Призрак первой ночи

Вариации на тему «Легенды о Нараяме» (1)



Иоичи оказался первым, кто увидел Призрака. Это случилось глубокой осенью. В ночь, когда он отправился на вершину Убасутэ (2) с тяжкой ношей. "Тяжкой ношей" в деревне называли семидесятилетних стариков.  Сыновья обязаны доставлять их на закорках во владения бога Нараямы. Умирать. Обычай этот настолько древний, что и сами старики не могли припомнить, откуда он взялся. Простая логика подсказывала, что, скорей всего, таким образом предки освобождались от лишних ртов в голодные зимы.

В деревнях уже давно не голодали и не теснились мал мала меньше в холодном минка(3), но старики упрямо настаивали на соблюдении непреложного закона: жизнь должна закончиться в 70. На Высокой горе, той, что видна почти из каждого окна. По преданию сам Нараяма живет на Высокой Горе и отпускает грехи тем, кто является в его царство вовремя. Из поколения в поколение, как священное писание, передают в деревне правила Ухода, всем и так хорошо известные с детства:
"Восходя, храни молчание"
"Из дома выходи тайком от всех"
"Будешь возвращаться с горы, не оглядывайся".
После произнесения одним из мужчин обетов - как правило, этот тот, кому последним довелось провожать родителя - положено выпить сакэ и тут же уйти, оставив семью наедине со стариком. Прощаться.

В теплое и плодоносное время года на гору не поднимаются. Никто не хочет продлевать дни свои в одиночестве на жуткой вершине, покрывшейся с годами человеческими останками, беспорядочно разбросанными жадным до трупного мяса вороньем... К Нараяме уходят зимой, с первым снегом, без всякой надежды на подножный корм и снисходительность диких обитателей горного леса.

Обычно после ухода соседей кто-то из родни затягивает невесть кем и когда сочиненную песню:

"Ох грехи, наши грехи.
Нелегко тебя нести
Ноют плечи и спина
Ноги не идут". (4)   

…Иоичи как начал петь песню вечером, так и не прекращал до самой вершины. Пел не вслух. Бубнил про себя, чувствуя как ставшая совсем легонькой к старости мать, раскачивается на носилках за его спиной из стороны в сторону. Иоичи хотел думать, что ей это нравится, раз она его не останавливает.

"От сильной тряски
Веревка рвется.
Рвется и нить,
Что родством зовется". (4)

Так они и поднимались по слегка припорошенной первым снегом земле к вершине горы. Мать слабо дернула за веревку носилок, указывая место, где следует остановиться. Иоичи присел на корточки и осторожно высвободил ремни самодельного материнского кресла. Старуха распрямилась, едва притопнув затекшими ногами. Получилось неожиданно смешно, как будто она пританцовывает на снегу. Иоичи улыбнулся. И мать улыбнулась ему в ответ. На душе полегчало. Мать показала глазами на небольшую пещеру под корнями огромного дерева, и Иоичи понял, что именно в этом месте она хочет остаться. Он подумал, что это правильный выбор. Хоть как-то будет укрыта от пронизывающего мокрого ветра. Иоичи послушно отнес в пещеру циновку и аккуратно расправил концы. Мать смиренно села, скрестив как обычно ноги, и дала ему знак уходить.

Иоичи не спешил. По негласному соглашению,  вопреки древнему обычаю, сыновья оставляли родителям еду. Пару чашек риса, домашние овощи, кто мог – сушенную рыбу. Это - то немногое, что им дано было изменить в упрямых законах бога Нараямы.

Мать испуганно посмотрела на еду и осуждающе на Иоичи. И вот тут появился Призрак. В истрепанных лохмотьях, с ввалившимися глазами на бледном почти прозрачном лице он то ли пролетел, то ли пробежал неслышно где-то совсем рядом. Иоичи вскрикнул от неожиданности. А мать, испугавшись, что крик его может нарушить обет Нараямы, в страхе замахала руками: уходи, мол, уходи! Иоичи, хоть и был не из трусливого десятка, бросился бежать с горы без оглядки. Себя не помня, выскочил из леса и добежав до деревни, бросился к дому Макото.

Макото был его другом. Но кроме этого, он был тем, кому предстояло подниматься на Убасутэ следующим. Его матери скоро исполнится 70. Макото уже поднимался на гору в конце прошлой зимы. Тогда он отнес Нараяме отца. Обычно братья делили между собой "тяжкую ношу", но в семье Макото кроме него мужчин не было. А сестрица, хоть и была в плечах здоровей него, от выполнения сыновней миссии наотрез отказалась.

- Слышь, Макото, на горе призрак завелся, - выпалил Иоичи, едва ввалившись в дом.
Макото недоуменно вытаращился на друга. Люди в их деревне не очень верили в призраков. Суровые условия жизни пригибали их к земле. Трудясь от рассвета до заката, ни призраков боялись они, а воров из соседних деревень, что по ночам выкапывали с их грядок овощи;  да ворон, налетавших на пшеничные поля.
 
Макото молча смотрел на друга, который, с трудом подбирая выражения, описывал ему страшное существо с горы.

- А Луна уже взошла, когда ты был там? - спросил Макото.

Иоичи задумался. А Макото продолжил:
 
- Если взошла, может, дерево тень отбросило.

Иоичи удивился, что Макото подумал про тень. Дерево от призрака отличить несложно.

Из-за ширмы вышла мать Макото. Она выглядела постаревшей. Почти ничего не осталось от ее прежней яркой красоты.
Иоичо смутился, поняв, что она слышала его рассказ. Мужчины притихли. Акеми, ни к кому не обращаясь, бросила через плечо:

- Не призрак это. Старик какой-нибудь.  Умереть быстро - не просто.

Макото и Иоичи застыли как вкопанные. Даже глаз друг на друга поднять не смели, то ли от стыда, что до такой простой вещи своим умом не дошли, то ли еще по какой причине, им самим не ведомой. Иоичи, придя в себя, заспешил домой. Макото погрузиться в свои дела. Акеми, снова зайдя в свой угол за ширмой, громко сказала:

- Ты... это... еду не бери, когда меня понесешь. Этот «призрак», наверное, так и выживает.  Отбирает еду у тех, кого оставляют.
 
Макото показалось, что мать усмехается за ширмой.

- Так, может, и на его долю взять? - глупо спросил он.

- Еще чего! - теперь уже явно усмехнулась мать. - Туда умирать, не жить, поднимаются. Грех это - не хотеть умирать.
 
Макото хотел было спросить, почему это грех, да раздумал. Всему свое время. Доживет он до семидесяти тогда и сам все поймет. Наверное.

***

Призрак первой ночи
Выходит из темного леса
Движется тихой поступью
Холод ему не помеха
Ноги босые по снегу
Руки пустые по ветру
Волосы синей проседью
Кружатся танцем в воздухе
И глаза в опустевших прорезях
Блеском горят неведомым
Призрак горы и ночи
Лунной дорожкой следует…

...Акеми к Нараяме пришла налегке. С вечера вытащила из дорожной сумки сына съестные припасы. Она давно уже думала о смерти и знала, как хотела бы умереть. Вытолкнув Макото из сухой пещеры, которую выбрала для своего последнего пристанища, Акеми легла на циновку спиной к входу. Все шло по плану:  лечь на циновку, закрыть  глаза и ждать. Сколько нужно, столько и ждать. День, два, неделю. Главное, не поддаваться голоду и не пытаться выжить. Тот, кто принял на себя бремя жизни, должен принять и страх смерти. Так правильно. Это Акеми знала каким-то внутренним не объяснимым чутьем. Она знала, что с задачей умереть, она справится так же хорошо, как и справилась с выпавшей ей нелегкой судьбой.

Акеми думала про свою судьбу много в последнее время. Ничего особо плохого в ее жизни не произошло. Как и ничего особо хорошего. Жила как все в их деревне. Делила общую на всех долю. Акеми стала перебирать в памяти события жизни, как вдруг наткнулась на воспоминание о детской мечте. Акеми даже улыбнулась неожиданному повороту мыслей.

Когда была она такой маленькой, что отец мог носить ее на заплечье, закралась в ее голову мечта побывать по другую сторону Высокой горы. Почему-то Акеми верила в то, что «по другую сторону» горы все происходит иначе.  Когда она сказала об этом отцу, он слегка сдвинул брови: “Да нет там ничего особенного, - сказал он. - Все, как и у нас". Может быть, отец когда-нибудь и взял бы ее по ту сторону горы, но он не смог. Зимой того года, когда состоялся меж ними этот разговор, отец неудачно упал с лошади, да так и умер, не приходя в себя.

Акеми подумала, что она сейчас могла бы и сама спуститься по другую сторону горы … Но вспомнив о смерти, покорно вздохнула и съежилась. Становилось нестерпимо холодно. Невыносимо. Это было как раз то, что нужно. Любой деревенский знал, что если поддаться дремоте и уснуть на морозе, смерть заберет тебя без проблем.

Что-то скрипнуло у входа в пещеру. Акеми расстроилась. Быть растерзанной диким зверем совсем не то, что умереть во сне. "Кыш!» - что было мочи крикнула она. Но голос был совсем слабый. Она даже сама удивилась. Однако зверь остановился. И в опустившейся на пещеру тишине Акеми услышала его хриплое дыхание. "Не похоже на звериное, - подумала Акеми, все еще продолжая лежать на боку спиной к входу».
Что-то снова зашуршало. И сильный кашель громом разверзся над ее головой. Акеми испуганно вскочила, вмиг вспомнив про "призрака", о котором пару месяцев назад болтал Иоичи.

- Сгинь! - крикнула она, машинально вскочив на ноги. - Нечего тебе здесь искать. Нет у меня съестного.

"Призрак" на мгновение замер. Потом как-то странно попятился к выходу, споткнулся о камень, наверное, и повалился навзничь на промерзший дерн маленькой пещеры. Кажется, он застонал, что окончательно примирило Акеми с уверенностью в том, что перед ней человек.

- Постыдился бы, - пробормотала она себе под нос.-  Скольких должно быть до меня объел... Никак помереть не можешь.

В пещере стало совсем темно. Видно, луна скрылась за облаком. Или показалось. Пришелец не  двигался. И Акеми подумала было уже вернуться на свою циновку. Что может сделать ей этот нечестивец? Не зверь ведь, человек. Но призрак вдруг снова зашевелился. Акеми показалось, что он сказал что-то. Кромешная тьма мешала сориентироваться. Она вслепую приблизилась к мужчине. Тот по-прежнему лежал, распластавшись на земле. Акеми присела с ним рядом. Сначала на корточки. Потом, устав, опустилась всем телом на промерзшую землю. "Какая разница лежа умирать… или сидя".

Акеми машинально перебирала в уме, кто из деревенских стариков ушел к Нараяме в последнее время, но никого подходящего припомнить не смогла. "Наверное, из чужаков»,- подумала она. На Гору ведь приносили стариков со всей округи. С той стороны, где Акеми так и не побывала, тоже приносили. Это почему развеселило ее.  Улыбнуться не хватило сил.  Акеми закрыла глаза.

В древней обители
Старые кости
Черви и ящерки
Званные гости
В этих пропитанных Смертью местах
Холодом в сердце вонзается Страх
Голодом сводит живот
И поджилки тихо трясутся
Упав на подстилки
Плесенью съеденные давно
Холодно. Голодно. Страшно. Темно.

***

Тупой старик, надевши кардиган,
Пропел романс в пронзительной тиши
И взвился в воздух красочный Аркан
Сыграв на флейте раненой души

… - Юки! Юки! Иди в дом скорей! Гроза начинается!
Это мать зовет его. Теперь она всегда зовет его, когда начинается сильный дождь. В прошлом году молния ударила в сухое дерево на краю деревни. Малыш Тоши, оказавшийся неподалеку,  так испугался, что вначале вообще дар речи потерял, а к вечеру снова заговорил, да только так, что никто слов его понять не мог. Так и остался косноязычным. Наверное, с тех пор мать и боится.

- Юки! Юки!

Снова кричит. Или это уже не мать? Голос знакомый вроде. Юки попробовал открыть глаза. Но было не понятно, то ли они открылись, то ли наоборот закрылись. Эту историю с глазами Юки уже изучил достаточно хорошо. Веки его в последнее время работали как заржавевший механизм. То ни поднять их, то сами закрываются со скрипом. Как смазки требуют.

- Юки, не плачь, Юки!

Мама гладит его по голове. Сейчас точно отец рассердится. Он не любит, когда мама его ласкает. Даже чуть-чуть. Отец выделяет Юки из всех детей. Да и как не выделять?! Он ведь единственный сын, все остальные  - дочки. Отец учит его рыбачить в таких местах, куда никто из деревенских добраться не может. Это их с отцом секрет - рыбалка в горных ручьях. Весной поди удержись на ногах в несущемся безудержном потоке. А зимой - другая забота. Найти озерца замерзшие и на слух определить, где скрываются особи покрупнее. И метко, вслепую, бросить ро.(5)

- Юки! Юки! Повернись. Ты поранился сильно!

Кто-то зовет его, но это не мама. Глаза, в конце концов, открылись. Было темно вокруг, но не слишком. Юки не очень хорошо понимал, где он находится и чувствовал сильную боль на затылке.

- Ну, вот и хорошо, Юки. Очнулся.

 Голос был знаком Юки, но он не мог припомнить кому он принадлежал.

- Это я, Акеми, жена твоя.

Что-то теплое шевельнулось внутри.

- Акеми, - повторил он - ты снова, боишься, что в меня ударит молния? Какая же ты глупая, мама.

Акеми заплакала.

- Почему ты не умер, Юки?! Ты ведь еще прошлым годом должен был умереть.
 
Юки удивился, что мама говорит ему такое. Он вспомнил, как унес маму к Нараяме, и она, вопреки всем обетам, поцеловала его в голову на прощанье. И сразу повалил снег. Юки еле успел с горы спуститься, как все завалило. Это был хороший знак. В деревне каждый знал: тот, кого Нараяма чистым снегом встречает, сразу получает отпущение всех грехов. "Мать быстро уйдет, сказала жена, когда он вернулся. - Легкая будет ей смерть».

- Ты легко умерла, мама, - сказал Юки, и Акеми заплакала еще громче.
 
- Ты вором стал, Юки! Хоть это ты понимаешь?! - закричала Акеми, насколько смогла. - Как такой старик, как ты, может прожить год почти один в лесу?! Ты воровал у тех, кого приносили?! И ко мне пришел за тем же в первую ночь! Такой позор на головы детей наших, Юки!

Юки напрягся, чтобы связать все слова вместе. Но они уплывали, как рыбы в реке, ускользнувшие от стрелы ро.

- Вором стал, - машинально повторил Юки, - потому что эти слова Акеми все продолжала и продолжала повторять.

Юки знал, что означает  стать вором. Отец рассказывал ему еще в детстве, что нет греха страшнее в деревне, чем воровать еду у соседей. Того, кто это делал, лишали съестного на все зиму. И семью этим обрекали на неминуемую смерть. Юки очень боялся стать вором.

Он снова попытался открыть глаза и даже приподнялся чуть-чуть на локте. Сильная боль пронзила все его тело. Теперь он увидел Акеми. Безумная злость заполнила его сердце. Да как она смеет! Он хотел крикнуть ей: «Дура!» в ответ на ее тупые обвинения, но распухший язык как будто намертво прилип к небу. Юки дернулся вперед что было мочи и неуклюже сел, скользнув рукой по замерзшей лужице собственной крови.

На какой-то миг сознание вернулось к нему.

- Акеми? Что ты делаешь здесь, Акеми?!

Он как будто не верил глазам своим и вновь осмотрел пещеру, в которую теперь уже вполне настойчиво пробивался солнечный свет.

- То же, что и ты. Умирать пришла, - примирительно буркнула Акеми, - Макото оставил меня здесь вечером.

- Макото... - Юки напрягся, снова теряя нить реальности.

- Сын наш! - поспешила ему помочь Акеми. Больше всего она боялась того, что он снова впадет в беспамятство. - Старший!

- Не может быть, - пробормотал Юки и заплакал.
 
Акеми снова поспешила на помощь:

- Мой черед пришел. А  ты не умер... Год почти... Смерти  боишься что ли?

- Мне все равно, - ответил Юки.

- Тогда что же?  - не унималась Акеми.

Юки протянул ей руки, прося помочь ему подняться. Он и вправду был похож на призрак. Прозрачная кожа. Впавшие в глубокие расщелины бесцветные глаза. Правда одежда на Юки была хоть и потрепанная, но теплая.

- Не воровал я, - тихо сказал он. - Они сами меня просили.

- Просили что? - не поняла Акеми.

Юки жестом позвал ее идти.

Акеми и Юки вместе вышли из пещеры. На тропинке лежал снег, но не глубокий. Солнце пригревало довольно приятно. Акеми почувствовала себя странно. Вроде бы, она пришла сюда умирать, но ей было хорошо от того, что она живет. Увидев замерзшую бруснику на кусте, Акеми сорвала ее прямо губами. "Как в детстве, - подумала она, по привычке устыдившись того, что вот уже и солнце взошло, а она бездельничает».

Юки двигался медленно. Ноги почти не слушались его, и он спотыкался о каждую кочку. Наконец, он остановился, и Акеми машинально уперлась носом в его спину.
Сердце ёкнуло. От Юки по-прежнему исходил так волновавший ее в молодости запах. А может, это ей показалось… Он отодвинулся, указывая ей на что-то. Акеми… остолбенела и  вскрикнула от ужаса. В бессилии она приземлилась прямо на ледяной пень, по счастью оказавшийся рядом.

На поляне перед ней в полнейшем беспорядке были разбросаны человеческие кости и трупы. Почти сгнившие и те, что все еще оставались лакомством для оголтелых ворон и земляных червей. Акеми почувствовала непреодолимую тошноту, но рвоты не было.
 
- Первым был Хоши, - Юки показал ей на череп, валявшийся почти у самой ее ноги. Череп был пробит каким-то тупым предметом.

Юки продолжил:

- Он предложил мне рис и сухую рыбу за то, что я помог ему уйти.

Акеми отпрянула. Она хорошо помнила проводы Хоши. Он оставил деревню вскоре после того, как Макото унес Юки. Накануне своего последнего дня Хоши поджидал Акеми у колодца. "Как ты думаешь, - спросил он, - Юки уже умер?" "Конечно, - не задумываясь, ответила она." "Откуда ты знаешь? - не унимался Хоши." "Это каждый знает. Человек умирает, когда он соглашается умереть." "Я не хочу." - сказал Хоши. "Это глупо, - искренне ответила ему Акеми. - Когда Нараяма призывает, нужно идти. Таков порядок". Хоши ее не слушал. "Боюсь я», - бросил он через плечо и быстро пошел прочь.

…Что-то стало складываться в голове у Акеми.
 
- Так ты… убил его, а потом съел его рис...

Юки молчал. Акеми снова и снова осматривала поляну, пытаясь вспомнить деревенских стариков и старух, ушедших в последнее время.

Звенящая тишина. Она наполняла голову Акеми, которая не могла вместить в себя обрушившуюся на нее реальность.

Юки нарушил молчание:

- Никто не может умереть сразу, - сказал он. - Даже тот, кто хочет. Люди не бояться смерти. Люди бояться ждать ее.

Акеми вдруг как-то стало все безразлично. Она медленно поднялась с мокрого пня и машинально отряхнувшись пошла прочь. Она не хотела, чтобы Юки шел за ней. И не имела сил оглянуться.

Пройдя с десяток метров, она остановилась.

- Что ты делал с теми, кто приходил без еды? - чеканя каждое слово, спросила она.
Не получив ответа, и сделав еще несколько шагов вперед, Акеми крикнула во все горло:

- Так что с теми, кто приходит без еды?

Потом еще, и еще, и еще. Так кричала она беспрерывно, двигаясь по тропинке к пещере, где на полу лежала циновка, та самая, на которой Акеми собиралась умереть.

…Акеми не оглянулась ни разу. А собственный крик не позволил ей услышать глухой стук, с которым Юки повалился на землю. Он хватал воздух губами, как рыба и пытался что-то важное сказать... То ли ей, Акеми, то ли жадной вороне, которая почуяв легкую добычу, уже устроилась у него на груди.

***

…Снег не пошел ни вечером того дня, когда Макото вернулся с горы, ни утром следующего... К полудню облака в небе и вовсе развеялись. И солнце стало припекать жарче обычного в это время года.

Почему-то Макото расстроился. Наверное, он ждал, что Нараяма примет его мать как праведницу, и вся деревня получит знак подтверждения чистоты ее души. Он и сам не знал, почему это было ему так важно.

Может, из-за отца? Когда год назад он оставил отца на Высокой Горе, снег начал сыпать огромными хлопьями в тот же час. Как бабочки летели снежинки ему в лицо, подгоняемые ветром. Снег тогда шел да шел, и не было в деревне человека, который не позавидовал бы старику Юки: сам бог Нараяма прилюдно отпустил ему все грехи!


Апрель 2019. Израиль

1. «Легенда о Нараяме» (яп. ;;;; Нараяма бусико:) — художественный фильм японского режиссёра и сценариста Сёхэя Имамуры, основанный на переработке одноимённого фильма Кэйсукэ Киноситы. Сюжет создан по мотивам рассказов Ситиро Фукадзавы
2. Убасутэ (яп. ;;;, «отказ от старухи»), также называемый «обасутэ», а иногда «оясутэ» — обычай, будто бы существовавший в стародавней Японии. Описывался как отправка в лес или в горы престарелых родителей на голодную и/или холодную смерть, с целью избавления от лишних ртов[1]. Никакими документальными источниками не подтверждается[1], являясь исключительно бродячим фольклорным сюжетом, лёгшим в основу многих легенд, стихов и коанов[2]. В сказаниях об убасутэ его причинами называются деспотичный указ правителя, также наступившая засуха или угроза голода. (Википедия)
3. Минка (яп. ;;) — традиционный японский дом, встречающийся в наши дни, главным образом, в сельской местности.В контексте деления общества на четыре класса по роду занятий, минка был жильём крестьян, ремесленников и торговцев, то есть касты, не принадлежащей к самураям, но подобная коннотация давно не существует в современном японском языке и любой жилой дом в традиционном японском стиле можно упрощённо называть «минка». (Википедия)
4. Из книги СИТИРО ФУКАДЗАВА «СКАЗ О ГОРЕ НАРАЯМА» в переводе Г. Ронской. Электронная библиотека Флибуста книжное братство.
5. Метательное орудие – копье на длинной веревке, употреблялось при охоте на крупных морских рыб и зверей.