От земли до неба Глава 1

               
     Моя фамилия Дебуа, зовут Артем. Сочетание конечно странное, но у нас так повелось в семье, что фамилия бабушки перешла ко всем ее детям, а затем и внукам. Все это для того, чтобы сохранился знатный аристократический французский род. И никого не волнует, что я живу в России, очень плохо знаю французский и всего один раз в жизни ездил с бабушкой во Францию, тогда я был совсем маленьким. Моя мать изо всех сил старается, чтобы я помнил свои корни и соблюдал какие-то там их традиции. Но я не пойму, зачем мне вообще это нужно?!  Хочу заметить, что мама довольно странная женщина. Я ее никогда не понимал. Она хочет выслужиться перед бабушкой, ну той, что француженка, делая из меня такого же аристократа, хотя знает, что меня от этого тошнит. Не понимаю я ее. Когда мы встречаемся с grand mere Marie, она всем своим поведением будто извиняется за что-то. Мама тут же меняется, становится такой кроткой и ласковой с бабулей, выполняет любой ее каприз. Хотя в реальной жизни моя мамуля совсем не такая.
 
    Ника Алексеевна вот уже много лет владеет центром по психологической помощи, короче, она - крутой психолог. А ещё она волевой и жесткий человек, который привык, чтобы ей все подчинялись и не перечили. Мама считает, что только она знает, как поступить правильно, а вокруг одни дураки. Сейчас она сама практически не ведет сеансы, за нее это делают её сотрудники. Мама проводит различные там тренинги и часто разъезжает по стране. Ее даже иногда показывают по телевизору. Многие друзья мне завидуют, но я не в восторге от ее работы. Я не могу понять, чему она там учит людей, когда в ее семье творится бардак? Общение с мамой – это сплошное мучение: боль, непонимание, упрёки и обиды. Мне очень тяжело с ней общаться и не только мне. Как только она переступает порог дома, то сразу становится раздраженной и нервной. А порой от ее одного взгляда каменеешь на месте. Это зависит от того, с каким настроением она вернулась домой.

     Что мне особенно в ней не нравится - она постоянно пилит моего батю. Ей не нравится, что он не зарабатывает достаточно денег, не заботится о семье, о нашем будущем и так далее. Да, моего батю амбициозным совсем не назовешь. Зато он все свое свободное время проводит с нами, со мной и моей младшей сестрой. Сейчас мне восемнадцать, я часто вспоминаю яркие моменты своего детства и все они неразрывно были связаны с батей. Мы играли в хоккей, ходили на футбольные матчи, катались на роликах, а когда родилась сестра, я не припомню, чтобы мама с ней возилась, спустя три месяца она вышла на работу, а бате пришлось взять декретный отпуск. Но я был счастлив в то время, даже несмотря на то что под ногами всегда путалась Кристинка. Он любил нас одинаково, у меня даже и в мыслях не было ревновать его к сестре, потому что его большого сердца хватало на нас двоих. И маму он любит очень. Только благодаря этой огромной любви, я бы даже назвал это не любовью, а болезненной привязанностью, существует наша семья. Однажды я его спросил, почему он терпит все ее скандалы? На что он мне ответил, грустно опустив глаза, мол, тяжело ей в жизни пришлось, большое горе она пережила. Я толком не знаю, что она там пережила, но никакое горе не дает ей права так обращаться с батей. Не понимаю я его. Ведь он ее просто жалеет, вот и терпит. По правде говоря, мой батя совсем и не батя мне. Он мой отчим. Мать долгое время не разрешала мне называть его отцом. Она говорила, что у меня есть только один отец и потащила меня на кладбище показать его. После этой ознакомительной экскурсии я понял, почему я Дебуа, а все остальные в нашей семье Ивановы. Но я бы предпочел стать Ивановым, я даже батю просил об этом, на что он ответил, что мать никогда не позволит ему меня усыновить. Позже мама смирилась и разрешила называть Никиту батей, чему мы оба были рады. Но мама строго наказала мне, чтобы я всё-таки не забывал своего настоящего отца, и хотя бы раз в год, в день его смерти, ходил к нему на кладбище. А чего мне его забывать? Ведь я его даже не видел ни разу в своей жизни.

    Вот и сейчас я стою один посреди могил и тупо смотрю на высокую серую плиту, с которой грустно смотрит на меня какой-то мужик. Я много раз в детстве пытался найти хоть одну фотографию отца, но так и не нашел. Мама сказала, что она их все сожгла, видишь ли, они мешали ей строить новые отношения с Никитой. Странная она какая-то! Ну, лежали в фотоальбоме фотки отца, пылились там, чем они ей помешали? А сейчас я даже и не знаю, как выглядел мой отец. Кем он был и что он был за человек, я не знаю. Мама не любит о нем рассказывать. Все мои мысли об отце связанны с этой могильной плитой. Остается утешать себя, что художник нарисовал его правдоподобно, а мать всегда заботится о том, чтобы лик его не выцветал и время от времени нанимает художников из ритуальных услуг реставрировать его образ. Судя по всем стараниям этих несчастных наемных работников, работу они свою выполняют добросовестно, потому что пристально, вглядываясь в образ моего отца, выгравированный на могильной плите, у меня создается ощущение, что я смотрюсь в зеркало. У меня такой же овал лица, такой же формы глаза и губы. Только прическа не такая. Надо полагать, что в те времена так модно было, как у него: короткая стрижка с торчащими вверх волосами. Конечно, прошло уже девятнадцать лет, как он покоится тут с миром.
- Брр, как сегодня холодно, - произнес я и поёжился. Хотя была середина июня, небо вот уже как несколько дней заволокло тяжелыми тучами, не давая солнечным лучам прогреть воздух. Внезапно начался мелкий дождик. Он привел меня в чувство и напомнил, что пора бы возвращаться домой.
- Ладно, отец, мне пора. Мать меня заждалась, она готовит поминальный обед, вся в хлопотах, поэтому не смогла к тебе сегодня прийти и послала меня. Она придет завтра. Я смотрю, она часто у тебя бывает, - сказал я и огляделся по сторонам. На могиле отца всегда было море свежих цветов.
- Что за черт! – выругался я. – Я как идиот стою и разговариваю сам с собой! Зачем оно мне все это надо? Не хочу я сюда ходить, я это делаю только, чтобы ей угодить.
-Кто ты такой? – крикнул я, глядя прямо в его холодные глаза, будто он живой. - У меня уже есть отец и больше мне никто не нужен. И ей надо сказать, чтобы больше времени своему живому мужу уделяла, а не к тебе таскалась!
    В эту минуту я был зол на нее и, еще пару раз выругавшись, я резко повернулся, чтобы уйти, но поскользнулся и упал, больно ударившись коленом о край мраморной плитки. Стиснув зубы от боли, я спиной почувствовал взгляд отца с могильной плиты. Было ощущение, что он толкнул меня, от чего мой гнев только раскалился. С трудом поднявшись на ноги, я повернулся к нему и произнёс со всей накопившейся во мне злостью:
- И не проси. Я к тебе не приду. Никита – мой отец! А ты мне никто! Понял!
     Затем я развернулся и пошел прочь, прихрамывая на одну ногу. Хотелось как можно быстрее уйти от этого злополучного места.

     Каждое тринадцатое июня в нашей семье происходит одно и то же. Мама с утра ни с кем не разговаривает, и сама готовит большой обед. Обычно еду у нас готовит батя. Затем мы садимся за стол. Батя молча наливает две рюмки водки. Родители поднимают их, и мама бросает только одну фразу:
- Ну, за Славика. Пусть земля ему будет пухом.
     Раньше, когда я был маленьким, я все время представлял Славика членом нашей семьи. Мне казалось, что он жил с нами и был очень хорошим человеком, но внезапно умер, поэтому мама по нему так ужасно тоскует. Она редко говорит о нем, но то, что она по нему тоскует видно по всему ее внешнему виду, особенно тринадцатого июня. Вот и сегодня, услышав уже до боли знакомую фразу, я посмотрел на батю. Он, опустошив рюмку, начал быстро есть. Никита никогда не произносил ни слова на этих обедах. И тут я подумал: "А что он чувствует, когда мама вспоминает своего Славика? Смирился ли он с участью быть на втором плане?" И, набравшись храбрости, я нарушил традиционную тишину за столом:
 - Папа, а ты-то сам знал этого Славика?
     Мать вздрогнула от неожиданности. Батя только посмотрел на меня, он не мог мне ответить, потому что пытался хорошо прожевать жесткий кусок мяса. Повар из мамы получился никудышный.
- Конечно же знал, - ответила за него мама.
- Он был твоим другом?
- Ну, не то что другом … - мать немного смутилась и опустила глаза, подбирая подходящие слова, - хорошим знакомым. Да, именно так!
- А кем он был? – продолжал я осаждать вопросами. Мне очень хотелось, чтоб Никита что-нибудь ответил.
- Артем, он был твоим отцом! – опять ответила мать, но на этот раз ее тон голоса был настолько строг, что указывал на то, чтобы я не задавал глупых вопросов и оставил ее Славика в покое. Меня это вывело из себя, и я закричал:
- А я вообще не с тобой разговариваю! Что у тебя за дурная привычка отвечать за других!
     Мама замерла в изумлении и, хлопая растерянно ресницами, тихо выдавила из себя:
- Неблагодарный! Я и представить не могла, что ты вырастишь таким неблагодарным!
- А в чем я тебе должен быть благодарен? – спросил я.
- Да хотя бы в том, что я тебя родила! Каких трудов мне это стоило! – вскрикнула мать и из ее глаз потекли слезы. Батя сразу же бросился ее утешать и строго посмотрел на меня, показывая жестами, мол, посмотри, что ты с матерью сделал. Но я не верю ее слезам, она часто манипулирует ими, когда хочет привлечь внимание отца, а в данном случае ей хотелось, чтоб он вступился за нее.
- Я не просил меня рожать!
     Я резко встал из-за стола. Мать еще сильнее разрыдалась. Никита крепче прижал ее к себе, бормоча что-то невнятное себе под нос. Он очень старался ее успокоить. Кристинка, которая все это время выражала безразличие, сейчас смотрела на меня как на врага. Она знала, когда мама не в настроении, то попадет и ей тоже. Мама всегда могла найти повод, чтобы поругать даже свою дочь, которая сильно старалась угодить ей и быть хорошей девочкой. Какие они все лживые! Мне стало тошно смотреть на весь этот "спектакль". Я быстро вышел из кухни и направился к входной двери. Прогулка на свежем воздухе даст мне возможность развеяться и забыться.
- Артем, ты куда? – услышал я строгий голос Никиты.
- Надо же! У тебя, оказывается, есть голос, - с ехидной крикнул я, а затем добавил. – Вот когда успокоишь свою принцессу Несмеяну, тогда и вернусь.

    В последнее время я все реже оставался дома, и стал ловить себя на мысли, что на улице мне лучше. У меня много друзей. Мы собираемся где-нибудь, болтаем так себе в принципе ни о чем, веселимся или просто дурачимся. Мне с ними хорошо. Я с ними хоть отвлекаюсь от семьи и проблем. Разумеется, мама мне не разрешает общаться с друзьями. Как ей кажется, они нехорошие и сбивают меня с правильного пути. Только откуда ей известен этот правильный путь? Она сама ведет себя неправильно ни по отношению к Никите, ни по отношению к своим детям. И ей ничего невозможно доказать!
     Так в раздумьях я прошел весь наш квартал. Тучи немного развеялись, но было всё ещё холодно и сыро. На мне был легкий свитер, и я пожалел, что не успел прихватить с собой куртку. Затем я свернул в соседний двор и вышел на пустырь, где стояло полуразрушенное старое здание. Сколько я себя помню, оно всегда пустовало, и мы в детстве с пацанами любили здесь играть. Мы лазили по этажам, прятались за облупившимися стенами или просто прыгали по плитам. Когда мы подросли и нам эти игры стали неинтересны, мы просто стали здесь встречаться и заниматься всякой ерундой. Здесь я впервые узнал вкус водки. Ее наш друг Витек как-то раз стащил у своего бати. По правде сказать, водка мне не понравилась, спустя час меня сильно стошнило. Показалось, что меня вывернули наружу. Все ребята дружно смеялись надо мной и называли слабаком. Но я на них не обижался, мы всегда друг над другом подшучиваем. Помимо водки, мы много чего попробовали в нашем «штабе», это зависело от того, кому и что удалось стащить у родителей.
     Вот и сегодня я перепрыгнул несколько обвалившихся балок и очутился в темном и холодном здании. В нос ударил запах сырости и мочи. Поначалу воротит от этого запаха, но постепенно к нему привыкаешь, и он становится каким-то родным, вызывая чувство защищенности и уверенности. Я здесь могу делать всё, что хочу и говорить то, что хочу и никто меня не будет останавливать или ругать. Внутри уже сидели Витек и Санек.
- О-о, привет, качок, - закричали они дружно в один голос. Они всегда называли меня качком, потому что я был крепче и выше их всех. Может из-за того, что с малых лет занимаюсь плаванием, так хочет моя мама. Она считает, что у меня талант, и ее не покидает надежда, что я когда-нибудь стану известным спортсменом.
- Привет, пацаны! Что делаете? - спросил я и подсел к ним. Оказалось, они просто сидели и болтали ни о чем. К счастью, скучали мы недолго, потому что совсем скоро пришел Даня. Из-за пазухи он вытащил бутылку с непонятной жидкостью и сказал, что это безумно дорогая вещь, и что ему с трудом удалось стащить ее из супермаркета. Мы его бурно все поблагодарили за такой отважный поступок, сто раз назвав его молодцом. Как только Даня откупорил бутылку, как в нашей компании прибыло. Это пришли Ваня и Таня. Они уже два года дружат, у них, так сказать, любовь. Мы все учимся в одном классе. Только Таня и Ваня всегда проводят свое свободное время вместе. Если честно, я Ваньке завидую, что у него есть девчонка. Она смотрит на него такими преданными глазами, так заботится о нем, все время жмется к нему. Я, например, боюсь знакомиться с девчонками. Не знаю, что говорить им. Боюсь показаться глупым, а так хочется, чтобы и ко мне кто-нибудь прижался.
     У нас началось веселье. Мы громко смеялись, вспоминая смешные моменты нашей жизни, а бутылка переходила из рук в руки. Поначалу я с трудом протолкнул в себя первый глоток, настолько отвратительная на вкус была эта Данькина выпивка, но с каждым следующим разом она шла легче и легче, а мерзкий вкус вообще не ощущался. Чуть позже я почувствовал неудержимую силу в своём теле. Мне так захотелось кого-то побить или что-то разбить, но оглядевшись по сторонам, я успокоился. Вокруг были мои друзья, которые ничего плохого мне не сделали, а остатки моего разума заставили оставить эту затею. Мы сидели по кругу, напротив меня сидели Ваня и Таня. Они будто были не с нами, все миловались, перешептывались и целовались. Я не сводил с них глаз. В эту минуту мне особенно сильно захотелось, чтоб возле меня тоже была девчонка, такая же как Таня. Я бы не назвал ее красавицей: маленького роста, полненькая, в очках. Ничего особенного в ней не было, но чем дольше я на нее смотрел и размышлял о своей неудавшейся личной жизни, тем больше она меня притягивала к себе. А то, что произошло дальше, я до сих пор не могу себе простить. Невозможно понять, почему со мной это произошло? Как я уже говорил, выпили мы в тот вечер много, голова стала чугунной и плохо соображала, мною руководили дикие природные инстинкты. В меня будто бес вселился. Я одним наскоком набросился на Ивана, повалил его на землю и стал избивать. От неожиданности он не мог мне ответить, а только защищался, прикрывая голову от моих ударов. Таня дико завизжала. Затем я схватил ее, зажав ей рот рукой и отнес в другое помещение, плутая в темных лабиринтах этого проклятого места. Когда не стало слышно голосов ребят, бросившихся на наши поиски, я остановился.
- Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого, - сказал я Тане и осторожно поставил ее возле стены. Она оцепенела от ужаса. В ее глазах был дикий страх.
– Только не кричи и все будет хорошо, а если позовешь их, то я за себя не ручаюсь.
     Девушка молча кивала головой, а из ее широко раскрытых глаз потекли слезы. Я стал вытирать ей слезы. Мне совсем не хотелось, чтоб она плакала.
- Поцелуй меня, - робко попросил я. Она замотала головой. Ее отказ вызвал во мне бурю гнева. Чем я хуже Ваньки? Неужели я такой безобразный, что меня нельзя поцеловать? Я попросил только поцелуй, мне большего не надо. Внутри все бурлило. И я, с силой запрокинув ее голову, так как она была намного ниже меня, впился ей в губы. Она разрыдалась еще сильнее, ее тело тряслось, мне казалось, что она вот-вот потеряет сознание, но мне не хотелось останавливаться. Когда я отпрянул от нее, чтобы перевести дыхание, Таня всё-таки закричала. На ее крик, конечно же, сбежались пацаны. Единственное, что я успел увидеть, это свирепо – красное лицо Ивана, который больно мне ударил под ребро. Я упал на грязный бетонный пол, а он продолжал колотить меня ногами. Я крутился как уж на раскаленной сковородке, пытаясь увернуться от его ударов, но он продолжал пинать меня, словно я футбольный мяч. В эту минуту я сконцентрировался и вскочил на ноги. Я немного протрезвел, и ко мне пришло осознание того, что я сотворил. Глядя в свирепые глаза Ивана, получая жёсткие и яростные удары, я понял, что он не остановится, пока меня не убьёт.
- Ваня, стой! – я попытался остановить его. - Хватит калечить друг друга из-за такой ерунды!
- Что? Ты совсем спятил раз называешь это ерундой! – возмутился он, и я получил ещё один мощный удар в челюсть.
- Иван, друг, прости. Я был не прав! Всё, больше такого не повторится.
Но крики пацанов заглушали мой голос.
- Бей его, бей! – кричали они. 
К этому ору добавился звонкий голос Тани:
- Да, Ванечка, дай ему как следует, чтоб не воровал меня больше!
     Что я натворил? Как сейчас смотреть им в глаза? Я полное ничтожество! И я решил в последний раз попросить Ивана остановить этот бессмысленный бой.
- Друг, ты же знаешь, как я дерусь, могу и калекой оставить. Если я сейчас начну по-настоящему защищаться, то я за себя не ручаюсь.
    Вдруг Иван замер. Его лицо побагровело, он тяжело дышал, из носа шла кровь. Он зажал нос, обозвал меня непристойными словами, резко повернулся и зашагал прочь, прихрамывая на одну ногу. Видать, я его все-таки покалечил. Танюха бросилась его догонять. Даня, Санёк и Витёк посмотрели на меня с нескрываемым отвращением и пошли в другую сторону. Я долго стоял посреди развалин и приходил в себя. Выглядел я ужасно: одежда перепачкана грязью, из рассечённой губы текла кровь, в груди появилась резкая боль, мне даже было тяжело дышать. Но хуже всего - разболелась голова, казалось, что она сейчас лопнет от боли. Я побрёл домой. Когда я вышел к проспекту, мне совсем не хотелось появляться дома в таком виде. Мама опять закатит истерику, Никита будет доставать с расспросами. Недолго думая, я решил поехать к своей бабуле Марии-Луизе. Жила она за городом, совсем одна, и точно не будет меня ругать, потому что она во мне души не чает.
     Порыскав рукой в кармане, я нашёл немного денег. Этого должно хватить на такси. По дороге я молился только об одном, чтоб бабушка была дома. Какое было моё облегчение, когда охранник, открыв массивные ворота и окинув меня брезгливым взглядом, впустил во двор. Значит, она дома.
- Артём, мальчик мой! На тебя напали хулиганы? – запричитала бабушка, направляясь ко мне, как только я появился на пороге. Звонкий стук каблучков разнёсся по всему дому.
- Ерунда, подрался с друзьями, - ответил я и обнял её крепко, стараясь не испачкать красивое платье.
      Я точно не знаю, сколько ей лет, потому что бабуля строго настрого всем запретила произносить или упоминать ее возраст, но выглядит она хорошо. Ее появление - это всегда праздник. Хотя Мария-Луиза невысокого роста и худощавая, ходит она важно, высоко подняв голову и ровно держа спину. Черные блестящие волосы гладко причесаны и собраны в элегантный пучок на затылке. На лице не видно ни одной морщинки – это результат многочисленных пластических операций. Бабушка беспощадна ко всем проявлениям возрастных изменений и ведет упорную борьбу с ними. Она очень красивая, только сухие морщинистые руки и дряблая шея, которую она усиленно прикрывает надушенными шелковыми платками, указывают на то, что она совсем немолода.
-Что это за друзья? Тебя так избили! Друзья так не делают!
     В ответ я только рассмеялся.
- Мария-Луиза, можно я у тебя переночую? А ещё я хочу принять твою ароматную ванну, чтоб смыть с себя всю эту грязь.
- Так ты пьян! Какой кошмар! Пахнешь ты отвратительно! – сказала бабуля и сморщила свой милый носик.
- Говорю, что я был с друзьями. Встретились, выпили немного …
- И подрались, - перебила меня Мария-Луиза.
- Такое тоже бывает, - пожал я плечами.
     Пока я принимал ванну, наполненную ароматами весеннего Прованса, бабушка позвонила своему личному доктору и рассказала про меня. Видите ли, она была обеспокоена моим состоянием. Так что, когда я спустился в гостиную в мягком банном халате, в надежде выпить горячего кофе, меня уже ждал доктор. Сопротивление было бесполезным, бабушка настаивала, чтобы он меня осмотрел, мне ничего не оставалось, как сдаться. В результате осмотра обнаружилось: помимо многочисленных ушибов, перелом нижнего ребра, рваная рана губы, которую обязательно надо зашить и подозрения на разрыв селезёнки.
- А может у меня сотрясение мозга? Так, для полной картины, - добавил я, - голова жутко болит.
- Тем более, молодой человек, тебе необходимо отправиться в больницу и рентген покажет, есть ли у тебя сотрясение, - серьезно добавил доктор, поправляя очки. Было заметно, что мой легкомысленный настрой сильно раздражает его и только из уважения к моей бабушке, он старался говорить со мной вежливо.
 
               
                Глава 2
                http://proza.ru/2021/10/14/427