27. Миниатюрный подарок

Незнакомцу письмо под камнем я не оставила. Не было письма и от него. Возможно, папа прав и я чересчур доверчива, хотя сама бы я себя такой не назвала. Независимая, странная, сложная, личностная свобода. А в ней красота, да строптивость.

Лента домов тянулась позади, когда я оставила своё светлое убежище на возвышенности и уехала на вокзал. Думая о вчерашнем поцелуе я всё же уверяла себя, что это призрак. Только он не проходил сквозь стены, не зависал над землёй в призрачной дымке, а его руки ; тёплые и живые.

Оставшееся лето до самых последних августовских дней и вечеров вспоминала о нём. Почему его белое одеяние  показалось мне тканью?
Возможно, думала бы о нём меньше, если бы поцелуй не оказался первым.
Темнота. Поле вдали. Близкий сад. Ветер раскачивается на качелях, где ещё сохранились ароматы жаркого и сытого солнца.

Кто-то в белом ждёт меня. Я подхожу. Он виделся мне таким реальным, но спустя несколько месяцев, увы, так и остался призраком с тёплыми руками, нежными да близкими. Призрак, надвинувший полог до подбородка, точно рыцарское забрало и исчез в темноте, признавшись мне в своей далёкой, неземной любви.

Сквозь время его образ блекнет, напоминает улетевший с барвинка жемчужный лепесток.
Одуванчиковые тени затаились. Принесли мне столько счастья в мае и ушли в свои одуванчиковые города. А я часто думаю о стрелах – пушинках с маленькими крылышками на лопатках. Белокрылые зонтики, защищающие мои мечты от ран.
Тем летом я встретила столько луговых бабочек на фоне золотистого солнца! Но большинство из них переплеталось внутри, слагаясь в невидимые крылья за моей спиной, превращая меня в чародейку, спрятанную от глаз знакомых.
Да, после той статьи люди стали искать меня глазами. Видимо думали, что на одном плече у меня притаилась летучая мышь, а на другом ; тени дубов. В один из самых красивых летних дней я почувствовала себя дивной и правильной. Такой я была всегда. Такой буду. Мысли посторонних не могут нарисовать печальные контуры, даже если люди  похожи на  разные холсты. На своём холсте я рисую сама. На нём сполна звонких птиц, рек, небес, молчаливых цветов и ветра смеющегося колокольчиками. Мой холст силён и крепок. Он выполнен из тени дуба, а дубы ; самые могучие деревья. Поэтому у меня есть своя могущественная крона, за ветки которой я стремлюсь держаться руками, зубами и сердцем. А когда чувствую себя счастливой, могу сидеть на самой широкой из них. Быть и держаться руками за саму себя.
Лето оказалось смелым и тёплым. Часто смотрела в небо и чувствовала его, не смотря на расстояние. Бездна ветров. Тихий и лазурный дом для облаков, звёзд, птиц. А каждая птица, бродившая по земле, оставляет на ней своё маленькое небо.
Читала много книг.  И в них могла бежать босой через ромашковые луга, целовать ветер и замечать главное вокруг. Всегда остаюсь собой.
Шорох моих крыльев не молчит. Пусть крылья невидимы, но не дремлют. Звенят прозрачным восприятием, направляя меня на созидание. Созидание во мне счастливо. Меняются облака на небе, красоты за окном, птицы на ветках, а я смотрю в них сияющим лицом. Продолжаю верить в чудеса. Чудеса иногда прячутся от нас, но если в них верить, всегда прибегут к дереву, рядом с которым ты стоишь, и произнесут: «Туки-туки-я». Как в детской игре. Ноги чудес растут из игры. Ты веришь, они существуют.

Иной я вернулась в университет. Былые отблески его сияли больше. Тысячи светлячков в атмосферных платьях смешивались  с закатом.
В первый день я пришла в библиотеку, убегающую под лестницу, задолго до других. Неторопливо переполняли меня звоны, да их отражения Лето взмахнуло мне на прощание сонными, мудрыми георгинами. И я вышла из них ещё более дикой, чем прежде. Такой  я набирала библиотечные тома, складывая их в огромную сумку, обшитую коричневой кожей. Тишину нарушал лишь бег библиотечного времени. Вспомнив мою суть с прошлого курса, мне выдали совершенно новые книги, но не угодили ; всё лето, сбегающее в рассветные  облака ромашковых зарослей, я желала видеть учебники второго курса, слега пожелтевшими, точно их читало солнце, придерживая страницы лучами с юго-восходной стороны. В желтизне времени обитают нежность, непревзойденность, вечность.

; А художественная литература? ; спросила меня худощавая, жилистая женщина. В стёклах её очков отражалась я. Во мне бурлили лунные поля, ветки тополей, летающий отклик талого воска.
Угловатость женщины и повторный вопрос вернули меня к библиотечному окну, над которым витала пыль времён. Библиотекарь забрала книги, оставленные кем-то чужим. Женщины вроде неё любят менять обстановку вокруг себя: передвигать мебель, расставлять безликие вазы, вязать салфетки и скатерти.
; Помнится, Вы много читаете?  ; заметила она, намекая на белую птицу моей сути.
; Я живу в книгах!  ; улыбнулась я, но мне улыбкой не ответили. Видимо, и под лестницей прочитали статью обо мне.
Ушла до того, как меня могли увидеть Мелодич, Ониксов и Меров. Не терпелось прочитать в бежеватой книге про медиумов. Целовал ли кого-нибудь из них таинственный призрак?

Дом встретил меня рекой. Я оставила сумку с книгами на крыльце и кинула в неё лёгкую, жёлтую кофточку. Обернулась на любимый, ожидающий меня дом крёстного: притих в некотором волнении. Ветер ; лёгкий и тёплый августовский Эол окутал меня новым и светлым дыханием. Я не побежала к реке, а вернулась в дом.
Солоноватое небесное утро переступило линиями в изумительный день. Солнце не просто светит, а борется с абрикосами и воздух пропитан варёной сгущёнкой, до того тепло, окрылённо.
Привела в порядок свой двухэтажный домик и когда Нина Ивановна переступила порог, заключила её в объятья. От женщины веяло карамельными берегами и свежестью трав, зелёным и бежевым, тонкими ломтями да пухлыми булочками. Вперемешку. Жизнь всегда что-то готовит и дышит, гарцуя  неопределённостями.
Мама положила мне в дорогу много вкусного и чарующего. Когда мы с Ниной Ивановной пообедали, я зарылась в книги.

Астральные миры да их глубинные слои, эфирные образы, ментальная энергетика. Ясновидение, яснослышание, медитативное созерцание будущего. «Негативная пыль», исходящая от  озлобленных и завистливых. Туманности в натальных картах…
Не я ищу себя в книгах, а они глядятся в меня,  видя себя поблекшими от времени, неспящими зеркалами. Строптивая и всплёскивающая руками я. Некоторые фразы трогали до слёз. Другие, наоборот, одержимо слушали в моей душе шорохи марева. И я понимала себя. Вчувствование в правду происходило без печали, её накипи. Всё больше я тянулась к осознанию эмпатийных  сенсорных глубин. Из них состояла бесконечная башенка с горделивыми стенами, золотыми окнами, распахнутыми для призрачных, белоснежных голубей. Они способны увидеть правым и левым глазом весь мир и понять сразу, отвлекаясь только на корм.

Моё содержание ; сенситивная высь, небо внутри, зёрнышки повсюду, симфоническая абстракция, на коленях которой я сижу. Звёзды вокруг, отражаясь, выражаясь, не ускользая, припоминая что-то истинное и сильное. Толковым оказалось страничное объяснение. Зарево охватило меня, когда поняла, из чего состою.
В тихом, жёлтом канареечном платье вышла к Мелодичу, ожидающим меня за порогом, возвышаясь  апельсиновыми  шлёпанцами  над крыльцом. Мы не виделись столько времени, а к реке меня тянуло больше.
Сад любил меня всю – всю сверхъестественную. Сама я отвечала цветам и деревьям взаимностью, но не заглянула под камень, и не прошла далее, оставив это полудикое, птичье счастье на более позднее время.
Надеясь отыскать там одинокое письмо, выходившее взращённым из самой земли, от призрака, чей поцелуй задал собой столько вопросов. Надеясь отыскать ответы и в себе, и в нём. Может, их не существует? С детства  привыкла отвечать на вопросы, заданные самой себе.

Призрак был. Может, так и живёт он здесь, в саду, среди яблонь, цветов посаженных мной, заботливым сердцем. В обители спелого лета, красных муравьёв, близ окон целованной им.
Призрак спугнул меня. И я, птицей вспорхнув, перелетела на другие ветки, не замечая ни времени, ни дерева. Поцелуй его превратился в счастье и его унести под силу мне одной. Не хочу никому рассказывать об этом. Это мой секрет.
Видение, где мы с тем парнем-великаном молчим напротив друг друга, не проходит. Появляется, как только я закрою глаза, чтобы уснуть. Крёстного вижу издалека, Ивовую веточку чувствую, воспринимая поблизости отголосками сизо-серого цвета. Посторонних призраков стараюсь не замечать. Они молчат чужими, проходят сквозь стволы деревьев, оборачиваются на меня с надеждой.

Люблю разные звуки: скрип качелей, душистых, горячих гренок, падающих с противня в тарелку. Звук звёзд. Люблю и ещё один очень далёкий звук, характерно порывистый ; той зримой птицы для меня и сгусток энергии для других. Птицы, влетевшей в окно, вырвавшись из рук Ивовой веточки в мой день рождения. Это случилось давно, а ведь лето ещё не скрылось за занавесками августа.
  Лето никуда не уходит, не бросается камнями. Дышит ровно, как спящий котёнок. Так и обитает в нас, привитое зноем. Всегда судьбоносное, подобно жаворонку над полем, отнюдь не бескрайним, как пишут. У поля есть и края, и сердце. И бьётся оно в лучах сладкого покрова солнца.
; Иногда ты словно превращаешься, ; сказал мне Тёма. ; В белую птицу. В душе.
; Так и есть. Белая птица. В душе ; лабиринты. Чистота одуванчиковых снов и точёный стебелёк с листьями, ; размышляла я. ; Теперь у меня мотыльковые руки, корни ;  ноги и вместо веснушек ; пыльца. Ещё ароматы, ароматы всех звонов, бегущих ко мне от звёзд.
; Хочешь, проверю твой слух?  ; лукаво улыбнулся друг.
; Хочешь проверить, слушаю ли я ногами, словно кузнечик?
; Смотри! ; воскликнул он и достал из кармашка футболки, ; тот, что над сердцем ; маленькие…нет, скорее мелкие часики с цифрами и торопливым курсивом.
; В темноте светятся! ; с гордостью погладил их словами Тёма. Он отправил в них штекер мелких наушников и положил часики с ними мне на ладонь. Приладила наушники к своим ушам. Река смотрела на нас. Мелодич объяснил, как только я услышу любое тиканье, следует сказать ему об этом.
Я кивнула и закрыла глаза. Приготовилась слушать любые звуки. Казалось, прошло сто лет не меньше. Я открыла глаза и запнулась взглядом за лицо Тёмы. Оно оказалось слишком близко. Ближе, чем речная вода, мои локти, но не плечи. Плечи меня порадовали. Я убрала наушники из ушей.

; Что не так? ; спросила я у друга. Мелодич выглядел остолбеневшим. Его глаза бродили взглядом по моим щекам, читая невидимые письмена. Глаза его, цвета выгоревшего василька с маковыми семечками глядели просто, но не по-дружески. Иначе.
; Тебе кто-нибудь нравится? ; услышала его вопрос я. ; Я про парней… ; быстро добавил он, и печально взглянул на мои губы, где остановилось солнце и перемешалось золотом с моим платьем.

 ; Нравятся трое! ; спокойно произнесла я, думая о великане в видении, друге по каменной переписке и призраке с тёплыми губами.
; А  я есть в их числе? ; осторожно и невесомо спросил Мелодич, рассматривая свои ступни так, точно видит их впервые.
; Они так далеки, ; подумала я вслух. ; А ты реальный и близкий! ; я зарыла пальцы руки и ног в стеклянный, ситцевый песок.
; Значит, я  лучше! ; воскликнул он. Радостно встал он на ноги, левым профилем ко мне. На лице его не было солнца. Лишь нити пепельной дымки, выбравшейся из реки.
 ; Главное ; несовершенства: вихря, танцующего мгновения, ; того, что не нужно искать. Оно всегда внутри, в людях, деревьях, цветах, водах, животных и птицах… это громкое согревающее предчувствие, витающее звёздным венцом над головами живых существ, ; произнесла я.  ; Макросъёмка белого пера.

; Я же говорю, птица белая!  ; воскликнул он с жаром, будто любит и перо, и клюв.
; Надень наушники,  ; вновь вернулся к моим ушам он. Тихие плески воды в реке совершали повороты и перевороты, так и оставаясь водой ; волшебной водой, похожей чарами на меня. Я не ответила, но уши наушниками закрыла, как и глаза.
Перед закрытыми глазами появилось что-то белое, очень знаковое и близкое. Приближалось. Становилось прозрачным. Звуки, летящие вверх, направо, вниз и налево. Снова вверх. Оставались на месте. Тихо. Более ярко. Снова тихо. Нежно. Певуче. Словно на плечо моё приземлилась невиданная птица и переливается мыслями после полудня. Царапанье. Стук. Рокот. Тишина. Вновь царапанье. Мелькание. Лёгкое мелькание. Завывание. Словно ветер чинит крылья. Тире в воздухе. Н. М. Карамзин придумал тире для продолжения, пробела, шага, следа, вдоха.

; Когда что-нибудь услышишь, скажи мне, ; голос Мелодича. Я вздрогнула. Плечи на секунду достали небеса и вернулись ко мне.
; Давно слышу! ; сказала я, и голос при закрытых глазах показался мне звуком магического, тихого, едва заметного, светлого, полупрозрачного, матового, тёплого. Звук  полёта вишенки  в наполненное вишней ведро. Мягкие спутанные нити на ковре, с которыми играет нежный луч. Утренний лик на кожаной сумке. Мякиш луны, вымоченный в белом, шуршащем  дожде.
Тёма ошарашенно смотрел  в крошечные часики, пытаясь понять.
; Правда, слышала?
; Правда!
; Тогда ты гениальна!
; Почему?
; У тебя слух лучше, чем абсолютный. Такого в природе не существует! ; всплеснул руками Тёма. Он перенял с меня привычку всплёскивать руками, и я видела, как это выглядит со стороны: ладони; крылья. Глаза Тёмы сузились от налетевшего ветра.
Ветер прилетел так внезапно, точно хотел застать врасплох сидящих на песке, нас. Приподнял мою чёлку вверх и теребил подол платья, желая перелицевать его. Мы поспешно попрощались с Тёмой. Быстрыми сероватыми брюками зашагал он в сторону остановки. Я кинула несколько гладких камешков в розовую сумку с щеколдой и направилась в сторону дома. Неожиданно, перевела взгляд на холмистый откос слева. Не дальше и не ближе к берегу, чем колючки растущие на нём.
В самом центре откоса возвышалась фигура великана. Присмотревшись,  поняла ; обычный человек. Остановилась. Ветер теребил всё вокруг: тормошил кусты, танцевал, перебирал ветки, думал вихрями, крутился на месте, отпрыгивал чуть дальше и сразу возвращался назад. Думалось,  приподнимет меня над землёй.
Смотрела на человека, глядевшего на меня. Стоит ровно, прямо, непоколебимо. Широкоплечий. Длинноногий. Показался мне высоким и могучим. Словно вышел из волны, волны ветра. Взгляд его устремлён, прикован ко мне глазами. Далеко. Далеко, но близко. Странно, но не пугающе. Будто защищает меня, оберегает меня. А я застыла на мгновение, подумала, что в слове «оберегает» хранится слово «берег» и быстрая улыбка  появилась на губах моих да ветер её просыпал.

Ветер отправлял меня порывами в сторону дома. Важно идти, но не отводить глаз от смотрящего. Порывисто и одержимо отвечала я на его взгляд, но не доверяла и таилась от прогулки ветра: прятала лицо и поднимала его вновь. Ветер пытался, но не мог сдвинуть меня с места, если я останавливалась на короткий миг.
Между нами застыло столько молчания. И оно наше, возвышенное серьёзное. Чувствовала, он узнал меня, видел раньше. Возможно, это с ним мы встречались в письмах… возможно… но разве можно узнать точнее? Он долго глядел на меня, точно в запертую дверь, затем опустил голову и исчез с откоса.
Я побежала, посмотреть на него чуть ближе, но на расстоянии. Торопилась сквозь ветер, шелестящий в ушах. Вот-вот увижу его, дотянусь глазами до, спускающегося с холма. Миг! Миг вспыхнул дыханьем и, скатившись с откоса, скрылся в ветре, плывущем по земле.

Его нет. Я не увидела его. Исчез. Ушёл. Скрылся. Но был и смутно напомнил мне… о чём?
Я понуро дошла до дома, и ветер почти тожественно захлопнул за мной дверь. Поставив сумку на пол,  позвонила по мобильному Тёме.
; Доехал?
; Ещё нет, ; в его голосе читалась надежда. Вспомнила разговор у реки.
; Откуда у тебя это устройство? ; спросила я.
; Какое? ; не понял он.
; Для поверки слуха.
; А, ты об этом! Подарил один парень с факультета. У него странная кличка.
; А именно?
; Приз.
; Да, странная.
А он где взял это устройство?
; Привёз откуда-то.
 ; Откуда? ; настойчиво поинтересовалась я.
; Да не помню  уже!  ; сказал Тёма, и я услышала на фоне его  гул хлопающей, тяжёлой двери ; выходят из маршрутки пассажиры.
 ; Ладно! Счастливо! ; сказала я и уже собиралась выключить разговор…
; Вспомнил! ; гулко ответит Мелодич. Его голос ворочался в трубке. Видимо, вмешался ветер. ;  Приз привёз это устройство с Озера Птиц. Алло? Алло? Слышишь меня? Ты где сама? Ветром не унесло?