плачу!» А Таня всё равно плачет. За ужином даже Федя Сидоров поинтересовался:
– Ласточкина, ты чего ревёшь? Может, оттого, что я тебе есть помогал?
А когда узнал, что совсем не поэтому, говорит:
– Ну, раз так, пододвигай сюда свою кашу, я и её могу съесть.
Ещё день прошел. В лагере веселье. Ребята футбол гоняют. Алка в санитарном кружке перевязывать раненых учится. Федя Сидоров в беседке пирожок жует. Одна Таня в кустах ревёт.
Там, в кустах, уже под вечер её и разыскала Алка.
– Ты что, не привыкла ещё? – удивилась она.– Ну что мне с тобой делать? Горе ты луковое.
– Алка, – попросила Таня, – отвези ты меня домой!
– Здравствуйте – до свидания! – воскликнула Алка. – Да как же я тебя отвезу? Ведь ночь скоро.
– А мы утром давай уедем. После завтрака. Когда катер придёт.
Это было уже приключение, да ещё и необычное, и Алка согласилась. Утром, после завтрака, девочки потихоньку собрали свои чемоданчики. У лагерных ворот, на которых написано: «Добро пожаловать!» – дежурил на этот раз Федя Сидоров.
– Уезжаешь? – спросил он у Тани. – Жалко. С тобой хорошо было сидеть. А теперь могут такую соседку посадить, что у неё не только тарелку супу не выпросишь, а и свою караулить придётся.
Потом он полез в карман, достал медовый пряник и сказал:
– Я бы тебе этот пряник на дорогу дал, да я его уже надкусил.
Домой ехали на том же катере, что и в лагерь. А как приехали, сразу начались неприятности. Таню дома как следует пристыдили и в тот же день отправили обратно в лагерь. Больше, говорят, она там не плачет, наверно, привыкла. Алкина судьба сложилась похуже. Её ругать особенно не стали, но в наказание оставили дома. Все почему-то решили, что это Алка подговорила Таню бежать из лагеря. Вот так иногда может пострадать совершенно невинный человек…
Сборы, разговоры
– Папа, а это далеко? – спросил Андрейка, когда они вышли из телеграфа.
– Далеко, – ответил задумчиво папа. – Так, по-моему, около восьми тысяч километров.
– А я правда поеду?
– Да куда же тебя девать! Вопрос решённый. Отныне ты путешественник.
И верилось Андрейке и не верилось. Ну разве может ни с того ни с сего привалить человеку такое счастье?!
– А на чём мы поедем? На пароходе?
– Нет, мы с тобой полетим.
Это было совсем здорово! На катерах и пароходах и Андрейка и его друзья уже плавали, а на самолёте... Нет, на самолёте никто из них не летал.
– А когда? – спросил Андрейка.
– Завтра чуть свет и вылетим. Больше у нас тобой времени нет.
Недалеко от Андрейкиного дома есть известное всем мальчикам и девочкам место. Там стоит новенький автомат, окрашенный красной краской. Красный он, наверно, потому, чтобы его издали был видно, а то вдруг кто-нибудь пройдёт мимо и не заметит.
За три копейки автомат выдаёт стакан холодной газированной воды с сиропом. Ни один мальчишка, если у него в кармане есть монетка достоинством в три копейки, не пройдёт мимо. Даже если пить ему совершенно не хочется, он всё равно, увидав автомат, свернёт к нему, бросит в щелку монету и будет завороженным взглядом следить, как, пенясь, наполняет стакан вода. Потом он, не отрываясь, чувствуя, как холодеют зубы и резинка трусиков все сильнее врезается в живот, выпьет всю воду до капельки. Выпьет и с сожалением посмотрит, как некоторые чужаки взрослые выплескивают недопитую воду на землю. Иногда даже целых полстакана.
У этого автомата, щурясь от удовольствия, допивала воду Алка. Увидев Андрейку, она замахала ему пустым стаканом и, дождавшись, когда Андрейкин отец отошел, зашептала:
– Андрюша, а ты меня не обманул, что твой папа уезжает?
– Ну, вот ещё, – сказал Андрейка. – Конечно, уезжает. И я с ним!
– Надо же! – рассердилась Алка. – Тогда ничего не выйдет. А я так всё хорошо придумала!..
– Что же ты придумала? – обиделся Андрейка.
На его месте всякий бы обиделся. Человек летит за восемь тысяч километров, а она даже не удивляется.
– Знаешь, как я здорово придумала, – тараторила Алка. – Мы бы так обманули Димку! Ох бы и обманули!
– Ну, говори, что ты придумала?
– А, – махнула рукой Алка, – теперь уже неинтересно. Вот если бы ты не уезжал, тогда другое дело. Тогда бы мы сказали Димке, что ты уезжаешь. Он бы поверил, а ты бы вовсе не уезжал. А теперь какой интерес его обманывать, ты и так едешь. А в какие жаркие страны вы едете?
– В Ташкент, – с гордостью сказал Андрейка.
– В Ташкент – город хлебный! – воскликнула Алка и даже запрыгала, и Андрейка её простил – все-таки удивилась и обрадовалась.
Но обрадовалась Алка Косицина не потому, что Андрейка так далеко уезжает, – она придумала новый план.
– Знаешь, – сказала она, – только, чур, не отказываться. Поезжай в Ташкент, так и быть. А Димке мы скажем, что едешь ты в Африку, в пустыню Сахару. Вот уж он удивится! Ладно, ты иди, а я побегу искать Димку.
Только Андрейка пришёл домой, где отец укладывал в портфель разные бумаги, в дверь постучал Димка.
– Войдите! – крикнул папа.
Но Димка не стал заходить. Он подозвал Андрейку к двери и, прикрывая рот ладошкой, спросил:
– Вы в Африку, да?
Это была уже Алкина работа.
Андрейка заколебался. Не очень хотелось обманывать Димку, не хотелось подводить и Алку. И вместо ответа Андрейка кивнул головой.
Димка и позавидовал и обрадовался. А когда узнал, что Андрейка уже завтра уезжает, даже рассердился:
– Что же ты раньше не говорил? Ты, наверно и не собирался еще? Забудешь что-нибудь взять, потом хватишься, да поздно будет. Мы с папкой на рыбалку задумаем ехать и то полдня собираемся, а ты...
Андрейке не хотелось признаваться, что о поездке он узнал только сегодня, поэтому он сказал:
– Да мы собираемся понемногу, а после обеда начнем собираться по-настоящему.
– Эх ты, – засопел Димка. – А молчал...
– А что тут такого? Подумаешь, съездить в Африку, – ответил Андрейка так, будто в далёкие страны он уже ездил не один раз и дело это ему привычное.
Димка немного растерялся от такого ответа, поморгал глазами, помолчал, потом разрешил:
– Ладно, иди собирайся, я ещё приду.
Не успел, наверно, Димка сбежать по лестнице, как в дверь просунула голову Алка. Она тоже подозвала Андрейку и шепнула:
– Андрюша, а ты знаешь, что там змеи и тарантулы?
– Где? – не понял Андрейка.
– В Ташкенте, где же ещё... – И Алка протянула ему книгу, которую до этого прятала за спиной.
А в этой книге на картинках были нарисованы разные противные пауки. И фаланга с волосатыми ногами, и скорпион с загнутым хвостом, и тарантул с полосатым брюшком. Алка даже предложила прочитать вслух, как они жалят. Но Андрейка отодвинул книгу рукой и сказал:
– Подумаешь, – хотя все эти паукообразные ему не очень понравились.
Алка опять спрятала книгу за спину и, нагнувшись к Андрейке, спросила:
– Андрюша, а ведь там бывают землетрясения. Вдруг ты приедешь, а там ка-ак тряхнёт?!
Эти Алкины слова услышал даже папа, он повернулся к ребятам и сказал:
– Не пугай нас, Алла. Землетрясения бывают не так уж часто. А потом, живут же в Ташкенте другие люди, и мы проживём.
Алка ойкнула и закрыла дверь.
Собраться в дорогу, оказывается, не так-то просто. Папа взял свою рукопись, нужные ему для работы книги, исписанные карандашом блокноты, папку с вырезками из газет, пачку чистой бумаги. Потом они с Андрейкой стали вынимать из комода необходимые в дороге вещи. Рубашку нужно? Нужно. Трусы для Андрейки нужно? Нужно. Новые сандалии нужно? А как же. Носовые платки понадобятся? Конечно. Бритву для папы нужно? Нужно.
Собирались так до самого обеда. А когда стали укладывать все в чемодан, выяснилось, что отобранные вещи в него никак не влезут. Пришлось кое-что вынимать из чемодана.
Фотоаппарат оставим? Нет, надо взять. Одно полотенце оставим? Оставим. Трёх рубашек хватит? А может, не хватит? Мамы там не будет, стирать некому...
Часам к двум дня чемодан уложили. И тогда вспомнили, что надо куда-то деть цветы и кому-то отдать аквариум. Кому-то оставить ключ для мамы, а кого-то надо попросить, чтобы забирал газеты и письма из почтового ящика. И надо ещё сходить в школу, предупредить, что Андрейка опоздает на неделю. Папе требовалось оформить отпуск, взять билеты на самолёт, заплатить за квартиру и не забыть сделать что-нибудь важное.
– Ладно, – сказал папа, – перекусим, а потом ты займись цветами и аквариумом, а я побегу по другим делам.
Сказано – сделано... Открыли банку лосося, достали из буфета салат из морской капусты, вскипятили чай и закусили.
Не допив чай, папа пошел в город улаживать свои дела, а путешественник Андрейка побежал к Димке.
Димка сидел за столом и ел прямо со сковородки жареную горбушу, которую утром купила его бабушка. Он стал приглашать за стол Андрейку, но Андрейка сказал:
– Димка, забери у меня аквариум. Все равно, пока нас не будет, рыбки пропадут.
– Да ты что? – ответил Димка. – Зачем мне второй аквариум? У нас же свой есть!
– Куда же я его дену?
– Отдай Алке.
Алка, может быть, и согласилась бы взять аквариум, да у них дома жили две кошки, и не простые, а кошки-рыболовы. Алкины кошки давно повадились ходить на Амур, и не то сами ловили там рыбёшек, не то таскали их у рыбаков. Отдавать Алке аквариум из-за кошек, конечно, опасно.
– Подожди, – сказал Димка, объедая косточку. И оттого, что он сразу и ел и говорил, у него вместо «подожди» получилось «поожди». – Поожди, – сказал Димка, – я сейчас доем и приду к тебе. Мы с тобой сходим к одному моему знакомому. Может, он возьмёт.
Димкиным знакомым оказался ученик восьмого класса, высокий парень Олег. Он долго разглядывал Димку и Андрейку, а потом сказал:
– Постойте, где-то я вас обоих видел?
– Ну! – обрадовался Димка. – Конечно, видели! В школе. Вы дежурным были, а я бежал по коридору, налетел на вас и боднул головой в живот!
– Точно! – припомнил Олег. – Я еще поставил тебя к стене до конца перемены.
– Ну! – разулыбался Димка. – К стене возле лестницы. Тогда мы и познакомились.
Но даже по такому старому и памятному знакомству Олег не захотел брать аквариум.
– Нет, – отказался он. – Аквариум мне не нужен. Возраст не тот. Вот если бы вы принесли мне какую-нибудь старинную монету для коллекции, тогда я, пожалуй, взял бы аквариум в придачу. У вас нет старинных монет?
Старинных монет у друзей не оказалось, и Олег, вежливо похлопывая ребят по плечам, закрыл за ними дверь.
– Хороший парень, правда? – сказал Димка.
– Правда, – уныло согласился Андрейка.
Они вернулись к себе во двор, и тут возле Андрейкиного подъезда обнаружили грузовик. В кузов грузовика Андрейкин отец с шофером устанавливали аквариум. Оказывается, пока друзья искали, кому бы отдать рыбок, папа уже договорился с детским садом, и за аквариумом пришла машина.
Аквариум с перепуганными меченосцами и пецилиями погрузили, машина, погудев, укатила в детский сад. Папа сразу же ушёл покупать билеты, а к ребятам прискакала Алка. К ней домой перетащили все цветы, и Алка принялась их поливать. Она босиком бегала то на кухню за водой, то на крылечко, где пока поставили горшки с цветами, и нет, чтобы потихоньку, а чуть ли не на весь двор отчитывала Андрейку. И цветы-то он не мог ни разу полить, и пыль-то с листьев не обтирал. Вот если бы ему самому целую неделю не давали пить, что бы он тогда сказал..
В общем, аквариум и цветы попали в надёжные руки.
– Пойдём, – сказал Димка. – Алка сама справится, а я тебе что-то скажу.
Приятели зашли в Андрейкин подъезд и уселись на подоконнике на лестничной площадке. Через двор с Амура плелись усталые и мокрые Алкины кошки, и каждая тащила в зубах по синявке. Видно, рыбалка у них была удачной. А по небу к Амуру плыли редкие облака, и тень одного из них тоже бежала по двору.
– Ты там очень не бегай, – задумчиво сказал Димка. – Если что, от каравана не отставай...
– От какого каравана? – не понял Андрейка.
– Ну, от верблюдов, если пойдете через Сахару.
– Не, – сказал Андрейка и покраснел.
Ему стало неловко оттого, что они с Алкой обманули Димку, а он до сих пор верит. «Сказать ему, что ли, что мы едем не в Африку?» – подумал Андрейка. Но решил, что он признается не сейчас, а немного попозже, ну, например, через полчаса.
– Ты тут посиди, я тебе что-то принесу, – сказал Димка. Он соскочил с подоконника и убежал.
Андрейка, конечно, заинтересовался, что же такое может принести ему Димка, и, высунувшись из окошка, ждал.
Перед ним был двор с кусочком асфальта посредине, со столбами, на которые вешали то волейбольную сетку, то верёвки для белья. Алка на своём крылечке протирала тряпочкой цветы, а потом стала чесать пятку. Видно, её укусил комар. За Алкиным домом, совсем недалеко, проходила главная улица. Она тянулась вдоль Амура. Там у самой реки детский парк и пристань. И если бы им с папой завтра не улетать, Андрейка и Димка, конечно, бегали бы там по берегу. Они смотрели бы на пароходы и катера. Может быть, встретили бы пассажирский пароход или сидели бы на дебаркадере и ловили косаток.
И Андрейке стало грустно. Кто его знает, есть ли в Ташкенте река и пароходы? Какие там ребята? Наверно, таких товарищей, как Димка и Алка, он там не найдет. А что если в Ташкенте на самом деле, как говорит Алка, полно змей и тарантулов? Еще укусит какой-нибудь. А мама? Андрейка и так соскучился по маме, а теперь он не увидит её ещё целый месяц.
Грустные Андрейкины мысли перебил Димка. Он трусил через двор, придерживая руками карманы. Димка был пониже Андрейки, но поплотней. Мама не раз говорила Андрейке: «Ну что ты у меня такой тоненький? Был бы как Митя. – Димку она одна во дворе звала Митей. – Посмотри, какой он коренастый и плотный».
Да, Димка был коренастый и сильный, посильней своего товарища. Он и плавал и нырял получше Андрейки, и вёслами на лодке управлялся, как взрослый. Но Андрейка был похитрее. Однажды, еще зимой, Димка толкнул Андрейку в сугроб. Андрейка это запомнил и всё ждал случая, когда бы и ему неожиданно свалить Димку. В сугроб толкнуть Димку не удалось, он всё время отбивался. Зато, когда шли домой, Андрейка толкнул его посредине двора. Димка поднялся и говорит:
– Что же ты меня на твёрдое толкаешь? Я же тебя толкнул в сугроб!
– Ладно, – сказал Андрейка, – пойдём назад, я тебя ещё в сугроб толкну, чтобы было справедливо.
Димка сначала пошёл, а потом догадался, что Андрейка хитрит и что так будет совсем несправедливо, ведь они уже толкнули друг друга по разу. А если толкнули – значит в расчёте.
Димка затопал ногами по лестнице, всё так же придерживая руками карманы. А когда остановился возле окна, из одного кармана достал почти новенький перочинный ножичек с двумя лезвиями и коричневой ручкой, а из другого компас.
– На, – протянул он и ножичек и компас Андрейке. – Это тебе в дорогу. Насовсем.
О том, что Андрейка обрадовался такому подарку, и говорить нечего. Он стоял и разглядывал и компас и ножичек. Ему хотелось сразу же попробовать – острые ли лезвия у ножа и хорошо ли показывает стрелка компаса на север. А Димка говорил:
– Теперь с компасом ты не заблудишься. А если потеряешь его или утопишь во время кораблекрушения, тоже ничего. Смотри по солнцу. Утром оно на востоке. Когда проголодаешься, в обед, значит, – на юге. А вечером – на западе. А ножичком можно отбиваться от разных зверей и крокодилов. Вот так раскроешь его, – Димка развернул оба блестящих лезвия, – зажмёшь в руку и будешь махать. Любой зверь отскочит.
Андрейка взял ножичек с раскрытыми лезвиями и, правда, сразу почувствовал себя надежно вооружённым.
– А ну, покружись, – учил Димка... – Правильно! Видишь, теперь к тебе никак не подойдешь.
– Новенький нож! – высказал свое восхищение Андрейка.
– Ну! – подтвердил Димка.
У Димки это «ну» иногда заменяло «да», иногда «нет» и еще много других слов. Он взял из рук Андрейки компас и сказал:
– А теперь давай его запутаем.
– Кого?
– Компас! Видишь, стрелка показывает на Алкин дом. А мы закроем стёклышко рукой, чтобы стрелка не видела, куда показывать, и покружимся.
Димка закрыл ладошкой компас и стал ходить по лестничной площадке то туда, то сюда. Потом он завертелся на одном месте, присел за подоконником и открыл компас. Стрелка покружилась, покачалась из стороны в сторону и, хотя не видела Алкиного дома, уставилась прямо на него.
Андрейка тоже попытался запутать компас. Он выбежал с ним на крылечко, походил по двору и вернулся к Димке. Компас всё равно показывал на Алкин дом. Хороший компас – решили ребята.
Проверяла компас и Алка. Она прибежала, чтобы ещё раз сообщить всякие ужасы про тарантулов и скорпионов. По её словам выходило, что они будут подстерегать Андрейку на каждом шагу. Высказав всё, что вычитала в своей книжке и что придумала сама, Алка долго носилась с компасом по лестнице. Но и она признала, что компас правильный.
Но Алку ожидали домашние дела. Она вдруг воскликнула:
– Ой, ребята, а мне ещё картошку чистить, ведро выносить!.. – и убежала.
Зато Димка весь остаток дня провёл с товарищем.
– Ты запоминай все, что увидишь, – говорил он. – А как вернёшься, – расскажешь. И письмо мне пришли с африканской маркой откуда-нибудь с Нила.
Лучше бы Димка этого не говорил. Как только он упомянул об Африке, Андрейка сразу сник. Он вспомнил, что обманул лучшего друга. А признаться в этом теперь, когда Димка сделал такой отличный подарок, было почти невозможно. Но он всё-таки признался. Пощупал в кармане ножичек и сказал:
– А знаешь, Дима... – и всё рассказал. Он даже протянул Димке ножичек и компас:
– Возьми, я ведь поеду не в Африку...
Но Димка нисколько не обиделся. Он обрадовался:
– Чудак ты! Да в Ташкент поехать еще интересней! Там же одни герои живут! Вот бы мне туда... – и он засунул ножичек и компас обратно в Андрейкин карман. – Ты там не забудь, расспроси у ташкентских ребят про землетрясения. А главное, боялись они или нет?
Второй день из жизни Андрейки Крылова
Полетели
Ночью пошёл весёлый долговязый дождь. Он выплясывал по крышам, стучал в окна, тормошил сонные листья деревьев, пускал пузыри по Амуру. Андрейка не слышал шума, он спал, свернувшись калачиком на кровати, а одеяло его само по себе лежало на полу.
С вечера Андрейка долго не мог уснуть. Он думал то о самолёте, на котором придётся лететь, то о неведомом Ташкенте. То ему вдруг казалось, что по какой-нибудь неизвестной причине завтра всё переменится и он никуда не полетит. Конечно, он и сам понимал, что беспокоиться нечего. Чемодан уложен и стоит у дверей. Билеты куплены и лежат в папином кармане. И все-таки поверить в такую невероятную перемену в своей жизни было очень трудно. И Андрейка опять начинал гадать, не страшно ли ему будет лететь? Действительно ли в Ташкенте полным-полно змей? А потом он вспоминал, куда положил ножичек и компас. И вот всякие такие бесконечные мысли лезли и лезли в голову Андрейки Крылова, хотя завтра ему нужно было вставать очень рано.
Когда он наконец уснул, ему приснился виноградный куст, невысокий такой, с маленькими тёмно-зелёными листиками, совсем как голубичный, только обвешанный виноградными гроздьями.
В шесть часов тридцать минут утра зазвенел будильник. Путешественники вскочили. А на улице лил дождь, и поэтому казалось, что сейчас не половина седьмого, а ещё совсем-совсем рано. Но будильник никогда не обманывал. Он отзвонил своё и затикал: «Вот так, вот так. Я своё дело сделал, разбудил вас. А дальше как хотите, как хотите. Вот так, вот так».
Папа и Андрейка забегали по комнате. Надо и умыться, и одеться, и разогреть чай.
Ровно в семь, только папа хотел побриться, под окном во дворе загудела машина. Это приехали два папиных товарища из редакции. Они ввалились в комнату, взяли чемодан, папа схватил за руку Андрейку, и все побежали к машине.
Если тем, кто слышал, как ночью начинался дождь, он казался весёлым, то сейчас он, наверно,
устал и лил скучно и вяло. И, казалось, ничего не может быть скучнее, чем этот дождь. Полоскалось под ним чье-то полотенце, не снятое вечером с верёвки, отсырело гнездо воробьёв под крышей Димкиного дома. Запотели окна машины, в которую путешественники уселись.
«Как бы из-за дождя не задержался самолёт», – подумал Андрейкин отец, но вслух ничего не сказал, чтобы раньше времени не расстраивать сына.
– Поехали? – спросил шофёр, и машина тронулась.
Димка и Алка, конечно, ещё спали. Под шум дождя так хорошо спится. А их друг уже катил по улицам родного города, такого тихого в этот час. С Амура доносились громкие гудки пароходов. Почему-то в дождь гудки всегда слышатся громче, чем в ясную погоду. Будто пароход стоит тут же за углом дома или где-нибудь во дворе.
Взрослые разговаривали о своих редакционных, непонятных для Андрейки делах. Андрейка смотрел в заплаканное окно машины. И вот показался аэропорт.
Первым, кого увидел Андрейка, выскочив из машины у подъезда аэропорта, оказался тот самый человек, которому нужна была соль. Он стоял на ступеньках, все в том же брезентовом плаще, дождик сыпал ему в лицо, а он улыбался и весело насвистывал.
Папа тоже узнал человека и спросил:
– Ну, как соль?
– Порядок! – радостно пробасил человек. – Только что выгрузил. Заходите, угощу малосольным балычком!
– Как-нибудь придём, – пообещал папа.
А потом регистрировали билеты, сдавали чемодан. Стоя пили очень горячий кофе и поглядывали на часы. Наконец по радио объявили посадку. Папины товарищи старательно пожали папе и Андрейке руки и на прощанье посоветовали младшему Крылову:
– Смотри, Андрейка, не вылезай на крыло! Счастливого пути!
Дождик всё так же лил, поэтому ни осмотреть как следует, ни потрогать самолёт не удалось. Андрейка успел прочесть только большие буквы «ИЛ-14» на борту. Папа пропустил Андрейку впереди себя к трапу, и вместе с другими пассажирами они оказались в самолёте.
Не успел Андрейка как следует осмотреться, как вошла бортпроводница и попросила всех пристегнуться к сиденьям ремнями.
– Пап, зачем? – спросил Андрейка.
– Это чтобы ты не сбежал на крыло.
Андрейка улыбнулся. Он понимал, что папа шутит. От бортпроводницы они узнали, что лететь до Хабаровска будут два часа на высоте две с половиной тысячи метров.
– Это высоко? – спросил Андрейка.
– Не очень, – ответил папа, – всего два с половиной километра.
– Выше птиц? – не унимался Андрейка.
– Повыше.
Тут загудели моторы, громче и громче. Самолёт задрожал и тронулся.
«Летим», – подумал мальчик и выглянул в круглое окошко. Но они ещё не летели. Самолёт бежал через ровное зеленое поле. А бортпроводница оказалась очень добрым человеком. Она прошла между креслами с подносом и угостила всех до одного пассажиров конфетами.
Конфеты были не самые лучшие, но ничего, сосать можно. «Да и где наберешь на всех двадцать человек хороших конфет?» – оправдал проводницу Андрейка. Он уже успел пересчитать пассажиров.
И тут самолёт незаметно остановился. Моторы его вдруг заревели во всю мочь, и самолёт стремительно помчался по аэродрому. Быстрей и быстрей. Андрейке сделалось тревожно и радостно. Он покрепче ухватился за поручни кресла, а когда выглянул в круглое окошко, то увидел, что земля повернулась боком, а домики, деревья, полосатые будки и коричневые коровы на лугу быстро несутся навстречу самолёту. Андрейку потянуло и прижало к спинке кресла.
– Полетели, – сказал папа. – Ты пока в иллюминатор не смотри. Подожди, сейчас наберём высоту. Еще успеешь насмотреться.
Андрейка откинулся на своем кресле, собираясь спокойно посидеть, но папа сказал:
– Посмотри-ка, Амур!
И правда, внизу, во всю свою ширину, с протоками и островами, лежал Амур. А по нему плыл игрушечный пароход, смешно дымил маленькой трубой и тянул игрушечную баржу. Но вся эта красота мгновенно пропала, самолёт нырнул в тучи, как будто в дым или в туман. И сколько ни смотрел Андрейка в иллюминатор, там проносились, словно клубы дыма, мохнатые облака.
– Посиди, посиди, – сказал папа. – На вот тебе еще конфету. А хочешь – подремли.
«Интересно, – подумал Андрейка, – кто же будет дремать в такое время?».
Он оглядел пассажиров и к своему удивлению увидел, что все-таки есть люди, которым нет дела ни до самолёта, ни до того, что делается за иллюминатором. Сбоку, через проход, спокойно посапывал носом какой-то мальчик. Андрейка привстал и увидел, что кроме этого равнодушного мальчика дремлет рядом с ним полная завитая тетенька.
«Нашли время, – подумал Андрейка. – Расскажу Димке, когда вернусь. Вот уж он посмеется. Тут смотреть надо, а они спят». Вдруг ему в глаза из задних иллюминаторов ударило ярким светом солнце. Андрейка заглянул в свой иллюминатор и увидел синее небо, а внизу, под самолётом, сплошные кучи облаков, словно кто-то навалил горы ваты. Самолёт пробил облака и летел над ними.
Мальчик Витя
В Хабаровске тоже лил дождь, поэтому в здании аэропорта собралось много народу. Никому не хотелось мокнуть на улице.
– Нас должна встретить мама, – сказал Андрейке отец. – Смотри внимательно, может, ты её первый увидишь.
Они пробирались через переполненный зал и все время оглядывались. И Андрейка думал, что в такой толпе они ни за что не встретят маму, даже если она приехала. Но кто-то сбоку протянул к Андрейке руки и обхватил его. Уж эти-то руки Андрейка не перепутал бы ни с какими другими. Их встретила мама.
И мама, и папа, и Андрейка тут же в толпе, мешая другим пассажирам, обнимали друг друга, что-то говорили. Их толкали, задевали разными свёртками и сумками, но они только улыбались.
– Пойдёмте в другой зал, там просторнее, – наконец сказала мама. – Ой, я даже не знаю, улетите ли вы сегодня? Я узнавала в справочном бюро – Иркутск не принимает до часу дня, Там, наверно, тоже дождь.
В большом зале на втором этаже народу чуть-чуть поменьше. Но и там все кресла оказались занятыми. Андрейкина семья устроилась у большого, во всю стену окна. Таких окон, из таких огромных стекол, в Николаевске пока ещё не было. Прямо за окном лежало просторное поле аэродрома, покрытое большущими плитами, все в лужах. На поле стояло множество разных самолётов. Рядом с самыми большими Андрейкин «ИЛ-14» казался катером рядом с пароходом.
– Ну, вы тут стойте, – сказал папа, – а я побегу получу чемодан, оформлю билеты.
– Ладно, – согласилась мама, – иди. А мы поговорим с Андрюшей. Я ему кое-что привезла, пусть закусит.
– Может, потом сходим в ресторан, пообедаем? – предложил папа.
– Что ты, я заходила. Туда не пробьёшься. Очень много народу. Из-за погоды не принимают ни север, ни запад. Все пассажиры сидят в Хабаровске.
Только папа ушёл, как по радио передали: «Рейс на Сахалин задерживается до четырнадцати часов». Немного погодя сообщили, что и на Камчатку самолёт задерживается.
– Хоть бы вы сегодня улетели, – вздохнула мама, – а то измучаетесь тут.
– Ничего, здесь интересно, – успокоил маму Андрейка.
Он прилепился к окну и рассматривал вымытые дождем самолёты.
– А не улетим, поедем ночевать к тебе в санаторий, правда, мама?
– Глупенький. До санатория далеко. Отсюда часа три надо добираться.
И мама принялась наставлять сына, как ему вести себя в Ташкенте в Доме творчества. Чтобы он там не бегал очень, и не ел зелёных фруктов, и не мешал папе работать, и не дразнил пауков, потому что это могут оказаться тарантулы или скорпионы, и мыл уши. Мама, говоря это, конечно, осмотрела Андрейкины уши – чистые ли они сейчас,
Все это были очень полезные советы, но до конца дослушать их помешал знакомый мальчик. Тот, что сразу уснул в самолёте и проспал всю дорогу до Хабаровска. Этот мальчик вместе со своими папой и мамой уселись рядом на чемоданах.
– Ну вот, – сказал мальчиков папа, – чемоданы получили, теперь я пойду узнаю, как и что, а вы тут посидите.
– А чего хорошего сидеть? – сразу заспорил мальчик. – Я и так насиделся за дорогу. Лучше я пойду с тобой.
– Витя, не спорь, – ласково сказала мальчикова мама. – Видишь, какая толпа. Тебя затолкают у кассы.
– Других не заталкивают, а меня затолкают... Но Витин папа все-таки не взял сына, и тот надулся и уставился на Андрейку.
– Покушай, Витенька, сейчас я тебе достану курочку. – И Витина мама принялась рыться в сумке.
– Знаю я, какая у тебя там курочка, – одни кости, – ворчал Витя.
– Да ты посмотри, ты же ещё не видел, какая вкусная у нас курочка.
Андрейкина мама, услышав разговор о курочке, вспомнила, что и она хотела покормить сына, и тоже стала вынимать свертки из своей сумки. Андрейка без лишних слов принялся за пирожки и свежие помидоры. Зато мальчик Витя все еще продолжал голодовку. Его мама развернула прозрачную бумагу и старалась показать, какая в этой бумаге отличная курочка. Она подносила обжаренную курицу к Витиному лицу, а Витя отворачивался. Мама заносила курицу с другой стороны, а Витя снова отворачивался.
Тогда Витина мама применила другую тактику. Она отщипнула маленький кусочек от куриной ножки, принялась его жевать и нахваливать:
– Ох и курочка! Что за курочка! Так в мамином ротике и тает.
А Витя смотрел, как Андрейка жует помидор, и глотал слюнки.
– Мама, дай ему помидор, он, наверно, хочет,– шепнул Андрейка.
– Мальчик, ты хочешь помидор? На, возьми.
Витя протянул руку, но сразу же ее отдернул:
– Нет, я не люблю помидоров, – отказался он и, к радости своей мамы, принялся за курочку. Он быстро обглодал крылышко, потом ножку, потом второе крылышко и еще одну ножку.
– Вот видишь, Витенька, – хлопотала его мама, подсовывая сыну новые куски, .– я же тебе не раз говорила, что аппетит приходит во время еды. Ты кушай, а я сейчас пойду...
– А я? – не дал маме договорить Витя. – Ты тут посиди на чемодане.
– И ты никуда не ходи.
– Господи, – вздохнула Витина мама, – да ты дослушай. Я пойду в буфет...
– Зачем тебе в буфет?
– Ты никак не даешь маме сказать. Я куплю тебе бутылку лимонаду.
– А, – сказал Витя, – так бы и сказала. Ладно, тогда иди.
– Мальчик,– спросила Андрейкина мама Витю, когда его мать ушла, – ты в каком классе учишься?
– Я? В четвёртом, – пожал плечами Витя, будто удивился такому вопросу.
– Неужели? А я думала, что ты, как Андрейка, перешёл в третий.
– Нет, – помотал головой Витя, – я в четвёртом.
Вскоре пришел Андрейкин отец со своим тяжёлым чемоданом.
– А, вы тут закусываете! – воскликнул он. – Посмотрите, погода-то проясняется!
На небе действительно появились голубые просветы, а по радио объявили, что производится посадка на самолёт, отправляющийся в Москву.
– Ну, все сделал? – спросила мама.
– Порядок, – ответил папа. – Говорят, скоро будет регистрация.
Тут вернулась и мама мальчика Вити. Она принесла бутылку воды и несколько книг.
– Посмотри-ка, Витенька! – воскликнула она. – Мамочка купила тебе учебники!.. А то мы летим в Новосибирск, а там, кто его знает, будут ли учебники. – Последние слова она сказала уже Андрейкиной маме.
– Скажите, а там, где вы брали, есть учебники для третьего класса? – спросила Андрейкина мама.
– Есть, есть. Я же и взяла для третьего.
– Так ведь ваш Витя учится в четвёртом?
– Нет, почему же, он у меня перешёл в третий.
– Витя, – удивилась Андрейкина мама, – а ты мне сказал, что учишься в четвёртом?
– Нет, нет, – сказала Витина мама, – он перешёл в третий.
– А что третий считать? – заявил Витя. – Я же ударник. Я все равно перейду в четвёртый.
Андрейка ел помидор и хитро улыбался одними глазами: он радовался, что так неожиданно разоблачили Витю. А Андрейкины папа с мамой стали разговаривать про домашние дела. Они не видели, что Витя что-то нашёптывает своей маме. Зато Андрейка хорошо видел и сразу догадался, что Витя просит помидор.
– Подожди, – отвечала ему мама, – вот вернётся папочка, мы пошлем его, и он купит нам помидоров.
– А ты попроси у них, – шепнул Витя.
Андрейка не слышал его слов, но догадался, потому что Витя кивнул головой в его сторону.
Витина мама качала головой и, наверно, отвечала, что неудобно просить у незнакомых людей. Тогда Витя опять отвернулся от нее и во все глаза стал смотреть, как Андрейка доедает свой помидор. Витина мама что-то сердито шептала сыну прямо в ухо, но он вырывался и опять смотрел на Андрейку.
«Ладно, – подумал Андрейка, – дам я этому хвастуну помидор». Он выбрал самый румяный и протянул его мальчику. Тот схватил его и моментально с ним расправился.
Можно было, конечно, дать ему ещё один, но Андрейка решил, что не стоит. Во-первых, этот Витя сначала отказывался и говорил, что он не любит помидоры, во-вторых, Андрейка и сам в этом году не ел ещё помидоров, потому что в Николаевске они ведь не растут. А в третьих, этот Витя ворчун и спал в самолёте. Но тут прибежал Витин отец и сказал, что сейчас объявят регистрацию.
И действительно, голос из репродуктора сказал, что проводится регистрация пассажиров на самолёт, отлетающий в Ташкент. Андрейке казалось, что сейчас все пассажиры начнут суетиться и собираться, но кроме него с папой и мамой да Витиной семьи никто не встал. «Неужели полетим только мы да этот Витя?» – подумал Андрейка. Но внизу, где шла регистрация, стояла уже очередь. Она быстро продвигалась. Пассажиры сдавали свои вещи и, довольные, отходили. Недоволен был один Витя.
– И чего это мы стоим? – дёргал он свою маму за руку. – Простоим тут, и нам не хватит мест...
Наконец подошла папина и Андрейкина очередь. Папа поставил свой чемодан на весы. Девушка в пилотке отрезала от билетов талончики, что-то на них написала, приложила к билетам еще какие-то картонки и вернула их папе.
– Спасибо, – поблагодарил папа, и они вместе с мамой вышли на улицу.
А небо опять затянули тучи, и на улице было прохладно и сыро.
– Ох, хотя бы уж вы улетели, – в который раз за сегодняшний день повторила мама.
– Улетим, – успокоил маму Андрейка. Он уже считал себя видавшим виды путешественником.
И они действительно улетели.
Диктор, который до этого все время сообщал, какой рейс задерживается, вдруг исправился и стал объявлять посадку то на один, то на другой самолёт.
Последний раз перед посадкой Андрейка видел мальчика Витю возле буфета, где продавали разные соки и воды. Он даже подумал, что Витя, как и диктор, исправился, потому что Витя, не отказываясь, выпил стакан томатного соку.
А потом судьба свела их у трапа самолёта. Вот это был самолёт! Чтобы подняться в него, надо было взбираться по очень высокому трапу – так называлась металлическая лестница, которая могла ездить сама, на четырёх колесиках. Назывался этот самолёт «ТУ-104».
И этот замечательный самолёт не понравился мальчику Вите!
– Посмотри, сыночек, – сказала Витина мама, – на какой чудесной машине мы полетим.
– Уж и чудесная! – возразил Витя. – Бывают ещё лучше.
Андрейка с удовольствием стукнул бы его за это по шее, но, сами понимаете, драться нехорошо.
Мама осталась на перроне с толпой других провожающих. Уже прощаясь, она дала Андрейке блестящий новенький рубль. На этом рубле был изображен солдат с девочкой на руках. И хотя мама сказала, что этот рубль она дает ему на личные расходы, то есть трать хоть на что, Андрейка сразу решил, что такой красивый, как медаль, рубль тратить жалко. И уж если он его истратит, то в самом-самом необходимом случае. А папе мама дала сеточку с какими-то пакетами.
– Знаю, – сказала она, – что ты ничего не взял для Маши и Анатолия. Отвези хоть это.
С самого верха трапа, там есть такая площадочка, Андрейка и папа помахали маме рукой и вошли в самолёт.
Оказывается, и папа был маленьким
И вот самолёт высоко-высоко в небе. Девушка-проводница сказала, что до земли восемь тысяч метров, а скорость у них восемьсот пятьдесят километров в час! Но Андрейке кажется, что самолёт висит на одном месте. Далеко внизу сплошная пелена облаков, как белое одеяло. И совсем не заметно, что их «ТУ-104» несётся со страшной скоростью. Вот в прошлую зиму к Диминому отцу приезжал по делам знакомый охотник-нивх. Приезжал он на собаках и покатал на нартах Димку и Андрейку. По очереди, конечно. Тогда видно было, что мчатся они быстро. Собаки вынесли нарты с охотником и Андрейкой на застывший Амур и как припустили по снежной дороге!
– Тах! – кричал охотник. – Э-ге-гей, тах!
Нарты летели, крутилась снежная пыль, и в этой пыли даже видно было маленькую радугу. Андрейка крепко держался за спину охотника, потому что свободно можно было кувыркнуться носом в снег. Полозья нарт перекатывались с одной стороны дороги на другую и тихонько повизгивали, А потом собаки, не сбавляя хода, стали поворачивать и на чистом снегу дугой остался след от нарт. А снег летел Андрейке в лицо, и он даже зажмуривался несколько раз.
Это была скорость! Дух захватывало от ветра, хотя стоял тихий солнечный день.
Самолёт летел, это каждый знает, быстрее, чем нарты. Но летел он высоко над землей, и поэтому казалось, что он просто висит в воздухе.
Знакомый уже нам Витя сначала сел, как и Андрейка, у окна. Потом, когда взлетели и вошли в облака, это место ему не понравилось, и он, поканючив, поменялся местами со своим отцом и сел у прохода. Но и здесь Витя усидел только до того момента, когда стюардесса стала разносить завтрак.
Каждому пассажиру она подавала завтрак на отдельном подносе. И тогда Витя поменялся местами со своей мамой и оказался посредине между мамой и папой.
Андрейке смешно было смотреть, как уговаривали Витю отец и мать скушать котлетку, или яблочко, или пирожное, – всё это лежало на подносе. Потом, когда родители устали его уговаривать и сами занялись завтраком, Витя быстренько всё съел и даже умял папино пирожное.
А самолёт летел и летел. Гудели турбины, и по облакам внизу бежала его крылатая тень. Это было очень интересно – облака не вверху, а внизу.
Вдруг пассажиры один за другим стали переговариваться и заглядывать в иллюминаторы. Андрейка только что глядел в свое окошко и ничего интересного не заметил. Он посмотрел снова и увидел, как в стороне, чуть пониже, навстречу их самолёту летит другой самолёт. Он пронёсся как ракета. Если бы Андрейка выглянул немного попозже, то увидел бы только его дымный след.
Потом, когда бортпроводница после завтрака напоила всех водой, и не простой, а минеральной, Андрейке захотелось спать. Он решил не поддаваться сну, тёр глаза кулаками, но глаза сами закрывались, и открывать их становилось все труднее и труднее. Тогда Андрейка решил проверить, спит ли Витя? Витя, конечно, спал. Андрейка обрадовался и поборол свой сон.
И будто в награду ему за терпенье облака вдруг поредели и внизу показались горы. Они были зелёными, а на вершине одной из них белел снег. Медленно-медленно горы уходили назад. А под самым крылом самолёта, между гор, – узенькая, как верёвочка, речка.
«И куда она бежит? – гадал Андрейка. – Может, к зверям в тайгу, а может, к людям».
– Летим уже два часа, – сказал папа. – На поезде такое расстояние можно проехать только за двое суток. Смотри хорошо, скоро покажется Байкал.
«Вот это да! – обрадовался Андрейка. – Скоро Байкал. Вот куда мы залетели!» В школе на большой разноцветной карте Андрейка видел голубое озеро Байкал. Оно даже на карте находилось очень далеко от их Николаевска. А теперь Андрейка-путешественник подлетает к нему.
Правда, Байкал показался не сразу. Сначала зажглись красные буквы: «Застегнуть привязные ремни. Не курить». А потом папа показал Андрейке в окошко:
– Смотри, Байкал!
И впереди открылся голубой простор воды. А на дальнем берегу озера, к которому спешил самолёт, поднимались хребты гор.
Проводница опять принесла конфеты.
– Соси, – сказал папа, – а то могут заболеть уши. Мы уже снижаемся.
Снижаться с такой большой высоты было не очень приятно. Снова откуда-то появились тучи и закрыли все внизу. Андрейка чувствовал, как самолёт словно проваливается в яму, и у него действительно стали болеть уши.
– Ничего, – подбадривал папа, – терпи. Сейчас нас в Иркутске встретят Борис и Вася. Это мои старые друзья. Такие, брат, друзья, как у тебя Димка с Алкой. Я с ними когда-то учился в школе... Пусть посмотрят, какой у меня сын.
А самолёт всё скользил и скользил вниз, словно катился с горки, и вот он попал в облака и долго шёл сквозь них и ревел сердито своими турбинами. Потом внизу поплыли покрытые лесом горы, а по стеклу окошка потекли струйки дождя.
– И здесь непогода, – вздохнул папа, – надо надеть плащи.
Из самолёта выходили под мелкий, как сквозь сито, дождь. Многие пассажиры остались в самолёте, не захотели мокнуть. А отец и сын Крыловы зашагали, обходя лужи, к аэропорту. Было прохладно и сыро. Андрейка, поеживаясь, огляделся. За оградой у аэропорта толпились встречающие.
– Интересно, получили ребята мою телеграмму или нет? – Папа достал папиросы и на ходу стал прикуривать.
Спички у него ломались, кое-как он раскурил папиросу и тут заметил, что впереди всех, перед оградой, стоят двое в тяжёлых защитного цвета плащах.
– Они, – сказал папа. – Борис и Вася...
Папа зачем-то сунул коробок спичек в ладошку Андрейке, зажал эту ладошку вместе с коробком в своей руке и так зашагал, что Андрейке пришлось бежать, чтобы успеть за его шагами.
А двое в плащах, один повыше, другой немного пониже, все так же стояли у калитки и смотрели в их сторону. Они тоже заметили большого и маленького человека, почти бегущих впереди других пассажиров.
«Какие же это Борис и Вася? – удивился Андрейка. – Это же взрослые дяди!»
Немного не дойдя до встречающих, папа замедлил шаг и бросил под ноги папиросу. Андрейке показалось, что он хочет что-то сказать. Но тот из папиных друзей, что был повыше, положил руку на плечо своему товарищу и проговорил:
– Вася, ты посмотри, да это вроде бы Серёга?!
Второй чуть склонил голову, прищурившись посмотрел на папу и ответил:
– Вот этот длинный, что ли?.. По-моему, Серёжка.
– Бандиты! – воскликнул папа. – Что это у вас за погода? И холодно и мокро. Порядочному человеку приехать нельзя.
– А что погода? – Дядя Василий посмотрел на небо, потом по сторонам. – Хорошая погода, нелётная.
Папа пожал обоим руки и подтолкнул вперед Андрейку:
– А вот это Андрей Крылов.
– Здорово, Андрей! – поздоровался Василий.
– Ишь ты, – покачал головой Борис, – и когда ты только вырос? А что это у тебя за спички в кулаке? Ты случаем не поджигатель?
Андрейка помотал головой.
– Ну, пошли тогда обедать!
– Пожалейте нас, – отказался папа. – Мы в самолёте только что завтракали. Давайте лучше посидим на воздухе.
– Пошли, пошли, – подтолкнул папу Борис. – Все равно Новосибирск не принимает. Задержитесь часа на два.
– Давай, давай, – нажал на папу с другой стороны Василий. – Прилетели, так нечего задаваться.
Папа обхватил за плечи Бориса и Васю, и надо же – трое взрослых людей начали толкаться. Они прижимали книзу друг друга, топтались и хохотали. Но никто никого не поборол. Когда все запыхались, Борис хлопнул по спине папу и Василия, папа – Бориса и Васю, а Василий – их обоих. Борис нахмурился и сказал:
– А ну-ка отставить! – Он покачал головой и добавил: – Ведь не маленькие.
И все направились в сквер.
Андрейка шел и удивлялся: и тому, что взрослые возятся как дети, и тому, как они разговаривают. Он еще ни разу не слышал, чтобы папу называли Серёгой или Серёжкой. Кроме мамы, все называли его по имени и отчеству, а эти говорят «Серёжка», и папа не обижается. Но еще больше поразился Андрейка, когда в сквере, в беседке, дядя Борис расстегнул плащ , и оказалось, что он военный, да еще подполковник. И вот подполковника и дядя Василий и папа называют Борей.
– Сколько же лет мы не виделись? – спросил вдруг папа.
И когда все стали подсчитывать, то получилось, что не виделись они ни много, ни мало, а двадцать лет!
Не прошло ещё и дня, как Андрейка улетел из родного дома, а уже соскучился по Димке и Алке, А тут люди не виделись целых двадцать лет! Вот интересно, когда Андрейка вырастет и через двадцать лет встретит Димку, какой он будет? И каким будет сам Андрейка? А еще интереснее, кем они станут? Ведь папа говорит, что каждый человек кем-нибудь обязательно становится. Нет такого человека, который кем-нибудь бы не стал.
Андрейка думал и слушал, о чём говорят папины товарищи. А разговор у них шёл примерно так:
– Ребята, помните, как мы ездили на протоку за голубицей?! – восклицал кто-нибудь.
И все, перебивая друг друга, начинали вспоминать:
– Это за тобой тогда гнались осы?
– А ты утопил ботинок!..
– А как вымокли, когда пошёл дождь!..
Но, несмотря на утонувший ботинок, дождь и осу, ужалившую Бориса, получалось, что это была замечательная поездка. Так уж её хорошо все вспоминали.
– Слушайте, а где сейчас Михаил Фёдорович? – опять спрашивал кто-нибудь.
И хотя никто точно не знал, где сейчас живет их бывший учитель Михаил Фёдорович, долго и весело вспоминали о нём. Михаил Фёдорович однажды поставил папе двойку за диктант. Дядю Бориса, тогда, конечно, не дядю, а просто Бориса, вывел как-то из класса. Но, оказывается, они на него не обижаются – ни папа, ни дядя Борис. Наоборот, все так хорошо о нём говорят, что Андрейка подумал: «Вот бы у нас был такой учитель!»
Вспоминали про школу, про стенную газету, которую выпускали втроём, и про то, как протянули в ней однажды своего друга Ивана.
Андрейка, конечно, и раньше знал, что все взрослые, даже две бабушки Феди Сидорова, когда-то были маленькими. Но знал он об этом как-то так, в общем, не вдумываясь. А сейчас он ясно представил, что и папа давным-давно был маленьким и бегал в школу. Андрейка посмотрел на папу и заулыбался.
– Ты смотри, Андрей, – сказал ему дядя Василий, – тут, в Иркутске, детям до шестнадцати лет улыбаться не разрешается.
– А я знаю, – ответил хитрый Андрейка. Он ведь прекрасно понимал, что дядя Василий шутит.
А взрослые принялись вспоминать, как они перед своим школьным выпускным вечером услышали, что началась война.
Папа тогда собирался погладить рубашку и вдруг прибежал Борис.
– У твоей бабушки, – сказал папа, повернувшись к Андрейке, – был такой тяжёлый чугунный утюг, в него насыпали горячие угли. Вот я стою посредине двора и размахиваю утюгом, чтобы угли разгорелись, смотрю, бежит Борис.
Борис и сказал папе, что фашисты напали на нашу страну. Папа поверил и не поверил. Но тут прикатил на велосипеде Вася. Он уже тоже слышал, что началась война. И вместо выпускного вечера друзья пошли к заводскому клубу.
– С нами вместе твой дедушка пошел, – опять сказал Андрейке отец. – А там возле клуба собралось уже много народу, все стояли у репродуктора и слушали радио.
Поздно тогда начался выпускной вечер. А утром чуть свет ребята-выпускники уезжали в военкомат. Военкомат был далеко, в районном центре, за сто километров. И никто туда ребят не вызывал. Они поехали сами.
– И шёл нам тогда, Андрейка, – сказал папа, – восемнадцатый год.
Потом взрослые молча курили, смотрели друг на друга и улыбались. А дядя Василий положил руку на плечо дяде Борису и вполголоса запел:
Мы вернулись живыми, это кое-что значит.
Мы вернулись живыми, значит, кто-то не плачет.
Песню эту Андрейка никогда не слышал, но её хорошо знали и папа и подполковник дядя Борис. Оба они вполголоса стали подпевать:
А другие ребята, а ребята другие
Не вернутся обратно, не вернутся в Россию...
«А ведь и, правда, – думал Андрейка, – и папа мог погибнуть на войне и оба его товарища». И ещё Андрейка подумал, что, если нападут на нас новые враги, они с Димкой тоже пойдут в армию, не ожидая, когда их вызовут. И, может быть, жалко будет оставлять папу и маму, и, наверно, тревожно будет, как становится тревожно, когда по радио передают песню «Идёт война народная», а они всё равно пойдут, как уходили десятиклассники в 1941 году.
Маленькая глава про «сирот» Димку и Алку
Сны Димке снились не часто, а тут приснилось, будто вовсе не Андрейка летит, а он, Димка.
Летит он на самолёте в Ташкент, а внизу почему-то Африка! С самолёта Африка похожа на остров, каких много по Амуру. Так же вдоль берега раст`т тальник, но зато посредине острова три пальмы. А по берегу, по песочку гуляют львы. «Где же река Лимпопо? – думает Димка. – Раз это Африка, так где-то тут она должна быть. И Лимпопо обязательно есть, и крокодилы».
Только Димка так подумал про крокодилов, а лётчик ему говорит:
– Ну, Димка, приехали, выходи!
– Уже Ташкент?
– Ташкент!
«Как же выходить? – растерялся Димка. – Все-таки высоко. Ладно, я спрыгну».
Спрыгнул он с самолёта, руки расставил и... полетел! Да так здорово полетел, как птица. Только руками чуть-чуть пошевеливает и летит, летит. А внизу узбекские ребята прыгают и кричат:
– Дима! Дима!
Открыл Димка глаза, а мама ему из кухни говорит:
– Дима, вставай. Дружок-то твой уезжает!
Сел Димка на кровати и улыбается. Очень уж сон забавный. Такой не каждый раз увидишь. Это только Алка Косицина хвалилась, что она какой захочет сон, такой и увидит. Я, говорит, лягу, глаза зажмурю и загадываю, что мне сегодня во сне увидеть. Загадаю сказку про Бабу-Ягу – и всю ночь мне Баба-Яга снится. Димка пробовал загадывать себе сны, но ему совсем ничего не снилось. Думает так со сна Димка, а мама ему опять говорит:
– Да ты хоть в окно выгляни. Андрейка же уезжает!
Бросился Димка к окну, а машина с Андрейкой уже за ворота выкатила.
А с Алкой вот как было.
Проснулась Алка в восемь часов оттого, что на кухне во все горло орала кошка Матрёна. По окнам постукивал дождик, и Алка, конечно, если бы не эта кошка, спала бы да спала.
«Чего это она кричит?» – подумала Алка и сонная выглянула за дверь.
На кухне мама резала огурцы, а вокруг стола ходила Матрена и орала. Вторая кошка спокойно лакала молоко.
– Не пойму, чего ей нужно? – пожаловалась мама, увидев Алку. – Я уж ей и молочка наливала и рыбы давала, а она кричит и кричит.
– Мама, – догадалась Алка, – да ведь она огурца просит.
– Что ты, Алла, да разве кошки едят огурцы?!
– Наша Матрёна ест. Ты брось ей кусочек.
Мама дала кошке пластик огурца, и Матрена, довольно урча, потащила его под стул.
– Смотри-ка, – удивилась мама, – и правда ест. Как же ты догадалась, что она просит огурец?
– Я уже ей давала...
Тут Алка вспомнила, что сегодня уезжает Андрейка, и подбежала к окну. У подъезда Андрейкиного дома, прислонившись к двери, скучал Димка, Алка посмотрела на часы и ахнула:
– Уже восемь! Значит, Андрейка уехал!
– Укатил. Час назад они с отцом в машину садились.
Алка хотела припустить к Димке, но мама усадила её за стол и поставила перед ней жареную рыбу.
– ННП! – вздохнула Алка и быстренько принялась за завтрак.
Потом она раскрыла мамин зонтик и поскакала по лужам к Димке.
– Уехал? – выпалила она.
– Ну, – виновато сказал Димка. – А я, понимаешь, проспал.
– А я нет! – нашлась Алка. – Я его провожала. – И для убедительности добавила: – Он ещё передавал тебе привет.
Димка поверил и спросил:
– А что он ещё говорил?
– Говорил, что ждите письмо из Таш... – чуть не проговорилась Алка, но сразу поправилась. – Из этого, из Алжира. В общем, из Африки.
– Эх, Алка, Алка, – сказал Димка. – Я же всё знаю. Не в Африку он полетел, а в Ташкент. А письмо обещал написать. Пойдём посмотрим наш почтовый ящик. Нет ли в нем щёлок. А то придёт письмо и вывалится.
Щёлок в Димкином почтовом ящике не оказалось, тогда ребята сбегали и проверили ящик на Алкиной двери. У Алкиного ящика оказалась дырочка, но небольшая.
– Ничего, – сказала Алка, – не вывалится.
– Не вывалится, – согласился Димка и для верности пощупал дырку.
Потом Алка и Димка немного поспорили.
Алка говорила, что Андрейка уже, наверно, долетел. Димка доказывал, что Андрейке еще долго лететь, потому что Ташкент – это тебе не мыс Чныррах, до которого можно доехать на моторной лодке.
Скоро Димка и Алка наскучили друг другу. А тут ещё дождик никак не перестаёт. Играть ни во что нельзя – сыро, и говорить не о чем. Расходиться по домам тоже не хотелось. Они долго стояли у Андрейкиного подъезда под Алкиным зонтом, не зная, чем заняться.
Димкина бабушка отправилась куда-то в резиновых ботах и клеёнчатом плаще.
– Что, осиротели без Андрейки? – спросила она. – Ничего, он скоро приедет.
«Да, скоро! – подумал Димка. – Сколько туда, да сколько обратно, да ещё там побыть надо. Нельзя же так: приехал, сказал «здравствуйте!» – и обратно.
– Надо ещё письмоносице сказать, – раздумывал вслух Димка, – чтобы она Андрейкино письмо в чей-нибудь чужой ящик не сунула. И чтобы марки никто не отлепил.
И опять ребята приуныли. Конечно, если бы Андрейка никуда не уезжал, можно было бы поиграть в прятки или ещё во что-нибудь. А вдвоём разве сыграешь!
Хорошо, что проходил мимо Димкин знакомый, ученик восьмого класса Олег.
– Что, – спросил он, – отдали аквариум?
– Ну, – подтвердил Димка.
– Отдали в детский сад! – добавила Алка.
– Жаль, – сказал Олег, – а то бы мы сейчас покормили вашими рыбками нерпу.
– Какую нерпу? – оживились Алка с Димкой.
– Обыкновенную, живую. Она сейчас на барже.
Оказывается, ночью с Татарского пролива шел в Николаевск катер «Ветерок» и тащил баржу. Когда на неё забралась нерпа – никто не заметил. А пришли утром в город, смотрят – спит на ящиках морской гость. Вот сейчас и шёл Олег на катер. У него там брат старшиной, и они пойдут выпускать эту нерпу в лиман.
– А нас возьмите! – попросила Алка.
– Идёмте, – разрешил Олег.
– А поехать с вами можно?
– Нет. Вот его, своего старого знакомого, я бы, пожалуй, взял. Тебя ведь зовут...
– Дима, – подсказала Алка.
– Точно, Дима, – согласился Олег и, посмотрев на Алку, сказал: – А женщин на корабль брать нельзя.
– Не уезжай, Дима, – попросила шёпотом Алка, – Если ты поедешь, это будет не по-товарищески.
Димка согласно кивнул, и ребята пошли смотреть нерпу.
«Как вы меня слышите?»
Шестой час догонял самолёт солнце. Оно склонялось на запад, и самолёт летел на запад. Андрейке начал понемногу надоедать воздух. Ему хотелось поскорей прилететь. Посидеть где-нибудь на скамеечке, походить по земле. Она не качается и не трясётся. А самолёт, когда вылетали из Иркутска, долго трясло и бросало. И если кто-нибудь скажет, что ему нравится, когда самолёт раскачивается и проваливается в воздушные ямы, – не верьте.
Мальчик Витя всё время ворчал, а его мама говорила, что это воздушные ямы. Витин папа, наоборот, заявил, что, наверно, здесь дует сильный ветер. А Витя говорил: не могли полететь по другой дороге. Обязательно выбрали такую, на которой разные ямы и ветры.
Но качка окончилась. Андрейкин папа откинулся на спинку кресла и уснул. Уснул и мальчик Витя. «А я, пожалуй, не буду спать», – решил Андрейка. Он привалился к спинке и стал думать, что же, интересно, делают сейчас Димка и Алка? Может, пошли в кино, а, может, сидят дома. Думал он про это и не заметил, как уснул.
Проснулся Андрейка оттого, что почувствовал, как папа осторожно трогает его рукой.
– Просыпайся, соня, – говорил папа. – Сейчас будем садиться.
– А куда мы прилетели? – сразу встрепенулся Андрейка.
– В Новосибирск, – сказал папа.
На аэродроме в Новосибирске дул холодный ветер.
– Где же твои жаркие страны? – спросил Андрейка, когда они с папой вышли из самолёта.
Вообще-то ему даже немного не верилось, что где-то может быть тепло. Родной Николаевск они оставили в холодное и сырое утро. В Хабаровске шёл дождь. В Иркутске тоже. А в Новосибирске вон какой ветер! Да и чему удивляться – конец лета, скоро осень.
Но папа сказал:
– Скоро, Андрейка, будет тепло. Теперь уже недалеко.
Самолёт приземлился далеко от аэропорта, и за пассажирами прикатил целый поезд маленьких вагончиков. «Неужели это и есть паровоз?» – подумал Андрейка. Он ведь еще ни разу не видел настоящего паровоза и поезда. Но в кино и в книжках поезд выглядел по-другому, и Андрейка на всякий случай спросил;
– Папа, что это такое? Паровоз, да?
– Нет, – сказал папа. – Это автопоезд. На этих тележках мы сейчас поедем в аэропорт. Забирайся скорее.
Но Андрейку опередили мальчик Витя и его родители. Витя, как водится, сразу заворчал:
– Привезли меня, тоже, в город! А никакого города не видно.
– Сейчас получим вещи, – успокаивала Витю мама, – и поедем на автобусе в город. Витя хочет поехать на автобусе?
– Да уж там, наверно, и город, – не успокаивался Витя. – Наверно, поменьше нашего Николаевска.
– Виктор, не говори ерунду, – рассердился его отец. – Новосибирск очень большой город. Он стоит на двух берегах Оби. В Новосибирске много разных заводов, много театров и есть очень большой и очень красивый театр оперы и балета. Будешь хорошо себя вести, мы с мамой тебя туда сводим.
Тележки катили по огромному бетонному полю, мимо самолётов, которые здесь отдыхали перед новой дальней дорогой. Витя ворчал, зато Андрейка радовался, что Витя дальше не полетит.
Эх, если бы летел вместо Вити Димка! Он пощупал, в кармане ли ножичек, подарок Димки, и вздохнул. Но тут тележки подкатили к зданию большого аэровокзала.
– Пошли, – позвал папа, – разомнёмся немного.
В гулких залах аэропорта было немноголюдно. Андрейка с папой выпили по стакану томатного соку, а потом купили порцию мороженого. Они обошли все залы – надо же посмотреть! – и остановились у большой, во всю стену, карты воздушных путей сообщения.
– Вон смотри, Андрюша, видишь, где наш город, – показал отец в самый край карты, где с широкой голубой полосой Татарского пролива встречался синий Амур. – А сейчас мы вот где. Отмахали половину страны! Знаешь, сколько гор, лесов и рек мы миновали? И не сосчитать! Здесь, брат, и время другое. Сейчас у нас уже половина седьмого вечера, а здесь только половина четвёртого. Мы с тобой на три часа обогнали время.
– А в Ташкенте сколько? – спросил Андрейка.
– В Ташкенте половина третьего. Теперь мы полетим на юг, к теплу.
Папа говорил, а сам прислушивался к чему-то.
– А скоро полетим?
– Подожди, подожди, Андрейка, – папа положил руку Андрейке на плечо. – Что это такое? – сказал он, оглядываясь по сторонам. – Никак не могу понять...
Андрейка тоже огляделся, но ничего непонятного не заметил. По залу проходили пассажиры. Двое парней в клетчатых рубашках с засученными рукавами остановились у карты и заговорили про столицу якутских алмазов – город Мирный. На чемодане у стены сидела девочка, грызла бублик и качала ногой. Неподалёку, у окна, спиной к Андрейке и папе, стояла женщина и пальцами постукивала по подоконнику.
– Что, папа?
– Постой, Андрейка, постой... Это же меня зовут. – Папа, прислушиваясь к чему-то, медленно направился к окну и остановился рядом с незнакомой женщиной.
К удивлению Андрейки, он тоже вдруг стал стучать по подоконнику костяшками согнутых пальцев. Андрейка поглядывал то на него, то на его руку и просто не знал, что подумать. Когда папа остановился, быстро и отрывисто застучала женщина. Потом опять стучал папа. Стучал он так, будто выстукивал какой-то мотивчик: «та-та-ти-та...» Все это время папа и женщина смотрели в окно, и вдруг они оба повернулись и ожидающе взглянули друг на друга. Медленно-медленно на их лицах проступили улыбки.
– Старший сержант?! – сказала женщина.
– Валя! Неужели ты?! – воскликнул папа.
– Сержант Крылов – и живой!.. Это твой сын?
– Да. Андрейка, – папа обнял Андрейку за плечо.
– А я увидела вас ещё на перроне и подумала: как этот человек похож на Сергея. А потом думаю: он же погиб тогда за Бугом... А сама все хожу за вами и просто поражаюсь. Голос твой и вот это, – она подняла руку, – как ты поправляешь волосы и как щуришь глаза. Ну Крылов и Крылов!
– Я это, я, – улыбался папа.
– Я старалась тебе на глаза попасться. А ты проходишь и не узнаешь. Тогда я подумала: может, он и сейчас радист? Стала у окна и давай выстукивать: «Как вы меня слышите?» А ты не обращаешь внимания.
– Вот, вот, – сказал папа. – Я слышу что-то знакомое. А что – не могу понять. Потом догадался – кто-то меня зовёт... И увидел тебя. Но не узнал. И все-таки, думаю, это кто-то из наших, из радиовзвода. Подошел к окну, вижу – Валя!
– Ну, ты расскажи, расскажи. Вы же с Костей попали тогда под танки. Ты как чувствовал, отправил меня за батареями. Я добралась до дивизии, а ребята глаза прячут. Потом сказали: «Валя, Сергей с Костей погибли. Прямо по их окопу прошёл танк».
– Ты понимаешь, я даже не знаю, откуда он вырвался. Мы с Костей слышим, там, где наши миномёты, в кустах у оврага, ну ты помнишь, – гул! Мы выглянули, видим, прямо на миномёт прёт танк. Мы свалились в окоп. Гранат же у нас не было, а он уже лязгает над нами. Проутюжил окоп и завалил нас землей. Кто-то нас потом отрыл. Часа, наверно, через два. И попали мы в чужой санбат. Я уже больше не воевал. Отправили в тыл, в госпиталь. А ты? Как ты?
– Меня тоже потом ранило...
– И здесь живёшь?
– Нет. Жду самолёт.
Про Андрейку отец словно забыл, но Андрейка не обижался. Он понимал, что опять папа встретил кого-то из своих старых друзей, да ещё каких. Фронтовых друзей!
– Ну, как ты? – спрашивал папа. – Ты рассказывай. О ком из ребят что знаешь? Как живёшь?
– Я всё радистка. Не изменяю радиоделу. Сразу после войны поехала, как была в гимнастёрке и шинелке, на полярную станцию. Так с тех пор на Севере и работаю. А сейчас еду домой, на полуостров Таймыр. Полгода была в отпуске в Крыму, потом гостила здесь у мамы под Новосибирском. А ты, Серёжа?
– Граждане пассажиры! – загремело радио. – Объявляется посадка...
– Это мой самолёт, – сказала женщина. – Эх, Серёжа, Серёжа. Ну, прощай! И ты, Андрюша, прощай. Расти большой...
– Пошли, Андрейка, проводим тётю Валю.
– Ну, проводите, проводите.
Но провожать далеко не пришлось. У дверей аэровокзала стоял такой же автопоезд, на каком приехали Андрейка и папа. Тётя Валя помахала рукой, потёрла перчаткой глаза и уехала к своему самолёту.
Андрейка не спрашивал, кто эта тётя Валя. Он стоял, держась за руку отца, и заглядывал ему в глаза.
– Понимаешь, Андрей, – сказал отец, – мы с ней вместе были на фронте целых два года. Даже работали вместе на одной рации. У нас ведь весь радиовзвод был из выпускников. Из мальчишек и девчонок по восемнадцать–девятнадцать лет.
– А дядя Вася и Борис тоже были с вами?
– Нет, они воевали на другом фронте... Сегодня день удивительных встреч.
У Андрейки день сегодня выдался тоже удивительный. Это был самый длинный-предлинный день. Начался он по зову будильника далеко в Николаевске и всё ещё продолжался.
Об Андрейкином настроении
– У тебя что, папа, знакомые в каждом городе? – спросил Андрейка, когда самолёт разбежался и опять взмыл в небо.
– А, ты вот о чём... – Папа был задумчивый и грустный. – Нет, Василий и Борис специально приехали в Иркутск. А в Новосибирске я никого не ожидал. И вдруг эта встреча с Валей, нашей радисткой. И всё так быстро, что толком и поговорить не пришлось. Такие встречи, Андрейка, бывают редко.
– Раз в сто лет, – подсказал Андрейка.
– Нет, – папа даже не улыбнулся. – Не в сто, но не часто... Представляешь, что значит встретиться с фронтовым товарищем?
– Представляю, – вздохнул Андрейка.
– Но у нас с тобой будет ещё одна встреча. Когда ты был совсем маленький, пожалуй, даже не ходил в детский сад, нашими соседями были дядя Толя и тётя Маша. Дядя Толя лётчик. Сейчас они живут в Алма-Ате. Я им тоже, как и Борису с Васей, дал телеграмму. Может быть, встретят, если дядя Толя дома.
Хорошо, когда много знакомых, – думал Андрейка. С ними интересно встречаться. У него, у Андрейки, тоже немало знакомых. Если даже взять не всех знакомых, а хорошо знакомых, и то наберётся человек сто. Сорок ребят было в старшей группе в детском саду. Знакомые они? Ещё как знакомые! Немало каши вместе поели, особенно манной. Сорок один человек учился с Андрейкой во втором классе. Сорок перешло в третий, а один знакомый остался во втором. Значит, теперь будет сорок знакомых в третьем классе и один во втором. Да папа, да мама, да Димка, да Алка Косицина. Вот ещё новый знакомый – Олег из восьмого класса, с которым Андрейка познакомился, когда с Димкой ходил предлагать ему аквариум. А две бабушки Феди Сидорова, да сам Федя! И если хорошенько вспоминать, то еще наберётся несколько человек.
Со всеми ими можно когда-нибудь встретиться и сказать: «Здравствуй, Димка!» или «Здравствуй, Алка!» или «Здравствуйте, бабушка Феди Сидорова! Как вы поживаете?» Она ответит: «Ничего поживаю, спасибо!»
Но, конечно, прежде всего надо встретиться с Димкой и сказать: «Димка, а я уже приехал».
Димка снимет свои очки, перевязанные верёвочкой, и начнет просто так, без очков, улыбаться. А потом примется расспрашивать. И сразу, неизвестно откуда, вынырнет Алка, и, может быть, придёт вперевалочку, с пирожком в руке, Федя Сидоров. Будет жевать пирожок и слушать. И всем им Андрейка станет рассказывать про то, как летел он на самолёте «ТУ-104». Летел над Дальним Востоком, над озером Байкал, над Сибирью, через всю страну. Летел и нисколько не боялся.
«А все-таки хорошо, – подумал он, – что я признался Димке, сказал, что улетаю не в Африку, а в Ташкент. А то бы, конечно, Димка спросил: «Ну, давай, рассказывай, как там негры?»
– Папа, – неожиданно сказал Андрейка, – ты когда-нибудь обманывал своих товарищей?
Папа в это время был и рядом и далеко-далеко. Он вспоминал свой радиовзвод – стриженых ребят и девушек в гимнастёрках. И поляну среди израненной берёзовой рощи, и белые стволы берёз, из ран которых бежал сок, а через день-два этот сок краснел, словно березы кровоточили. И когда сын задал ему свой вопрос, он не сразу ответил. Он сначала вернулся оттуда, из фронтовой землянки, из своих воспоминаний, из своей молодости сюда, в самолёт. Папа внимательно посмотрел на Андрейку, вспоминая, что он спросил, и сказал:
– Что ты, сын, разве можно обманывать друзей? Тогда бы не было настоящей дружбы.
Но папа решил, что Андрейка спросил это просто так, как спрашивают мальчишки у своих отцов: «А какой самый большой город на земле? А ты видел живого слона?» – или еще что-нибудь. Папа не знал, как важен этот ответ для Андрейки. Он сказал и вернулся опять туда, куда-то в свою юность. Зато Андрейка обрадовался. Как ни трудно было тогда на лестнице, а он сказал Димке всю правду. И от этого ему стало хорошо и весело. Не придётся теперь говорить: «Знаешь, Дима, ни в какой Африке я не был...»
– Пристегивай, путешественник, ремень, – неожиданно сказал папа, – садимся.
Так быстро! Андрейка привык уже, что они если взлетят, то летят часа три – не меньше. А тут, кажется, только поднялись – и на тебе, посадка!
А когда сели, самолёт подрулил к самому зданию аэропорта. Там, за оградой, в тени невысоких деревьев, стояли встречающие. Они вглядывались в иллюминаторы самолёта, заслоняясь от солнца руками, переговаривались и ждали, когда начнут сходить пассажиры. Папа наклонился над Андрейкиным плечом и тоже вглядывался в лица людей на перроне.
– Вот тебе на! – воскликнул он. – Нас пришли встречать Маша и Леночка. Видишь, вон стоит девочка в беленьком платьице с букетом цветов в руках. А рядом её мама, тётя Маша. А я, понимаешь, небритый, весь зарос щетиной.
Папа провёл рукой по подбородку и вздохнул:
– И зачем только я давал телеграмму? Да и ты у меня весь помятый и чумазый. Ну, что, пойдём или нет?
– Пошли, – решил Андрейка.
– Тогда – на, неси эту сетку. Тут мама что-то передала тёте Маше.
На трап они вышли последними. С неба светило ослепительное солнце. Слева, кажется совсем недалеко, громоздились высокие фиолетовые горы. Волной наплыли запахи незнакомых цветов. А у калитки стояли тётя Маша и Леночка и махали руками. Они уже заметили папу и Андрейку и улыбались им навстречу.
Леночка была так чисто вымыта, а белое платьице её так наглажено, что Андрейке, как и папе, стало неудобно за свой дорожный вид. Но, как сказала бы Алка Косицина, «ННП» – ничего не поделаешь, надо сходить.
У калитки Леночка вручила Андрейке букет гладиолусов, а Андрейка ей сетку. Так состоялось их знакомство.
Что наделал пёс Тявка
Леночка с мамой и папой жили совсем близко от аэропорта. Только пересечёшь маленькую, жаркую, обсаженную цветами площадь, и там, за тополями, их дом. Леночкиного папы – дяди Толи – дома не оказалось. Он был где-то в рейсе. Это значит – увёл куда-то самолёт. Старший Крылов, узнав это, огорчился, а младший – не очень, потому что на столе в квартире стояла ваза с огромными, в два кулака, розовыми яблоками. Их удивительный запах Андрейка почувствовал, как только тётя Маша открыла дверь.
Яблоки, которые попадали в Николаевск, никогда такого запаха не имели. Наверно, они теряли его за длинную дорогу. Немного в одном месте, немного в другом – и прибывали в Николаевск-на-Амуре почти совсем без запаха. И, может быть, есть такая дорога, по которой возят яблоки, вся пропахшая душистыми яблоками.
– Садитесь, – пригласила тётя Маша, – угощайтесь пока яблоками, а я сейчас соберу на стол.
– Что ты, Маша, – возразил папа. – Ничего не надо, мы лучше умоемся. А если можно, я даже побреюсь. Нам же сейчас лететь.
– Не сейчас, а через час, – подала голос Леночка. До сих пор она молчала и разглядывала Андрейку.
– Да, да, через час, – подтвердила тётя Маша. – Мы узнавали.
– Ну что ж, – сказал папа. – Сдаёмся. Пошли, Андрейка, умываться.
Пока папа брился, а путешественник Андрейка старательно мылил руки и даже шею, на столе появился виноград, графин с холодным виноградным соком, пирожки и конфеты. Тут же, на тарелке, горкой краснела икра, а на другой лежал извлеченный из консервной банки кальмар. Икра и кальмар оказались в сетке, которую передала мама.
– А это что? – спросила Лена и показала измазанным в икре мизинцем на кальмара.
– И правда, Сергей, это страшилище что, можно есть? Когда мы жили в Николаевске, кальмаров ведь не было.
– Не было, – подтвердил папа, – а сейчас есть, – и он ножом порезал кальмара на пластики.
Лена тут же подхватила один кружочек на вилку и выскользнула с ним из комнаты. Вернулась она сразу же и, как ни в чём ни бывало, уселась на стул.
Все выпили холодного виноградного соку, и папа с тётей Машей принялись вспоминать Николаевск.
– Ну-ка, ну-ка, что же это такое за кальмар? – вдруг вспомнила тётя Маша и потянулась вилкой к тарелке.
– Подожди, мама, не ешь! – воскликнула Лена. – Я побегу посмотрю, не пропал ли Тявка? Я ему только что дала кусочек.
– Какой кусочек? – вскинула брови тётя Маша.
– Да кальмара же! – И Лена умчалась на улицу.
Папа рассмеялся, тётя Маша смутилась, только Андрейка остался серьёзным. Ему очень хотелось знать, будет ли пес Тявка есть кальмара?
Леночка влетела в комнату и объявила, что Тявка живой и кальмара можно есть. Для доказательства она первая сунула в рот пластик кальмара, пожевала его и заявила:
– Видите, я тоже живая!
Андрейка сначала занялся виноградом, а потом яблоком. Кальмары что! В Николаевске они в каждом магазине. Пусть тётя Маша и Лена едят и удивляются. Вот фрукты – другое дело.
Взрослые опять начали говорить о старых знакомых, и Леночка, выбравшись из-за стола, поманила за собой Андрейку.
– Только далеко не уходите! – наказала вслед ребятам тётя Маша.
– Да, да, Андрей, от Леночки ни на шаг, – сказал и папа.
– Нет, мы к Тявке! – крикнула уже из-за двери Леночка.
На крылечке Леночка заговорщицки осмотрела Андрейку и спросила:
– Ты умеешь подкрадываться?
– Ещё как! – ответил Андрейка и вспомнил, как он с друзьями в своем дворе играл в прятки.
– Тогда крадись за мной, – прищурилась Лена и поднесла палец к губам. – Пойдём посмотрим на Тявку. Папа вчера перед отъездом подстриг его подо льва. Ну, чтобы ему не было жарко. Он у нас был очень лохматый. А Тявка теперь стесняется и прячется от людей. Пошли, сам увидишь.
Они на цыпочках крались, прячась за кустами, и Леночка говорила:
– Он, бедный, целый день сидит в будке. А если кто-нибудь чужой туда заглянет, Тявка выскакивает и прячется в кустах. Ой, знаешь, Андрюша, он такой смешной. Его всего постригли и оставили только гриву. Это такая прическа, вот здесь, – и Лена показала на свой бант, – да ещё оставили кисточку на хвосте. Вон, видишь, будка.
Андрейка выглянул из-за куста и увидел деревянную будку.
– Заходим сбоку, – командовала Лена, – а то он обязательно убежит. Сегодня Степан Петрович, наш сосед, пошел посмотреть, какой стал Тявка. А Тявка как припустит – и сбежал. И не показывался, пока Степан Петрович не ушел. Он только от меня не убегает.
Остаток пути до будки ребята проделали молча. У самой будки Леночка шепнула в теплое ухо Андрейки:
– Я буду держать его за уши, а ты смотри.
Но стеснительный Тявка не стал ожидать, когда Лена схватит его за уши. Он выскочил из будки и припустил в кусты.
– Разглядел? – спросила Лена.
– Не очень, – признался Андрейка.
– Он сейчас забрался под машину Степана Петровича. Заходим с двух сторон...
Андрейка стал подкрадываться за кустами, а Лена поскакала вокруг клумбы. Машина была уже недалеко, когда какой-то мальчишка, кативший на самокате, увидел Тявку.
– Смотрите, смотрите, какая смешная собака! – заорал он во все горло и, оттолкнувшись ногой, пустился преследовать выскочившего из-за машины Тявку.
– Не смей! – крикнула Лена. – Ты зачем пугаешь нашу собаку! Она и так стесняется.
Но мальчишка с гиком катил за бедным псом.
– Тявка, Тявка! – кричала Лена.
– Тявка, Тявка! – звал и Андрейка, но Тявка не слушался. Он кинулся прямо по клумбе с цветами и спрятался где-то среди высоких георгинов.
«Потеряется!» – подумал Андрейка и побежал, огибая клумбу. Он хотел, чтобы пес повернул к своей будке, а Тявка, заметив его, пустился на привокзальную площадь. Андрейка не стал ожидать Лену и бросился за ним. Он пробежал мимо деревьев, подстриженных, как шары, обогнул здание аэропорта, и здесь, в сквере, Тявка как пропал.
– Тявка! – позвал Андрейка и услышал, что по радио передают: «Заканчивается посадка на самолёт...» Это говорили о его самолёте.
Последний пассажир подходил к трапу. Мальчику показалось, что по ступенькам к двери самолёта поднимается его отец, и он побежал к трапу.
На самолёте, в проходе между креслами, толпились, усаживаясь, пассажиры. «Чуть не отстал», – подумал Андрейка, пробираясь в свой салон.
Вот наконец его и папино место, а папы нет! «Наверно, ищет меня по самолёту!» Андрейка пошел обратно между рядами кресел. Почти все пассажиры уже уселись. В последнем салоне Андрейку остановила бортпроводница, та самая, что разносила конфеты.
– Мальчик, займи свое место, – сказала она. – Сейчас взлетаем.
– Я ищу папу,
– Иди, иди, там папа, наверно, ищет тебя.
Андрейка заторопился на своё место, оглядывая пассажиров: может быть, отец ошибся и сел где-нибудь на другое место. Подумав так, Андрейка развеселился, представив, как он сейчас подойдёт к папе и скажет: «Покажите ваш билет! Вы заняли чужое место». Но папы нигде не было.
Все так же сиротливо стояли, ожидая их, два кресла. Зажглась красная табличка: «Застегнуть ремни. Не курить!» Андрейка пробрался к своему месту и выглянул в иллюминатор. От самолёта отъезжал пассажирский трап. В сквере у аэровокзала стояли группами провожающие. «Где же папа?» – испугался Андрейка. Но тут же успокоил сам себя: «Может, он зашёл зачем-нибудь к лётчикам и сейчас придёт». А когда самолёт медленно тронулся, выезжая на взлётную полосу, Андрейка увидел папу. Вместе с тётей Машей и Леночкой он выскочил к калитке. Но дорогу ему преградила дежурная с зеленой повязкой на рукаве. Папа что-то кричал, пытаясь прорваться на перрон. Тётя Маша показывала на самолёт, Леночка размахивала руками, а самолёт медленно разворачивался. И вот уже крыло заслонило и папу и тётю Машу с Леночкой. Показались высокие фиолетовые горы и уходившие в их сторону пирамидальные тополя.
Папа отстал от самолёта
Через открытую форточку в комнату из аэропорта доносился голос диктора. Одни самолёты прибывали, другие улетали. Папа разговаривал с тётей Машей, а сам прислушивался, не объявят ли отправление самолёта на Ташкент.
– Где же наши ребята? – вдруг забеспокоилась тётя Маша.
– Давай выйдем, посмотрим, – поднялся папа.
На улице он услышал объявление о посадке.
– Наш самолёт, – сказал папа.
– Лена! – позвала тётя Маша.
Леночка не откликнулась. Тётя Маша позвала ещё раз, а потом сказала:
– Это они возятся с нашим Тявкой. Его же Анатолий обстриг подо льва. Представляешь! Нечего было делать. Ты подожди, я сейчас сбегаю.
Вернулась она встревоженная:
– Там никого нет, ни Тявки, ни ребят!
– Сейчас прибегут, – спокойно сказал папа, а сам тоже начал беспокоиться.
– Пойдём, тут рядом детская площадка. Может, они там.
Тётя Маша зашагала впереди, папа за ней.
– Ну да, они там! – обрадовалась тётя Маша, поднимая с дороги Леночкину скакалку. – Ох, и задам я этой Ленке. Ведь говорила же – далеко не уходите.
Однако и на детской площадке Андрейки и Леночки не оказалось.
– Побежали в аэропорт, – предложил папа. – Наверно, Андрейка услышал, что объявлена посадка, и ждёт меня там.
– Может быть, они уже дома? – предположила тётя Маша. – Давай зайдём.
В открытой квартире никого не было.
– Побежали на перрон! – замыкая квартиру, сказала тётя Маша.
На вокзальной площади они увидели смешного обстриженного Тявку, а потом Леночку.
– А где Андрейка? – крикнула тётя Маша.
Лена радостно сообщила, что Андрюша уже сел в самолёт.
– Ты его видела? – спросил папа.
– Ну да. Я бежала за ним, бежала. Смотрю, а Андрейка поднимается по трапу.
– Ну, хорошо, – обрадовался папа. – Я побежал. До свидания, Маша. Привет Анатолию. На обратной дороге мы к вам залетим. До свидания, Леночка! Расти большая.
– До свидания, – сказала Лена. – Только мы тоже побежим с вами. Очень интересно встречать и провожать...
– Тогда побежим! – согласился папа.
Они пересекли раскалённую, как сковорода, площадь перед вокзалом. Прошли через прохладное здание аэропорта и вышли в сквер перед аэропортом.
И тут все трое поняли, что случилась беда.
– Скорей! – крикнула тётя Маша. – Самолёт отправляется!
Папа увидел, что от самолёта отъезжает трап, а сам самолёт поехал вслед за машиной-тягачом. Папа кинулся к калитке, но дорогу ему загородила дежурная:
– Куда вы, гражданин? Посадка окончена.
– У меня там сын, на самолёте!
– Ну и что? – заявила дежурная. – Не надо было опаздывать. Как я вам теперь остановлю самолёт? Никак не остановлю. Через четыре часа идёт следующий, на нём и полетите.
Папа доказывал, что на самолёте у него маленький сын, а дежурная повторяла своё:
– А что я сделаю? Я ничего не могу сделать. Идите к начальству.
Папа, тётя Маша с дочкой побежали в аэропорт. Они бегали из кабинета в кабинет, но вернуть самолёт действительно уже было невозможно. Он летел себе и летел, всё ближе и ближе к городу Ташкенту. В одном из кабинетов папу заставили подписать акт, в котором говорилось, что он, Сергей Крылов, отстав от самолёта, нанес ущерб аэрофлоту на 18 рублей 50 копеек. Потому что ровно столько стоил билет от Алма-Аты до Ташкента. В другом кабинете на акте наложили резолюцию: посадить гражданина Сергея Крылова на следующий самолёт. В третьем кабинете пообещали сообщить в Ташкент, чтобы там встретили Андрейку и никуда не отпускали до прибытия отца.
– Сергей, не волнуйся, – успокаивала тётя Маша. – Все обойдётся. Пошли к нам, пообедаем. У меня хороший борщ.
Но Андрейкин папа отказался. Он, виновато улыбаясь, сказал, что теперь ему не до обеда. И что пусть они с Леночкой идут, а он будет ожидать здесь.
Три часа папа бродил по аэропорту. Сидел то в сквере, там, где росли подстриженные под шары тополя, то в зале ожидания. А время шло медленно-медленно. Потом началась регистрация пассажиров. Папа показал акт и получил посадочный талон.
Перед самой посадкой пришли тётя Маша и Леночка. Леночка сразу сказала, что всё это наделал пес Тявка, а больше никто не виноват. На аэропорт уже опустился вечер. Зажглись фонари, и немного спал зной.
Леночка и ее мама проводили Андрейкиного папу, и он полетел догонять сына.
Андрейка один
Когда за окошком самолёта проплыл привокзальный скверик с папой, тётей Машей и Леночкой, сердце у Андрейки забилось так, что он сам его услышал.
Андрейка хотел побежать к выходу и выпрыгнуть из самолёта, но вовремя вспомнил, что тяжёлая дверь самолёта находится очень высоко от земли. Ведь к ней надо подниматься по трапу. А тягач всё тянул и тянул самолёт на взлётную полосу.
В салоне сидело уже много незнакомых пассажиров. Из старых одни сошли в Новосибирске, например, мальчик Витя и его семья, другие в Алма-Ате. А их места заняли новые пассажиры.
Андрейка сидел и думал: что же ему делать? Он решил было пойти поискать стюардессу, ту, что уже несколько раз угощала их конфетами. Найти ее и рассказать все о своей беде. Он уже встал, но тут самолёт на минутку остановился. «Может быть, папа догнал нас, – обрадовался мальчик, – и сейчас войдёт». Но самолёт постоял совсем немного, взревел моторами, задрожал и покатился всё быстрее и быстрее. За иллюминаторами замелькали фонарики, наставленные у самой земли, и вот земля пошла вниз.
А через некоторое время показалась и стюардесса. И хотя она несла на подносе конфеты, это была не та, которую ожидал Андрейка. Говорить незнакомому человеку о том, что папа отстал и Андрейка летит один, было опасно. А вдруг она спросит билет! Что тогда делать? Билеты-то остались у папы. Она возьмёт ещё да высадит где-нибудь на дороге. И Андрейка решил ждать свою знакомую проводницу. У этой же, когда она протянула поднос, безбилетный пассажир, чтобы не возбуждать подозрений, взял всего одну конфету. А проводница, наверно, решила, что отец этого мальчика сидит позади. Там развалился в кресле какой-то очень полный лысый дядька и, отдуваясь, утирался платком. А главное, он не стал брать конфет, а отмахнулся от проводницы платком и сказал:
– Мне лучше, пожалуйста, принесите воды. Если можно, холодненькой.
Проводница ушла. Билет у Андрейки не спросила, и он облегчённо вздохнул.
Димка, если бы с ним случилась такая беда, стал бы сейчас составлять план. Как он прилетит, сойдёт с самолёта и что станет делать дальше. Может быть, он даже записал бы этот план в своем блокнотике. Конечно бы записал. Первое: прилетаю в Ташкент. Второе: схожу с самолёта. Третье: иду... Куда пойти, Димка бы обязательно придумал, а вот Андрейка придумать не мог. Папа говорил ему, что Дом творчества находится не в самом городе, а в селении Дурмень. А где это селение? Может быть, близко от аэропорта, а может быть, далеко. Можно, конечно, спросить кого-нибудь. Но кто его знает, говорят ли в Ташкенте по-русски? Это же узбекский город. А узбекского языка Андрейка не знает.
Можно посидеть в аэропорту и обождать папу. Пусть не сегодня, а завтра он обязательно прилетит. А если захочется есть, то у Андрейки имеется рубль. Круглый блестящий рублик, тот, что дала мама на личные расходы. Только надо не спать, а выходить к каждому самолёту.
Опять пришла бортпроводница. На подносе у неё стояла вода. Андрейке пить не хотелось, и он замотал головой.
– Пей, сынок, – сказал полный дядька и взял себе два стакана. – Напивайся впрок. В Ташкенте, знаешь, какая жарища! Ух и жарища! Я как вспомню о ней, так сразу начинаю потеть, – и он опять стал обтираться платком.
Когда самолёт начал снижаться, Андрейка так и не надумал, что же ему теперь делать. Он даже почувствовал, что вот-вот может заплакать, Но могучий «ТУ-104» уже коснулся колёсами земли. Плакать было некогда.
Вот и прилетели! Самолёт подкатил к зданию аэропорта. На нем большими буквами было написано: «ТАШКЕНТ».
«Поздравляем вас с прибытием в столицу Узбекистана! – заговорило радио. – За бортом температура 35 градусов».
И действительно, как только вслед за полным дядькой Андрейка ступил на асфальт аэродрома, на него сразу накатила жара. Солнце уже клонилось к закату, а земля, и воздух, и небо дышали зноем. «Как в бане», – подумал Андрейка и прибавил шаг, чтобы не отстать от дядьки. Идти рядом со взрослым было как-то спокойнее.
У ступенек, ведущих в здание аэропорта, куда направились пассажиры, стоял смуглый милиционер. Он, как показалось Андрейке, внимательно посмотрел на него и, кажется, хотел что-то спросить. Он даже шевельнул губами, но, увидев, что Андрейка идёт рядом со взрослым, привстал на цыпочки и принялся вглядываться в толпу пассажиров. Наверно, он кого-то ожидал или встречал.
В самом здании было прохладно. «Хорошо бы здесь подождать папу», – подумал Андрейка. Подумать подумал, а любопытство повело его дальше, и он вышел в город, не отставая от своего соседа.
С высоких ступенек открылась просторная площадь, залитая жарким солнцем. По площади шли люди, чаще всего в тюбетейках, бежали автобусы. Тут же, на ступеньках аэровокзала, у больших колонн стояли лотки с мороженым и фруктовыми соками. Дядька, Андрейкин сосед, увидел очередь у остановки такси и, прижимая к животу пухлый портфель, побежал. Он сразу потерялся в толпе народа, и Андрейка остался совсем один.
Рахим, Душан и милиционер Сабиров
Сабиров был совсем ещё молодым милиционером. Только час назад он заступил на своё первое дежурство. Самое первое в его жизни. И ему казалось, что сейчас что-то случится. Или он кого-нибудь спасёт, или задержит какого-нибудь важного преступника. Но дежурство проходило очень спокойно. Никаких происшествий в аэропорту не случалось. Прилетали и улетали самолёты. Пассажиры шли то на посадку, то, еще покачиваясь от долгой дороги и гула моторов, улыбались и кидались навстречу родным. За это людей не задерживают, и Сабиров, двумя пальцами поправляя козырёк фуражки, проходил мимо.
Старенькой бабушке он помог донести чемодан и сумку-авоську до автобуса. Небритому гражданину показал, как дойти до железнодорожного вокзала. И вдруг его вызвали в дежурную комнату милиции.
– Слушай, Сабиров, – сказал начальник, строго посмотрев на молодого милиционера сквозь толстые стёкла очков. – Случилось чрезвычайное происшествие. Через пять минут, – начальник посмотрел на часы и поправился: – через пять с половиной произведёт посадку самолёт «ТУ-104», а на нём прилетит мальчик, Андрей Крылов.
– Преступник? – обрадовался Сабиров.
– Нет, – разочаровал его начальник. – Он не преступник. Ему всего девять лет. Тут, понимаешь, какое дело. В Алма-Ате у него отстал от самолёта отец. Наверно, какой-нибудь рассеянный с улицы Бассейной – потерял ребенка. Прилетит – разберёмся. А мальчика этого надо задержать и доставить сюда.
– Есть! – козырнул Сабиров
Ему, конечно, хотелось, чтобы прибыл отчаянный преступник и его надо было бы взять и, подвергаясь опасности, обезоружить. В общем, он мечтал о настоящем деле, чтобы первое дежурство запомнилось. Но раз такого дела нет, можно задержать и мальчишку.
– Так ты запомни, товарищ Сабиров. Зовут его Андрей, а фамилия Крылов. Знаменитая фамилия. Знаешь, был такой баснописец Крылов?
– Так точно, – подтвердил Сабиров. – Он написал «Лиса и виноград».
– Вот и отлично, – кивнул начальник. – А у этого Андрея Крылова особые приметы такие: нос курносый, глаза голубые, волосы светлые... Выполняй, товарищ Сабиров!
Сабиров поднёс руку к козырку, щёлкнул каблуками блестящих как зеркало сапог, повернулся и увидел приплюснутые к стеклу окна носы двух мальчишек. Мальчишек увидел и начальник.
– А вам чего? – строго спросил он. – Ну-ка, кыш отсюда!
Две мальчишеские головы в черных тюбетейках моментально скрылись за подоконником.
Сабиров зашагал через зал встречать самолёт, а мальчишки в тюбетейках отбежали от окна, где сидел строгий начальник, и зашептались.
– Слышал, Рахим? – спросил один. – Милиционер пошел арестовывать какого-то мальчика.
– Андрея Крылова, – отозвался Рахим. – Я запомнил.
– Ну и что будем делать?
– А ничего не будем делать, – ответил Рахим.
– А может, этот Андрей пробирается во Вьетнам? Может, он хочет стать добровольцем? А ты говоришь: «Ничего не будем делать»!
– Подожди, Душан, – успокоил товарища Рахим. – Мы сейчас пойдём и посмотрим. Сначала посмотрим, а потом решим. Дедушка Мавлян всегда говорит – сначала подумай, а потом делай.
И мальчики побежали искать Сабирова. Милиционера они увидели сразу. Он стоял возле колонны, у самого входа в аэровокзал, а ему навстречу уже шли прилетевшие пассажиры.
Сабиров смотрел на пассажиров, и Рахим с Душаном смотрели. Сабиров оборачивался, провожая взглядом какого-нибудь пассажира, и мальчишки тоже поворачивали головы. Вот Сабиров насторожился и посмотрел в упор на мальчика с курносым носом и светлыми волосами. Из-за спины милиционера на мальчика уставились Рахим с Душаном. Приметы паренька, конечно, сходились с теми, о которых говорил начальник. Но курносые мальчики со светлыми волосами не такая уж редкость. Кроме того, этот шагал рядом со взрослым пассажиром, не отставая от него ни на шаг, а Крылов Андрей должен был идти один.
«Наверно, сидит в самолёте и плачет», – подумал Сабиров, когда, обмахиваясь газетой, прошёл самый последний пассажир – молодой моряк-казах. На ленточке его бескозырки сверкали золотые буквы: «Тихоокеанский флот». По белому воротнику его струились голубые полоски. Рахим и Душан переглянулись и восхищенно подмигнули друг другу. Вот это да!
Сабиров постоял ещё немного, покачался на носках своих начищенных сапог и направился к самолёту. А Душан и Рахим, не сговариваясь, побежали вслед за храбрым моряком. Ведь он прилетел с далёкого-предалёкого Тихого океана и, конечно, немало поплавал по морям-океанам.
И Рахим и Душан жили в одном доме довольно далеко от аэропорта, у самого Алайского рынка. Это был такой рынок, где всё лето на длинных прилавках лежали фрукты. Сначала клубника, целыми розовыми горами, потом черешня и вишня, чуть позже появлялись груды персиков, синих слив, оранжевых абрикосов, корзины с виноградом, грушами, яблоками, дыни, арбузы, гранаты, инжир. Да разве всё перечислишь, что родится и зреет на благодатной земле Узбекистана!
Рахим и Душан давно собирались побывать в аэропорту. И не как-нибудь побывать, а пройти туда пешком от самого своего дома. В общем, попутешествовать.
Вот сегодня с утра они и отправились в дальний путь. Взяли на дорогу две фляги с водой, уложили в сетку по три пирожка на каждого и одну большую лепешку – лаваш. Ни один узбек не пойдет в дальнюю дорогу без лаваша, как не отправится дальневосточный охотник в тайгу без буханки хлеба или сухарей.
Теперь уже фляги не булькали, а просто позвякивали, как консервные банки, – воду друзья выпили, пирожки съели ещё в железнодорожном парке, когда отдыхали. А лаваш разделили по-братски час назад. Аэропорт ребята уже осмотрели и хотели возвращаться домой, как это и делают все путешественники, но, заглянув в окно, услышали разговор об Андрее Крылове.
Такой интересный случай нельзя было пропустить! Вот они и пошли за милиционером. Потом, когда Сабиров так и не нашёл мальчика Андрея, Рахим и Душан побежали за моряком.
Удивительное дело: отважный моряк вёл себя как самый обыкновенный человек. Он выпил газированной воды, взял сдачу и пошел получать свой чемодан. Он занял очередь и, посматривая по сторонам, ожидал, когда с самолёта привезут багаж пассажиров. Душан и Рахим вдоволь насмотрелись на тельняшку матроса, на якоря, нашитые на рукава, и, подтолкнув друг друга, пошли. Надо же возвращаться домой.
И тут, у киоска, где продавались персики, они увидели мальчика. Того самого курносого и беловолосого мальчика, который шёл с самолёта рядом с полным дядькой. На этот раз мальчишка был один. Во все глаза он смотрел на отборные душистые персики и держал в руках круглый блестящий рубль.
– Бери, мальчик, – сказал продавец. – Тридцать копеек килограмм. Хочешь, бери целый килограмм, хочешь – полкилограмма. Персики свежие. Очень хорошие персики!
Но мальчишка попятился и спрятал рубль в карман.
– Он, – сказал Душан.
– Давай спросим, – предложил Рахим.
– Эй, – позвал Душан.
Мальчик обернулся.
– Тебя зовут Андрей, да? – спросил Рахим.
– Андрей, – заморгал ресницами Андрейка.
– Он, – решил Рахим.
– Пожалуй, он, – согласился Душан.
Мальчишки помолчали, присматриваясь друг к другу.
– У тебя дедушка писал басни, да? Ты Крылов?
– Крылов, – подтвердил Андрейка.
Ему понравилось, что ребята думают, будто баснописец Крылов – его дедушка, и поэтому на первую часть вопроса он не ответил. Пусть думают...
– Слушай, – сказал Рахим. – Давай отойдём в сторону, а то тут тебя ищут.
– Кто? – насторожился Андрейка.
– Милиция, вот кто!
И как раз в это время по радио передали: «Мальчик Андрей Крылов, прилетевший самолётом из Хабаровска, – диктор помолчал немного, видно решал, как лучше обратиться к Андрейке – на «ты» или «вы», и закончил: – вас приглашают зайти в комнату милиции на первом этаже». Это милиционер Сабиров, так и не найдя Андрейку, зашёл в радиоузел и попросил передать объявление.
– Слышишь? – шепнул Душан и огляделся по сторонам. – Пошли скорее, а то товарищ Сабиров тебя быстренько заберёт.
Кто такой Сабиров, Андрейка не знал, но раз уж его, Андрейку, по радио называли на «вы», ожидать от этого Сабирова ничего хорошего не приходилось, и Андрейка сразу пошёл за мальчиками.
Мимо багажного павильона, мимо киосков с фруктами, шашлычных, мимо остановок такси и автобусов повели Рахим и Душан Андрейку. Они шли и оглядывались. Озирался по сторонам и Андрейка Крылов. Остановились ребята только у большого здания с надписью «Гостиница». Всю дорогу мальчишки молчали. Андрейка не на шутку испугался. Он решил, что милиция собирается его оштрафовать за то, что он летел без билета. А чем ему платить штраф – у него всего один рубль. Хотел Андрейка купить на него персиков и то пожалел. Мало ли зачем он может пригодиться, ведь Андрейка остался один. И рубль всего один.
– Теперь рассказывай, – сказал Рахим, – здесь нас не найдут. А если найдут и спросят, говори, что ты мой брат. Моя фамилия Мухтаров.
– А что рассказывать? – спросил Андрейка.
– Ты куда летишь? Во Вьетнам, да?
– Нет, – сказал Андрейка, – я сюда, в Ташкент.
– Да ты не бойся. Чего нас бояться. Во Вьетнам так во Вьетнам.
И все-таки Андрейке пришлось разочаровать Рахима и Душана. Они присели в тени у стены гостиницы, и Андрейка рассказал ребятам свою невесёлую историю.
– Дела, – почесал за ухом Рахим. – Что же нам с тобой делать?
– Ничего не надо делать. Я буду тут ожидать папу.
– А милиция?! – воскликнул Душан. – А товарищ Сабиров! Лучше давай мы проводим тебя в Дом творчества. Всё равно твой папа туда приедет.
– И правда, – обрадовался Андрейка, – отвезите! Папа приедет, а я уже там.
– А ты знаешь, где этот Дом творчества? – наскочил на Душана Рахим. – Сам не знаешь, а говоришь.
– Как же тогда быть, а? Может, он к нам поедет? Со мной переночует...
– Нельзя, – сказал Рахим, – тогда он совсем потеряется. И отец его потеряет, и он отца. Лучше я сейчас побегу в справочное бюро. Узнаю, где Дом творчества. – И Рахим убежал.
Не было его что-то долго. Может быть, полчаса, а может, и больше. За это время Андрейка рассказал Душану немало про свой далёкий город. Но как-то так получилось, что вспоминал он всё время про зиму. Вспомнил, как весь второй класс, вместе с учительницей, играл в снежки. Ух и весело было! А катался ли Душан на нартах, запряженных собачками? Нет? Ну, это очень здорово – лететь на нартах по замёрзшему Амуру. Может быть, про зиму Андрейка вспоминал потому, что сейчас было очень жарко. И даже не верилось, что где-то в Иркутске моросит дождь, а в Новосибирске дует холодный ветер.
Тут как раз прибежал Рахим. Кое-как ему удалось узнать, что Дом творчества писателей находится далеко за городом, в селении Дурмень. А долго он не возвращался потому, что девушка из справочного бюро сама про Дом творчества ничего не знала. Она позвонила куда-то в город, а там ей сказали: подождите, мы уточним. И вот только сейчас сообщили. Зато теперь всё ясно. До села Дурмень надо ехать на автобусе. Отходит автобус от Салара. А как добраться до Салара, знали и Рахим, и Душан. Это не так уж далеко от их дома.
– Как будем добираться – пешком или поедем? – спросил Душан.
– Конечно, поедем. Скоро уже вечер, – ответил его товарищ. – У меня есть пятнадцать копеек, на три билета хватит.
– А у меня рубль, – показал Андрейка свой рублик. – Деньги есть.
До Салара ехали долго, то по широким, то по узким улицам.
– Смотри, вокзал! – кричали ребята.
– Смотри, какой памятник!
На некоторых улицах росло столько деревьев, что казалось, будто автобус идёт по парку.
– А где же дома? – спросил Андрейка.
– Были, – вздохнул Рахим и нахмурился.
– Были, – сказал и Душан, – да землетрясение разрушило. – И ребята примолкли. Замолчал и Андрейка, жалея о своем вопросе. Он вспомнил, как прошлым летом в Николаевске переживали люди, когда узнали о беде, постигшей Ташкент...
Потом автобус нырнул в туннель, под мост, и вынырнул у Салара.
– Побежали! – воскликнул Рахим. – Вон стоит какой-то автобус. Может, это твой!
На автобусе было написано: «Ташкент – Чирчик», а про селение Дурмень ничего не говорилось.
– Тетенька, – спросил Рахим у кондуктора, – на этом автобусе можно доехать до Дурменя?
– Можно, – ответила та, – берите в кассе билеты и садитесь. Сейчас отъезжаем.
С Рахимом и Душаном Андрейка подбежал к кассе и протянул свой рубль.
– Три билета, – попросил он. – А куда тебе билеты?
– До селения Дурмень, – подсказал Рахим.
С билетами, зажатыми вместе со сдачей в кулаке, Андрейка побежал к автобусу, за ним вприпрыжку мчались Рахим и Душан.
Только они уселись на передней скамейке, автобус тронулся.
Шёл он сначала по окраине города, мимо невысоких домов и длинных глиняных стен.
– Что это такое, крепость, да? – спросил Андрейка, показав на стену, когда увидел её в первый раз.
– Какая крепость? – не понял Душан.
– Да вот эта серая стена.
Пришлось Рахиму рассказывать, что это вовсе не крепость, а дувал – глиняная стена.
В одном месте, у перекрёстка улиц, Андрейка заметил целую гору арбузов, сваленных прямо на землю. Потом навстречу пронеслась машина с дынями. Андрейка только вздохнул: вот это да!
За городом то по одну, то по другую сторону шоссе тянулись селения с теми же длинными дувалами и глиняными домами. А за дувалами росли деревья. То на них синели сливы, то желтели персики, или тянулись ряды виноградных лоз.
– Ой, смотрите! – вдруг воскликнул Андрейка и от восторга не мог больше ничего добавить.
У обочины шоссе, помахивая коротким хвостом, шёл длинноухий ослик. А на нём, поджав ноги, чтобы они не волочились по земле, сидел человек. Человек был в длинном полосатом халате, в сапогах и калошах и в такой же тюбетейке, как у Рахима и Душана.
– Ишак, – равнодушно сказал Душан, – Ты что, разве ни разу не видел ишаков?
– Нет, – признался Андрейка. – А зачем ты его так обзываешь: «ишак», – это ослик. Вот бы мне покататься!
– Покатаешься, – успокоил его Рахим.
Но Андрейка не поверил: покататься на ослике – это же как в сказке! Разве может выпасть такое счастье обыкновенному человеку!
Селения вдоль шоссе тянулись почти непрерывно. А когда они вдруг обрывались, автобус долго шел вдоль виноградников. Андрейка, конечно, не сказал ни Рахиму, ни Душану, что раньше он думал, будто виноград растёт на низеньких кустиках, похожих на голубичные.
Солнце опустилось уже к самому горизонту, стало жёлто-красным, как персик, и иногда словно вздрагивало.
– Мальчики, через остановку ваш Дурмень, – напомнила кондукторша.
– Тётенька, скажите, – спросил Рахим, – а как нам найти в Дурмене Дом творчества.
– Найдём! – махнул рукой Душан. – В Дурмене у кого-нибудь и спросим.
Но кондуктор не знала ни про какой Дом творчества, она пожала плечами и сказала, что первый раз слышит про такой дом.
– Товарищи! – воскликнула она. – Кто знает, есть в Дурмене Дом творчества?
– Нет-нет, – затряс белой редкой бородкой старичок – Чайхана есть, почта есть, магазин есть, просто дома есть, а Дома творчества нет.
– Правда нет, – подтвердила и женщина в полосатом длинном платье. – Я там уже год живу, все знаю.
Ребята переполошились. Рахим виновато заморгал. Душан заерзал на сиденье и ткнул в спину Рахима – вот, мол, а бегал узнавать. У Андрейки на глаза навернулись слезы. Как же, ехал-ехал – и не туда.
– Постойте, постойте, ребята! – вдруг вспомнила кондуктор. – За Дурменем есть дача писателей. Может, вам туда?
– Мы не знаем. – растерянно сказал Рахим. – Нам надо в Дом творчества. Вот ему надо, – и он показал на Андрейку.
Что делать? Искать Дом творчества в Дурмене или ехать дальше? Мальчики пошептались, поспорили. Спорили, правда, Рахим с Душаном, Андрейка только слушал, а ребята тем временем за него решили сойти в Дурмене.
Вслед за женщиной в платье с разноцветными полосами и белобородым старичком в халате, подпоясанном полотенцем, вышли из автобуса и ребята.
– За мной, богатыри! – воскликнул Душан и зашагал по улице.
Эти слова он слышал от одного строителя-комсомольца, который со своими друзьями жил прошлым летом в палатке, неподалёку от их дома. Весёлый был человек. Утром он поднимался раньше всех и кричал: «Богатыри, подъём!» А потом, когда строители вставали, командовал: «За мной, богатыри!» и уводил всех на работу.
За Душаном пошли Рахим и Андрейка.
Из-за калитки первого же дома потянуло дымком и таким вкусным запахом, что Андрейка невольно остановился. Остановился и Душан.
– Плов варят, – объяснил он и сглотнул. – Сейчас бы пиалку плова, а? Хоть одну на троих!
– Пошли, пошли, – сказал Рахим, – некогда нам.
– А может, человек посмотреть хочет. Ты, Андрей, видел, как варят плов?
– Ни разу, – признался Андрейка.
– Тогда иди сюда! – Душан бочком подкрался к калитке и поманил Андрейку рукой.
Про плов Андрейка слышал. Это была какая-то каша. Но пробовать плов и видеть, как его готовят, Андрейке не приходилось.
В маленьком дворике, спиной к ребятам, сидел человек и подкладывал под большой чёрный котел щепки. Потом он стал сыпать в котел рис.
– Э, не скоро ещё будет готов, – шепнул Душан, – пошли дальше.
– У него, наверно, нет печки? – спросил Андрейка. – Зачем он варит прямо на улице?
– Что ты, – вмешался Рахим. – Настоящий плов всегда варят на улице. А если на печке, да еще в кастрюле, плов будет не настоящий. Вкус совсем другой.
У следующего двора трое мальчишек чуть постарше Душана и Рахима в одних трусиках забрались в яму с глиной и, что-то непонятное покрикивая, переступали с ноги на ногу. Ноги их были вымазаны до самых трусов. У одного даже руки и живот были в глине. Наверно, оступился и упал.
– Что это они? – спросил Андрейка.
– Глину месят, – отозвался Рахим. – Кирпичи будут делать. Новый дом строить.
– Видишь, – показал Душан на ряды серых кирпичей. – Вон сколько они наделали. Подсохнут кирпичи на солнце – и можно строить. Здесь и дома и дувалы из такой же глины.
Про Дом творчества мальчишки ничего не знали. Спросили ещё у двоих прохожих – и они развели руками: не слыхали, мол.
Ребята приуныли.
– Зайдем в чайхану, – предложил Рахим. – Уж там-то всё знают…
В чайхане, на деревянном помосте, подогнув под себя ноги, сидели люди и, весело переговариваясь, пили чай. Перед каждым из них стоял белый чайник, разрисованный листьями и цветами, и чашка. Это всё, что Андрейка разглядел в первую минуту. Но не успел он как следует оглядеться, Рахим выступил вперёд, приложил руку к груди и, склонив почтительно голову, что-то сказал по-узбекски.
– Это он поздоровался, – шепнул Душан.
А Рахим начал быстро говорить и показывать на Андрейку. Люди заулыбались, и один из них сказал по-русски:
– Так это, ребята, не здесь. Вы не доехали. Пойдёмте, мне тоже на автобус. Будем проезжать вашу остановку, я покажу.
Он свернул расстеленный на коленях платок, подпоясался им и повел за собой мальчиков. «Так вот они чем подпоясываются, – подумал Андрейка, – это вовсе не полотенце, а салфетка».
Пока ребята разговаривали в чайхане, солнце село и сразу стало темно. Андрейка даже удивился. Не было ни вечера, который долго тянется в Николаевске, ни сумерек, не было даже заката. Просто солнце как-то сразу провалилось, и наступила ночь.
На остановке ожидать автобуса не пришлось. Он будто знал, что ребята торопятся, и сразу подкатил и остановился. В автобусе Андрейка хотел протянуть кондуктору остатки своего размененного рублика, но его остановил тот самый человек, что провожал их из чайханы.
– Раз, два, три, – пересчитал он мальчиков. – А я четвертый, выходит, мне и платить.
Откуда-то из своего пояса, который Андрейка принял сначала за полотенце, потом за салфетку, он достал рубль и подал его кондуктору. «Значит, это и пояс, и салфетка, и кошелёк», – решил Андрейка.
Когда за окнами автобуса промелькнули огни селения Дурмень, Андрейка решил всё-таки расспросить про этот пояс у Рахима.
– Рахим, – потихоньку сказал он, – почему этот дядя, да и тот старичок, что ехал с нами до Дурменя, подпоясаны полотенцами?
– Это не полотенце, – так же шёпотом ответил Рахим. – Это бильбок – поясной платок. Он и карман, и скатерть, и платок, и пояс – что хочешь.
– А, – только и сказал Андрейка.
Тут автобус притормозил и стал посреди темного поля.
– Вот, ребята, и ваша остановка, – сказал их провожатый. – Видите, вон в стороне огонёк, – и он показал в окно на мерцавший вдали огонёк. – Туда и идите. Здесь есть дорога.
Что оставалось делать путешественникам? Пришлось выходить в чёрную темноту ночи.
Беспокойная ночь
Из окон автобуса падали на землю квадраты света. Автобус тронулся, и свет уже не квадратами, а полосой побежал за ним. А потом от автобуса остались только красные огоньки, которые всё удалялись и удалялись и наконец, мигнув, потухли за поворотом. И ребят окружила ночь, такая тёмная – хоть играй в жмурки.
– Ой, темнота! – воскликнул Андрейка.
– Заехали, – вздохнул Душан, вспомнив, что им с Рахимом ещё надо возвращаться домой.
– Ну, пошли, – сказал Рахим.
Но мальчики ещё немного постояли на месте, прислушиваясь и осматриваясь. Из-за поворота, куда укатил автобус, вылетела грузовая машина и, ослепив ребят лучом света, обдав ветром, с шумом умчалась... Стало как будто ещё темнее.
– Вон огонёк, – нарушил молчание Рахим, – пошли.
Он, наверно, показал рукой на далеко мерцавший в стороне огонёк, но ни Рахима, ни его руки не было видно. Да и сам Рахим угадывался только по голосу.
Ребята ещё немного потоптались на месте, покашляли и зашагали в сторону огонька.
«Вот какие ребята, – думал Андрейка. – Они же могли довезти меня до Салара, посадить в автобус и пойти домой. Им ведь давно надо домой, а они поехали со мной. И вот сейчас идут. А если бы я поехал один, я бы тут пропал».
По дороге впереди шлепал сандалиями Рахим. За ним, боясь отстать, торопился Андрейка. Позади, позёвывая и вздыхая, шел Душан.
По обеим сторонам дороги журчала вода.
– Что это, речка? – спросил Андрейка.
– Нет, арык, – ответил Рахим и, решив, что Андрейка всё равно не знает, что такое арык, добавил: – Канава такая, а по ней бежит вода. Вода, чтобы орошать сады и хлопчатник. У нас ведь всё лето не бывает дождей.
Андрейке показалось, что стало немного светлее. Он начал постепенно различать спину Рахима. Но, конечно, светлее не стало, просто Андрейкины глаза понемногу привыкали к темноте.
Впереди, по дороге, когда приближались шаги ребят, всё время шуршала трава и кто-то из неё шлепался в арык.
Андрейка каждый раз настораживался, он думал, что это змеи. «Правильно говорила Алка. Здесь этих змей полно». А впереди то и дело кто-то невидимый прыгал с дороги в траву, а потом раздавался плеск в арыке. «Если доберусь живой, – подумал Андрейка, – завтра же напишу Димке, сколько здесь страхов». И он сжал в кармане Димкин ножичек.
Лампочка вдали всё мигала и мигала, и дорога вела прямо к ней. Ноги у Андрейки за этот длинный день, за дальнюю-предальнюю дорогу устали и сами подгибались. Но надо было идти. Не ночевать же здесь, посреди черного поля, когда всё время кто-то шуршит в траве и булькает в арыке.
Наконец ребята остановились у ворот, освещённых электрической лампочкой. О лампочку бились непонятливые мотыльки. Они обжигались, отлетали в темноту и опять бились о горячее стекло.
Путники подёргали тяжелые железные ворота, они оказались закрытыми с внутренней стороны на засов. За воротами виднелся кусок дорожки, посыпанной песком, а прямо к дорожке тянулись из темноты бутоны роз. Чуть подальше дорожка скрывалась в тени большого развесистого дерева. А ещё подальше сквозь листву деревьев проглядывало освещённое окно.
Рахим постучал по металлическим прутьям ворот, но его никто не услышал. Какой может быть стук, когда колотишь кулаками по железным прутьям!
– Покричим, – предложил он.
– Эй! – не сговариваясь, крикнули Андрейка и Душан.
– Откройте! – крикнул Рахим.
Во дворе за оградой стояла тишина, только где-то справа от ворот закудахтали куры.
– Эй! – ещё раз крикнули все трое и засмеялись, потому что никто из них не смог придумать, что бы ещё можно было крикнуть.
Но и на этот раз никто не откликнулся...
– Вот что, – решился Рахим. – Придётся перелезть через ворота.
Андрейка посмотрел вверх и увидел острые, расплющенные, как наконечники копий, концы железных прутьев. «Высоко», – подумал он. Но Рахим уже ловко взбирался по воротам. Он перекинул ногу через верх ворот, уселся между выступами прутьев и протянул руку Андрейке.
– Лезь ты! – сказал он.
Андрейка полез по воротам, а снизу его поддерживал Душан. «А вдруг подумают, что мы жулики, – пугал он сам себя. – Что тогда говорить?» Наконец ребята очутились во дворе.
– Может, тут злая собака? – шепнул Андрейка.
– Не написано, – сказал Душан. – Если бы была собака, то на воротах бы повесили табличку.
Мальчики сделали несколько шагов и остановились. Впереди действительно тявкнула собака. А потом послышалось, как она бежит, да как раз к ним. А вот и она сама выскочила из темноты. К счастью, оказалось, что это совсем не большая собака, а маленький лохматый пёсик. Он для порядка тявкнул еще несколько раз и, виляя хвостом, подкатился, как футбольный мяч, к ногам мальчишек.
– Тузик! Тузик! Ко мне! – окликнул собаку из темноты чей-то голос, и на дорожку вышел высокий человек. – Кто тут бродит по ночам? – спросил человек строгим голосом.
А Рахим и Душан обрадовались и подтолкнули друг друга. Ещё бы! Этого человека они отлично знали. Его, а особенно его голос, знали все мальчишки Ташкента. Да и как было не знать? Он вёл репортажи, когда играла любимая всеми ташкентцами футбольная команда «Пахтакор». И если «Пахтакор» в отчаянной борьбе побеждал, слава распространялась и на него, спортивного комментатора Юрия Кузнецова.
– А мы вас знаем! – выпалил Душан.
Человек не успел удивиться, как Рахим спросил:
– Скажите, пожалуйста, здесь дача писателей?
Юрий Кузнецов ответил, что здесь, и поинтересовался, не писатели ли они все трое? Ребята засмеялись и спросили, где же Дом творчества? Оказалось, что дача писателей и Дом творчества – одно и то же.
– Ура! – воскликнул Душан.
И ребята, вытолкнув вперед Андрейку, перебивая друг друга, рассказали о его приключениях.
– Ну, пошли, путешественник, пойдёмте и вы, ребята, – сказал Юрий и повёл мальчиков за собой в здание.
Тузик уселся у порога, а ребята прошли в комнату. Там сидели несколько человек и смотрели концерт по телевизору. Андрейка сразу уставился на экран. Ведь телевизора он до сих пор не видел. В Николаевске пока не было своей телестудии. А на экране артистка пела протяжную песню на незнакомом языке.
Юрий Кузнецов щёлкнул выключателем, и все, кто был в комнате, обернулись и посмотрели на ребят.
– Ну, на этот раз Юрий нашёл мальчишек! – воскликнул кто-то.
– Ему просто везёт, – произнёс другой голос. – То он подобрал Тузика, а теперь сразу трёх таких молодцов.
– Внимание, – сказал Юрий Кузнецов таким голосом, каким он, наверно, обращался к радиослушателям, начиная репортаж со стадиона. – К нам прибыл гость с Амура. Вот он – Андрей Крылов. Прошу любить и жаловать.
И ребятам пришлось вновь рассказывать обо всех Андрейкиных приключениях, даже о том, как они увезли Андрейку от милиционера товарища Сабирова.
– Что же твой папа не дал телеграммы? Мы бы вас встретили...
– Надо сейчас же ехать в аэропорт, наверно его отец уже прилетел и ищет сына, – заговорили люди.
– Поехали, – сказал коренастый мужчина в тюбетейке. – Пошли и вы, мальчики, – обратился он к Рахиму и Душану.
– А ты, Андрюша, умывайся, и пойдем ужинать, – пригласила женщина в белом халате.
Андрейке не пришлось даже проститься как следует с Рахимом и Душаном. Они пошли за человеком в тюбетейке. Правда, с порога Рахим крикнул:
– Мы приедем к тебе, Андрей! Устраивайся тут и отдыхай.
– Приезжайте, – ответил Андрейка. – Обязательно приезжайте!
Третий день из жизни Андрейки Крылова
Змея в чемодане
Ровно в двенадцать часов ночи, когда, если верить сказкам, всегда что-нибудь случается, скрипнула дверь комнаты, в которой, намаявшись за день, спал Андрейка Крылов. Уснул он, так и не дождавшись отца.
Сестра-хозяйка, та самая женщина, что позвала Андрейку ужинать, повела его тогда сначала в душ, а потом в столовую. На стол Андрейке наставили столько разных кушаний, что он не знал, с какого начать. Да и блюда-то были все незнакомые. Длинная лапша называлась лагман. Потом Андрейка ел пельмени не пельмени, в общем что-то похожее на пельмени. Будто четыре маленьких пельменя прилепили к лепёшечке и все вместе сварили. Названия он не запомнил. Перед Андрейкой стояла полная тарелка больших красных и жёлтых помидоров, стакан простокваши и лежала половина арбуза. Все это один человек, даже очень голодный и проделавший дорогу с самого края света, всё равно съесть не мог. Может быть, втроём с Димкой и Алкой или с Рахимом и Душаном он бы ещё как-нибудь и управился, но один – нет. Андрейка не доел даже арбуз, хотя и старался. Жалко оставлять несъеденной такую редкую вещь.
Повариха все время заглядывала в окошко и приговаривала:
– Это надо же, столько малый натерпелся! Ты ешь, ешь. Никуда твой родитель не денется. Ты, главное, ешь, и всё образуется... Это надо же, а!
Под причитания тёти поварихи сон совсем сморил путешественника, и он пошёл за сестрой-хозяйкой. А повариха вслед говорила:
– Поспи, поспи. Утро вечера мудренее.
Сестра-хозяйка привела Андрейку в просторную комнату и сказала, что здесь он теперь будет жить со своим отцом.
Окно в комнате было открыто настежь, но затянуто тонкой сеткой. Все окно с улицы закрывали листья какого-то растения.
На тумбочке стояла ваза с виноградом, но Андрейке уже не хотелось даже винограда. Постель ему приготовили на диване, и, как только сестра-хозяйка вышла, Андрейка, не потушив света, лёг.
В его голове поплыли Душан и Рахим, девочка Лена, папа, бегущий к калитке аэропорта в Алма-Ате, и почему-то Алкины кошки. И Андрейка уснул.
Проснулся он в полночь, когда скрипнула дверь. Это вошёл папа.
– Сыночек, – сказал он, – ну наконец-то ты нашёлся! А я искал тебя по всему аэропорту. И милицию, и дружинников на ноги подняли. Хорошо, что приехали из Дома творчества и сказали, что ты здесь... Ну, ты спи, спи. Завтра наговоримся.
Папа раскрыл чемодан, достал мыло и, уходя умываться, сказал:
– Сейчас мы с тобой как уснём! Будем спать часов до десяти. И на завтрак не встанем.
– Не встанем, – согласился Андрейка. – Я на неделю наелся.
Когда папа вернулся и лёг спать, Андрейка не слышал. Проснулся он от какого-то непонятного беспокойства. Он открыл глаза. В темноте слышалось ровное дыхание отца. Всё было спокойно, и вдруг Андрейка услышал, как кто-то шуршит бумагами в папином чемодане. В комнате, во всём доме, за окном на улице стояла тишина, а в чемодане, у самого окна, кто-то шуршал и шуршал. «Мыши», – подумал было Андрейка и нарочно, чтобы напугать мышей, кашлянул. Шорох не прекращался. Андрейка осторожно приподнялся и посмотрел на чемодан. Он разглядел, что крышка его откинута, сверху белеет не то полотенце, не то газета. Андрейка перебрался с кровати на стул и быстро захлопнул крышку. Шорох прекратился, но только Андрейка забрался под одеяло, как опять кто-то зашуршал бумагами в чемодане.
«А вдруг это змея!» – подумал Андрейка и похолодел. Шорох продолжался. Андрейка залез с головой под одеяло и затих.
«Пусть змея, – решил он. – Все равно она из чемодана не вылезет. Буду спать». Но сон не приходил. Мальчик осторожно, чтобы не скрипнула кровать, переворачивался с боку на бок, считал до ста, а заснуть не мог. А шорох то затихал на несколько минут, то раздавался опять. «И надо же было нам с папой лететь девять тысяч километров, – подумал Андрейка, – чтобы к нам в чемодан заползла змея».
– Папа, – позвал он вполголоса. – Папа, проснись!
– Ты что, Андрейка? – приподнялся на локте отец.
– Папа, у тебя в чемодане кто-то ворочается и шуршит бумагой.
– Ну кто там может шуршать? – ответил отец, однако и он прислушался и через некоторое время ясно услышал шорох.
– Папа, там змея, – сказал Андрейка. – Она там лазила, а я захлопнул крышку.
Отец включил свет. Шорох прекратился.
– Нет, Андрейка, не может быть, чтобы именно к нам в комнату заползла змея, – сказал папа, но уверенности в его голосе не было.
Отец посидел немного на кровати, а потом встал и направился к чемодану. Опять послышался шорох, а потом такой звук, будто кто-то отряхивается. Папа заглянул в окно и облегчённо вздохнул.
– Иди сюда, – позвал он Андрейку.
– А змея?
– Иди, не бойся.
Андрейка слез с дивана. Прохладный пол приятно холодил ноги. Но ведь змея могла выскользнуть из-под крышки чемодана и цапнуть за босую пятку.
– Шагай смелее, – заметив нерешительность сына, позвал отец. – Ну-ка, посмотри за окно...
На улице сквозь крупные резные листья, почти совсем закрывавшие окно, алел рассвет. Между листьями, тяжело свешиваясь книзу, висели большие грозди винограда.
– Виноград, – шепнул Андрейка и покосился на чемодан. Он стоял у самых его ног.
– Нет, ты вниз посмотри.
Андрейка посмотрел на землю и увидел на опавших листьях виноградника – кого бы вы думали? – Тузика. Услышав разговор, Тузик приподнялся, завилял хвостом, и послышался шорох сухих листьев.
– Видишь, кто не даёт нам спать! Это он ворочается и шуршит листьями. Давай быстрее в постель. Будем досыпать.
Собственное Андрейкино дерево
Проснулись путешественники оттого, что по коридору послышались шаги и женский голос прокричал: «На завтрак!» Потом шаги приблизились к их двери, раздался стук, и тот же голос опять сказал: «На завтрак».
Папа взглянул на часы.
– Хорошенькое дело, – сказал он. – У нас в Николаевске уже половина второго. Час тридцать дня.
– А сколько здесь?
– Половина девятого. Подъём, Андрейка. Неудобно в первый день опаздывать.
И все-таки они опоздали. Пока Андрейка умывался, а папа брился, пока они одевались, все, кто жил в Доме творчества, успели позавтракать. Зря Андрейка старательно мылся, никто не увидел, какой он чистый. В столовой был только уже знакомый Андрейке спортивный журналист Кузнецов. Он заворачивал в бумажную салфетку кости для Тузика.
– А, – воскликнул он, – Андрейка-путешественник! Физкульт-привет! – и ушёл.
Зато тётя повариха обрадовалась Андрейке.
– Выспался, – сказала она. – Вот и хорошо, утро вечера всегда мудренее. Вишь, и щёки румяные, и глазки блестят. А вчера-то, господи, заявился истомлённый да серый весь. – И она тут же принялась отчитывать папу за то, что он потерял сына.
После завтрака папа с Андрейкой вышли на веранду и сели в тени в плетёные кресла. Тень падала от кроны высокого раскидистого дерева.
– Пап, смотри, – показал Андрейка, – жёлуди.
На земле лежали действительно похожие на желуди темно-коричневые орехи. Рядом с ними валялась зелёная кожура.
– Нет, сын, это каштаны. А вон там грецкий орех.
За клумбой с цветущими белыми розами поднималось ещё одно дерево, увешанное зелеными шариками.
– Зелёные? – удивился Андрейка.
– Это у них такая кожура, как и у каштанов.
– А это что такое? – показал Андрейка на растение с огромными, длиной, наверно, с метр, листьями.
– Вот уж не знаю, – подумав, ответил отец. – Спросим потом у кого-нибудь.
Они посидели еще немного, разглядывая незнакомые растения, и отец сказал:
– Ну, ладно, Андрейка. Распорядок у нас будет такой. С утра до обеда я буду работать, а ты свободен. Осматривайся тут, осваивайся, только далеко не уходи. А я пойду, сяду за рукопись.
Папа ушёл, и Андрейка остался один. Слева от него тянулась глиняная стена. «Дувал», – вспомнил Андрейка её название. Возле дувала росли могучие старые липы. Мимо, обмывая их корни, бежал неглубокий арык. Прямо перед Андрейкой, за цветущими розами и двумя неизвестными растениями с широкими листьями, поднималось ореховое дерево, а за ним ещё деревья. Мальчик пригляделся хорошенько и увидел, что это даже не несколько деревьев, а одно. От толстого ствола внизу отходили огромные ветви. Каждая из них толщиной в целое бревно. Густая листва дерева бросала на землю чёрную тень. За этим деревом виднелись железные ворота, через которые ночью перелезал он с Рахимом и Душаном.
«Пойду посмотрю, что там, за воротами», – решил Андрейка. Он направился к воротам и увидел маленький мостик. Ночью он его не заметил. Под мостиком по арыку стремительно бежала прозрачная вода. Тут же, рядом с мостиком, над арыком был сделан помост. На нём расстелен ковёр, а на ковре стояли чайники и чашки, такие же, как и в чайхане. «Хорошо, наверно, полежать на этом ковре», – подумал Андрейка. Он хотел пойти и поваляться на этой лежанке, но не решился. Вдруг кто-нибудь скажет, что нельзя.
Потоптавшись над арыком на мостике и вдоволь насмотревшись на его стремительную прозрачную воду, Андрейка пошёл к воротам. С одной стороны дорожки росли невысокие деревья, а на них созревали большие желтоватые фрукты. «Может, это груши? – раздумывал Андрейка. – Нет, вроде не груши, не походят». С другой стороны дорожки вились по проволоке розы. Такого Андрейка ещё не видел. В Николаевске розы росли на окнах, в горшках, и были невысокими. А эти поднимались выше Андрейкиной головы. Интересно!
Тут мальчик увидел человека. Он вышел из-за цветущих кустов. Одет он был в полосатый халат. На голове красовалась, как и у многих здесь, тюбетейка. В руках держал шланг. Сначала он не заметил незнакомого мальчика и принялся поливать дорожку. Потом обернулся, и Андрейка увидел его сердитые усы, а человек увидел Андрейку. Андрейка немного испугался, но строгие усы у человека смешно шевельнулись, а возле глаз собрались весёлые морщинки. И сразу стало видно, что это очень добрый человек.
– А, – сказал человек, – это ты прилетел с далёкого востока?
Андрейка закивал головой.
Человек положил на землю шланг и коричневыми пальцами поманил к себе Андрейку. Когда Андрейка, еще не очень решительно, подошёл, человек нагнулся и спросил:
– Скажи, пожалуйста, у вас правда не растут персики, а?
– Не растут, – подтвердил Андрейка. – Зато у нас ловят вот такую большую рыбу, – и Андрейка широко раскинул руки.
Человек причмокнул губами и вздохнул. По всему было видно, что ему очень жаль людей, которые живут в таком месте, где не растут персики. – А виноград растёт? Скажи, пожалуйста?
Теперь вздохнул Андрейка. Виноград в Николаевске тоже не рос. Правда, где-то в лесу, недалеко от Хабаровска, рос дикий виноград. Когда папа был маленький, он ездил со своими друзьями за этим виноградом, но сам папа говорил, что это очень кислый виноград.
Человек опять причмокнул губами и покачал головой:
– А теперь пошли-ка, я тебе что-то покажу.
Ходил человек сутулясь и широко расставляя колени. Даже Андрейка видел, что это очень пожилой человек. Пожилой-то пожилой, но, чтобы не отстать от него, Андрейке пришлось прибавить шаг. Человек шёл и все время что-то приговаривал по-своему, по-узбекски. Если бы Андрейка понимал хоть немного узбекский язык, он бы услышал, что человек сам себе говорит про него: «Какой бледный, совсем не загорел, или у них там не бывает лета?.. Ай-ай, – приговаривал он опять, – такой большой мальчик и ни разу не ел персики...»
– Смотри, – показал он вдруг, – здесь у нас растёт виноград. Хороший виноград.
– Ялдаш-ака! – окликнули человека откуда-то из-за виноградника. – Вода плохо идет в бассейн!
– Сейчас пустим, – отозвался человек, сошёл с дорожки и раскидал кирпичи, перегородившие арык.
– Пошла, Ялдаш-ака! Хорошо идёт, спасибо!
Андрейка подумал, что это кто-то баловался и завалил канавку, по которой вода бежит в бассейн. На самом же деле еще рано утром сам Ялдаш-ака набросал сюда камней, чтобы вода текла не в бассейн, а в сад. Теперь сад напился и можно было пустить воду в бассейн.
– Пошли дальше, – позвал Ялдаш-ака Андрейку и стал рассказывать про воду.
И Андрейка узнал, что, если бы не арыки, здесь, в Узбекистане, лежала бы раскалённая пустыня. И деревья, и сады, и хлопчатник – всё высохло бы от солнца. А люди с далеких гор провели арыки. Они бегут на все поля, во все сады, к каждой клумбе цветов и несут растениям воду. День и ночь журчат арыки: надо напоить хлопчатник – на поле пускают воду из арыка; надо влаги виноградникам – пожалуйста, нужно только пустить воду из арыка.
Мимо яблонь с зелёными еще яблоками дорожка вывела на бахчу, где грелись на солнце полосатые арбузы и продолговатые дыни. Здесь уже не было тени, и с неба, и от нагретой земли плыл зной. Андрейка заморился, а Ялдаш-ака вышагивал впереди, широко расставляя коленки, будто ногами, как циркулем, мерил поле.
Наконец показались какие-то деревья. Они росли далеко друг от друга, зато под каждым лежало неровное пятно тени.
– Сейчас придём. Вот это айва, там у нас, у ворот, растёт такая же, а это персики, – сообщил Ялдаш-ака и, посмотрев на Андрейку, погладил свои усы. – Ты и айву, наверно, не кушал?
– Не кушал, – подтвердил Андрейка.
Старый и малый шли мимо персиковых деревьев. Андрейка старался идти так, чтобы подольше находиться в тени. Ему уже давно хотелось пить, и он собирался спросить Ялдаш-аку, нет ли здесь где-нибудь колодца?
В самом углу сада Ялдаш-ака остановился под деревом, ветви его гнулись от персиков. Персики валялись и под ним, на земле, некоторые, упав, расплющились. «Вот бы Ялдаш-ака разрешил мне съесть персик», – подумал Андрейка. А Ялдаш-ака сказал:
– Вот, мальчик, это дерево будет твоё. Ходи, пожалуйста, кушай. Хочешь – товарищей угощай, хочешь – сам кушай. Без тебя здесь никто рвать не будет.
Андрейка смотрел на дерево, на рассыпанные вокруг него фрукты и не верил глазам. А Ялдаш-ака поглаживал усы и говорил:
– Мы, когда узнали, что к нам едет мальчик с самого далёкого востока, сразу решили оставить ему одно дерево. Всем сказали: с других деревьев можно брать персики, с этого нельзя. Видишь, все персики целые, кушай, пожалуйста.
– И вы кушайте, – пригласил Андрейка.
Ялдаш-ака набрал в полу халата персиков, отнес их к арыку, помыл и вернулся к Андрейке. Он сложил ноги калачиком и опустился на землю. Рядом на корточках примостился Андрейка.
– А правда, что у вас лето такое маленькое, а зима вот такая большая? – неожиданно спросил Ялдаш-ака и показал руками, какое, по его мнению, маленькое лето на Дальнем Востоке и какая большущая зима.
– Зима у нас длинная, – согласился Андрейка, – зато и лето большое.
Ялдаш-ака недоверчиво посмотрел на него, склонив голову набок, и опять спросил:
– Ты скажи, пожалуйста, а какие месяцы у вас тёплые?
– Ну, май, – стал загибать Андрейка пальцы.– Нет, май не совсем теплый, в мае даже снег бывает. Зато июнь, июль и август – тепло-претепло.
– Мало, – сказал Ялдаш-ака по-русски и что-то потихонечку забормотал по-узбекски.
Но они не только разговаривали, они и ели персики. Знали бы вы, какие это были персики! Они целиком, кроме косточки, конечно, состояли из удивительно ароматного и вкусного сока. Они были прохладными. Они были... в общем, это были узбекские персики.
Тузик хочет дыню
– Салют путешественнику! – услышал Андрейка голос, когда возвращался с Ялдаш-акой из сада.
Андрейка обернулся, хотя он совсем не думал, что это кричат ему. Но тут тявкнула собака, и Андрейка увидел за виноградником Юрия Кузнецова. Он обтирался полотенцем и приглашал:
– Иди сюда, здесь бассейн, будем купаться.
– Иди, иди, мальчик, – сказал Ялдаш-ака, – а я пойду готовить плов. Разве повар сварит такой плов, какой готовит Ялдаш-ака? Никогда не сварит. Вот придёт воскресенье, мы с тобой вместе сварим плов. На всех сварим...
К бассейну вела узенькая, покрытая асфальтом дорожка. А над ней по изогнутым проволочным прутьям вились виноградные лозы. На самой первой свешивались грозди крупного, как сливы, винограда. На второй виноградины были продолговатые, а на третьей – круглые, чёрно-синие. Каждую новую арку обвивал новый сорт винограда. Андрейка так загляделся, что даже споткнулся на ровном месте...
Юрий Кузнецов заметил, что Андрейка во все глаза смотрит на виноград, и сказал:
– Ну, что ты на него смотришь? Виноград растёт для того, чтобы его ели. Выбирай самую красивую кисть и срывай.
Андрейке очень хотелось самому сорвать кисть винограда, но было как-то неудобно. Только приехал – и на тебе, рвёт виноград, распоряжается тут, как дома.
– Спасибо, – отказался он, – я не хочу. Андрейка думал, что дядя Кузнецов скажет ему:
«Да чего там, рви» или ещё что-нибудь такое. Но вместо этого он сказал:
– Ну, тогда раздевайся. Будем купаться. Ты плавать-то умеешь?
Еще бы! Человек приехал с Амура и не умеет плавать! Андрейка быстренько разделся и сел, свесив ноги в бассейн. Бассейн был небольшой. Наверно, чуть побольше классной комнаты второго Андрейкиного класса. В него сквозь проволочную сетку все время лилась и лилась вода из арыка.
Юрий Кузнецов встал на стенку бассейна, вскинул руки и нырнул. Вынырнул он в другом конце бассейна и сказал:
– Смелей, здесь неглубоко!
Тогда нырнул и Андрейка. Вода была холодная, как в Амуре. И это было очень приятно в такой вот жаркий день.
Потом они, Андрейка и дядя Юрий Кузнецов, лежали у бассейна, загорали и наконец-то ели виноград, обрывая по ягодке с большой кисти. Андрейка рассказывал про свой Николаевск. И потому, что ему очень хотелось, чтобы Димка и Алка увидели и арыки, и виноградники, и дыни, он рассказывал и о них – своих друзьях. И про то, как бы они, Митя и Алка, удивились и ахнули, увидев дыни, такие, какие он видел, когда ходил по участку с Ялдаш-акой. А Тузик лежал под плетеным стулом и вилял хвостом.
– Понимаешь, – вдруг сказал Юрий Кузнецов, – а ведь Тузик хочет дыню!
– Почему? – спросил Андрейка.
– О, это очень хитрый пес. Видишь, как он вертит хвостом – влево и вправо, влево и вправо. Это он по-своему, по-собачьи говорит: «Ну чего вы тут сидите? Ведь можно пойти и разрезать хорошую спелую дыню!» У тебя, случайно, нет ножика?
Ножичек у Андрейки был.
– Превосходный нож, – оценил Юрий Кузнецов. – Будто специально сделан, чтобы резать дыни. Пошли.
И они зашлепали босыми ногами по уже знакомой дорожке, по которой Андрейка ходил с Ялдаш-акой. Потом они свернули в сторону и увидели человека. Он сидел на земле, разрезал помидоры на пластики, а пластики раскладывал на брезенте.
– Зачем это он? – удивился Андрейка.
– Сушит на зиму.
«Зря!» – подумал Андрейка. Он бы никогда не стал портить хорошие спелые помидоры.
За рясными рядами помидоров росли дыни.
– Ну, какая на тебя смотрит? – спросил Юрий Кузнецов.
На Андрейку смотрела важная и толстая, как хрюшка, дыня, и он показал на неё.
Дядя Кузнецов приподнял дыню, зелёный хвостик у неё отвалился.
– Хорошая! Знаешь, как выбирают дыню? Это вообще-то секрет, но я тебе скажу. Выбери дыню и приподними, и если стебель сам отвалится – значит, дыня созрела. Видишь, у нашей отвалился хвостик. Ну, теперь пойдём обратно.
У бассейна уже собрался народ. Кто плавал, кто загорал, а кто сидел в тени.
– Внимание! – сказал Юрий Кузнецов. – Вот какую дыню выбрал Андрей-путешественник. Как мы с ней поступим?
Дыню единогласно решено было съесть. В этом серьёзном деле помог Андрейкин ножичек, старательно отточенный Димкой. Вот уж никогда не думал Димка, для какого сладкого дела пригодится его нож. Ножичком разрезали дыню на куски и один большой, похожий на полумесяц, вручили Андрейке.
– А Тузику? – спросил Андрейка.
– Он уже расхотел, – ответил дядя Юрий Кузнецов. – Видишь, он виляет хвостом в другую сторону.
Потом пришёл папа. Ему тоже достался большой кусок дыни.
Папа познакомился со всеми, кто сидел у бассейна. Посидел на солнышке, а потом спросил:
– А где же у вас комары?
Оказалось, что комары здесь почти не водятся.
– Скучно нам будет без комаров, – сказал папа. – Но зато у вас много змей и тарантулов.
Но выяснилось, что змеи встречаются, но не так уж часто, а тарантула здесь, у города, встретить так же трудно, как, например, зайца посредине городской улицы.
Папа с Андрейкой переглянулись, вспомнив свои ночные страхи, но говорить о них не стали. Должны же быть у людей какие-нибудь тайны!
А потом все пошли в столовую. Опять из окошка выглядывала тётя повар и посылала специально для Андрейки всякие вкусные блюда. Но самым печальным за обедом было то, что на третье подали опять дыню. Андрейка съел один кусочек, тоненький, как молодой месяц, и больше не мог. И он опять пожалел, что здесь нет Димки или Алки.
К Андрейке пришли гости
После обеда Андрейка с папой собрались идти к бассейну.
– Будем загорать, – сказал папа. – Станем чёрными, как негры. Пусть мама нас не узнает!
Однако в бассейн сходить не удалось. Только они вышли на улицу, как Андрейку окликнул Ялдаш-ака:
– Мальчик! Там к тебе пришли гости.
«Какие гости?» – подумал Андрейка. Отец тоже удивился: только прилетели – и уже гости.
– А где они? – спросил папа.
– Там, за воротами, – показал старик.
– Может, не к нам?
– К нему, к нему! Говорят, к мальчику с далёкого востока.
– Интересно, – еще больше удивился папа. – А ну-ка, пойдем посмотрим.
А за воротами, на скамеечке у арыка, улыбались Рахим и Душан. За ними держал белого ослика за повод ещё какой-то мальчик.
– Андрей! – закричали Рахим и Душан. – Иди скорее, будем кататься!
Андрейка побежал к приятелям. Следом за ворота вышел и папа. Оказалось, что Рахим и Душан приехали из города специально, чтобы проведать Андрейку. Когда они вылезли из автобуса, то увидели мальчика, который трусил на ослике. Они рассказали ему про Андрейку и уговорили пойти с ними.
– Человек никогда не ездил на ишаке. Понимаешь? – сказал Рахим.
Паренек согласился, и вот они здесь.
Хозяин ослика любил улыбаться, но оказался неразговорчивым. Скажет слово – и доволен.
– Садись! – пригласил он Андрейку.
Конечно, сразу взбираться на ослика было страшновато. Ослик не ездовая собака, и кто его знает, о чём он стоит и думает. Но Андрейка колебался совсем недолго. Он только обошёл ослика со всех сторон и спросил:
– А он выдержит?
– Садись, не бойся, – подбодрил его Душан, а мальчик, хозяин ослика, только улыбался.
Тогда Андрейка забрался ослику на спину.
– Поехали, – сказал хозяин ослика и потянул его за повод.
Ослик засеменил ногами и пошел.
Сидеть на нём было не очень удобно. Наверно, с непривычки. Зато очень интересно. «Цок-цок» – цокали копыта по асфальту. Сверху палило солнце, а рядом шагали Душан и Рахим.
– Хороший ишак, – хвалили они, – совсем не упрямый.
Потом прокатился Душан, за ним на ослика взобрался Рахим. Мальчики предложили прокатиться папе, но он отказался:
– Задавлю еще...
– Ну да, не задавите, – заявил Душан. – Он крепкий. Он может увезти целую гору хлопка.
Когда кататься надоело, все уселись на скамейке и смотрели на хлопковое поле. А оно простиралось до самой шоссейной дороги, которая пыльной полосой угадывалась вдали, за узкими высокими тополями.
Хлопчатник рос ровными рядами. Вышиной он был по грудь Андрейке. На некоторых кустах что-то белело, словно цветы. Андрейка так и подумал и воскликнул:
– Какие большие белые цветы!
– Это не цветы. Это и есть хлопок, – сказал Рахим. – Пойдём посмотрим.
И мальчики и папа пошли между рядов. И правда, то, что Андрейка принял за цветы, оказалось распустившимися коробочками хлопчатника.
– Как вата, – пощупал Андрейка белый, похожий на цветок, пушистый комочек.
– Правильно, – подтвердил Рахим. – Вата и есть... Скоро сюда придут колхозники и будут собирать эти коробочки. А из них уже сделают и пряжу и вату.
– Там в середине семена, – показал Душан. – А из этих семян выдавят хлопковое масло.
– Вот он какой у нас, хлопок! – поглаживая белую шапочку хлопчатника, произнёс мальчик, хозяин ослика.
– Сорви на память, – сказал Рахим, – Покажешь дома,
– А можно?
– Одну веточку можно. Давай выберем получше. – Душан отломал веточку, на которой красовались сразу три распустившиеся коробочки. – Вот, вези на Амур.
– Ребята, – вспомнил вдруг Андрейка про своё персиковое дерево. – Пойдёмте, я вас чем-то угощу,
– Чем ты угостишь? – удивился папа.
– Персиками!
– Да откуда у тебя персики? – Папа ещё не знал про Андрейкино дерево.
Когда Андрейка ответил, что у него есть собственное дерево и подарил его ему Ялдаш-ака, папа опять недоуменно пожал плечами. Пришлось и папе и ребятам рассказывать про утреннюю прогулку с Ялдаш-акой.
– Тогда пошли, – решился папа.
Ослика договорились взять с собой. Андрейка опять уселся на него и поехал по двору через мостик над арыком, мимо клумб с розами.
– Банановое дерево, – показал Рахим на растение с широкими листьями.
– Андрейка, ведь это и правда бананы. А мы с тобой утром гадали – что, мол, это такое! – воскликнул папа.
У виноградника увидели Ялдаш-аку.
– Ялдаш-ака! – крикнул Андрейка. •– Можно мы с ребятами пойдём к моему дереву?
– Какой непонятливый! – покачал головой Ялдаш-ака и даже смешно подул на свои усы. – Я же сказал – дерево оставили тебе. Кушай, пожалуйста.
Вдоль дорожки на пригнувшихся от тяжести ветвях висели еще зелёные яблоки. Потом пошли грядки с помидорами, а вон и бахча с дынями и арбузами. Солнце палило совсем по-африкански. Оно жгло спину сквозь рубашку. И когда добрались до Андрейкиного дерева, все разомлели от жары, только ослик весело перебирал ногами и вез своего седока, Андрейку Крылова.
Уселись на редкой травке в тени под персиковым деревом. Душан и Рахим набрали персиков, помыли их в арыке, и началось пиршество.
Папа посидел немного с ребятами и ушел. Зато ни Андрейке, ни его новым друзьям уходить не хотелось. Андрейке потому, что здесь было много персиков и все, как на подбор, спелые, сочные, сладкие. А ребятам было интересно слушать рассказы Андрейки про неведомые края, из которых он прилетел. И Андрейка рассказывал про пушистый и белый, как хлопок, снег, про пургу и про морозы, про снежные сугробы, с которых так весело кататься на санках и на лыжах. Пришлось рассказать и про нивхских ездовых собак, ведь Андрейка катался на нартах. Рассказывал Андрейка про свой далёкий край, про то, как идёт по Амуру кета, и таким интересным и родным он ему казался, что даже в горле немного щемило.
А могучий и широкий Амур! Разве можно было не вспомнить про его тёмные волны, про пароходы и рыбалку на дебаркадере! У Андрейки дома ведь осталась очень хорошая удочка с двумя крючками. На неё сразу можно поймать двух косаток!
– Ух, – сказал наконец Рахим. – Вот бы мне покататься на санках и на лыжах да поудить рыбу! Да море увидеть. А ещё бы на пароходе проплыть! Я, как вырасту, обязательно побываю у вас, на Дальнем Востоке.
– И я! – воскликнул Душан.
А мальчик, хозяин ослика, ничего не сказал, но он так улыбнулся, что без слов стало ясно, что и он решил съездить в далёкий Андрейкин край.
Но время катилось к вечеру, и ребятам надо было возвращаться домой. Андрейка пошёл провожать своих новых друзей до самой шоссейной дороги, до того памятного места, где вчера ночью он, Рахим и Душан вылезли из автобуса.
Сейчас даже не верилось, что вчера здесь страшно было идти. Ослепительно сияло солнце. По-прежнему, не останавливаясь ни на минуту, по обеим сторонам дороги бежали арыки. За ними простирались вдаль поля хлопчатника. В арыки с дорожки никто не прыгал, как это было ночью. Да и ночью-то, как оказалось, шуршали травой и шлепались в воду не змеи и ядовитые тарантулы, а самые обыкновенные лягушки.
На этот раз на ослике ехал Душан, а Рахим и Андрейка шли за ним.
– Понимаешь, Рахим, – вдруг вспомнив, сказал Андрейка. – У меня дома остался товарищ, Димка. Он просил узнать, как тут у вас, страшно было во время землетрясения?
Хороший был парень Рахим. Другой, может быть, начал бы хвастаться, сказал бы, что совсем не страшно. Или бы принялся уверять, что все другие мальчишки боялись, а он один нет. Но Рахим помолчал и сказал:
– Конечно, страшно. Только знаешь, что у нас в городе говорили? Говорили: «Трясёмся, а не сдаёмся!..» – Больше Рахим про землетрясение ничего говорить не стал.
Тут спокойный и даже, казалось, немного сонный ослик ни с того ни с сего вдруг взбрыкнул задними ногами, и бедный Душан свалился с него, да ещё хорошо, что на обочину дороги, а не в арык.
– Хочет домой, – зная характер своего ишака, сказал его хозяин. – Нам сюда. – И он показал на тропинку.
– Ну, ладно, – заговорили ребята. – Поезжай!
– Не ушибся? – спросил потиравшего коленку Душана мальчик.
– Нет, – ответил Душан. – Я уже падал и с дувала и с яблони, а теперь вот свалился с ишака.
– Спасибо, – поблагодарил Андрейка мальчика. – Тебя как зовут?
И тут выяснилось, что фамилия мальчика Сабиров. Рахим принялся осторожно выпытывать и узнал, что старший брат мальчика работает в милиции. Мальчишки понимающе переглянулись и промолчали,
– Ты ко мне приезжай, – сказал мальчику Андрейка. – Я тебе покажу компас.
– Приеду, – кивнул мальчик. – И неожиданно разговорился. – Мы с тобой сходим в наш колхозный сад. Посмотришь, сколько там винограду. Можно целый день ходить – и все виноград и виноград.
Мальчик шлёпнул пятками ослика и затрусил через хлопковое поле к своему дому.
А над шоссейной дорогой, хотя уже был вечер, плыл зной.
– Как в Африке жжётся, – пожаловался Андрейка.
– Почему как в Африке? – поправил его Рахим. – Совсем как в Узбекистане.
Скрываясь от жары, они присели в тени дувала.
– Сюда – в Ташкент, – показал Душан, – а сюда – в Чирчик.
– А что такое Чирчик? – спросил Андрейка.
– О, – ответил Рахим, – это новый большой и красивый город. Там живут химики. Мы потом все трое туда съездим.
Тут подкатил автобус, и Рахим с Душаном уехали.
Когда Андрейка возвращался домой, потому что теперь его домом был Дом творчества, с хлопкового поля ему навстречу вышли женщины. Наверно, это колхозницы шли с работы.
– Ты откуда такой беленький? – совсем как тётя повариха спросила одна.
Андрейка хотел сказать, что он из Николаевска. Но сразу вспомнил длинную дорогу от своего города до этих мест. Вспомнил и с сожалением понял, что таких городов, как его родной Николаевск, на советской земле много, даже очень много. А раз так, то не все люди должны знать, что есть такой город Николаевск. Ведь не знал же Андрейка, что есть на земле город Чирчик, в сторону которого бежит так много машин и автобусов. И Андрейка сказал:
– Я приехал с Амура, – ведь реку Амур должны знать все.
Женщины заохали и закачали головами:
– А мы видим, что не наш. Совсем не загорел. Ну, ничего, наше солнышко тебя подрумянит.
Письмо
Ночью оба Крыловых, старший и младший, работали. Папа что-то зачёркивал в своей перепечатанной на машинке рукописи, а потом мелкими, совсем неразборчивыми буквами вписывал туда новые слова. И от этого чистые аккуратные страницы становились похожими на замарашек. Андрейка сочинял письмо в родной город, своему лучшему другу Димке.
Можно было, конечно, написать сразу Димке и Алке. Но, во-первых, Алка не просила, чтобы он написал ей письмо. Во-вторых, девочке как-то неудобно писать письма. Получив такое письмо, Алка, ясно же, как ошалелая, будет носиться по двору и показывать его каждому встречному и поперечному. Показывать и говорить: «А мне Андрюша прислал письмо!» А в-третьих, в письме должен был состояться мужской разговор. А чтобы Алка не обиделась, в конце письма можно написать: «Передавай привет Алке».
Начало письма у Андрейки получилось быстро. Это было неплохое начало, хотя и короткое. «Здравствуй, Дима!» – вывел Андрейка и поставил восклицательный знак. Дальше писалось уже потруднее. Андрейка долго сидел и смотрел в окно, за которым в ночной темноте шелестели виноградные листья, а сквозь них в одном месте мерцали две яркие звезды. Хотелось написать и про дальнюю дорогу и про то, как видно землю с самолёта. Хотелось рассказать про облака, которые бегут под самолётом внизу, а не сверху, как все люди привыкли видеть их с земли. Надо было написать и про то, как папа отстал, а Андрейка полетел один, и как он потом с Рахимом и Душаном добирался до Дома творчества. Все это Димке было бы очень интересно. Но за один раз всё не опишешь.
Папа, когда дома у него что-то не получалось в его рукописи, вставал из-за стола и ходил по комнате, а потом возвращался к столу и писал. Андрейка тоже встал и, заложив руки за спину, прошёлся по комнате, и тут он решил, что начнёт сразу с того, что живёт он сейчас в Ташкенте. Он сел на свой стул и написал: «Живу я сейчас в Ташкенте. Здесь, Димка, очень хорошо. Здесь, знаешь, кругом вместо речек прорыты такие каналы и называют их арыками. Не было бы арыков – все бы засохло. Так мне сказал Ялдаш-ака...»
А уж дальше письмо пошло само собой.
Андрейка написал, что такое дувал. Как растёт хлопок и сколько здесь много винограда, арбузов, дынь и других фруктов. Написал он и о своём персиковом дереве, а в скобках добавил: «Эх, были бы вы здесь с Алкой, вот уж мы поели бы персиков!»
А заканчивалось письмо так:
«Знаешь, Дима, мы тебя с Алкой хотели обмануть, когда сказали, что еду я в Африку. Ты не сердись, это была просто такая шутка, и всё. Зачем обманывать – ведь здесь очень интересно и совсем не хуже, чем в Африке. Может быть, даже интереснее. Я, когда вырасту, поезжу сначала по своей стране. Ведь у нас есть и свои горы, и свои дремучие леса. Есть жаркие и холодные места. Даже пустыни есть не хуже Сахары. А лучше мы будем ездить вместе с тобой. Вот когда всё объездим у себя, поедем тогда куда-нибудь в Африку или в Индию. И когда они там спросят, откуда мы приехали, мы скажем – из Советского Союза! Потому что не обязательно все люди на земле должны знать, что есть такой город – Николаевск-на-Амуре, а уж Советский Союз все знают».
В конце письма шли приветы. Особый – Алке, а потом всем, кого Андрейка вспомнил, и даже прабабушке Феди Сидорова. Ей, наверно, тоже будет приятно получить привет из Ташкента.
Подписался Андрейка внизу, под письмом, не очень красиво, потому что за день устал и глаза у него совсем слипались. Ведь было уже поздно. Даже по ташкентскому времени часы показывали девять часов, а в Николаевске наступало уже утро.
Полив вечером свои и Андрейкины цветы, давно спала Алка Косицина. И, возможно, если она правда умеет заказывать сны, видела во сне какую-нибудь сказку. Спал, набегавшись за день, Димка, а на стуле возле кровати лежали его связанные верёвочкой очки. Завтра, по ташкентскому, конечно, времени, к нему улетит Андрейкино письмо. И Андрейка потёр кулаком глаза и тоже лёг спать. Потому что утром для него, как и для нас с вами, начнётся новый, очень интересный день.
Андрейка-путешественник
© Copyright: Николай Наволочкин, 2020
Свидетельство о публикации №220091900808
Свидетельство о публикации №220091900808
Рецензии