4. Новые узелки

Глава из повести "Под крылом Черного Ворона"

Тонко нарезанные лимоны на блюдечке, присыпанные сахаром, так и просились в чашку с кофе, но Михаил не дотронулся до них. Сделал небольшой глоток горячего напитка и, почувствовав, что он уже немножко остыл, сделал глоток глубже. Вкус кофе был необычным - горьковато-кисловатым со вкусом бренди.

- А мои уехали на месяц, - прошептала Танюша, - так что я уже больше просто не могу, Миша, - и ее горячие руки начали с силою разминать его шею. – Может, останешься, а утром я тебя разбужу, а?

Сила даже нескольких капель спиртного в кофе легонько опьянила, но в то же время не расслабила, а наоборот, добавила сил, начиная разжигать в сознании танец любви. Огонь все выше и выше посылает свои всполохи в небо, через которые Михаил под барабанный бой начинает прыгать. Ах, как он страшен этот огонь, и как он в этот же момент притягателен! А ты, словно, на арене, один против быка и вокруг тысячи зрителей. «Ну что, - кричат они, - трус?» Да какой я трус. «Боишься?» - кричит вся арена, подбадривая тебя на поступок, которого ты всегда боялся.

«Не-ет!» - кричишь ты, заставляя себя сделать шаг вперед.

Но, тут же подсознание останавливает тебя: «Это же предательство!» - кричит оно тебе.

«Да!» – в испуге кричит совесть. И боязнь уходит на второй план, хочется новых испытаний, или разогнаться и заново, окунаясь в желто-белые одеяла смерти, кинуться через пышущий огонь, внутрь него на ту сторону, или… Или под рев публики, под ее насмешки отказаться от этого шага и сделать еще более страшный, сказать всем: «Нет!»

Аж дух захватывает перед пониманием, что и тот поступок, и этот публика примет с овациями и с ненавистью. С чем больше – одинаково плохо. Публика, - это сфера, - в которой ты живешь. Но кто она - эта публика? Совесть? Да, совесть! Твоя совесть! И – теряешься…

Кровь в тебе начинает кипеть и бурлить, в такт этого страха, толкая тебя в его объятия. И тут же осмысляешь, что ты уже бессилен не сделать этого нового шага, пусть даже он будет правильным. Только для кого он будет правильным? Для тебя? Да!

- Танюша, погоди, погоди! - шепчет Михаил, пытаясь силой удержать ее тело, которое, как веревка, связывает его, которое, как электрический ток, колет его своими силовыми волнами и начинает управлять телом, отключая сознание, отключая сопротивляемость...

Да, да, да, именно так. Эта женщина его не слышит, она уже неподвластна ему, а только себе, все ниже и ниже опуская рычаг выключателя. Слышно по ее сильному непрерывистому дыханию, что она уже решилась на свой прыжок через огромные всполохи бушующего огня к нему. Её руки все сильнее и сильнее разминают его мышцы на шее, на предплечье, на грудях, вводя Михаила в какой-то необычный транс, разбивая его силы сопротивления на тысячи осколков и все глубже и глубже вводя его в пьяный экстаз возбуждения.

- Танечка, нет, не надо, оставь меня…

Но женщина уже находилась в прыжке, а огонь, охвативший ее тело, превратил её в молнию. А сопротивляющийся под ней Михаил, все больше и больше возбуждая в ней желание, интуитивно давал ей возможность буйствовать, побеждать, добиваться. Как паучиха, закутывая жертву в свою смертельную паутину, она добиралась своими зубами к его шее, к груди…

…На столе курилась новая чашка с кофе, побуждая своим ароматом подняться с дивана и присесть поближе к хозяйке, не спускающей своих глаз с Михаила. Обернувшись простынею, он встал и пошел в прихожую, но Татьяна вскочила и тут же закрыла дорогу ему своим тонким станом:

- Не пущу! – прошептала она, выглядывая из-под своих курчавых, прыгающих черных пружинок-волос, мазнула своими кошачьими зелеными глазками Михаила, и обняв его руками за шею, повисла на нем.

- Танечка, отпусти, а то я прямо здесь…

- Ну и пусть, ну и пусть, все до капельки уберу...
Михаил, с силою, придавив к себе женщину, поднял ее на руках, пронес в прихожую и поставил у двери в туалетную комнату:

- Пять секунд. Замри!

Ни о чем не хотелось думать, потому что уже все, от чего он постоянно удерживал себя, совершилось. Все! Хочется рвать и метать! А что рвать? Что метать? Свою совесть. А что такое совесть? Это всего лишь чувство, какой-то единичный поступок, который можно уже завтра и не вспоминать. Да-да, не вспоминать, а Танюша, она никогда и никому об этом не расскажет. Она его совесть! Вот сравнение.

Михаил вышел из туалетной комнаты и чуть не споткнулся о Татьяну, сидящую сбоку двери. Но она как пружина вскочила и повисла на его плечах:

- Милый. Ты меня извини! – горячий воздух из ее уст щекотит ухо.

- Да, да, сам не лучше, - шепчут его губы в завитушки волос, свисающих у лба.
«О-у-у!» - и как начинает в тебе сейчас заново что-то буйствовать, внутреннее сильное.

- Все хватит, - почувствовав её прикосновение к спине как, к оголенному нерву, аж мурашки, побежавшие в сторону широчайших мышц, поясницы, ягодиц. – Я уже не могу, Таня, - и обеими руками с силою мягко отодвинул её от себя. – Хватит, у нас было все двадцать лет назад, но ты отказала.

Татьяна не хотела говорить на эту тему, осознавая, что продолжение начатого «щипка» Михаила может только привести к буре, не страстей, не к скандалу, а к обиде. А зачем она нужна, ведь только из-за нее у них снова могут охладеть отношения друг к другу и опять на много лет. А ей так не хочется терять снова этого человека, друга, товарища. Ей так не хочется теперь в этом её возрасте оставаться один на один с собой, пытаясь погружать себя в работу. В работу, которая со временем становится опостылевшей, погружающей её в мир труб и печей, запорной арматуры и кнопок, емкостей и дизельных и электродвигателей котельной.
Как иногда ей хочется вернуть себя в те свои двадцать лет назад, когда после третьей годовщины гибели Сергея встретила его, Михаила Филиппова, у могилки мужа.
Да, она слышала, что они где-то рядом служили тогда в Кабуле, в десантных войсках. Да, она помнит очертания его лица, плакавшего навзрыд и прячущего глаза от нее, когда он провожал ее Сергея в последний путь. Да, да, ведь это именно он привез «груз - 200» в её дом, в её семью. Она все это помнит, только в какой-то вуали тумана горечи и – всё.

Да она помнит, как он вместе с афганцами приносил ей деньги, детские игрушки. Да, она помнит, как он любил ее пацанят – Кольку и Родьку, водил их в приезжий цирк и в зоопарк, угощал сладостями, подарил им велосипед. Да, она помнит, как он вместе с детьми упрашивал её стать им папой. Но она помнит своего Сережку, самого дорогого для неё человека, предать любовь к которому она так и не смогла…   

Она все помнит, и слова пришедшего к ней духа Сергея, севшего на краю кровати и попросившего её: «Выйди замуж за Михаила. Детям нужен отец, а то опоздаешь». Но она не верила его словам. Разве мог Сережа, которого уже много лет нет на Белом Свете, попросить её об этом поступке? И второй раз тоже…

Она всеми силами рвала хоть какое-то представление, лезущее все чаще и чаще к ней в сознание, сказать Михаилу «да», «ДА», «ДА». Иногда она уже была почти готова сбросить с себя тяжелое платье вдовы и обессиленной упасть в объятия красивого, статного и в душе уже любимого мужчины - Михаила. И не успела, как предвидел её любимый Сергей, приходивший к ней несколько раз во сне.

Она в компании с ребятами-афганцами пришла на свадьбу к Михаилу. Но он тогда её так и не увидел, а она… Она из-за плечей гостей следила за каждым его движением, за каждой улыбкой, обращенной к невесте, приятной на вид светловолосой девушке. Как она завидовала ей, и как она хотела сейчас быть на её месте. И ушла, потеряв себя, после первого тоста и радостного крика гостей на торжестве: «Горько!»

А первая их встреча все же состоялась, только через много лет, когда она чуть не потеряла своих сыновей Родьку и Кольку, забравшихся на крышу многоэтажного дома. Что их туда занесло? Конечно любопытство, как дворник сбрасывает с крыши мокрый апрельский снег, сползающий своими толстыми краями с карниза и падающего пластами вниз, взрываясь на множество ледяных осколков и водяных брызг. И вот пацанята дождались своего, и под гигиканье друзей через чердак залезли на крышу, нашли лопату того дворника и… заскользили вниз. И если бы не забор из толстого прута железа, тянущийся по всему краю крыши, за который схватились мальчишки, то с пятого этажа слетели бы вниз вместе со снегом.

Так получилось, что именно в этот момент через их двор шел Михаил. Услышав крики ребят и увидев болтающихся на карнизе и вопящих от ужаса детей, влетел на пятый этаж, через лестницу вылез на чердак, на крышу дома и, распластавшись на ней, сполз к мальчишкам. Первым попался к нему под руку Родька, весь посиневший от испуга, хватающийся за пуховик спасителя как обезьянка, боящаяся упасть на землю. Но Мишка его не узнал, потащил пацаненка за собою к окну чердака и затолкал его внутрь.

Родька тогда все же упал, но на пол чердака и вывихнул плечо, но боли мальчишка еще не чувствовал. А придя в себя, только и успел увернуться от летевшего на него и кричащего братца Кольки. А вот их спаситель не полез внутрь, а так и остался лежащим на черепичной крыше, ухватившись руками за оконную раму, и никак не мог отдышаться. Ребята так и не увидели своего спасителя, так как тут же были подхвачены множеством рук, спустивших их с чердака  вниз по железной лестнице на пятый этаж. Это были пожарники, потом – больница и мамин ремень.

Татьяна узнала о спасателе её детей позже, через месяц или два, когда одна из соседок упрекнула её за то, что та даже через газету или радио не поблагодарила парня, который вытащил с самого карниза Кольку и Родьку.

- А вон он идет, - показала баба Аня на мужчину, гуляющего с детской коляской вокруг озера.

Увидев его, Татьяна оторопела, это был Михаил…

- 2 -      

Нет, сейчас Татьяна далеко не похожа на себя, на ту маленькую тонкую березку, которую все время хотелось спасать от буйных ветров, тяжелого снега, ломающего ее веточки, от вод дождей, подмывающих ее корни.

Интересно, смог бы он, Михаил, с ней нормально прожить эту прошедшую часть жизни? Скорее всего, с трудом. Между ними всегда бы стоял Сергей, отец Кольки и Родьки.
А вот Зина, она, пожалуй, и стала его избавительницей, забравшей Михаила с собою, спасая его от голодной смерти на безлюдном «острове», на котором уже много лет он «тащил» свою нелегкую ношу. «Жил», как тень, со своими выдумками, что, якобы, обещал Сергею Воронко помочь Татьяне воспитать его сыновей.

Может, и так было, только у гроба погибшего Сергея. А так в Афганистане он даже не знал, что они  с Сергеем находятся в одной дивизии. Во-первых,  они друг друга не знали, Сергей был на несколько лет старше, на дискотеках не встречались, и компании у них были разными. Во-вторых, Сергей был офицером в артиллерийском полку, а он, Михаил, солдатом разведвзвода другого полка - «полтинника». И именно поэтому их пути на боевых действиях просто никак не могли пересечься. У артиллеристов свои задачи, они всегда находились под прикрытием минимум роты, где-то рядом со штабом батальона, полка, дивизии. А разведчики – вольные ветры – горы, «зеленка», охрана и сопровождение колонн, добывание разведданных о противнике. Разведчики – это даже не тень на войне, а чистый воздух, сливающийся с окружающими запахами. А если не сумели этого сделать – то их больше просто не будет.

Нет, сейчас Танюшка стала совсем другой. Они встречались друг с другом очень редко. Тогда, когда чувствовал Михаил, что это ему необходимо. И не по своей интуиции. Он просто поддерживал отношения с её детьми, учившимися в школе, стоявшей напротив его дома.

Они росли быстро, но с каждым годом все больше и больше становились непохожими друг на друга, что говорить - двойняшки. У Кольки скулы отца – выпирали своей мощью, сужая лобную часть головы, глаза при этом становились узкими, смотрящими вдаль. А Родька - вторая мама: тонкие черты вытянутого лица, черноволосый до смоли, взгляд вдумчивый. Вот он именно и любил Михаила, и очень сильно. Как это чувствовал Филиппов? Этим вопросом не задавался. Они всегда встречались с Родькой неожиданно, как-то сразмаху. Бегут по своим делам и их пути пересекались. Вот встреча, а радости сколько, словами не передать. Что говорить, друзья!

А недавно узнали, что Родька влюбился в его дочь. Приятная неожиданность. И подсказала ему это его фотография, выпавшая из дочкиного учебника. Не одна. Вторая стояла на ее письменном столе, вернее, лежала перевернутой между пузырьками с туалетной водой, коробочками для теней… Любовь, как это прекрасно. И Михаил прикладывал все усилия, чтобы этого не замечать, и, наверное, тем самым смешил милых ему женщин. Все знали, что он иногда «заносил» деньги их матери. Неужели знали?

Эта мысль уже не раз приходила к нему в голову. Ну и пусть знают, но они же не знают, что он иногда «срывался»… Нет, нет, ведь они так редко это делали с Татьяной. Да и зачем, он до сих пор этому не мог найти ответа. Скорее всего, ради чувств, но не любви, а потому что он жалел эту женщину, так долго живущую без мужчины. А, может, это ему так кажется? А может из-за любви, только какой-то необычной, колдовской, которая связывала их какими-то невидимыми узами даже сейчас, когда он и Татьяна уже стали несколько располневшими.

А вот Зинка так и осталась красавицей. Видно на роду у нее написано - быть величавой и в то же время легкой на подъем, как вихрь, вытаскивающей из «скучной» работы Михаила в леса за грибами, на рыбалки в стужу. И глаз от нее отвести нельзя, такой тонкой красотой обладает его Зинаида. Глаза быстрые, каштановые и узкие, взгляд цепкий, лоб неширокий, а губы всегда красные, словно соком моркови выкрашены. Взглянешь на нее, и что-то у тебя внутри начинает подниматься, кружить голову, и ты, уже ничего не понимая, бежишь к ней, спотыкаясь о невидимые препятствия, торопясь овладеть ею.

Да, Танюшка по сравнению с ней, как и Инга, – это всего лишь давняя память, которая легко забывается, и, когда нужно, возвращаешься к ней, только с трудом, вспоминая о совести. Эх…

- Мишенька, - прошептала Татьяна, - не оставляй меня.
Филиппов, упершись на локти, приподнялся и внимательно посмотрел на Татьяну.

- Да, вроде, если у Родьки с Кристинкой все получится, то породнимся…

- Да, да, - согласилась Татьяна и выпила из рюмки остававшееся бренди. – Фу-у-у!
– громко вздохнула она. – Мишенька, ой, какая я была дура. А тогда мы, наверное, все были воспитаны так, - приблизив к себе рюмку и смотря через нее, то ли с собою, то ли с гостем начала говорить Татьяна. – Наверное, в свих мать или в бабушку пошла. Но я старше тебя, понимаешь? Да, да. А сейчас так хочется сильного, доброго человека, который укрыл бы тебя от всех невзгод своим крылышком. Даже пил бы и бил бы, все равно бы его любила… - и посмотрела на Михаила. – И почему у нас не слушают Жириновского. Я бы стала твоей второй или третьей женой. Возьми, а?

- Я тоже воспитан, как и ты. А Зинка - это мое всё. Ведь она тогда единственная наплевала на все сплетни обо мне и согласилась стать моей женой.

- А я боялась этих сплетен, вот и оставалась для тебя каменной, а домой приходила все ночи плакала, но никак не могла заставить себя сказать тебе «да», словно кто-то изнутри язык мой замораживал. Думала, что это Сережа.
Михаил слез с дивана и хотел было взять рубашку, но рука Танина ее отбросила в угол:

- Дай я хоть насмотрюсь на тебя, - и прильнула к его телу.

- Танюша, - Михаил попытался усадить женщину в кресло, но не получилось, она не поддалась, а все сильнее и сильнее, обнимая, сдавливала его шею в своих руках. – Танечка…

- Я так не хочу с тобою родниться. Ведь тогда я тебя потеряю навсегда, - и стала целовать Михаила в щеки, в нос, в губы… - А Колька вообще меня бесит - влюбился в старуху.

- Дети, - нашелся, что сказать Михаил.

- И ты знаешь, кто она? Мэра невестка.

- Воробьева? – спросил Михаил.

- Да, да. Еще три года назад, когда он со своими дружками праздновал в ее ресторане День студента. Не знаю, как это вышло у них, но она к нему ездит в Екатеринбург, снимает ему квартиру и живет с ним, представляешь?

- Это Инга Воробьева?

- Вот так. Бабе уже далеко за сорок, а в пацаненка влюбилась и мучает его. Замужняя!

- Да уж, - Михаил сразмаху сел в кресло. – Вот это дела.

- А вчера звонит и говорит мне, что она была в Екатеринбурге, и он, знаешь, где с ней встретился? В ломбарде. Кто-то из наших попросил его узнать, где в Екатеринбурге можно кольцо золотое сдать с цепочкой и там еще что-то. Колька пришел в соседний ломбард, а там Инга стоит, сдала что-то большое такое, и полицейский ее сопровождал из ломбарда до банка. Кольку не заметила, а когда продавец начал укладывать ее драгоценность, то он так и не успел рассмотреть, что это такое. Вроде что-то похожее на статую, похожую на старика, как памятник у Хатыни. Ну, старик стоит и на руках держит погибшего ребенка. Вот. И когда этот ломбардист, или как там его называют, начал говорить по телефону с кем-то, то он сказал, что эта фигура больше килограмма золота и она бесценна.

- Так Коля после этого больше и не видел Инги? Может, обознался? Она вчера или позавчера была награждена в Ханты-Мансийске за «Лучший товар Югры». Это ежегодный конкурс…

- Ты тоже в нее влюблен? Что-то такое о вас с ней от кого-то слышала, - сморщив лицо, посмотрела на Михаила Татьяна.

- Да нет, Танечка, мы с ее мужем дружим с детства. Вот и всё.

- А-а-а, - оттолкнув от себя на середину стола блюдце с нарезанными лимонами, Татьяна взяла бутылку с бренди и сделала из нее несколько глотков. – Как вы мне все надоели! Уходи, и больше чтобы тебя здесь не было! Уходи!

Михаил, натянув на себя рубашку, джинсы, прошел в коридор. Татьяна осталась в комнате…

«Так лучше», - подумал про себя он, тихонечко прикрывая за собой дверь. На часах было всего полдвенадцатого ночи.

На лестничном проеме ниже ему преградил дорогу Игорь Емишев.

- О-о-о, какие люди! - воскликнул он громко на весь подъезд. – Неужели ко мне заходил? Это правильно! - и с силой взяв под руку Михаила, стал его подталкивать на пятый этаж. – А я только что жену с пацанятами отправил в отпуск, так что теперь похолостякую.

- Игорь, - попытался что-то сказать Михаил не вовремя попавшемуся на дороге однокласснику, но тот его и не слушал, а продолжал толкать вперед…

- А что, хоть мне и сорок пять, а я все тот же пацан! Помнишь, как мы сразу после школьного бала напились вина какого-то и давай выделываться. Ха! Так что тебя ко мне занесло? А-а, статья, которую тебе передали из Белоярского. Есть у меня такая, есть. Мэр сказал, чтобы я тебе ее занес, а у меня все из головы тут же вылетело. Извини, дорогой. Семью же провожал в отпуск, сам понимаешь. А там-то Машке то того, то этого не хватает, беги в магазин, то …третьего, то …десятого.
«Обошлось», - подумал про себя Михаил.

- 3 –

Пока Михаил листал доклад Белоярского мэра, выступления кооператоров и принятые решения конференции в голове формировался материал. В принципе, ничего нового никто на этой конференции, не сказал, интерес вызывала критика двух банков. В прошлом году директор отделения много неприятного натворила, сделала семнадцать кооператоров кредиторами на сумму в тридцать четыре миллиона рублей, обещая им на следующий день их кредиты закрыть. Это ей якобы было необходимо для того, чтобы сохранить штаты. Люди поверили ей, подписали все необходимые документы, каждый на два миллиона рублей, а через день её не стало. Исчезла женщина, то есть, как оказывается, ушла на пенсию, заранее продав свою Белоярскую квартиру.
Начали искать её правоохранительные органы, до сих пор ищут и никак не могут найти госпожу Федорову. То слухи прошли, что она в Харькове была, то в Гомеле, то в Новокузнецке… Потерялась. Вот и остались кооператоры, как говорится «в шляпе» Фёдоровой.

«Может, так и статью назвать, читаться будет неплохо, и пусть хоть как обижается на него мэр, а что поделаешь, был бы там сам, еще резче статью бы написал. Да в принципе, а мэр-то причем здесь, не он же заставлял кооператоров соглашаться с Фёдоровой».

Еще на что обратил внимание Михаил - на предложение одного из кооператоров открыть небольшую мастерскую, в которой он будет выпускать национальные хантыйские и мансийские одежды, артефакты различные. Предложение хорошее, пора туристов приглашать в Югру, а что им показывать, только музеи под открытым небом?
А почему бы и нет. Он просит мэра по этому поводу договориться с жителями национального поселка Казым. Стоп, стоп, он приводит в пример Советский район и город Югорск и называет историка-археолога Виктора Викторовича Воробьева, который нашел несколько древних городов и разрабатывает концепцию по созданию в этом регионе исторических памятников.

«Вот-вот, Воробьев мой старый дружище, а то, что он разрабатывает концепцию развития туризма здесь, даже не знал. Нужно поговорить с его отцом Виктором Николаевичем, чего же он скрывал это от меня».

Раздался звонок.

- Миша, ты, где пропал? - голос Воробьева старшего был уставшим, немножко растянутым, с покашливанием.

- Добрый вечер, то есть ночи. Я у Емишева в гостях, знакомлюсь с материалами по конференции в городе Белоярском.

- А-а, ты это, только долго там у него не засиживайся, он мне завтра будет нужен.
Ну что там по сыну, что-то раскопал?

- Пока ничего. Но то, что он жив, уверен.

- Это уже хорошо, Мишенька. Ну, а по-честному, ведь я знаю все, дорогой, про тебя. Так что там раскопал?

- Я не собака, чтобы нюх на него держать.

- Да ладно, ты эти сказки брось мне рассказывать. Мишенька, завтра тебя жду у себя, только не в мэрии, а где-нибудь в другом месте. Только так, чтобы никто об этом не знал. Выберешь время к обеду, позвонишь, тогда и договоримся, где встретиться.

- В музее.

- Тоже дело. Тогда так, с одиннадцати меня жди там. Да, и номер карты кинь мне сейчас по сотовому, куда деньги тебе перечислить.

- Виктор Николаевич.

- Ш-ша, Мишенька, ш-ша. Как сказал, так и будет. Понял? - и пошли короткие телефонные гудки. Значит, разговор закончен.

- Миха! – раздался голос Игоря из кухни, - стол накрыт.

От пельменей Михаил отказался, на ночь это тяжелая пища. А вот от нарезанных на дольки помидоров с огурцами грех отказываться. Водка – нормальная. После второй рюмки Михаил прикрыл свой стакан ладонью:

- Виктор Николаевич звонил, тебя ждет с утра у себя.

- Мэр что-ли? – с удивлением спросил Игорь.

- На, смотри, - и Михаил, открыв на телефоне принятые звонки, показал Игорю его номер телефона.

- Ничего себе, какой ты крутой у нас. Мэр Югорский с ним по телефону разговаривает, как с лучшим другом, мэр Белоярский ему весточки передает.

- Да ладно, Игорь, нашел чему завидовать. Как у тебя хоть дела, а то все я да я тебе о себе рассказываю.

Игорь все-таки изловчился и плеснул водки в стакан Михаила:

- За нас! – и закусив, прищурившись, посмотрел на товарища. – Да все нормально, все нормально. Ну, что тебе рассказать, сколько денег нужно на ремонт теплосетей на улице Мира, или сколько денег нужно на ремонт котельной? О чем еще говорить?

- Значит, все нормально в Югорске?

- Да о чем говорить, конечно, нормально. Не было б газовиков, не было бы и Югорска, сам же знаешь. Они ребята стойкие, не дали себя съесть кооператорам, как лесники.

Когда Михаил встал из-за стола, Игорь предложил ему выйти на балкон, покурить, а потом пообещал его проводить.
В доме напротив основная часть его жителей уже спала. А в одной из квартир по миганию разноцветных огней в окне было видно, что у жильцов был какой-то праздник.

- Это у сынка Балабанова праздник. Знаешь такого? 

- Бориса Пантелеймоновича? – переспросил Михаил. – Это который у вас главным снабженцем работает?

- Его самого. Юбилей Федька празднует. Ему батя купил в этом доме две квартиры четырехкомнатные на двух этажах, сделал жилье Федьке двухуровневое, по лестницам ходит. Был как-то у него, красотища!

- Да уж, нам бы так жить, - улыбнулся Михаил.

- Да у меня совести бы так, как он, жить на этой земле не хватило бы.

- То есть?

- Ой, будто не знаешь, чем сыночек его занимается? – стал тише шептать Игорь.

- Игровым бизнесом?

- Раз, - заложил на своей ладони указательный палец Игорь.

- Наркотиками?

- Нет. Хотя нет, не слышал, - замотал головой Игорь. – Доставкой удовольствий, и зажал второй палец.

- Дальше.

- Земелькой нашей торгует.

- Погоди, погоди, и куда же это вы смотрите?

- А всё у него, на первый взгляд, по закону, - вздохнул Емишев.

- А что говорит по этому поводу мэр?

- А что ему говорить, Мишенька? Любимчик мэров. Что? Ведь землица та не наша Югорская. Хотя и это все слухи.

- Да, да, если бы он этими делами занимался, то разве жил бы в этой голубятне, - кивнув на дом, сказал Михаил.

- А зачем ему торопиться, батька-то его уже на ладан дышит.

- То есть?

- Да привезли его из лесу побитого. Говорят, медведь порвал мужика, отправить в Тюмень хотели, но доктора опасаются, что сердце его может не выдержать перелета.

- А где ж он так?

- Да, кто-то слушок пустил, что каких-то гостей в лес повез, да на шатуна-подранка вышли, вот и порвал его.

- Шатуна? Так уже два месяца весна.

- Ну, так говорят. А если говорят, то значит чем-то тот мишка от своих собратьев отличается.

- Ну, а если подранок, то да. А кто же еще с ним был?

- Мишенька, о таких людях лишнего не говорят, - стукнул по периле балкона Игорь.
- А его Федька, когда узнал про это, запил. Говорят, что ему таксисты только водку возят, больше никого к себе не пускает. А вчера, вроде, говорили, что к нему несколько парней заезжали на «Форде», огромном таком, больше «Хаммера». Видно из Тюмени или из Екатеринбурга бандиты.

- Ну и…

- Всё, Миша, всё, жизнь покажет, как дела будут дальше складываться. Там внизу у его подъезда даже пара полицейских в гражданке дежурит. Что-то там не все по-хорошему, видно, происходит. И мэр наш себе места не находит. Да еще и сын его пропал. Связано ли это между собой или нет, трудно сказать. Хотя, - Игорь прикурил сигарету и, откашлявшись, продолжил, - хотя Витька, это Витька, он с детства помешан на своих раскопках. Слышал, что он уже не раз так пропадал и после этого через месяц - два появлялся на Свет Божий, с кучей различных находок, так сказать. Вот моя жинка за неубранную битую посуду мне уши поотрывала бы, а этот только тем и живет, что со столов наших предков её в музей тащит, - сплюнул Игорь. – Не знаю, как его только Инга выносит.

- Да у нее вроде бизнес немаленький, а с ним и не до мужа.

- Ну, может и так. Баба падкая на юнцов.

- Сам бы, наверное, хотел быть между ними.

- Ха, - громко усмехнулся Игорь. – Ну, кто чем болеет, тот о том и говорит, - и похлопал по плечу Михаила. - Ну ладно, не обижайся, давай немножко провожу тебя, а то если шеф вызывает с утра, то…

- 4 –
   
Звонок от Алексея Мишурина в два утра был неожиданным. Как раз в тот момент произошел, когда Михаил поравнялся с больницей.
В реанимации из шести коек было прохладно и резко пахло лекарствами. Закрыв шторой кровать, на которой лежало израненное, забинтованное до головы тело Бориса Пантелеймоновича, Алексей подтолкнул Михаила к кровати больного и встал сзади, чтобы не мешать ему.

Филиппов долго рассматривал Балабанова, пытаясь настроиться на работу с этим человеком. Но никак не мог этого сделать, в голову лезли неприятные воспоминания об Пантелеймоновиче. Вернее, антипатия, которая рождались из слухов о нем. То, говорили, что Балабанов еще в девяностых годах выдавил в городе всех частных торговцев спиртным. Кто не поддавался ему, делал их инвалидами или вообще «убирал». А сейчас, говорят, стал главным поставщиком продуктов в город, содержит пару крупных магазинов, кафе, ресторанов. Года три назад здесь побывали его конкуренты, но Пантелеймонович выкрутился и сейчас продолжает заниматься своими делами.

«Жить-то хочешь?» - спросил про себя Михаил у бессознательного тела Балабанова.
Но, оно продолжало молчать, принимая в себя прозрачную жидкость из капельницы.
«Ну что ж, не хочешь, тогда пора покинуть тебе этот мир. Сегодня пойду в церковь, попрошу…, - и в это мгновение вокруг тела Бориса Пантелеймоновича образовалась салатовая аура, тонкая, дрожащая, словно от холода. Глаза больного открылись, это уловил Михаил только от брызнувших из них искорок от света. А так их совсем не видно было на фоне темного сине-бордового синяка, закрывавшего часть лба и почти все лицо. Видно это и есть отметина от лапы шатуна. – Ну, что, будем говорить?»
Аура еще сильнее задрожала, и нижняя челюсть Балабанова стала опадать вниз, отделяясь от верхней. Это тут же приметил терапевт но, Михаил удержал его и продолжил начатый разговор.

«Зачем тебе Виктор?»

Аура начала становиться светлее и исчезла.

«Ну что ж, - Михаил повернулся спиной к израненному человеку и, пропустив Алексея к нему, потихонечку стал отодвигать заграждающую ему проход штору. Но тут же что-то сильное дернуло его за плечо. Им оказался не Алексей, нагнувшийся перед больным и поправляющим повязку на его подбородке, а что-то плохо видимое между ним и Михаилом, размытое в воздухе. – Продолжай», - подумал Филиппов.

Но тут же осекся, чувствуя, что это был совсем не Пантелеймонович, а что-то больше его.

«Кто ты?» - спросил Михаил.

Но то только с силой оттолкнуло Михаила от себя, и в то же мгновение раздалось громкое дыхание больного, быстрое, словно насос, поглощающий воздух.

- Спасибо, Миша, - услышал он радостный голос Мишурина, тут же забегавшего вокруг койки Пантелеймоновича. – Фу-у, как вовремя я тебе позвонил, а то думал с ним уже всё. Смотри, как дышит, а как сердце заработало! - то ли себе, то ли Михаилу быстро, сбиваясь, тараторил врач. – Ой, Мишенька, спасибо тебе, а то уж думал, что мне конец…

«Кто ты? Медведь? Нет? Кто же ты?»

И в ответ Михаил тут же почувствовал мощную волну, своей тяжестью прошедшую через него насквозь, пронзая кости груди, лёгкие, сердце…

- Фу-у! – вздохнул Михаил и невольно схватился за дужку кровати, пытаясь себя удержать на ногах. И тут же увидел мутный воздух, приблизившийся к нему. Но Михаил не поддался испугу, а, превозмогая себя, прошептал: «О, Боже, защити меня от этих сил».

Через несколько секунд, а может и минут, Михаил начал приходить в себя. Доктору и медсестре, крутившимися вокруг кровати Пантелеймоновича, как огромным белым бабочкам, не было дела до Филиппова. А наоборот, он, оставшись у кровати Балабанова, похоже, им даже мешал. Поэтому, понимая, что сейчас вызвать на «откровенный разговор» Пантелеймоновича не получится, решил потихонечку выйти из реанимационного отделения. А вот то, мутное, которое хозяйствовало над телом и, похоже, сознанием Пантелеймоновича, продолжало сопровождать Михаила. Только теперь оно было в несколько раз больше, чем в начале. Выйдя из приемного покоя больницы, остановился на веранде и посмотрел другими глазами на ЭТО. И удивлению не было предела: перед ним было что-то похожее на всадника на коне.

- Кто вы? – резкий женский голос, раздавшийся сзади, испугал Михаила.
Это была молодая женщина в белом халате. Она спустилась по лесенке к Михаилу и остановилась. Филиппов, попятившись назад, продолжал смотреть сквозь нее на то мутное, непрозрачное очертание воздуха. Непонятное состояние мужчины несколько озадачило её и, обернувшись, ничего не увидев за собой, она зацокала языком:

- Да что с вами? Вы кто? Вам плохо? Гражданин?

- Екатерина Дмитриевна, - прервал ее любопытство голос вышедшего на веранду врача Алексея. – Оставьте его в покое, приготовьте комплекс от сердечного приступа, закончился, - и, взяв за руку Михаила, прищурившись, смотрел в его глаза. – Спасибо тебе, по гроб жизни буду признателен. Думал, что это его последняя ночь.
Михаил почувствовал свежесть, приходящую ему в голову, а за ней и покой.

…Спустившись с больничного крыльца, он остановился у скамейки, вдыхая прохладный воздух ночного июня, настоянный на запахах цветущей акации и пробивающихся новых росточков сосен, выстроившихся, как солдаты, вокруг аллеи. И в то же время Михаил стал вслушиваться, словно желая услышать цоканье копыт коня и голос того самого всадника. Ничего, и, посмотрев на часы, быстро пошел в сторону своего дома, где за темными очертаниями построек забрезжили всполохи просыпающегося солнца. Как это красиво. Если бы не красный свет светофора, то, наверное, и не заметил бы этого. Солнца еще совсем не видно, но всполохи его становятся все ярче и ярче, ночь белеет, нет, сереет, почти как чай с молоком. О-о, уже четыре утра. Хм…
На скамейке остановки лежала окружная газета. Хм, и прямо на первой странице начало его статьи о Б...ком мэре, который, в принципе, толковый мужик, бывший врач, болеет за развитие района, но… Как всегда есть многоголосое «но». Кому-то дорогу перешел; кого-то заставил работать, а не слоняться по кабинетам для вида. Главу администрации поселка Ивашкова заставил навести порядок в своем населенном пункте, а тот только разводит руками, мол, денег нет... А, где же он их дел, интересно, те два миллиона? Деревья покрасил в центре поселка, да несколько скамеек, а дальше денег не хватило.

Или другое. В плане заложены средства на снос двух трехэтажных полуразвалившихся жилых домов с очисткой этой территории для строительства нового жилья. Так думский избранец только развалил эти дома и все. Мол,  если хочет подрядчик работать и жить в миру с его администрацией, то пусть сам и уберет весь мусор перед началом строительства. Вот такие там пироги.

Да уж, без сильной поддержки бывшему главврачу не сдвинуть этот район с мертвой точки. Посмотрим, что скажет после этой заметки губернатор?   

Стоп, стоп, вот с той бывшей директорши отделения банка, мошенницы, сбежавшей, нужно и начать статью о конференции с бизнесменами в Белоярском. Но, и опять есть «но». Мэр тогда сразу на него обидится. Ну и пусть, злости нужно ему добавить, чтобы зазвонил во все колокола в поисках той воровки. А то хвастается всем, что у него семимиллиардный человек в городе родился, и то, что он в следующем году закончит снос ветхого жилья. И ведь он это сделает. Да, сделает, он такой мужик: и с газовиками, и с нефтяниками умеет дружить, и не просто так, помогает и их боссам делать себе рекламу. Да, вот о чем нужно писать, а не о…

Дорожка быстро бежит под ногами. Так с чего же начать статью. А может с мужика, который у них начал делать кирпичи для аллей. Вот человек, а? Потерял работу из-за сокращения в аэропорту, но не упал духом, не запил, не заныл. Начал у себя на даче кирпич выпускать, нашел покупателей и через три года развился, теперь у него целая фабрика, площадь в городе выложил из своего кирпича, аллеи. Молодчина! Пожалуй, лучше именно с этого начать…