Лошадка Саликорния

               


      Для того, чтобы я выучился какому-нибудь ремеслу, мой отец, как только заканчивалась учеба  в школе, отдавал меня в работники в одно хозяйство на окраине Камарка, где весь год паслись табуны белых лошадей, за исключением того времени, когда шла молотьба.
     Хозяйство находилось недалеко от лачуги пастухов, приставленных  к конюшне. Само собой разумеется, что в ненастную погоду я никогда не упускал случая туда наведаться, и мы с одним из пастухов стали близкими друзьями, будто два брата. А все из-за одной молодой кобылки, которой я каждый раз  что-нибудь да приносил: то кусок хлеба, который она, подойдя, забирала с моей руки, то, по весне, пучки мягких молодых камышинок, которые я нарезал для нее своим ножом.
      В тот год, вот в такое же время, как сейчас, мой хозяин, который был очень мною доволен, отпустил меня на несколько дней повидаться с родителями.
-  Вот держи, - сказал он мне, - положи в свой мешок этот чудный кусок свинины и эту дюжину яиц, Да смотри – не разбей, сделаете омлет сo шкварками, будет угощение на праздник. Я кое-как запихнул всю эту провизию в мешок, пообещавшись, что обязательно порадую всю семью таким гостинцем к празднику Светлой Пасхи.
      Не теряя времени, я обогнул ферму, собираясь заглянуть в саликорны* повидаться с моей кобылкой, которая с растрепавшейся от  ветра гривой, будто  пятнадцатилетняя девчонка, неслась ко мне в надежде получить свой кусок хлеба или пучок камыша. Но сегодня мне придется лишить ее привычного удовольствия. Вот беда!                И тут вдруг мне пришло в голову, что до деревни-то слишком далеко, если идти пешком. Недолго думая, я снял с себя  шерстяной пояс,  который обернул вокруг шеи лошади, соорудив что-то вроде недоуздка, уселся верхом и, задрав нос, отправился гордым всадником в путь, не думая о том, что, может быть, пожалею об этой затее.
     После двух или трех милей пути я перестал слышать рев быков, которому вторил шум моря, и ехал берегом Большой Роны, в водах которой отражались мы, я и моя кобылка, бегущая вперед мелкой рысью. Никогда еще не было в моей жизни такого прекрасного дня, никогда еще не был я так счастлив. И оттого, что скоро встречусь с родителями, и оттого, что вижу Камарк во всей  его красе. 
     Два или три часа спустя, когда мы подъехали  к Арлю, я спустил ноги на землю и задумался. Внутренний голос разума говорил мне следующее: «Если ты поедешь по городу на лошади, у которой на шее твой пояс вместо уздечки, то люди обязательно решат, что ты ее украл, и погонятся за тобой. А, может, оставить ее  на два-три дня на какой-нибудь здешней ферме, тогда никто не озаботится...
  А что, если..! Ты ведь не раз слышал разговоры о том, что камаркская кобыла может в округе на расстоянии десяти милей свой табун найти. Будет чертовски здорово, если это умное животное, на котором ты верхом сидишь, сделает  то же самое. В конце концов мы не так и далеко уехали».
    С этой мыслью я подозвал свою лошадку, погладил и отпустил ее. Пришел я в Арль, попил воды, чтобы  подбодриться, и одолел оставшуюся часть пути.
     Дома родители и соседи устроили в мою честь праздник. Моя мать была на седьмом небе от радости, что видит меня в добром здравии. Не мешкая, она отправилась за доской, чтобы нарезать свинину, и на следующий день за столом каждый получил свой кусок омлета со шкварками, который просто во рту таял.
     Через три дня,  после партии шаров** с мальчишками-одногодками, я, как солдат, которой снова отбывает в свой полк, пожал руки родителям и друзьям, потому что пора было возвращаться на ферму, где я был в работниках.
     По прибытии я отправился к лачуге в саликорнах, думая найти там мою кобылку, но мне сказали, что ее нет. Вы представить не можете, какую боль я почувствовал. Конюх, который обещал мне дать проехаться на ней  в воскресенье на Троицу, не сказал мне ни слова.
     Все на ферме об этом говорили, и хозяин, конечно, узнал о пропаже своей кобылы. Другие работники смотрели на меня  косо и с подозрением, и вечером, перед сном, я не остался с ними слушать разные истории и петь песни, а ушел из-за стола сразу после ужина. Я чувствовал, что все окружающие считают меня нечестным человеком. В постели я не мог сомкнуть глаз, а когда наконец заснул, спал беспокойно.
    Каждый день, закончив свою работу, я отправлялся на поиски. « Ты так любил эту животинку, - говорил я себе. – Что будет, если ты найдешь ее мертвой у какого-нибудь родника. Уж лучше пускай бы она пристала к чужому табуну, и пастухи  позаботились бы о ней, как надо».
     Прошла неделя, но никаких новостей не было. Я решил немедленно во всем признаться хозяину и рассказать, как дело было. Это был человек такой – сказать не могу, что за человек. Сначала он меня сильно ругал, но в конце концов сказал, что каждый год будет высчитывать небольшую сумму из моего заработка, чтобы покрыть убытки.
     Как-то днем, работая  на том самом месте, куда моя кобылка часто проходила за своим пучком камыша, я вдруг заметил неясное очертание,  будто белое облачко резвилось в саликорнах. Она!
Я бросил лошадей и кинулся к ней. И она меня увидела и помчалась ко мне. В тот момент я, признаюсь,  не знал, что делать: то ли ругать, то ли ласкать. В конце концов я отвел ее к пастушьей лачуге, рассказал конюху, как она потерялась и поклялся ему, что больше никогда в жизни не сяду верхом не эту лошадку, что заставила меня пережить все эти ужасные ночи.


                (  27 марта 1894 г.)

*salicorne, саликорния, солерос, морская спаржа, в переводе с арабского –соляной рог, богатое морскими солями травянистое растение, произрастающее на морских и океанских побережьях, во Франции – только в Камарке и Бретани.
** популярная на юге Франции игра петанк, атрибут которой – металлические шары.