То, чего не было

Две вкладки в два разных полуоридж-проекта,
в которых всё не то, чем кажется

1. «Больше, чем за свои…»
Санзо никого не слушает. И не даёт заехать себе по голове. Просто орёт: «Дайте, вашу ж мать, поговорить спокойно!» – и уводит Хейзеля Гросса на улицу. А там густые сумерки и уже яркая луна, и влажный воздух одуряюще пахнет цветами.
Двое стоят под деревом, и, кружась, на них опускаются мелкие белые лепестки, запутываются в волосах, но ни один из них этого не замечает.
Санзо просто тонет в тёмно-голубых глазах. Ещё отмечая краешком сознания – да как же, да что ж так сильно, вообще смысла его слов не уяснишь, кроме отдельных фраз, и они тоже заставляют ощущать: этот молоденький священник – единственный в целом мире, кто вообще что-то понимает. Почему? Да потому, что в его глазах Санзо не видит ни малейшей чужой тени. Только собственное отражение, глядящее из синей бездны.
– Санзо-хан?..
– Да, да. Ты один понимаешь. Ты один из всех желаешь меня и только меня.
– А?.. – Хейзель жгуче краснеет. – Нет, я, конечно…
– Вот именно, не отрицай. Вот мои руки, держись. Теперь можно.
Руки у него ледяные, этого не скроют даже перчатки. И дико хочется согреть. Санзо складывает его руки вместе, ладонь к ладони, сжимает с двух сторон. Тянет Хейзеля ближе к себе, уже к сердцу своему добирается его руками. И одну свою тогда можно освободить и обнять удивительное создание за талию. Такую тонкую, что кажется – переломишь.
– Иди сюда, грейся. И ничего не говори, прошу.
– Санзо… – нет, правда не до слов, пора закрыть ему рот поцелуем. Получится всё-таки резко, капли и лепестки хлынут обоим за шиворот, но тоже ничуть не охладят.
«Это много больше, чем ты мог надеяться, когда шёл мне навстречу, мальчик с самого далёкого Запада. Это много больше, чем мог надеяться я сам. Слаще любых снов. Может, где-то, когда-то кто-то и создал тебя из моих грёз и надежд. А может, даже меня – из твоих, может, я и вовсе не жил, пока ты не намечтал меня, может, мне всё только казалось – кровь, ужасы, вроде бы любимые лица…»
Вряд ли хоть что-то из этого Санзо смог бы повторить вслух. А вот так, напрямую, не перельёшь ему в душу, тем более пьянея от его неумелого ответа. Тем более когда обоим перестаёт хватать воздуха, а Хейзеля, похоже, уже и ноги совсем не держат.
Санзо отпускает его руки, давая ему схватиться, вцепиться, и поцелуй тоже разрывает. Держит Хейзеля крепко и по возможности бережно, одной рукой по-прежнему за талию, другой под затылком, смотрит сверху вниз в лицо. Ясно видит на нём сладкий ужас – того, что сейчас творится, явно слишком много для Хейзеля, просто через край. Только вот Санзо – мало. И он пару раз кружит Хейзеля, почти отрывая от земли. А потом и вовсе подхватывает на руки, одним сильным движением, и мальчик аж взвизгивает, и в глазах снова плещется страх.
– Не бойся, держись крепче, вот так.
Нести его тяжелее, чем казалось, но оно того стоит. И плевать на дикие глаза встречных и поперечных, хоть знаешь их, хоть первый раз видишь – через порог Санзо Хейзеля перенесёт. И не на ноги поставит, а сразу опустит на кровать.
…Хейзель чуть отодвигается, а потом и вовсе садится, скинув сапожки, обняв руками колени, натянув подол рясы как можно ниже.
Санзо запирает дверь и садится рядом. Хочется обнять, притиснуть – и не отпустить больше никогда. Но так, наверно, тоже нельзя…
– Санзо-хан, мы что же теперь – одни против всего мира?
– Давай пока забудем про весь мир. Люди, демоны, боги – какое они сейчас имеют значение? Когда мы с тобой нашлись, когда я, может, и не жил ни минуты, пока тебя не встретил!
– У меня, конечно, к вам тоже чувства, Санзо-хан, высокие, как небо, я, конечно, только рад стать к вам ближе… но вот так сразу и настолько…
– Я просто не знаю, сколько нам отпущено времени. Но ладно, если так боишься – я приторможу. У меня ведь тоже к тебе чувства. Глубокие, как море. И я их сам боюсь, если честно, – замолкает, думает, не закурить ли. Всё-таки обходится, подбирает слова: – Но вот чего я не советую – это сидеть с мокрой головой, с мокрым воротником и притом с такими холодными руками. Ты позволишь? – Санзо нашаривает в изголовье полотенце.
– Санзо-хан, не беспокойтесь, вы же тоже вымокли…
– Я привычнее, – и вот так, осторожно, сперва вытереть волосы, потом повесить полотенце ему на шею, разложить по плечам на манер сутры – и улыбнуться при этой мысли, любуясь.
Кажется, успокоился. Значит, завладеть руками, стянуть эти дурацкие белые перчатки, ну как он в них всё время, неудобно же… И согревать его ладони уже напрямую, дыханием, а потом и поцелуями, и слушать его тихие вздохи. Правда, сам Хейзель сейчас ничего в ответ сделать не может. Но ещё и рано, наверно. Можно зато притянуть его поближе и посадить к себе на колени. Так же давно хотелось. И вот теперь пусть обнимет и держится.
– Ты давай, смелее. Если мечтал обо мне, искал меня – так вот я, в твоём распоряжении. Покажи мне. Покажи, как сильно меня любишь. Покажи, что не можешь без меня, что не думаешь ни о ком больше. Иначе я сам тебе покажу, а это для тебя будет, пожалуй, слишком.
– Немножко подождите, Санзо-хан, я только решусь…
И ведь закроет глаза, вздохнёт поглубже – и поцелует. Сам.
И останется только направлять, по возможности ненавязчиво, и откинуться на спину, будто позволяешь себя уронить, и прижать к себе, и вот это уже будет и для самого – слишком… Ударит в голову, и телом своим владеть тоже перестанешь. И так и не откроешь глаз, и громко, в голос:
– Моя девочка! Моя Мари!
– А? Санзо-хан?
* * *
– Санзо? Санзо, очнись! Хаккай, я что, перестарался?
Монах открывает глаза. Рядом только свои, никаких коллег по цеху. И чётки из другого мира сжимают запястье, жгут. И болит голова, и почему-то стыдно, но он не помнит толком, за что. И что там плетёт мартышка – тоже едва доходит до сознания.
– Санзо, а Мари – это же?..
– Гоку, – и это уже Хаккай, – мы этого не слышали.

2. «Морской Овод»
(в соавторстве с Naru Osaka)
В полутёмную подсобку свет пробивался только через щели в досках. Сено было кое-как застелено грубыми домоткаными простынями. Тут частенько спал Гат, но сейчас он караулил где-то снаружи. Достаточно далеко, чтобы ничего не слышать. Достаточно близко, чтобы предупредить, если кто-то появится.
Молодой священник лежал на спине, облачение было задрано до талии, всё, что под ним, снято. И небрежно отброшено в сторону – руками прекрасной девушки, которая, похоже, не желала, чтобы красота священника была хоть чем-то от неё скрыта. Правда, сейчас девушка только ещё примеривалась к своей добыче – ласкала длинными волосами, занавешивала лицо душистым пологом, льнула, припадала щекой к щеке…
– Ну что ты стесняешься, милый, открой глаза!
Не в первый раз были они тут наедине, и ни разу не удалось выкроить побольше времени на близость, и всё равно мальчик продолжал разыгрывать недотрогу.
– Другим разом к себе поведу, там хоть раздеться можно нормально!
В глазах священника заплясали совсем мальчишеские смешинки, стыдливо прикрываемые длинными ресницами. Плясали, играли, просились на губы… Может, прикусывать их – и хорошая попытка сдержать смех, но явно не лучшее занятие, когда над тобой склоняются, желая поцеловать.
Его соблазнительница тоже давилась тихими смешками, но наконец их губы встретились, слились. Она как душу его пила – и в то же время будто поила вином, против которого не устоишь. И не воспротивишься, когда неспокойно, но неторопливо, с чувством устраиваются прямо на тебе, льнут к бёдрам бёдрами – такими же бесстыдно-неприкрытыми.
На ней только и осталось, что короткая яркая маечка, через которую почти просвечивала вызывающе приподнятая налитая грудь. Девчонка приподнялась, чуть отодвинулась:
– Ты не бойся, трогай, не забывай, девушкам это приятно!
Сама она тем временем трогала его в куда более нежном и непристойном месте. Он дёрнул бёдрами и охнул то ли от остроты ощущений, то ли от мурашек, которыми рассыпался по коже её тихий смех:
– Ого, надо же, как быстро, святой отец! Уже во всеоружии, да?
Он снова застонал, еле сдерживаясь, чтобы не толкнуться бёдрами в девичью ладонь, хотя восставшей плоти и так было в ней невероятно удобно. И так легко оказалось довериться этому желанию, этой руке – ласкающей, направляющей…
Опять же, это было уже не впервые. И все-таки сводило с ума, чуть пугало и точно потрясало. Каждый раз будто в первый. Вот оно как, когда оказываешься внутри… Внутри кого-то, кого желаешь и кто ждёт от тебя разделённого наслаждения!
Бесстыдница сжала его бёдрами, и сжала внутри себя, и этого уже было чуть ли не достаточно, чтобы снесло… Ему, но не ей – она плавно двигалась на нём, точно дразнила всем телом, низко склоняясь:
– Ну, давай же… Там, – она многозначительно шевельнула бёдрами, – я позабочусь, а вы… Приласкайте девушку, святой отец!
И наклонилась, почти ложась на него, но на самом деле желая, чтобы принял её грудь в ладони. Он сделал как она хотела, пробрался под тонкую ткань, пальцы сжали, самую малость ущипнули, и девушка вскрикнула, забилась, тем самым потираясь об него бёдрами совсем уж бесстыдно, и тогда уже снесло и его – безумно, безудержно…
В глазах помутилось от наслаждения.
Когда прояснилось вновь и он сумел хоть немного приподнять ресницы, бесстыдница Жюли уже стояла над ним, как ни в чём не бывало, одетая, небрежно поправляя причёску.
– Уже сбегаешь? – в голосе, ещё подрагивающем удовольствием, слышалась обида. – Позволь спросить, тебе важен я сам или всего лишь тот пикантный факт, что я священник?
– Да нет, пока никуда не сбегаю, дел хватает, да, но хочешь со мной? Что нам, по правде-то, шифроваться? Только для остроты ощущений. И нет, милый, конечно же, ты не Джастин, но и я, однако, тоже не Джастин, а ты ведь спишь со мной! 
Священник вспыхнул почти девичьим румянцем.
– Да нет же, нет, я совсем не собираюсь тобой кого-то замещать, не в этом дело!
– А почему же ты меня в этом обвиняешь?
– Я… Я не хочу быть просто красивой игрушкой. Ни для кого на свете не хочу. Просто мальчиком, которого можно развести на постель и потом забыть про него…
Она рассмеялась.
– Ты, конечно, прелесть. Такая, что не удержишься, чтобы не поприставать и не смутить, ты так прикольно пытаешься сопротивляться! Но неужели ты всерьёз думаешь, что это – все твои достоинства?
– Да ладно!
– Правда. Джастин столько знает, но не расскажет, а мы с тобой более или менее читаем одни и те же книжки, участвуем в акциях, опять же любим наряжаться… Кто ж скажет, что мы с тобой не друзья, Хейзель Гросс? Хотя, конечно, поначалу взбесил ты меня конкретно, этого не отнять…
– Это чем же? Ну язык у меня бывает ядовитый, это правда…
– А ещё ты на первый взгляд кажешься таким манерным, такой прямо всей из себя особенной снежинкой… Я была уверена, что ты весь женский род ненавидишь и презираешь, уже потому что у тебя особое место рядом с Джастином!
– Когда-то я так думал. Лет в тринадцать. Но то самое особое место ведь так никому и не досталось! Ни мужчине, ни женщине, ни человеку, ни ёкаю!
– Да. И даже таким же, как он, включая тебя. Ну что ж, все закономерно. Мы с тобой годами сохли по одному и тому же человеку. Мы прошли курс у одного и того же секс-инструктора…
– Да, я долго думал, что бы это значило. Конечно, Годжо всегда рад найти для нас время. И не только для нас. К нему очередь аж от границы Поднебесной стоит! А я… Да и ты тоже… Мы оба любим этим заниматься, что греха таить, любим, но ведь хоть на какой-то постоянной основе, правда? И гораздо лучше для нас будет помогать друг другу.
– Ну… Да. Какие-то чувства, что-то общее, и всего этого поровну. Так что не надо считаться, кто кого кем заменяет, и не надо, как ты любишь, разводить драму на пустом месте. Будем просто радоваться.  Оставайся собой, – она улыбнулась, глядя на то, как старательно Хейзель приводит в порядок одежду, расправляет кружева, – таким же очаровашкой!
– Вот и поди пойми, комплимент это или подколка, ты, трава прованская, пряная отрава! Так у тебя есть ещё сегодня на меня время?
– Если сам не занят – так пошли куда-нибудь купаться! Я не могу просто, я как русалка без воды сохну! Вообще так хочу на море, но у меня на носу вступительные.
Он рассмеялся.
– Ну, на море мы ещё съездим, а искупаться можно и прямо сейчас. Пусть завидуют!
– Кто?
– Все!
– Ну, есть чему, но… кажется, я неправа. Ты точно не боишься  показываться на людях вместе со мной? Целибат ведь отменили как нечто обязательное только для тех, кто не метит выше, а ты как раз… Столько амбиций, ты разве не видишь себя хотя бы епископом?
Хейзель залился румянцем – поневоле залюбуешься.
– Я? Да что ты…
– Или, к примеру, кардиналом? – не унималась она. – Очаровательным цветочным кардиналом!
– Вот это ты хватила, просто безбожно льстишь!
– Ну а почему нет-то? В один прекрасный день просто поменяешь хоть часть правил, станешь реформатором, но до этого придётся скрывать свою личную жизнь, справишься?
– Думаю, да. Забавно будет, – он и в самом деле забавно сдвинул брови. – Если ты и тогда будешь женщиной моей жизни!

Сентябрь 2019, сентябрь 2020


Рецензии