Все не их демоны

Ёжичку как соавтору черновиков.
Продолжение «Родного ритма»,
вольное обращение с каноном,
особенно в части взаимодействия мира шинигами
со смертным миром

Джастин Лоу сколько себя помнил – всегда был сам по себе. Музыка и служение, всё новые высоты собственными силами. И никаких Повелителей.
До этого мальчишки. Хотя у того уже давно своё Оружие, он же друг и защитник, Гат Два Ствола. Но это в стенах Академии. А тогда, в те дни, когда Джастин только нашёл Хейзеля Гросса, тот был очень маленьким и глазастым. Не знал, что делать с собственной силой. И ещё не забыл, как оно, когда тебя обожают. Даром что матери почти и не помнил – для него всё изменилось с её смертью.
Такого опыта у Джастина не было и близко, а вот о приютах он знал не понаслышке.
Как-то так всё и сошлось.
Джастин много таскал мальца за собой, наверно, и куда не надо. Но и часто оставлял одного, в обществе книг, не всегда подходящих ему по возрасту, но хотя бы даже не приоткрывающих запретные практики. Чистейший художественный вымысел. И уж лучше пусть мальчик грезит о романтике – хоть Джастину этого почти не понять – нежели о сомнительной славе. Потому как Хейзель никогда не смог бы идти тем путём, по которому следовал сам Джастин. Отринуть всё, кроме служения, и потому многого достичь. Хейзелю хотелось быть обожаемым. Всеми – или хотя бы своим кругом поклонников.
Не воин в рясе, но проповедник. Властитель дум. Джастин это понимал, но никогда не обсуждал с воспитанником. Считал, что осознанные интенции – более верный путь поддаться искушению и связаться не с теми силами.
Чего он не осознавал – так это своих собственных интенций. Пока впрямую не столкнулся со всей мощью Асуры. Тогда в глубинах сознания ворохнулось безумие, потянуло чёрные щупальца…
В тот раз Хейзеля не было с Джастином. Слишком опасно. Он, Коса Европы, и так примчался на помощь, по сути, детям… Но именно лицо мальчишки встало перед глазами. Как противовес тому, чтобы отдать всего себя своему Богу. Хейзель Гросс – широко раскрытые глаза, молитвенно сложенные руки. Пропадёт же один, ничему не научится. Даже тому, что даёт священный сан.
…Вот так Джастин Лоу не сошёл с ума, а его воспитанник об этом даже не узнал.
Хейзелю тогда было одиннадцать.
* * *
Академия, успехи, списки лучших, новые знакомые и даже друзья… Теперь Хейзель видел Джастина намного реже. Может, из-за этого ещё сильнее обожал. И меньше боялся открыться в чувствах. Тем более что в любом случае собирался сделать это не глаза в глаза, а пером на бумаге.
Книги вдохновляли, ведь практически в каждом любимом романе находились герои, влюблённые в человека своего пола. Да и в самой Академии примеры были там и сям на глазах.
Правда, ещё в любимом жанре Хейзеля часто всплывала тема внезапного родства, встающего на пути романтических чувств. Но тут уж юный Повелитель провёл собственное расследование, в котором помогали новые друзья.
Спросить самого отца Джастина было явно не проще. Во-первых, не скажет. Во-вторых, это же не только его касается. А ещё и корней самого Хейзеля.
Изыскания показали, что родство очень, очень отдалённое. Вот и отлично. И каких-то шесть лет разницы.
Так и родилось письмо. Примерно полстраницы Хейзель разгонялся, рассыпаясь в благодарностях за всё хорошее. Но наконец перешёл и к главному.
«Я люблю вас, отец Джастин, боготворю и обожаю. Я готов посвятить всю свою жизнь вам».
И когда начались каникулы, после первого же ужина дома Хейзель оставил это послание у Джастина на столе.
…Ждать утра, а значит, и ответа, было тяжко. Чтобы уснуть, пришлось выпить бокал церковного вина. Лёгкое и сладкое, оно согрело и успокоило.
Но сны, конечно, будоражили, в них Джастин успел ответить на послание десяток раз и по-разному…
Утром Хейзель и глаз-то на него не поднимал. Тот в итоге сам подошёл, заглянул в лицо.
– И это всё серьёзно?
– Да, и давно… – и стараться не опускать глаз.
– А не рано ли тебе думать так глобально?
– Мне шестнадцать, у большинства уже к этому моменту не только боевая пара. Сто примеров назову.
– Может быть, и так. Тогда поговорим, если после выпуска не передумаешь.
– Ну… Хорошо.
– Договорились.
И ведь обнимет. И ведь не как раньше, а будто бы обещая…
Хейзель поутыкался в него, продлевая эти минуты, а потом просто припал поцелуем к руке. Тоже не как прежде – дольше и чуть смелее. Это было тоже как обещание. Искреннее, трепетное. Сразу много страшно же, а вот так в самый раз.
И может и к лучшему, подождать-то… Передумать он не передумает, но по такому пути стоит идти маленькими шагами. И, с одной стороны, время пролетит быстро, а с другой – каждый день будет упоительным.
* * *
Вроде так и получалось. На самом деле, что там Хейзель ни читай, в мечтах своих он и до поцелуев-то не доходил. Мучительно хотелось только одного – чаще видеться, лучше бы вообще не расставаться. Так что пока бывал дома – старался от Джастина почти не отходить.
Другое дело, что у того хватало собственных дел, очень важных, и не до всех Хейзель дорос. Отвлекался от разлуки, как всегда, книгами… только в этот раз как-то не повезло. На душе сделалось только хуже. Потом рассказывал и едва не плакал:
– Отец Джастин, я понимаю, что это всего лишь жалостная книжка и что совершенно нечестно спекулировать на такой теме, как неизлечимо больные влюблённые подростки… Но я не могу просто, я каждый раз её имя Хейзел Грейс читал как «Хейзель Гросс», получалось, будто это мне делают страшные признания, и как же это, когда человек, которого ты обожаешь, день за днём уходит от тебя туда, откуда нет возврата, и поначалу боится тебе об этом сказать!
– Ты читаешь слишком много глупостей, вот что.
– Обычно это позитивные глупости, там вампиры, магия и всё привычно, ничего, с чем бы мы с вами, если что, не справились. А тут вот, блин, жизнь, как она есть для простых смертных, современная, чтоб её, проза, – мальчик чуть ли не носом шмыгнул. – Остаётся надеяться, что в нашей реальности мы бы справились и с таким. Наверняка есть же техники воскрешения.
– Может быть, и есть, но я бы на них не рассчитывал.
– Вам виднее. А скольким можно было бы помочь…
– Или сделать только хуже. Не переживай, иди спать. Я тебе поищу, что почитать по теме, да и не забывай, что мы смертному миру не принадлежим. И в дела его сильно не вмешиваемся.
– Знаю. Я хотел бы творить чудеса для людей, но куда важнее другое. Больше всего я волнуюсь о том, что вы вдруг будете отдаляться, что вдруг вам будет хуже и вы не скажете…
– Не волнуйся.
– Попробую. А можно… я просто лягу рядом? Как в детстве? Вы же тоже уже собираетесь на покой?
Джастин только кивнул. И впервые за сегодня опустил глаза.
– Я ничего такого, правда, – заверил Хейзель. – Знаю, что ещё не время, да и… Вы так сокрушительно чисты, отец Джастин.
– Ты тоже. Никакого опыта – не только в действиях, но и в чувствах.
– О, сейчас я наконец-то понял, почему вам тоже страшно.
Устроившись на ночь, они почти и не касались друг друга, но ощущали своё единство. В котором не было места ни безумию, ни искушениям.
– Темнеет, Хейзель. Я сейчас перестану тебя видеть.
На самом деле Джастину совершенно необязательно было видеть лицо Хейзеля, потому что они больше не разговаривали. Но приглашение тот понял правильно, придвинулся ближе – и детская мечта сбылась. Шею обвил сперва наушник, потом и рука. И вот тогда голова Хейзеля оказалась на плече Джастина, и так оба постепенно стали засыпать под эту родную песню.
До выпуска оставалось не так много, но, похоже, им ещё долго и не нужно будет большего.

Январь-февраль 2020