О педагогике и ее роли в процессе воспитания

Никакие песталоцциевские воспитательные приемы не в силах из природного олуха сделать мыслящего человека: никогда! — олухом он родился, олухом и умрет.

Артур Шопенгауэр (Parerga и Paralipomena. Parerga.Часть 6)

Твои истинные воспитатели и руководители выдают тебе, что есть подлинный смысл и первичная основа твоего существа: нечто, не поддающееся никакому воспитанию и руководству, и во всяком случае нечто трудно открываемое, связанное, парализованное; твои воспитатели могут быть только твоими освободителями. И в этом - тайна всякого образования: оно не дает нам искусственных членов, восковых носов, вооруженных очками глаз; напротив, то, что способно было бы приносить такие дары, есть лишь карикатура на воспитание. Воспитание же есть освобождение, отметение всех сорных трав, мусора и червей, которые хотят прикоснуться к нежным зародышам растений, распространение света и тепла, любовное орошение ночным дождем; он есть подражание природе и поклонение ей, где она настроена матерински-милосердно; оно есть завершение природы, поскольку оно предупреждает ее жестокие и немилосердные приступы и обращает их ко благу, и поскольку оно набрасывает покрывало на проявление злобы и печального неразумия природы-мачехи.
Фридрих Ницше. Несвоевременные размышления: Шопенгауэр как воспитатель


Часть первая. Педагогика как наука.

Педагогика не может считаться достоверным источником научного знания, так как, существуя в различных формах передачи культурно-исторического опыта, всегда терпела полное фиаско, успевая лишь там, где пахнет наживой. Научность педагогики лишь в том, что о ней пишут учебники ничтожного качества. Сам предмет педагогики – учебно-воспитательный процесс и критерии его эффективности – шарлатанство и мошенничество, ведь никто не может до сих пор избрать четкие критерии эффективности деятельности педагога. Например, общество желает видеть культурных и целомудренных граждан, но само при этом погрязло в разводах, разврате, неудачных браках и ранних половых связях настолько, что фактически можно оканчивать школу к 12 годам. Полное несоответствие требованиям общества и реальным положением дел показывает и доказывает несостоятельность педагогических методик.
   Издавна повторяется мысль о воспитании гения из каждого ребенка. И больше ничего. Педагогика не может признать свое полное пустопорожнее филистерство и никчемную софистику в деле обучения и воспитания. Сломано огромное количество копий, исписаны фолианты книг и статей, но продвижения никакого. В мире гениев становится больше лишь на фоне увеличения числа человеческой популяции, но никак не от эффективного воздействия педагога.
   Педагогика изучает закономерности успешной передачи социального опыта от старшего поколения к младшему. Опытом этой передачи, правда, никто не пользуется. Понятие успешности всегда относительно и связано с культурно-историческим опытом развития народа. Сравните критерий успешности античного грека периода троянской войны и критерий успешности пуританских колонистов Северной Америки. Разница есть. К тому же, успешность варьируется по индивидуальному критерию, например, пифагорейцы считали успех одним явлением или состоянием, а эпикурейцы видели успех в другом, стоики – в третьем, киники – в четвертом. Только современная тупость, как критерий априорного состояния общества и культивирование принципа удовольствия приводит всех к единообразию образа жизни.
   Передача социального опыта заключается, по-видимому, в том, что богатые презирают бедных, красивые – некрасивых, сильные – слабых. Сколько веков проповедуется евангельское учение Христа и сколько зла, по критериям Евангелия, в мире остается! Если социальный опыт говорит, что уничтожать врагов – это хорошо, но война – это плохо, то как быть педагогу? Социальный опыт зависит от сословия или страты, в которой существует индивид. Рабы и крестьяне не передают социальный опыт с помощью педагогики. Они передают его через собственный пример, который не всегда похож на жизнь Иисуса Христа или Будды, или Мухаммеда. Если представить себе, будто педагогика с помощью научных достижений смогла бы изменить характеристики личности, повлиять на нее с огромной силой воздействия, то не искоренились бы пороки человечества? С другой стороны, если педагогика – это наука, то при нынешнем состоянии общества можно предположить, что это наука сама по себе безнравственна, порочна и вредна, либо – пустая трата сил и времени. Иными словами, педагогика либо пустая болтовня, либо аморальная псевдонаука.
   Педагогика руководствуется рядом принципов и правил: принцип научности, принцип связи теории с практикой, принцип гуманности, принцип целостности и другие. Правило педагогики заключается в непрерывности, целеполагании и поэтапной оценке образовательного процесса. Цели педагогики зависят от государственного запроса на образ личности, востребованный на рынке труда в условиях массовой культуры, обслуживающей и сохраняющей целостность общественных институтов и государственной безопасности. Поэтапный процесс включения индивида в общественную жизнь называется социализация. Начнем с того, что для формулирования данных принципов особого ума не надо, ведь на этих принципах декларируется строительство сообщества взрослых людей. С принципами не так абсолютно все, и хотя они транслируют вещи положительные, но они абсолютно бесполезны с точки зрения техники преподавания. Часть принципов размыта, как например, принцип гуманности, принцип связи теории с практикой. Принцип гуманности аппелирует к «лучшей» добродетельной стороне природы человека, совершенно не учитывая обстоятельство жестокосердия человеческой натуры в условиях кризиса общества, в условиях атомизации общества или иных деструктивных явлениях и ситуациях. Вдобавок гуманизм работает с гуманистами, а с милитаристами он не сработает. Христианская религия, например, относится к гуманизму как к обожествлению человека, а это – грех. Это усугубляется еще и ксенофобией, когда христианство, да и не только оно, способно искоренять ересь огнем и мечом. Гуманисты именно так и поступают. Далее, существует проблема компьютеризации общества, при которой индивид стремится в мир иллюзий, где он, если не божество, то точно самый-самый (великий, умный, сильный и т.д.). Отсутствие стремления постигать опыт прошлых поколений дегуманизирует общество, превращая индивидов в то, о чем говорил психоаналитик Эрих Фромм: « все мы – сосунки, вечно ждущие, вечно на что-то надеющиеся – и вечно разочаровывающиеся. Наша личность приспособлена к тому, чтобы обменивать и получать, торговать и потреблять; всё – и духовное, и материальное – становится предметом обмена и потребления» (Искусство любить). В подобных условиях, когда принцип удовольствия (по Фрейдовской теории) доминирует над принципом реальности, когда массовая поп-культура не только не препятствует получению удовольствия из доступных и навязываемых источников, но и поощряет такое поведение, то целенаправленность педагогического процесса и его гуманность становятся прекрасным инструментом воспитания людей без моральных устоев и каких-либо устойчивых ценностей, без стабильной личностной концепции. Таким образом, в современных условиях принцип гуманности оказывается лицемерием и фальшью, а принцип целенаправленности – систематическим оболваниваем ребенка. Ребенок между увлекательным уроком и походом в парк аттракционов выберет второе не в силу своей природной порочности, а в силу того, что в парке «круто», а на уроке – нет. Это рвение ребенка принцип гуманности требует уважать, и совершенствовать педагогический процесс до состояния конкурентоспособности с индустрией развлечения и счастьем от обладания эксклюзивным товаром.
   Принцип связи теории с практикой основывается на идее трудового воспитания, которым, кстати, в наши дни запрещено заниматься, а доминирование сферы услуг сводит на нет практическую значимость гуманитарных наук, физики и алгебры с геометрией, не говоря о высоком (академическом) искусстве, музыке, философии. В целом, часто можно слышать мнение о необходимости того или иного предмета ученику. Снова в дело вступает различие людей в мировоззрении и мироощущении. Каждый считает так, как ему удобно и выгодно в силу жизненных обстоятельств. Интересоваться классической музыкой нет нужды, как таковой. Культурный общественный стандарт нивелировался до отдельных микрокультурных и субкультурных ценностей. Можно научить детей обеспечивать самих себя, но еще лучше – научить их зарабатывать деньги. Как это сочетается с нравственностью, нам остается только догадываться. К тому же всем не угодишь, и найдется родитель, считающий недостойным ручной труд для своего чада. Никогда никто еще не высказывался наоборот, чтобы ребенок не был достойным ручного труда.
   Итак, принципы педагогики – это руководства к общему направлению деятельности педагога по организации образовательного процесса, которые неспособны обеспечить эффективную и успешную передачу опыта, так как не связаны с ним никоим образом. Более того, внутри этих принципов возможно их игнорирование, а общественный запрос на личность, выращенную и социализованную на вышеуказанных принципах, отсутствует, как таковой. О добродетели написано много, но среди людей ее мало. Почему так? Педагогика должна ответить на этот вопрос, но она не может, так как никоим образом не связана ни с гуманностью, ни с добродетельностью, ни с практикой, ни с теорией (отдельное софистическое безобразие).
   Быть может, непрерывность и целеполагание дадут какие-либо результаты? Ни в коем случае, так как они лишь инструмент, средство для достижения решения задачи, и непрерывность часто вредит самим педагогам. Невозможно все время соответствовать тем идеалам, которые хочется видеть в ребенке. Это сильно похоже на неприкрытое лицемерие. Либо человек добродетелен сам, либо никакие технологические и методические фокусы тут не помогут. Я полагаю, что непрерывность подразумевает бесхитростность, то есть воспитание по принципу подражания, а  в таком случае не нужны ни методики, ни какие-то хитрости. Хочешь быть счастливым – будь. Хочешь ребенка, которым сможешь гордиться – научись гордиться собой.
   С целеполаганием дела обстоят печально, так как нет четкой цели педагогики, а в случае недостижения ее, нет никакой системы перевоспитания или отбраковывания. Мы ставим цель воспитать личность, которая, например, не употребляет спиртное и предпочитает творчество Сольери. Каковы наши действия, если мы не достигнем цели? Никаких. Мы выпустим ребенка из школы с аттестатом зрелости. К тому же по пути мы столкнемся с множеством проблем, вызванным характерами педагога и ребенка, атмосферой в классе, в семье ребенка или педагога, особенностями мировоззрения или образовательного процесса (администрация любит делать подарки и устраивать сюрпризы). Забавно, если педагоги сумеют воспитать личность, соответствующую критериям образовательного стандарта, то, как эта личность сможет эффективно существовать в мире, где много нетерпимости, невежества, подлости, коррупции, разврата и иных пороков? Кто понесет ответственность за самоубийство такого дикаря из дивного мира Хаксли? Снова вопросы без ответов, но не будем этому удивляться, ведь мы рассуждаем о высоком роде филистерства – педагогике, которая превосходит своими софизмами даже схоластов.
   Педагогика хуже бумаги: не только все стерпит, а еще и будет демонстративно просить добавки и хвастаться. Справедливо, что унижающий себя желает возвыситься. Целая толпа маленьких диктаторов гуляет по проспектам и улицам с гордо вздернутыми носами, длинными от бесконечного сования в чужие дела. И с каким добродетельным чванством и ханжеской миной здороваются педагоги с гомеопатами, экстрасенсами и прочими шарлатанами! Лучшие друзья и столпы любого государства. Германия поднялась благодаря немецкому учителю? Тому, от которого бежал Гете и Шиллер? Тот, что отправлял ребят в горнило Великой войны? Возвращаясь к принципу гуманизма, можно сказать словами Марка Твена: я никогда не позволял школе вмешиваться в мое образование. Педагог, отметившийся в истории своими талантами – исключение, чем правило. Однако, стоит уточнить, что личность педагога – вопрос, требующий отдельного рассмотрения. Нас интересует вопрос о ненаучности или антинаучности педагогики, решившей вести свою летопись с рабов-провожатых. Пусть так оно и будет, все равно роль педагога осталась на уровне провожатого, ибо для учителей имелось хорошее слово: магистр.
   Помимо принципов и основных закономерностей педагогика вооружилась формами обучения и воспитания. Формой мы называем то, что собой представляет вещь или явление. Формы обучения и воспитания классифицированы по различным критериям и разными педагогами, но часто выделяют индивидуальную и групповую форму обучения, классную или внеклассную. Формы реализуются в видах урока, лекции, семинара, ролевой игры, деловой игры, беседы, встречи, похода и т.д. Любопытно, что форма обучения и форма организации учебного процесса очень похожи, ведь педагог может использовать индивидуальную форму работы на уроке-встрече или в походе. Только получается, что нет никакой необходимости в разделении форм обучения с формой организации процесса. Более разумным, на наш взгляд, будет использование формы обучения в виде именно формы организации учебного процесса, так как форма обучения по количественному охвату не позволяет понять суть процесса. Форма должна показывать основные характеристики того, что называется педагогическим процессом. Количество формы не выражает, а вот качество или специфика – да. Например, сто ваз – какая это форма? Круглая ваза, ваза с зауженным венчиком, ваза с широким донцем – понятно о какой форме идет речь. Также и в педагогике: массовое мероприятие не говорит ни о форме, ни о сути мероприятия. Вот массовая воспитательная порка или факельное шествие в Третьем Рейхе – уже похоже на форму, ведь показывает суть самого явления. Зачем тогда нагромождение классификаций и множество понятий? Оккама педагоги не читают, а стоило бы, потому что его бритвой можно изрезать в труху все эти псевдонаучные измышления. Формы педагогики, будучи порожденными из скудного разума бывших рабов-провожатых, должно подчинить разуму и создать, к примеру, классификацию о формах педагогического процесса, где будет: из чего состоит явление, что представляет собой, ради чего оно создается и к чему приводит. Например, у нас есть изделие - кружка. Кружка сделана из глины, цилиндрической формы, потому что так удобнее пить и глина достаточно прочный материал. Ради чего создана кружка – из нее можно пить, можно есть и т.д. К чему приводит – к созданию конкретной кружки и к тому, что человек может удовлетворить потребность в еде цивилизованным способом. Теперь рассмотрим педагогическое явление, такое как воспитание добродетели милосердия. Классическое филистерство предлагает нам побасенки из Библии, россказни писателей-моралистов и поэтов, и все это в виде уроков, либо, что еще чудовищнее – игровых форм (представьте себе, как можно играть в милосердие… весь мир играет, а результат – две мировые войны). Милосердие – это состояние разума, способного к эмпатии, проявляющейся в определенных поступках по облегчению страданий того, кто пытался причинить страдания (весьма изысканная форма унижения… О времена! О, Ницше!). Итак, из чего состоит милосердие? – Оно состоит из возможности высокого духа поднять до себя дух униженный. Или так, милосердие состоит из любви, сострадания, прощения и забывчивости. Милосердие само по себе есть доброе, одобряемое обществом и моралью качество человека. Ради чего нужно милосердие? Ради доброго имени, ради чести, ради сострадания и чувства собственного достоинства. Итог милосердия – если не распятие, то похвала, обретение внутренней чести, то есть совести, обретение друга или честного врага. Таким образом, милосердие происходит из социального одобряемого деяния, освященного моралью и личностной способностью к эмпатии ради уменьшения страданий в мире. Теперь, определимся с формой проведения занятий по воспитанию или обучению милосердию. Урок нам не подходит в силу единоразовости, краткости. Лекция тоже не подойдет в силу пассивности слушающих. Может практическое занятие? Сколько таких надо для закрепления результата, и не получится ли обращение с детьми, словно они голуби или крысы в руках бихейвиориста? Выходит, что ни одна из распространенных форм педагогики не подходят для обучения милосердию. Формы педагогики, что существуют сегодня, способны только продемонстрировать событие или явление, но абсолютно не в состоянии обучить добродетели или мышлению. Такое происходит от того, что оба участника процесса: во-первых, служат под эгидой филистерства, а, во-вторых, оба участника отчуждены друг от друга какими-либо человеческими связями. Панибратство, увы, ситуацию не исправит.
   Таким образом, учение Аристотеля о четырех причинах и актуальности или потенциальности помогает педагогике больше, чем современные учебники. Все в этой форме шарлатанства устроено так, чтобы марать бумагу до бесконечности, потому что никакого воздействия случиться не может, невозможно и действие на ученика, так как формы обучения – это только структура организации образовательного процесса, и для того, кто стремится чему-то научиться или овладеть каким-либо полезным навыком, тому не существенно в каком виде подается материал: кино, мультфильм, песня, литературный текст, иллюстрации. Форма необходима там, где есть личные предпочтения, но все формы, кроме размышления наедине, являются только способом поверхностного усвоения знаний.
   В любой науке есть объект изучения. В педагогике – это процесс обучения и воспитания. Педагогика изучает и разрабатывает эффективные технологии обучения и воспитания. И за тысячелетия существования обучения и воспитания, ничего лучше классно-урочной формы придумать наука оказалась не в состоянии. Лучшее, что может предложить эта наука сводится к казарменному помещению, где один педагог с узкой специализацией обучает примерно 30 человек. Остается сказать спасибо, что не 150. Идея классно-урочной системы принадлежит Яну Амосу Коменскому, жившему в 17 веке. До него классно-урочная система существовала, но в виде частных платных школ, где обучали вне какого-либо плана элементарным навыкам, либо риторике и философии, но в авторском курсе, например школа Платона, Аристотеля или беседы Эпиктета. Коменский привел разрозненные представления о мире в систему обучения. Именно от нее современная педагогика пытается уйти к педагогике сотрудничества, когда все одинаковы, когда ребенок равен учителю (как стихи Гете равны стихам пятиклассника). Классно-урочная система создавалась для реалий того времени, когда необходимо было передавать знания и опыт человечества (или культуры государства) в систематизированном виде. Такая система помогала поддерживать ступенчатое образование и повышать грамотность населения (пусть и не всеобщую грамотность) с целью включения людей в производственный цикл капитализма. Дворянское сословие требовало себе образование не только в качестве сословной привилегии, но и культурного требования, отличавшего их от крестьян и «плебеев».
   В этом заключается проблема педагогики – изучении процесса, а не самого человека, не ребенка. Образование не существует вне культуры, то меняясь с ее веяниями, то служа оплотом классики или консерватизма. При господстве массовой культуры образование не может ни подстроиться под эти требования, не потеряв своей эффективности, ни остаться оплотом консерватизма, так как участники образования – это люди – основные производители культурных ценностей. Отсюда проистекают обвинения образования в оторванности от жизни и практики. Получается, что объект педагогики оторван от субъекта педагогики – от человека. Люди создали педагогику ради себя, ради своих потомков, но служит педагогика перетиранию костной муки несчастного Квинтилиана и Коменского, а может и… бог ведает кого. Изобретение эффективных методик, создание целых энциклопедий понятийных аппаратов, оформление различных пособий - сводятся к иллюзии прогресса педагогической мысли (Все-таки педагогика с индивидуальным подходом была у Аристотеля при обучении А. Македонского, и мы к ней возвращаемся. Иронично). Нет, и вряд ли появятся, лонгитюдные релевантные исследования эффективности педагогических методов. Никто не измерил развитие нравственности, укрепление моральных устоев в поведении, а критерии усвоения образовательной программы сводятся к заучиванию, а не пониманию (сколько Ильенков не твердил, да все не помогает). Раз таких исследований нет, то, как можно гарантировать успех каждого ребенка, как можно утверждать о правильности применения методов? Скорее всего, никак. Вдобавок объект изучения педагогики, мы имеем в виду ребенка, не статичен с одной стороны, а с другой – вырабатывает личностные качества и неповторимый набор индивидуальных свойств. Ребенок вступает в общественные отношения и контакты с людьми с самого раннего возраста, и постепенно становится автономным индивидом и реализует себя в какой-либо продуктивной деятельности. На ребенка влияет множество факторов, но педагогика стремится разложить все по полочкам и пророчески указывать на результаты действий. В итоге – подавление личности, и сегодня мы наблюдаем отвращение к учебе. Не оттого ли, что педагогика – псевдонаука, фиговый листок казарменной казенщины, стремящейся контролировать человека, развивая его в нужных пределах. Замечателен вклад в педагогическую мысль Константина Вентцеля, убежденного в невмешательстве государства в образование. Было бы совсем неплохо, но тогда некому будет воевать, и платить налоги. Воспитание покорности – зло, спасающее нас от еще большего зла – человека.
   Итак, педагогика не способна оказать значительного или, хотя бы, какого-нибудь измеримого влияния на развитие человека. Человек воспитается и без школы, институтов и новаторских разработок Амонашвили или Шаталова (таксисты Лермонтова не цитируют и Шекспира не читают, так как незачем). Человек существо событийное, то есть живет здесь и сейчас, но грезит о будущем, а поэтому заботы о душе занимают не самое почетное место в его жизни. По Шопенгауэру человек движим волей к жизни, где познание играет утилитарную роль, а значит, занятие философией или метафизикой без вознаграждения – пустая трата времени. Эгоизм человека стремится к выживанию, а не познанию или самопознанию. Педагогика не в силах что-либо изменить, так как сама состоит из эгоистов-дикобразов, присевших погреться у огня.
   
Часть вторая. Категории и понятия педагогики.
Педагогика большую часть своего понятийного аппарата просто стащила из психологии или истории. Например, искажение понятия педагог. Из раба термин стал обозначать принадлежность профессии. Собственно педагогике принадлежат понятия обучения, воспитания, учитель, ученик. Термины, обозначающие участников процесса – это только характеристика взаимоотношений между этими участниками, и зачастую, только игра слов. Почему нельзя называть ученика питомцем, как это делал Руссо? Это унижает достоинство ребенка сегодня. Партнерские отношения учитель и ученик – это иллюзия, поэтому вполне можно называть отношения между субъектом и объектом как угодно. Суть от этого не поменяется. Отношения именно субъект и объект, потому что субъект обладает собственной волей, а объект – нет, и попытка сделать из ученика субъект – это попытка доить козу через решето. Если вы желаете чему-то научиться или исповедаться, то вверяете себя тому, кто в этом преуспел и доверяете ему собственный разум, ставя себя в подчиненное положение.
   Развитие в педагогике понимается, как позитивный процесс, прогресс от низших форм жизнедеятельности к высшим формам. Определение из разряда помечтать об эмпиреях. Прогресс – это опасная идея, лживая идея. Никакого прогресса в области просвещения человечество не совершило, ведь книгопечатание и появление газет помогло распространять идеи расизма, гомеопатии и иного шарлатанства. Книжный рынок стал обиталищем фарисейства, лженауки и прочего обманчивого филистерства.
   Низшие формы существования – это потребительство. Современное общество не нуждается в интеллектуалах, как культурной ценности. Развлечение, театр, искусственность – вот, что нужно. Римский принцип «хлеба и зрелищ» сегодня достиг наивысшего масштаба. Выходит, что развитие – это расширение доступа масс к низшим формам удовольствия. Педагогика тут вовсе не нужна в таком случае.
   Высшие формы бытия человека постигаются без всякой педагогики. Они, отчасти, передаются от учителя к ученику, как в школе Пифагора или Платона, но частично – через индивидуальный опыт одиночества. Индивидуальный опыт с собственным сознанием, постижением учения без всякого вмешательства внешнего мира – только так можно действительно чему-то научиться. Остальное – иллюзия деятельности. Высшие формы познания наименее приспособлены к решению насущных человеческих проблем, обозначенных в основании пирамиды потребностей Маслоу. Значит, что высшие формы педагогике неинтересны, и она не способна обеспечить обучение ими.
   Важным элементом педагогического процесса является социализация – процесс освоения навыков общественного взаимодействия ребенком с целью вхождения в социальную роль для созидательного труда и осознанной самостоятельной жизни в качестве личности. Иными словами, социализация – это затяжной процесс инициации индивида на разных этапах общественной жизни. Педагоги не могут контролировать процесс социализации, так как агентов социализации в одной только сети Интернет великой множество. Есть еще родители, чьи интересы могут вступать в конфликт с запросами государства в лице педагогов. Литература может выступать агентом социализации, преподнося информацию определенного характера, помогающая ориентироваться в современных реалиях. Таким образом, педагогика не может контролировать процесс социализации, да и не могла никогда, а также не может влиять на результаты этой социализации, иначе, педагогов бы судили за каждого маргинала или преступника, вышедшего из стен школы. С моральной точки зрения социализация выглядит как процесс извращения морального облика человека с целью выживания и преуспевания в обществе. Ведь именно общество проповедует честность, но создает банковскую сферу, рассуждает о нравственности и целомудрии, но имеет публичные дома, а при попытке отменить одну из чаш весов, начинается кровавый конфликт. По сути своей, социализация – это просто взросление человека в обществе, в микрокультуре, которая отвечает на его личностные запросы. Педагогическому шарлатанству нет места в этом процессе, да и не должно быть.
   Процесс обучения, то есть дидактика – раздел педагогики, изучающий закономерности и особенности целенаправленного процесса по усвоению учащимися определенных знаний, умений и навыков, а также определяющий поэтапный контроль эффективности обучения. Иными словами, дидактика отвечает на вопросы: чему учить и как учить. В сословном обществе было вполне ясно чему учить: основам светской жизни, а дальше – кто чего желал, как например, Юм или Ламарк, или Лейбниц. Университетское образование отвечало потребностям времени в научных кадрах. Философия занимала одно из важнейших мест в системе высшего образования. Только от этого обучения мало толку, если нет личной заинтересованности в обучении, если нет любопытства и осознания собственного «Я», как частицы огромного мироздания, существовавшего в несколько ином виде до и способное существовать после. Постижение вечных законов, точек зрения позволяло формировать мировоззрение целых наций, как это делала философия французских энциклопедистов, ставших предтечами французской революции. Важно и то обстоятельство, что вокруг этих событий велись научные диспуты, что только продвигало развитие философской и научной мысли к новым виткам развития. Педагогика учит лишь азам, точнее, использует уловки и приемы для того, чтобы юным умам было по силам понять диалектику или логику, или иной словесный пассаж, который должен быть усвоен. Вся педагогика до 20-го века, то есть, до развития идей Макаренко, Монтессори, Корчака предполагала давление на ребенка и его изменение, подстраивание под необходимые правила поведения и набор знаний. В качестве оговорки, стоит учитывать, что во все времена существовали философы или писатели, полагавшие, что ребенок – это и не чистый лист, и не кусок глины, податливый и терпеливый, но это не отражало общих тенденций и веяний. Если Руссо мог писать фолианты о близости к природе, то его коллеги предпочитали розги. Немецкий шпицрутен вообще легендарный воспитатель, достойный упоминания рядом с Дистервегом. Все же интересно, что выросло из Эмиля, каково влияние Руссо, успешно ли интегрировался в социум юноша – об этом педагогика умалчивает, и надеемся, что стыдливо.
   Да, под ребенка надо подстраиваться, но не до такой степени, чтобы ребенок выбирал, сколько и чем он будет заниматься. Ребенок должен получить минимум знаний и представлений о мире, а лишь затем – специализацию, способствующую его профессиональному определению. Всему свое время, вот и весь метафизический закон. Если ребенок не хочет учиться, то и не захочет работать, брать на себя ответственность, да и вообще – станет тривиальным тупицей, имя которым легион. Человек растет определенное количество времени и это сопоставимо с определенным качеством его развития, зависящим от него самого, а не таланта чужого человека, овладевшего актерским притворством. Создавать для этого целую научную отрасль, как минимум, нелепо, а как максимум - открытое вредительство перед наукой и попрание идеалов гуманизма. «Ребенок учится тому, что видит у себя в дому – родители пример ему» – этих слов Себастьяна Бранта вполне достаточно для понимания сущности обучения и воспитания. Гения нельзя воспитать или обучить. С гением можно только сосуществовать. Если бы дидактика работала, то сын приходского священника не стал бы философов Фридрихом Ницше. На становление Августина Аврелия повлиял Амвросий Медиоланский, а не целая школа в Карфагене. Определить с помощью дидактики можно только возможность ставить галочки в тестах и не более того. Платон и Аристотель были едины в том, что обучение должен вести авторитетный знаток своего ремесла, понимающий суть вещей и причины их, а не владеющий софистической ерундой дидактики.
   Обучение знаниям, умениям и навыков в различных формах – это посещение борделя с разнообразными вульгарными девицами и низменными увеселениями, но с одной целью – удовлетворение желания. Суть обучения – это дрессировка верноподданного, неспособного критически мыслить и развиваться. Если эти тезисы неверны, то каким образом допустили существование Люсьена Дюкасса, Шарля Бодлера, Лукреция, Марциала, Овидия, Мейстера Экхарта, Гете, Новалиса, Мэри Шелли, Эдгара По, Константина Бальмонта? Как дидактика с ее морализаторством и доктринерством допустило существование Владимира Маяковского и Казимира Малевича? Сонмы политических еретиков-реформаторов создавались не в школах? Именно в школах и университетах, а это значит, что либо дидактика – никчемная софистика, либо – насквозь лицемерна и отвратительна, что создает не то, что нужно. Дидактика непричастна к вышеуказанным фамилиям и именам только потому, что сама по себе является глупостью. Обучение – это дрессировка, унижающая человеческое достоинство до уровня стада овец из рассказа Оруэлла «скотный двор».
   Формы обучения – это специфический способ организации учебно-воспитательного процесса в соответствии с требованиями педагогической целесообразности. Формы обучения подстраиваются под количество учеников и их возраст. Считается, что в начальном школьном звене ведущей формой обучения является комплекс игровых форм. Форма организации учебного процесса – классно-урочная, если это не секции, клубы и кружки дополнительного образования. Классификаций форм обучения хватает, и мы добавим, что существуют еще университетские формы обучения – лекции, семинары, практикумы, коллоквиум (экзамен). Существуют и формы контроля обучения, но суть в том, что преимущественно – это только форма обучения, игнорирующая причины и цель, так как обучение строится ради самого обучения. Дрессировка ради дрессировки. В этом существенная проблема дрессировки – заставить человека удерживать на этом процессе свое внимание и вкладывать свои силы.
   Хотя и пытаются ввести понятие педагогических технологий обучения, хрен редьки слаще не становится. Игровые формы не несут в себе эффективности в той мере, в какой это делают любопытство и самопознание. Открытие нового знания затеняется игрой, борьбой за выигрыш, победой в конкурентной схватке. Неправильно проводить соревнования, с точки зрения гуманистической педагогики, но стать выше за счет унижения других – простое и доступное дело, очевидное опытным путем. Не нужно размышлять об успехе и его цене. Победителя поощряют наградой и всеобщим уважением, а на методы – все равно. Таким образом, игровые формы обучения – это развращение души, постоянное увеселение, способствующее деградации человека и взращивания в нем подлости, лицемерия и лживости. Игра должна оставаться лишь способом, где причина – награда – добродетель. В игре важен не только результат, но и путь. В игре целью определяется качественное изменение поведения и образа мышления ребенка. Как изменится мышление, если не изменены источники удовольствия, где есть постоянство успеха и выигрыша? Зачем тренировать волю, терпение и смирение, если этого не требуется для победы? Игра хороша и полезна, когда социальна и культурна, то есть, встроена в парадигму общественно-культурных отношений, когда в процессе игры ребенок учится вести домашнее хозяйство, учится самообслуживанию и постижению наук и искусств. Ребенок должен преодолевать себя, расти и изменяться вместе с изменением костей и мышц, иначе мы получим высокорослого болвана-инфанта с подозрением на олигофрению.
   Вообще любая форма обучения страдает от собственной бессмыслицы, растворенной в многочисленных классификациях и концептуальных подходах. Человек, желающий научиться пренебрегать роскошью должен не заигрывать с нею, а отказаться от нее, направить свои желания в иное русло. Также и с обучением. Не стоит играть или применять иные хитрости там, где должно служить всей душой и всем сердцем, где выигрыш – высшее благо блаженной и безмятежной жизни, где риск проиграть, равен смерти. Неужели Сократ играл со своими учениками? Они убегали от него к гетерам именно потому, что у гетер проще учится и приятнее. От Эпикура ученики не сбегали, насколько известно. О чем даже есть мнение современника: «Почему из других школ бегут, а от эпикурейцев – нет? – Потому что из мужчины можно стать евнухом, а из евнуха мужчиной - нельзя». Злорадное мнение, но отражает факт, что ни у Эпикура, ни у Плотина, ни у Платона, ни у Фомы Аквината не было легко и приятно учиться, но тот, «Кто может вместить, да вместит» (Евангелие от Матфея, 19:12). Посмотрите на режим дня августинцев, завещанный самим Августином Аврелием (якобы), и станет ясно, что игровые формы – развращение и воспитание бестолковых недорослей.
   Воспитание – это педагогически оправданный, систематический и целенаправленный процесс усвоения учащимися при субъект субъектных педагогических отношениях норм и правил общественного этикета, морали, традиций. Проще говоря, воспитание – это дрессировка по созданию морально оправданных рефлексов у индивида путем развлечения и ублажения последнего. Воспитать – это тот же самый процесс, что и обучение. Милосердию мы учим, показывая на собственном примере или примере других лиц, убеждая ребенка, что это правильно и так нужно поступать. Покорность прививается, равно как и свободолюбие. Любое этическое понятие подвергается нескольким сознательным этапам восприятия: привитие, критика, переоценка, проживание, осознание. Это условно, но для того, чтобы добродетель прижилась в уме человека, последний должен наличествовать и подвергать осмыслению морального качества, как в «вакууме» (эпохе), то есть рассматривать качество само по себе, а затем – рассматривать его в контексте различных жизненных ситуаций и взаимосвязи с другими моральными нормами и качествами.
   Моральные качества общества подвергаются критике и насмешкам, а значит, что учить следует именно подлости. Верно замечено, что хвалят один набор качеств, но использовать предпочитают противоположный. Хвалят героизм, самоотверженность, альтруизм, смирение, терпение, усидчивость, трудолюбие, милосердие, но пользуются обычно совсем иными: скаредность, подлость, лживость, лицемерие, ханжество, лень, злоба, нетерпимость, наглость. Таким образом, воспитание оказывается лишь процессов надевания маски на лицо, обезличивание индивида, требование играть по правилам, установленным обществом ради мнимого общественного блага. Если сравнивать процесс воспитания с процессом создания рабов, то сходство будет вполне реальным. Дело не в нападках на добродетели, а в критике процесса воспитания, как явления, при котором создается немыслимый и разрушительный для души процесс когнитивного диссонанса. Ведь неплохо созидать человека через вовлечение его в практику гармоничной жизни, где нет нужды ни в тщеславии, ни в зависти, ни в гневе, где есть чуткость к прекрасному, к удивительному. Это можно воспитать через методики и правила или через примерный образ жизни? Я считаю, что только через пример. Нельзя быть пьяницей и воспитать трезвенника. Исключения возможны, но они только подтверждают наше правило: педагогикой правит случай. Трудно предсказать в какой момент произойдет важная перемена в мировоззрении человека, как это случилось у Августина Аврелия или Франциска Ассизского. Первый был успешным оратором, но ушел в христианство, чем определили свое становление на духовном поприще. Второй был сыном торговца, а стал святым основателем монашеского ордена. Почему дети выбирают не тот путь, что пророчат им родители? Почему Блез Паскаль заинтересовался отцовской библиотекой, и не романами, а книгами по геометрии? Происходит это от переизбытка воспитательных занятий или от их недостатка? Ясно, что доказать прямую корреляцию между объемом применения воспитательных мер и изменениями в мировоззрении личности не представляется возможным, и, если у нас существуют шкалы по диагностике склонности и развитию депрессии, то шкалы по склонности к нравственности не существует. К тому же о нравственности написано множество сочинений, и христианская мораль – не единственный критерий добродетельной жизни.
   Человек воспитывается всегда и везде. Его воспитывают не только люди, но казенное заведение об этом забывает, создавая из системы интимного общения, обмена мудростью, суррогатный процесс утилитаризации индивида, то есть сведение всех индивидуальных нравственных качеств к удобному и социально одобряемому знаменателю. Воспитание создает необходимых граждан, с необходимым набором качеств и суждений. Исключительно полезный процесс по выращиванию полезных подданных, но там, где есть понятие пользы, там не может быть благородства, ибо благородный человек думает о долге, а низкий – о выгоде. Вести себя правильно и получить за это грамоту или медаль, чем не польза? Выходит, что вся система воспитания направлена на создание низких людей под высокопарные софизмы о морали.
   Воспитательный процесс осуществляется с применением целого ряда методов и в самых разнообразных формах. Никакого толка это не имеет. Покажите детям картину Аннибале Карраччи «Геракл на распутье». Ничего они не поймут, и не потому, что им неинтересно. Им неинтересно, потому что непонятно, а непонятное – это чужое, это не мое, это не «Я». Все, что не «Я», то имеет ценность лишь по отношению ко мне, потому что мое «Я» - центр мироздания. Таким образом, проблема в косной глупости и эгоцентризма человека, не желающего попытаться выйти за рамки привычного и открыть для себя что-то новое. Для этого необходимо страдать: испытывать разочарование, грусть, тоску, не отвечать ожиданиям и требованиям, работать впустую, ошибаться. Намного проще и приятнее жить, словно вечный ребенок по принципу удовольствия. С одной стороны, неподготовленный ум неспособен воспринять, но с другой – через преодоление себя можно подготовиться к восприятию нового знания. Человек от природы любопытен, ведь в доказательство тому Аристотель приводит влечение к чувственным восприятиям, при которых человек может воспринимать объекты органами чувств, а затем уже размышлять над познанным. Сократ говорил, что человек имеет один рот и два уха для того, чтобы меньше говорить и больше слушать, наверное, с целью больше учиться, чем учить. Трудность в том, что знание не несет в себе утилитарной функции, а вопрос: зачем это нужно? Убивает всякое любопытство и любознательность. И, если современная педагогика считает, что можно игровой формой воспитать в человеке добродетель, то великими игроками были эпикурейцы, стоики, августинцы, францисканцы, доминиканцы. Стоит сделать небольшое замечание, любой ритуал имеет форму игры, но как часть серьезной культуры, а не развлечения, и стоики играли лишь в том смысле, что для них практика автаркии, апатии или атараксии являлись частью серьезной жизненной практики, а не шутливым и игривым карнавальным развлечением.
   Педагогика не обладает серьезным научным аппаратом и эффективной методологией. Часть этого аппарата заимствована из психологии, из философии, из медицины (работа с детьми-инвалидами, например, или требования к организации деятельности и оснащению учебных классов). Педагогику можно ставить рядом с романистами-графоманами, уринотерапевтами и хиромантами, так как все их пустословие разоблачается ими самими в ходе небольшого напряжения ума и чтения серьезной литературы, которая в педагогике закончилась еще в Новое время. Все остальное – дорабатывание и корректура уже изложенных выводов.

Часть третья. Как растить детей… а взрослых?
   Признаться, что умалять заслуги педагогов 20-го века (Макаренко, Вентцель, Корчак, Монтессори и др) я не собирался. Их труды важны, но не фундаментальны и не открывают ничего принципиально нового. Разве неведомо было, что детей надо любить и давать им свободу и личное пространство? Неясно было, что стоит развивать природные склонности и дарования? Или никто до 20-го века не знал, что главные воспитатели и учителя – это родители? Об этом писали еще в Древнем Египте, но по неясным причинам приходилось из века в век повторять вполне очевидные выводы и правила.
   Педагогика направлена на воспитание и обучение детей разных возрастов. После достижения совершеннолетия, почему-то, педагогика опускает руки и никак не влияет на зрелых граждан. Родителей учителя не воспитывают, не имеют права, но почему получается так, что по достижении определенного возраста на человека машут рукой? Наследие Януша Корчака прошло мимо у современных светил, ведь педагогика, по словам Корчака, это наука о человеке, а не только о детях. Выпускники, видимо, стагнируют или деградируют после окончания учебных заведений, раз целая наука – педагогика – машет на них рукой, в бессилии склоняя голову. Может быть, педагогика не работает. Ведь, приходится признать, что либо учебные заведения занимаются профанацией и выпускают стагнирующих индивидуумов, либо не занимается ничем вообще. Ведь взрослого нельзя воспитывать, но если взрослый не воспитан, то педагогика и педагоги не справились со своей работой, и каждый преступник, развратник, бездельник, маргинал на совести педагога. Не стоит отчаиваться, ведь среди педагогов бытует мнение, что ребенок подобен куску глины и из него можно изготовить нужную вещь путем некоторых манипуляций, при известных ограничениях (качество материала, податливость материала, совершенство технологии и мастерство педагога). Увы, но ничего не получится, так как ни один метод, ни одна технология не работает. Пушкина, Байрона и Гете воспитали не педагоги, а - мусическая школа жизни.
   Каждая семья имеет свои традиции, свои порядки и системе образования не удалось с этим ничего поделать. Именно семейные ценности оказывают фундаментальное воздействие на ребенка, и в семье олухов и торгашей может родиться только олух и торгаш. Основные черты характера или темперамента закладываются еще в семье, когда ребенок копирует поведение взрослых и пытается на ощупь подбирать верный способ решения конфликтной ситуации и иного взаимодействия. В дальнейшем развивается лишь воля индивида, но в своей сути все уже сформировано, поэтому, неприученный мыслить так всю жизнь, и проживет, используя голову только для своих страстей: от обжорства до похоти.
   Понятие семейных ценностей, о котором сегодня принято много говорить, сводятся к самым низменным формам человеческого поведения, возведенные в ранг социально одобряемых только благодаря некоторым факторам общечеловеческой культуры. Семейные ценности полностью определяются той культурной средой, в которой семья проживает или проживали ее создатели до момента создания ее. Набор этих ценностей моет быть абсолютно аморальным, антиобщественным или сводится к потреблению и размножению. Чаще всего так и случается. Семья – это низшая форма коллективного взаимодействия, создаваемая от post coitum triste, который искупается через ряд усвоенных традиций и правил. Распространенные причины создания семьи можно свести к потребности действовать в соответствии с требованием родственников, соседей, как индикаторов или проводников общественного мнения. Это при том, что сегодня семья серьезно атомизирована как самостоятельная ячейка, внутри которой сосуществуют отчужденные «маленькие вселенные», чье взаимодействие напоминает попытки Робинзона Крузо разговаривать с Пятницей. Семейство основывается на устаревших нормах и правилах, о которых Френсис Бэкон говорил, как о наименее истинных или правдоподобных правилах: «Есть три наихудших довода: это передано нам от предков; это привычно; это общепринято». И дело касается не того, что предки выжили благодаря этим правилам и нам следует так жить. Это иллюзорное правило опровергается подобно софизму Зенона об отсутствии движения: нужно встать и пойти. Очевидность – оружие простоты, так как «многая речь на устах еще не залог разуменья» (Фалес Милетский) или «Многознание уму не научает» (Демокрит Абдерский). О семье было написано сочинение много лет назад, но мысли не потеряли своей актуальности и, едва ли, изменилось наше отношение к семье. Семья – это не традиция, это не ценность, не зов общественного мнения, не заложенная предками мудрая попытка ограничить промискуитет (все равно не помогло некоторым). Семья – это вера, это раскрытие подлинного бытия человека sub specie aeternitatis. Семью нельзя создать или разрушить, точно так же, как нельзя создать или разрушить то, что вдохновлено в тело Логосом, Волей или Богом (как угодно). Когда пытаются навязать семью как ценность, неизбежно навязывают мошенническую сделку, потому что, объявляя семью ценностью, потворствуют индивидуальному нарциссизму, но не развитию духовного союза. Таким образом, семья и ее ценности оказывают решающее значение в деле воспитания, но, находясь на низменном этапе становления человеческого разума, воспитываются лишь самые подлые и обделенные духовностью личностные качества. Их невозможно выкорчевать школой, казармой, ремнем и шпицрутеном, так как рука карающего есть рука мерзавца-семьянина, выросшего в самой тривиальной семье.
   Наследство древних цивилизаций, погребенных под песками времени, но оставившие нам, то тут, то там намеки на причины своих взлетов и падений, грехов и праведных дел, великих свершений и подлых интриг, также подарили нам взгляды на воспитание потомства. Как Христос нес крест за грехи человечества, так же во времена Ликурга или Сократа казалось, что молодежь ведет себя распущенно и непочтительно, отличаясь полным безнравственным и невоспитанным образом жизни. Человечество тащит эту идею через всю свою историю. Родители были невоспитанными и вздорными юнцами, но потом сами стали пресекать вздорность в своих отпрысках. Кажется, будто бы Дориан Грей всматривается в свой портрет, поднося бритву к горлу. И крайне фарисейски, лицемерно выглядит вся ситуация с воспитанием, но вот родителей воспитать никто не может, даже христианский бог. Его паства опирается на псевдотрадиции и на свои личные предпочтения по поводу отправления ритуалов. Сегодня религиозность связана с удобством фитнес зала, где все ради клиента. Бог стал игрушкой в руках человека: мягкой подушечкой набитой ладаном, смирной и золотом. В таких условиях воспитание и существует, но так как процесс реализуется в нескольких плоскостях, и в целом, жизнь – объемистое явление, дозволяющее смотреть на себя с различных точек зрения, то непонятно, как этот процесс может стать подконтрольным определенной выработанной, бюрократически точной системой.
   Не стоит много уделять внимание полной безграмотности родителей в деле общения с собственными детьми. По большей части, для родителей дети – это иллюзия, сон наяву. Взрослые не помнят или не желают помнить свое детство, проходившее в отличных условиях, от того, что уготовано их потомству, и поэтому они понятия не имеют, как воспитывать детей. Только все это игра, не стоящая свеч, относящаяся только к вещам простым и понятным, то есть, опытным. В деле воспитания необходимо понимать закономерности развития человеческого духа, а этого родители часто и не понимают, примешивая к своему невежеству тщеславные мечты об одаренности, особенности и инаковости их отпрыска. Это приводит к тому, что родители рождают не дитя, а свое продолжение, лишаемое самобытности и индивидуальности. В таком виде процесс обучения и воспитания сводится к привитию и натаскиванию ради определенной суммы знаний, а не развития талантов и способностей, не раскрытие индивидуальных качеств. В худшем случае присовокупляется еще ненависть к школе, презрение к ближнему и высокомерный эгоцентризм. В таком виде из человека получается олух, склонный к безделью, пьянству, развратным действиям и самозабвенному трудоголизму (работать ради работы – это не жить ради жизни, а пустота ради пустоты. В любом случае, трудоголизм не лучше пьянства или изучения педагогики – средство ухода от реальности).
   Среди родителей бытует мнение, что в школе должны научить всему, что необходимо во взрослой жизни, и при этом соседствует мнение, что школьные предметы не актуальны и не соответствуют современным запросам. Родитель, который не является специалистом в области какой-либо научной отрасли решает вопрос о полезности того или иного предмета в школьном образовательном курсе. Еще Сократ, говоря о вреде демократии, отмечал, что назначать на важный пост человека по жребию, равно тому, чтобы среди крестьян, ремесленников и пастухов выбирать военачальника или капитана корабля. Школьный курс не обязан соответствовать чьим-то филистерским ожиданиям. Он должен освещать современные научные концепции, превращая ребенка в человека путем помощи ему в самоопределении и просвещении, в воспитании в нем гражданина, а не компетентного потребителя, в человека образованного, культурного и интеллигентного, и, если угодно, духовного. Если родитель недоволен школьным курсом, то может сам учить и воспитывать своего отпрыска, что только станет доказательством тезиса Шопенгауэра о природных олухах. Школа не сможет воспитать отпрыска, так как он уже все впитал в первые семь лет жизни. Школа или детский сад – это не самое увлекательное место для передержки питомцев, пока их родители заняты зарабатыванием средств к существованию досугово-развлекательных центром и семейных харчевен, но достаточно эффективное для создания отчуждения между поколениями. Никакие ухищрения педагогов и воспитателей не смогут переломить того, что впиталось в душу ребенка с молоком матери и присутствием отца. Получить полезную информацию возможно, если ребенок приучен учиться, а если – нет, то добро пожаловать в клуб жвачных болванов.
    Нет никакой эффективности в том, чтобы ребенок посещал или не посещал учебное заведение, так как в него входит и оттуда выходит копия родителей. Редкий случай озарения вероятен, но механизм его не изучен. Мы говорили об этом выше, однако, влезать со своей родительской эрудиционной импотенцией, взрослым слабоумием и скудоумием обывателя в те дела, о которых трудно помыслить, не стоит. Разберутся педагоги сами, все равно они тоже родители и дети их по нравам на агнцев божиих не тянут.
   Школа должна готовить к жизни, которой не существует. Человек создает свою жизнь сам, и свой кругозор принимает за границы вселенной. Вот и все. Никто не может утвердительно сказать, что готов к жизни. К ней не надо готовиться, ее надо проживать. Иные всю жизнь готовят себе средства к жизни, а потом приходится все оставить здесь, в этом мире. Образование не сводится к утилитарным целям, а вся подготовка к жизни сводится лишь к подготовке к смерти. Жизнь – это медленное умирание, и никто не свободен от смерти и превратностей судьбы. Нигде не учат тому, что нужно в жизни. Великими науками только живут. Книги только помогают сориентироваться. Они, как друзья, только советуют, но никогда не указывают точный и проторенный маршрут. Здесь бессильны увещевания старцев-отцов, нравоучения педагогов, так как свое они уже пожили, и мир не рухнул от того, что молодое поколение, вновь и вновь, становится все бездарнее. Вся педагогическая система, отрекаясь от взрослых, занимаясь пустопорожней болтовней, приводит к тому, что ничто не ново под луной, все уже совершалось до нас, совершается ныне и совершенно будет после нас.

Часть четвертая. Что делать?
Великие открытия, грандиозные свершения требуют простоты действий. Действий духовных и созерцательных. Можно провести тысячу уроков и не научить ничему, а можно научить себя, и тогда одним мудрецом станет больше. Прагматичный подход к педагогике, попытка воспитать полезного гражданина заканчивалась цинизмом бестолковых сибаритов, приводивших к краху всего государства. Так было с Римом, так было с Испанией, так станет с другими государствами. В сущности, история государств не что иное, как временное обиталище этнических групп на определенной территории в долгосрочной ретроспективе. Ведь американец времен колонизации и Гражданской войны – это совершенно разные люди, совершенно разные государства, которые только иронией судьбы – это хронологической пуповиной истории – соединены воедино, как преемники. Также, людей объединяет то, что они ничему не учатся, кроме того, что видят у себя в дому. Отсюда и существование вечных проблем, вечных истин, вечной борьбы. Воистину, кто не знает истории, похож на ребенка, наивно блуждающего среди всего нового, не сбросившего еще пелену Майи. С возрастом ребенок может не вырасти в личность, но вырастет только амбициозность, количество запросов и игрушек.
   Есть только один способ научения или воспитания – это личный пример, личное преодоление в себе человеческой суммы: предрассудков, суеверий, нелепых мнений, низменных качеств. Мы сами должны стать теми переменами, которые видим в людях. Если нужно, то очень легко можно отречься от семьи и родных, как учил Христос, принесший нам не мир, но меч, чтобы мы смогли отсечь все суетное для прозрения, как много мы тратим времени на вещи, делающие нас злыми, несчастными и невежественными, и сколь мало – на вещи добродетельные, связанные с помощью ближним или себе, с саморазвитием и простым наслаждением обыденными вещами. Можно грезить о покое, о высшем человеке, но лучше – попытаться стать этим человеком и отнять себе долю покоя, который приятнее трудов ради благ. Как говорил Соломон, лучше пригоршня с покоем, чем богатства с трудами и беспокойствами.
   Человек рожден для счастья. Счастливая жизнь не связана с режимом. Она спонтанна, потому что свободна, и свободна, потому что есть плод величайших ограничений, отказа от того, что вредит телу и душе. Немало вещей нам необходимы, но еще больше таких, которые не нужны вовсе и связаны лишь с практикой кичиться богатствами. Есть такие вещи, от которых сложно отказаться, но вполне возможно. Важно лишь то, что не стоит пытаться купить за деньги, что связано с человеком, как существом высшего, разумного бытия: любовь, честь, мудрость, умеренность, терпеливость. Стремление к красоте заложено природой, и развивать это стремление означает передавать опыт человечества отдельному представителю целого рода. Только это имеет смысл – духовное совершенствование. Современный мир полон несчастливых людей, которых не радует ни масса свободного времени, ни наличие технологий, объединяющих разные уголки мира, ни изобилие различных продуктов питания (от простых до деликатесов), ни изобилие книг. Нет ли избалованной пресыщенности в благах цивилизации, и не смотрит ли человек себе под ноги вместо того, чтобы оглядеться вокруг и увидеть, что он сотворил с миром ради комфорта и благополучия. Нет ли счастья в прогулке по парку и чтение стихов, и не нужны ли для этого многоэтажные торговые центры с фонтанами, иллюминацией и множеством мелких лавочек? Мы сами себя воспитываем с помощью чувств, которые притуплены множеством раздражителей. Лучшие воспитатели – это тишина и одиночество. Они помогают собраться с мыслями, помечтать, предаться размышлениям. Они встречают нас с тем, кто всегда будет рядом – с тенью собственного «Я». Тот, с кем мы встречаемся наедине, очень красноречиво говорит о том, кто мы есть на самом деле.
   Педагогика не играет никакой роли в том, что ей поручено. Ни глаза, ни уши, ни иные органы чувств не зорки там, где есть подлинно человеческое. Там зорко одно лишь сердце.
   
13.09.2020