Парадигма

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".


Сегодня тридцатое число, пора на работу: ах, как не хотелось, однако пришлось вставать…
  - На ужин жду, - сообщила супруга, и я отправился на работу.
Надо сказать, на работе делать нечего или почти нечего, но не сегодня, как оказалось.
  - Вот я и на месте, - прошепелявила старая ведьма, она помогает мне вести дела, - что ещё хотите, чтобы я сделала? – это она спросила с издёвкой: работы у неё было "навалом", но так считала только она.
  - Ничего, - ответил я со свойственным мне равнодушием, - можете уходить домой, если…
Не успел договорить, как в комнату ворвалась истеричная барышня (я принял её за проститутку: сильно была накрашена).
  - Что вам угодно? – взревела моя "настоятельница", так в шутку окрестила её моя жена. – Неужели не могла подождать?
И раскрыла рот от удивления: в кармане у неё торчал нож лезвием кверху.
  - Милочка… милочка, - лепетала она, - проходите, вас примут, - и кивнула мне, мол, не беспокойтесь я в полицию.
  - Не надо в полицию, я расскажу, как всё было.
Я со свойственным мне спокойствием посмотрел на мою клиентку (я частный детектив) на сей раз с интересом:
  - Присаживайтесь, прошу вас, - и указал на стул, - чаю, Марья Антоновна, покрепче, пожалуйста.
  - А вам с сахаром? - это моя секретарша вопрошала клиентку, отчего та сразу успокоилась.
  - Нет, воды, пожалуйста, если можно, - совсем уж нерешительным голосом добавила она.
Моя помощница аж задрожала от собственной значимости (ведь это она успокоила клиентку и возможную убийцу – все, что рисовало её натруженное воображение).
  - Могу принести…
  - Не надо, только воды…
Как только разобрались, что же такое ей нести, секретарша успокоилась сама и удалилась, прикрыв за собою дверь (не полностью, как прошу я всегда, когда у меня "гость", но на этот раз это уместно, женщина вооружена). Я перестал обращать внимания на нож, и девушка успокоилась окончательно, как мне показалось. Но следующий шаг был опасным: она достала нож из кармана и положила на стол, лезвием направленным на меня. "Ах, вот как, - подумал я, - вот тебе", - и положил рядом с собой револьвер. Она посмотрела на меня серьёзными глазами и засмеялась.
  - Нет-нет, не надо, это я… он этим ножом хотел меня… убить: понимаете?
Я протянул руку и забрал нож, стал рассматривать.
  - Сталь… крепкий, - поцарапал поверхность стола зачем-то, - теперь рассказывайте, - сказал и приготовился слушать, убирая в стол все виды оружия.
Она успокоилась и начала…
  - Меня зовут Софья – вы правы, - она показала на своё лицо, - я не тем делом…
  - Продолжайте, Софья, мне всё равно, - я повторил её жест, - кто вас обидел и что от меня хотите? Ведь я частное лицо – не полицейский.
  - Я заплачу, ведь ещё не произошло убийство: кто меня будет слушать в полиции?
Я усомнился, что девушку лёгкого поведения может защищать частный сыщик, ведь стоимость одного моего часа работы ей придётся "отрабатывать" долгое время, на что она сказала:
  - Деньги есть, найдутся ещё, - и заговорщицки наклонилась, чтобы её не услышала, входящая в мой кабинет с подносом, секретарша, - много.
Марья Антоновна успокоилась увидев, что на прежнем месте ножа нет.
  - Вот чай, господин Сурдин Пётр Васильевич, - это назначалось нашей клиентке, она могла этого не знать, - вот и ваша вода, милочка.
Я поблагодарил, Софья только кивнула. Мы оба ждали, пока удалится моя секретарша. Наконец, дверь закрылась, и мы стали доверительно беседовать. Немного отхлебнув из стакана воды, Софья продолжила.
  - Мой клиент очень богат: возит меня на своей дорогой машине, знакомит с людьми.
  - Зачем? - я задал неслучайный вопрос, она поняла.
  - Сначала я сама хотела, потом думала – любит, но он богат только на бумаге: понимаете? Всё, всё в кредит – я узнавала. Расчёт такой: я становлюсь женой – все долги на меня спишут, а он тю-тю, - она живописно показала, как упорхнул "возлюбленный".
  - Распространённая схема, - сказал я, она насторожилась.
  - А вы не заодно?
  - О-о! Вам, барышня, не сюда: вам врач нужен!
  - Нет, простите… извините, ведь он меня убивать уже шёл…
Я больше не слушал, закурил трубку и стал колечками…
  - Нет, я не против выслушать вас, продолжайте, но вы мне уже не интересны и денег у вас… нет, а есть страх за свою жизнь. Вот что я сделаю сейчас: запишу и со слов ваших составлю заявление в полицию и приложу сей, - я кивнул на нож в столе, - атрибут возможного насилия: ведь он вас не поцарапал? И не убил. Так вот и всё передам, а вас защитят, если ещё будет угроза.
  - Его убили сейчас, этим самым ножом, я его помыла и принесла вам.
  - О, да вы, милочка, - я повторил вслед за секретаршей, - подозреваемая в убийстве: так?
Она кивнула и обречённо опустила голову.
  - Но деньги есть, - умоляющим голосом сказала она, - и это не я убила его. Я любила, он врал, я понимала, но любила, и он…
  - Подброшен нож вам. Вы же не из тела его достали?
Она покачала головой.
  - Пока они разбирали, - сказала она тихо, - я пошла в свою комнату, а там это… я помыла и сразу к вам. Потом меня заберут и тогда мне деньги не нужны будут… у меня их много.
Я написал цифру, повернул листок к ней.
  - Вот сколько будет стоить моя работа, и, если вы согласны, то оформим документ, по которому вы обязуетесь предоставить всю нужную информацию, ничего не утаивая, - это я сказал проникновенным голосом, - для того, чтобы все факты сошлись в нужное время, - я намекнул на суд, - никаких расхождений! Никаких! С полицейскими я знаком, сам служил, они ищейки – найдут, чего и вы не узнали бы никогда, - я указал на профессию, которой девушки пользуются, чтобы узнать для себя или заказчику предоставить информацию за деньги (они этим промышляют и этим пользуются). – И да, вас арестуют, но не беспокойтесь Софья… - я ждал дальнейшего отчества и фамилии, но неожиданно она сказала.
  - Тогда так: Миронова Анастасия Михайловна.
Я с интересом посмотрел на неё:
  - Что ж и такое бывает.
  - Вас ничем не удивить? - она улыбнулась милой улыбкой, прежней развязной манеры держаться уже не было.
"Маски как не бывало", ; подумал я тогда.
  - Составим договор, Анастасия Михайловна, я вас буду защищать в суде, я юрист – имею аккредитацию, но прежде должен всё о вас знать. Вы говорите понемногу, а времени, меж тем, у вас совсем нет, не будет.
Я пригласил войти секретаршу.
  - Составьте договор… вот здесь и здесь, - я показал, где оставить пустые места, - не заполняйте, я сам, - и вышел из комнаты.
Они долго возились, что-то выпытывала моя секретарша, я поторопил:
  - Быстрей.
И вовремя, через некоторое время, когда все формальности были соблюдены, и я узнал все подробности, изучаемого мной теперь дела, ворвались полицейские и арестовали на моих глазах мою клиентку. Я показал подписанный ею договор и предложил сотрудничество, так как я "заинтересован защитить свою клиентку". Меня знали, полиция интересовалась моими делами, если были соприкосновения с уголовными статьями и мои расследования всегда вели к успеху, за что некоторые, не все, меня просто ненавидели, ведь это их промахи.
Дальше будет рассказ женщины, доверившей свою дальнейшую судьбу частному сыщику, вашему покорному слуге.
  - Я никогда не осмелилась бы стать, как бы это выразиться помягче, проституткой, но здесь дело было особое. Я не "давала" никому, - она посмотрела на меня с надеждой, что я пойму.
  - Продолжайте.
Безукоризненным голосом она продолжила.
  - Дело было в папенькином наследстве. Это длинная история, может и не пригодиться даже, но расскажу вкратце. Папенька мой человек зажиточный, - она посмотрела в мои внимательные глаза, улыбнулась, - богат, даже для вас. А наследников нас двое: я и мой брат Пётр, которому завтра двадцать лет. Через год, если не женится раньше, ему будет принадлежать половина состояния – это много. Ну вот, я как богатая наследница половины батюшкиного состояния… Я не сказала? Он умер… недавно, отравили – сказали, сам, но сейчас не о нём: не так ли?
Я откинулся на спинку кресла, посмотрел на барышню с интересом, кресло заскрипело, зашаталось подо мной, и я рухнул на пол, покрываясь обломками некогда роскошного предмета мебели. Девушка, до той поры серьёзная, залилась смехом. Моя "надзирательница" заглянула в комнату, услышав грохот и смех, сказала: "Сейчас принесу", - и скрылась за дверью. Через минуту втащила стул, он был с не прибитым сиденьем.
  - Сойдёт, благодарю, Марья Антоновна, - я извинился за казус, - продолжайте, слушаю внимательно.
  - Не то чтобы Пётр хотел моей доли, нет: он добрый мальчик, но у него есть… - она посмотрела на меня пристально, - понимаете… друг, он такой…
  - Продолжайте, пойму.
  - Он такое наговорил, будто это я затеваю против него: вы понимаете меня?
  - Что вам стоит уехать? Разговоры… домыслы тот час прекратятся.
  - Скоро свадьба… моя свадьба – жених убит мной… но я не убивала. Вот этим ножом меня хотел зарезать, он угрожал мне, показывал, вытаскивал из стола, как вы это делали. Мне угрожал. Я стала добиваться правды и вышла на кредитора. Его спасло бы моё наследство… да части приданого хватило бы, чтобы покрыть долги. Я бы за деньги не стала… - она заплакала.
  - Вот что я понял из вашего рассказа, - и стройным порядком повторил, - первое: ваш отец убит, отравлен, для вас это неважно, ведь причина в другом. Так? – она кивнула. – Продолжаю: Пётр может быть замешан. В чём? Вы не стали говорить. И наконец, ваш жених умер насильственной смертью, но вы не прикладывали к этому руку, хотя он угрожал вам этим самым, - я достал его из стола, - ножом. Вы правы: в этом что-то есть, что приведёт вас…
  - На скамью подсудимых: вы хотели сказать?
  - На каторгу и ещё лучше…
  - Зачем вы так жестоко со мной? Я сказала – не убивала, верьте.
  - Я верю, в том-то всё и дело: от вас хотят избавиться, и вы знаете убийцу, а мне достаточно сказать "не виновата" и всё – дело выиграно! Ура! Нет. Всё как решили они или он? Вот бумага – пишите имя и почему, факты, факты – только они вас спасут. Доверяйте? Вы! Это вы мне доверяйте – всё начистоту или виселица! У нас такое практикуют! – я кричал.
Она бледнела, потом произнесла.
  - Что ж, я думала, вы мне поможете…
  - Что это за… балаган, - я продолжал кричать, - что о вас подумают? Это госпожа? Дворянка? Нет! Проститутка! Объясните: для чего!
Она заплакала.
  - Я оделась, чтобы выйти из дома. Мне хотелось запутать…
  - Полотенце, Марья Антоновна!
  - Слышу!
  - Мокрое!
Мы помыли её лицо, причёску закололи на бок, кое-что в корсете поправила секретарша.
  - Вот так-то лучше. Представить не можете… - я сокрушался, не стесняясь слов, она стала меня понимать: я переживал за неё, - лучше вам подождать у меня, за вами придут сюда, так будет лучше.
Она согласилась.
  - Я напишу это имя… вот, - и передала мне листок, там значилось "мой брат".
После её ареста я несколько раз ездил в тюрьму, хлопотал об условиях по содержанию, предъявлял свои документы и всякий раз напоминал, что я частный следователь, а в её деле – адвокат. Меня с неохотой принимали: следствие "назначило" виновную, и дело не вели, как подобает, собирая лишь косвенные улики, на что я и указывал. Следователь Семён Андреевич Маховицкий слушать не хотел мои доводы, пока не прочёл записку (я её нашёл в столовой на полу): "Милая Поля, я тебе пишу: не серди её, расскажет про нас, хуже будет – поверь", - и подпись "Су…г" (закорючкой).
  - Супруг, что ли? – следователь поморщился. – А вам что там надо?
  - Я веду следствие частным образом, и имею доступ ко всему, что может пригодиться в защите.
  - Так вы думаете не она? – он с сомнением посмотрел на меня.
Следователь не был моим "поклонником", он так и сказал: "Вашим поклонником я не являюсь…", - но это было по другому делу, которое он проиграл. На этот раз он решил "дёрнуть" за ту ниточку, но дёргал другие, противоположные.
  - Одно прошу, Семён Андреевич, не выбивайте из моей подзащитной признательные показания, дайте вначале разобраться.
  - Как получится, - сказал он, потирая руки, и повторил, - это как получится, Пётр Васильевич, как успею.
Это было на него похоже.
  - Развалю всё ваше дело, - процедил я сквозь зубы, и пожалел об этом вскоре.
К месту преступления вход был закрыт, хотя там никто с момента обнаружения трупа не работал. "И пи…ам тоже", - таков приказ следователя, комнату и целое крыло здания, в чём необходимости не было, опечатали. После поступления этого приказа, пара "друзей" съехала на другую квартиру, так сказали: "Пока сестрица не отдаст всё". Это сказал её брат мне, не стесняясь в выражениях обзывая "шлюхой" и "гадиной".
Мне понадобилось немало времени, чтобы раскрутить оба этих дела, но вначале я помог ей, подзащитной. Я выпросил, под мою ответственность, домашний арест заменить на тюрьму для её брата Петра, обосновав уликой: ключ от стола, где находился нож, был у него, сестра никак не могла его взять. Дело запутывалось больше, брат делал всё больше ошибок и, наконец, выдал главную "тайну" – он женат на сестре друга, предоставив документ. Дата на нём стояла тем же днём, что и убийство. Значит, успел жениться вечерком, после всего, что натворил.
С новоиспечённой женой встреча была мимолётной – спешила, опаздывала к портнихе, так сказала. Конечно, я проверил все показания – не сходилось вот что: она не была замужем ни за кем. Считала себя... неважно: запись была фальшивкой. В реестре заключённых браков, этого брака не значилось.
Скривив лицо, Семён Андреевич пробурчал: "Проверим", - но действовать не спешил или мне так казалось. Я думал – все замерли в ожидании, когда, наконец, не поступит команда: "Ату её!", - и все бросятся выполнять. Но было не совсем так: он действительно старался, девушка симпатизировала ему – я только мешал своей горячностью, но дело двигал.
Анастасия Михайловна чахла:
  - Приболела, - сказала она, когда мы увиделись.
Вид был лихорадочный, её трясло, но виду старалась не подавать.
  - Потом полежу.
Я выхлопотал койку в больнице и дал задаток на содержание.
  - Что ты так хлопочешь? – спрашивала моя супруга, начиная ревновать.
Я описывал события кратко, не вдаваясь в следственные тайны, и многого она знать не могла, вот и ревновала.
  - Пройдёт время и я посвящу тебя... а пока нельзя, сама знаешь, - и исчезал, пропадая целыми сутками.
Я уезжал, справлялся у друзей отца Мироновой, моей подзащитной, что привело к отравлению? Способен ли сам убить себя?
  - Мой Андрюша? Не-ет! Он не мог: любил жизнь, как я, - и засмеялась.
Это была давняя подруга отца, "юношеская любовь", звали её Вероникой, но официально Верой Сергеевной.
Она весело смеялась, вспоминая шалости друзей. Полюбила она друга: "... а с ним мы не расставались, такой был весёлый", - много разных историй ещё. Я слушал, задавал вопросы, она отвечала спокойно, рассудительно, а потом зарыдала в голос.
  - Я так его любила моего Андрюшу! Думала умру, так было плохо без него. Жизнь... а что жизнь...  Он полюбил другую, был рад, а я спохватилась... поздно. Ведь думала – полюбила подруга, пусть женится на ней, уступлю. Вышла замуж за Семёна-растяпу, даже детей не имеем, а у него, вон – двое, - она будто спохватилась, вон-вон что, - и показала указательным пальцем в стену, - дальше шли причитания, потом, будто не узнавая, обратилась ко мне, - вы кто? – потом гнев и крики.
  - Мама больна, - это племянник, усыновлённый после смерти её мужа, отвёл её в комнату и мы продолжили.
Я сказал:
  - Вот записка, передайте ей, если что-то вспомнит, пусть напишет, для ведения дела необходимо, - я в общих чертах рассказал ситуацию.
Племянник, молодой человек, одного со мной роста, кудрявый брюнет, немного заикаясь, продолжил.
  - Видите ли, моя мама всегда меня воспитывала, своих детей не имела. Я привязался, а уж потом...  "Что тебе сиротой, а мне одинокой?.." Мне говорят, "больна, откажут". А что откажут? Я по наследству получу: кто ещё? – задумался. – Есть один, он мне не брат... троюродный... – мысли в его голове путались, и я захотел закончить разговор, как он неожиданно вывел, - у него... Петра, ведь тоже брат, я слышал разговор: он ему по матери дядя или... ещё говорили...
Я стал вслушиваться, не перебивал: вереница слов, выражающих изменчивую мысль. Переходя от Петра к себе, к своим родственным отношениям, он всё больше углублялся в разговоры, которые слышал, находясь в присутствии гостя.
  - Он (Миронов) у нас был как свой, в карты играли, в беседке... он говорил о сыне, что не слушал его. Дочку называл "моей кулёмой", любил, баловал: "Всё бы ей отдал, да сына жалко, - качал головой, - подлеца воспитал".
И всё в этом духе: весь вечер за чаем просидели.
  - Ну, мне пора, извозчик заждался.
  - У меня машина, отпускайте, завтра довезу.
  - Нет, спасибо, Николай, завтра нужно быть в суде, выпрашивать арест, а то сбежит.
  - Кто? Пётр не виноват, не он это.
Я опешил.
  - Ну-ка, ну-ка, я почему не знаю, а ты (мы были на "ты")...  Может, отца не убивал, там ещё...
  - Убийство, знаю, он не мог.
  - Что-то скрываешь? Расскажи.
Рассказ занял ещё полчаса, приехал я затемно, подготовил речь и лёг спать. Утром стук в окно.
  - Кто там? – служанка выглянула. – К вам полиция!
  - Убит: кто? – я, едва одетый, спросонья не мог понять. – Пётр Миронов? Когда?
Меня подозревали. Я был в отъезде, мой кучер подтвердил.
  - Почему меня подозревают? Потому что я веду дело Мироновой? Заинтересован? А вы брата... родственника проверили? Ведь родственники они: вместе живут? И что? Вот удивимся, когда арестантку повесят, кто получит заветный кусок – награду за всё, за пролитую кровь, - всё это я выговаривал следователю, которому хотелось меня хоть как-то вывести из себя. Я поехал к нему сам, а потом к судье со своими доводами и собранными уликами.
"Но почему Анастасия, зная, что дело может обернуться против неё самым трагическим образом, не сказала мне заранее, что родственник, тот сожитель Петра", - думал я, входя в палату к больной. Она шла на поправку, температура больше не поднималась и заинтересованности её в смерти жениха не обнаруживалось, она продолжала отрицать. Я увидел её плачущей: ей сообщили о смерти брата.
  - Я не хотела его смерти, не могла представить... кто мог?
Я задал свой вопрос:
  - Почему вы не сказали мне о вашем родственнике: дяди по материнской линии?
  - Двоюродный. Знаете, как далеко от нашего наследства?
  - Теперь...
Она посмотрела широко открытыми глазами.
  - Он? Теперь он наследует за нами?
  - Надо доказать его причастность. Если бы я знал раньше... Как важно не утаивать от меня... я же говорил... просил вас...
  - Ну, что теперь об этом? – она вдруг стала серьёзной. – Пётр не мог себя убить, как и отец.
  - Я ездил... – рассказал о своей поездке, что на всё нужно время, ведь проще было...
  - Мне так стыдно, за Петра и что семья... не хотела, поймите, думала на Петю, хоть и мой брат... смотрел как-то... как посторонний. О чём они шептались? Жених часто заходил, потом жил в своём крыле, мы дали... Пётр разрешил, ведь и Антон Палыч тоже у нас... Мы не встречались без них, у меня своя комната...
Жених был вхож в дом, жил, пусть какое-то время: что-то готовилось заранее, но выяснить предстояло следствию. У меня были косвенные улики, да и "повесить" на одного три убийства... следователю предстояло во всём разобраться. Пойти на мировую?
Я выразил протест на ведение дела: доказал бездействие следствия, от которого исчезали улики с места преступления, подтасовывались факты и прямое вымогательство денег у моей подзащитной в обмен на "свободу" – домашний арест.
Я был безжалостен со своей подзащитной, говоря ей правду, а теперь взялся за следователя. Прошёл все инстанции, дошёл до прокурора и дело завертелось. Следствие изменило ход, сменился следователь (такое редко бывает). Подследственную выпустили под залог, велели не уезжать и охрану поставили (по моей просьбе).
Я с пистолетом взялся охранять подступы к спальне (с женой потом разберусь), охранял припасы, смотрел за входящими (не доверял полиции). Убийца пропал, полиция пустилась в розыски. Наёмный убийца (вероятный), оказался задушенный, ниточка продолжала виться. Мне понадобилось много часов, чтобы восстановить ход событий по первому и второму убийствами. Оказалось: возможными убийцами были двое: один сообщник Пётр. Поговорив с прислугой, сопоставив все факты отравления отца – пришёл к выводу: только один человек имел возможность подсыпать яд – это Пётр, сын. Что побудило его? – теперь это останется тайной.
Однако будущего мужа Анастасии убил двоюродный дядя. Я "вытянул" из всех возможных свидетелей и всё указывало на него. Нож в крови не был (чисто вымыт), Анастасия не имела времени его мыть, и путь пролегал через чёрный ход. Руки её были чистые, не единого пятнышка крови на платье – я сразу обратил внимание. Грим на лице, подчёркивал глаза и румянец во все щёки, губы не были накрашены. Я это вспомнил, потому что на щеке покойного жениха было обнаружено красное пятно от помады. Анастасия помадой не пользовалась: губы алые от природы. Значит, кто-то подыграл: тот, кто не знает Анастасию так хорошо, как брат. Этот человек участвовал в делах семьи: руководил процессами споров, несогласия, стравливал слуг между собой; они давали сбивчивые, порой противоположные, показания, чтобы набросить тень на недруга, в результате страдал процесс дознания. Новый следователь, в чём-то не лучший, но взялся ретиво и довёл следствие до конца, учитывая мои замечания и беря во внимание наличие множества косвенных доказательств. Единственная улика, которая необоримо присутствовала в доказательной базе – это его находка: постельное бельё, не стиранное несколько дней, имело следы крови и ботинки под кроватью с брызгами крови. Все эти улики пролежали несколько недель (крыло дома было опечатано довольно вовремя). Об этом убийца не беспокоился или забыл: убийца найден и это Анастасия.
  - Петра я не хотел убивать, он мне был дорог. Убийца его не знал, поэтому не жалел – я уехал, не мог. Потом не простил ему, - так он объяснил удушения убийцы Петра, - он не хотел вначале, я заставил, - убивал вор, которому досталось по жребию убить – разыграли.
Антону Павловичу Брызгалову предъявлено было обвинение по многим статьям, но убивал сам он только жениха двоюродной племянницы – остальные смерти чужими руками. В "должниках" у него воры и убийцы находились, он умно манипулировал ими и убирал как свидетелей чужими же руками, так что и следов не найти. Арестовали его в его же доме, который достался ему "по наследству" примерно таким же, но более удачным образом.
Анастасия вышла замуж и уехала совсем, оставив меня с гонораром и запиской: "... если бы не вы..."